— Это экспресс до Беер Шевы.
— Холон. Промзона.
— Автобус идет в Бе-ер Ше-ву.
— А Холон?
— Ты не туда едешь.
— А куда?
— В Бе-ер Ше-ву.
— Так мне не туда?
— Тебе не туда, если ты не хочешь в Беер Шеву.
— А когда он остановится?
— Он не останавливается. Экспресс. Understand?[3]
— Не understand. Можно его остановить?
— Нет. Это экспресс.
— Холон! Интервью! Промзона! Резюме! — я настолько смешался, что весь мой и так небольшой запас иврита мгновенно улетучился.
— You took the wrong bus![4]
— Tell the driver to stop![5]
— I can try.[6]
Мой спутник, хватаясь за сидения, направился к водителю. По их жестикуляции я понял, что водитель посылает паренька гораздо дальше Беер Шевы. Но тот и не собирался отступать, даже стукнул кулаком по перегородке. Автобус, наконец, сбросил скорость и остановился у какого-то перекрестка.
— Do yourself a favor and take a taxi,[7] — сказал на прощание мой случайный попутчик, когда я выпрыгивал из автобуса.
Я находился в совершенно незнакомом месте, на богом забытом перекрестке, не имея никакого понятия, как мне вернуться обратно. Оставалось только последовать совету попутчика и поймать такси. В итоге я опоздал почти на час. Мой будущий шеф выслушал мои объяснения, засмеялся и сказал:
— Тебя стоило бы взять на работу только за одну эту историю.
Что он и сделал, заплатив, кстати, и за автобус и за такси. А я еще долго вспоминал красотку по имени Наоми с пепельными волосами, пославшую меня черт знает куда.
Я поднялся со скамейки и направился на свою еженедельную встречу у архитектора. Надо же, думал я, как судьба играет с человеком: через столько лет я опять наткнулся на ту же самую женщину, и она снова послала меня совсем не туда, куда надо. Вместо того, чтобы просто указать на стоящий рядом лотерейный киоск, она заставила меня бежать через площадь в поисках мороженщика. Она ведь не могла не знать, что парковочные талоны продаются здесь рядом. Интересно, что и на этот раз все обошлось благополучно — мне удалось избежать штрафа.
Я не успел на зеленый и остановился у перекрестка на привычном месте в тени фонарного столба, дожидаясь, пока светофор не совершит еще один полный цикл.
— Эй! Как дела? Стоянку нашел? — рядом со мной остановился Ехезкель.
— Нормально, а ты как?
— Живем помаленьку.
— Слушай, ты Наоми знаешь?
— Голландку? Да кто ж ее не знает! У нее винтиков в голове не хватает.
— Красивая женщина.
— Это да, только мужики от нее бегут.
— Почему?
— Не знаю, странная она.
В этот момент светофор переключился, и в ту же секунду стоящие за Ехезкелем водители подняли нетерпеливый перезвон.
— Ну будь, — oн улыбнулся мне, поднял руку в знак приветствия и, поспешно дернув рычаг скоростей, тронулся с места.
Я перешел через улицу и продолжил свой путь под деревьями. Наоми вызвала на поверхность целый пласт воспоминаний о самом первом периоде жизни в Израиле, который давно уже, казалось бы, стерся из памяти. Первая работа техником по приборам на заводе недалеко от Хайфы, и удивление сослуживцев как мизерной зарплате, так и самому факту нахождения дипломированного инженера (чему как-то не верили) на этой работе.
Поверили после одного забавного случая. Работяги сверлили отверстия в железной балке — сверлили мощной дрелью фирмы «Bosch» и щедро поливали балку специальной охлаждающей жидкостью, но она все равно не поддавалась, а только плавила сверла и воняла горелым. По моему скромному мнению, угол заточки сверла совсем не соответствовал материалу, но… Кто будет слушать какого-то подозрительного типа с купленным дипломом. Пришлось поспорить на ящик пива, что после правильной заточки не понадобится никакой охлаждающей жидкости, более того — сверло войдет в железо, как в масло. Под довольно непристойные шутки я пошел точить сверло. Всего-то и делов, что надо было примерно вдвое уменьшить угол атаки… Первая же попытка окончилась моим сокрушительным триумфом: сверло, выдав идеальную спиральную стружку, моментально прошло через железо и сломалось, наткнувшись на бетон. Любой ученик слесаря из ПТУ сделал бы то же самое, что и я.
Но вот Наоми продолжала упорно сидеть в моей голове и не давала покоя. Какая-то загадочная личность, она и через столько лет оставалась очень красивой женщиной.
Очередное воскресенье выпало в середине недели Суккота, и по этому поводу нашу обычную двухчасовую встречу перенесли на одиннадцать утра. По мне, могли бы и совсем отменить — никто бы не умер, но на дорогах в этот день было гораздо свободнее. Пропустив машины, идущие мне навстречу по улице Вайцмана, я привычно поворачивал в переулок за театром, как прямо передо мной из-за деревьев возникла женская фигура. Я резко и со скрипом затормозил, так что между машиной и женщиной оставалось еще по крайней мере метра полтора. Женщина обернулась от неожиданности, сделала шаг в мою сторону и обрушилась на капот. В первый момент я опешил, но сразу же появилась мысль, что она хочет воспользоваться моментом, чтобы вымогать деньги. Я выскочил из машины, озираясь в поисках свидетелей, но на мое несчастье прохожих не было. Она подняла голову, и я узнал в ней Наоми: ее волосы скрывала тугая черная косынка, а одета она была в какой-то мышиного цвета бесформенный балахон. Когда я попытался взять ее за плечи и оторвать от капота, она обернулась и стала медленно сползать на асфальт. В этот момент я понял, что Наоми отчаянно пьяна.
Честное слово, я никогда не встречал в Израиле настолько пьяного человека, особенно женщину. Мне пришлось подхватить ее под мышки и усадить в машину, что далось не без труда. И еще я отметил, что мне приятно обнимать ее крепкое тело.
— Куда тебя отвезти?
— Домой. — Лучшего ответа она придумать не могла.
— Куда ехать?
Она слабо кивнула прямо. Я только теперь заметил, что являюсь причиной небольшой, но нервной пробки на улице Вайцмана. А поскольку выбора у меня все равно не было, я медленно двинулся прямо по переулку. Через несколько сотен метров я уперся в улицу Хельсинки, и надо было выбирать: направо или налево.
— Все равно, — пробормотала Наоми, а у меня екнуло сердце.
Под нетерпеливые гудки я повернул налево и еще через минуту оказался на светофоре на улице Жаботинского.
— Налево, — слабо кивнула Наоми, и я испытал вполне определенное облегчение.
Когда я уперся в площадь Кикар-ха-медина, Наоми сделала едва заметное движение рукой, которое я расценил как указание двинуться вокруг площади. На противоположном конце опять последовал слабый кивок на продолжение улицы Жаботинского.
— Направо, — прошептала она, и мы свернули на улицу Моше Шарета.