Раз за разом Рейн с силой вонзал вилку в пирог, точно это было не мягкое рассыпчатое тесто, а кусок плоти — желательно одного из советников.
Он сделал глоток кофе и уставился в сторону. Окна малой столовой выходили на сад. Едва минуло пять утра, и дорожки ещё тонули в сумерках. В столовой свет, наоборот, был слишком ярким и нещадно резал глаза. Хотелось убежать и укрыться этими сумерками от всей дворцовой жизни.
Рейн смахнул крошку, прилипшую к рукаву рубашки. На вид одежда была нарочито простой, но белоснежный цвет и тонкая ткань выдавали — носить такую мог только человек из богатых.
И вид рубахи, и ранний час были выбраны не спроста: начинались церковные Дни покаяния, и открывало их всегда признание короля. Да не как у других — преклонив колени перед главой своей Церкви, что-то быстро шепнув и тут же уступив место следующему, а честно, громко, на виду у лицийцев.
— Ага, — буркнул Рейн в ответ на какой-то вопрос Насьи.
Она по-прежнему без умолку болтала с ним каждый день. Рейн уже перестал скрывать своё раздражение, но женщина не замечала этого и всё говорила, говорила, говорила.
Он потянулся к чистым приборам, отполированным так, что в них можно было увидеть себя, как в зеркале. Рейн поймал собственный взгляд серо-голубых глаз и продержал нож перед собой на несколько секунд дольше, чем следовало.
А если бы он пересекся взглядом с Астом, тот бы сразу скрестил руки и буркнул, что Насья не заслуживает такого отношения. А потом, наверное, взъерошил бы волосы и добавил, что весь этот гнев нужно направить на Совет, а не на простую служанку.
Но Аста здесь не было, а сам Рейн считал иначе. Насья с самого начала знала, что для него приготовили, так пусть катится к чертям со своей болтовней. Лицемерка, как все остальные.
Рейн сделал быстрый глоток кофе. Напиток уже остыл, и во рту осталась неприятная горечь
Хотя если бы Аст так сказал, в одном бы демон оказался прав: с Советом тоже нужно что-то делать. Рейн вздохнул и поспешил скрыть этот вздох шумным глотком.
На его грубость со слугами, на колкие замечания на собраниях Совета закрывали глаза, но он знал: это временно. Если он не прекратит, Чёрный дом снова услужливо откроет свои двери, и необходимое «послушание, смирение, молчание» в него вобьют силой.
Рейн по привычке бросил взгляд в сторону, ища поддержки, но так никого и не нашёл.
Устроенный им маленький цирк был единственной отрадой. Он не знал, что делать: за каждым его шагом следили, а слова, сказанные народу, могли не возыметь силы — и что тогда?
Рейн с силой сжал чашку и посмотрел на Насью. Он почувствовал себя ещё более одиноким, чем в первый день без Аста. Тогда теплилась надежда, что за ним придут, спасут. Когда его повезут во дворец — вот же отличный момент! Или перехватят во время шествия к набережной — тоже неплохо, хоть и сложнее. Но никто так и не пришёл.
Только чертовы Дети Аша, которые попытались сорвать коронацию. Совет мог и соврать, но кого ещё винить в случившемся Рейн не знал. Это из-за них люди погибли в давке, а кто-то — ослеп от световых бомб. Из-за них и из-за него, ведь он не знал, что делать, и так ничего и не смог.
А они пришли! Рейн с такой силой потер клеймо, что стало больно.
Видел он их. Точнее, Адайн. Там, на коронации, она сидела вместе с Деритом и какой-то девчонкой, вся такая важная и гордая, улыбалась им, что-то отвечала. Ей понравилась роль дочери великого рода. Ну да, кто захочет возвращаться к жизни бродяжки с Восьмой!
Он ведь попросил их о помощи. Если бы они хотели, нашли бы его и забрали. Но Вир сказал простые и, видимо, верные слова: ради спасения других можно пожертвовать одним. Своего одного они выбрали.
Ну и черт с ними.
— … Годовщина.
— Что? — переспросил Рейн холодным голосом.
Насья сегодня говорила тише, морщины на лице стали глубже. По глазам было видно: не спала всю ночь, может даже плакала. Рейн только сейчас обратил на это внимание и почувствовал какую-то мрачную радость.
— Мадс умер год назад, — ещё тише ответила Насья, понурив голову. — В свой день рождения. Год назад я сидела со своим мальчиком и резала ему именинный пирог, а сегодня…
— Надо же… — протянул Рейн, изображая грусть. — У меня ведь тоже годовщина. Уже восьмой день, как из-за меня во время коронации погибли люди. И восемнадцатый, как я лишился единственного, кто всегда был рядом, — Рейн ахнул и всплеснул руками. — Надо же, обсчитался, это не круглые даты. Но я тебя понимаю. Время ведь ни черта не лечит, только добавляет новую боль, которая перекрывает старую. Ты тоже это заметила?
Насья вздрогнула всем телом и схватилась за спинку стула, стоящего по другую сторону стола. Она смотрела, точно видела перед собой самого черта или Аша. Рейн улыбнулся ей:
— Пирог вкусный, как всегда. А вот кофе должен быть горячим, ясно?
Посмеиваясь, он покинул столовую. В коридоре слуга встретил поклоном и молчаливой тенью двинулся следом.
Рейн пошёл по стеклянной галерее, соединявшей две части замка. По одну сторону тянулись огромные окна, выходящие в сад, по другую — зеркальная стена. Он раз за разом заглядывал в отражение и ловил собственный взгляд. Ну, один так один. А другие пошли к черту.