Каждое окно в доме светилось. Шумно хлопали двери. По лестницам громко сбегали и поднимались. Голоса слышались отовсюду, то испуганные и нервные, то радостные и возбужденные.
Это был последний вечер перед настоящим делом. Все ниточки вдруг сошлись на одном дне, и стало ясно: пятница, самая середина осени, станет решающей.
Всю среду Совет просидел за переговорами. Один за другим вышли приказы о введении комендантского часа, о наделении гвардейцев и инквизиторов правом судить на месте и о запрете сборищ численностью более тридцати человек. Я-Эльмон выступил перед народом и поклялся, что требования будут услышаны, однако пока волнения продолжаются, в Кирии сохраняется и укрепляется военное положение.
Но Дети Аша не прекращали работать. Слова, сказанные королём, пронеслись по городу ураганом и подбили последние подпорки Совета. А новость о том, что пятерка призвала в Лиц отряд, который сдерживал ирийцев от постоянной борьбы за свободу и был известен особой жестокостью — настоящая новость, а не слух, — стала ещё одной искрой.
Город ответил возведением баррикад и новыми боями. И здесь-то и наступал тот момент, когда следовало взять дело в свои руки и довести его до конца: пустив кровь, согласившись на жертвы и кинув всё это к ногам Совета.
Запыхавшаяся Антония рассказывала:
— Советники Е-Мик, И-Ильман и О-Ренек укрылись в Доме Совета. Говорят, ирийский отряд прибудет уже в субботу и возьмёт город. В-Бреймон прячется в Чёрном доме, готовит инквизиторов, чтобы те убили зачинщиков. Я-Эльмон — в Северной Церкви, созывает церковные отряды, наделенные правом носить оружие. Он воззвал к великим и благородным родам, и те начали собирать верных им людей. Я не знаю, они все так защищены, что даже я не смогла подобраться ближе. Но завтра состоится настоящая бойня, это понятно всем.
Рейн ухмыльнулся. Скоро Совета не будет. А если Народное Собрание откажется самораспуститься, то захлебнется в собственной крови. Впрочем, это не так важно — главное, что ждало пятёрку советников.
— Отлично, — бросил Рейн, взбежал на второй этаж и нос к носу столкнулся с Киро и Коли, которых искал. — Что с порохом? — спросил он, не теряя времени.
— Тридцать бочек чёрного пороха готовы. Этого хватит, чтобы взорвать Дом Совета, повредить дворец и ещё в радиусе шестисот метров выбить окна, — Рейн довольно улыбнулся, но Киро покачал головой. — Но самое ближайшее, где мы смогли их заложить, это в подвале одной конторы, где сдавали помещение. Слишком много гвардейцев, полицейских и обычных людей, нам было не подобраться ближе.
— На какой улице?
— На Дымной.
Рейн потер подбородок. Дымную от Дома Совета отделяло метров пятьсот. Слишком большое расстояние, пороха не хватит, чтобы разрушить нужное здание, но пострадают другие. Ещё и Совет разбрёлся по разным углам и окружил себя охраной, да так, что даже крыса не могла прошмыгнуть.
Черт возьми! Времени не оставалось, а план рушился по кусочкам. Если завтра искры не превратятся в костер, то заново зажечь поленья уже не получится — они станут трухой.
— Киро, твоей магии хватит, чтобы спалить Дом Совета? Что для этого нужно?
Парень провёл рукой по волосам и присвистнул:
— Если бы внутри было несколько бочек пороха. Или много дерева. Даже камень сдаётся огню, но требуется топливо и время.
— А Чёрный дом? Мне казалось, тебе легко это далось?
Киро качнул головой:
— Ты просил поджечь только левую часть здания. Она окружена деревьями — горели скорее они.
Коли сделал шаг вперёд.
— Я бы мог занести бочку пороха внутрь. Если в этот самый момент поджечь её…
— Нет! — воскликнул Киро. — Дом Совета окружен гвардейцами. Тебя расстреляют быстрее, чем ты приблизишься. Да ещё и с бочкой, не смеши!
— Опять вам нужна помощь? — крикнула из другого конца коридора Адайн, вышедшая из комнаты. — Ладно, мне есть что предложить. Рейн, спустимся вниз?
Девушка улыбалась привычной лукавой улыбкой, смотрела твёрдо и решительно, но как будто в ней что-то изменилось. Рейн ещё не понимал что, но знал, эта перемена ему не нравится.
— Хорошо, — кивнул он.
В гостиной Адайн уселась на скамейку и стала водить пальцем по узору покрывала, перекинутого через сиденье. Рейн опустился в кресло у окна, затем снова встал и открыл раму. Ветер пронёсся по комнате, вздымая разбросанные листы бумаги: планы домов, вырезки из Основного Закона, газетные статьи.
— Ты что-то узнала от Детей Аша?
— Только то, что они — трусливые куски дерьма, но ты сам это знаешь.
Рейн усмехнулся. Да уж. Дети отлично знали, как агитировать, но дальше слов у них дело не заходило, строили громоздкие планы, которые не могли быть осуществлены, делились и без того известными «секретами». От них было пользы не больше, чем от уличного бродяжки, готового подхватить любую идею, если за неё пообещают кирин.
— Нам нужно убить пятерку, так? И ещё уничтожить Дом Совета? Трое — уже там. Если твоя часть сработает, до Чёрного дома ты доберёшься сам. Остаётся лишь Я-Эльмон. Я смогу привести отца в Дом Совета, и мы убьём и его, и остальных.
— Как ты это сделаешь? И как ты предлагаешь уничтожить Дом, если порох далеко, а сил Киро недостаточно?
— Киро сможет, я знаю. Ему просто требуется время и топливо, ты сам слышал. Это всё я. Растениями можно удерживать, а ещё они хорошо горят. Мы поговорили с Олвией о магии, — на лице Адайн появилась кривая ухмылка, совсем как у Кая. — Она оказалась права, я могла стать сильнее, но не хотела этого — не видела нужды. Однако подруга открыла мне глаза. Тогда, сразу после Кая, я ни одного дня не позволила себе сидеть. Я кое-чему научилась, и я это сделаю, даже если ты не согласишься.
— Адайн, — медленно начал Рейн. Ему казалось, что девушка не в себе. Она с яростью продолжила:
— Олвия была права, мне не хватало знаний. Когда растёшь в Канаве, но до чтения умных книжек. У нас был один девиз — выживай! Но я ведь упрямая. Я лоб расшибу, а найду или сделаю. И я нашла, а теперь буду делать.
Рейн закрыл окно и сел на скамейку рядом с Адайн. Он ведь когда-то подумал, что все они — этот Крысиный Совет — стали кирпичиками его дома под крышей из красной черепицы. И вот кто-то посмел обрушить часть фундамента, и он с такой силой устремился в погоню, что забыл, что оставшуюся часть нужно подлатать.
Решил, что ему пришлось хуже всех, но другие могли посоревноваться с ним. Адайн столкнулась с предательством, узнала пытки Чёрного дома, потеряла любимого, нашла родителей, которые оказались чудовищами — и ни к кому не пришла даже за самым крошечным словом поддержки. Всё также прямо держала спину, улыбалась, но сейчас — по глазам, по голосу Рейн увидел, как отчаянно она искала, чем бы заткнуть дыру в сердце.
— Давай всё обдумаем, — начал он как можно более мягким голосом. — Расскажи, что ты придумала?
После быстрого сбивчивого объяснения Адайн он тяжело выдохнул и провёл рукой по лицу. Сумасшедшая! Да, план хороший, даже больше того — единственный, который они могли осуществить. И в нём не было лишних жертв — только Совет. Но всё равно это был такой неправильный, безумно неправильный план.
— Нет, — твёрдо сказал Рейн. — А если ты не успеешь? Что тогда?
— А ты не решай за меня, ноториэс!
Адайн воскликнула это с прежней интонацией, с сердитым видом, как раньше, когда они спорили в «Трёх желудях». Будто не было всех этих планов и революций, а обсуждали они на самом дел поход в «Певчую птицу». Но вот девушка вздохнула и сделалась непривычно спокойной и тихой.
— Я знаю, что могу не успеть, но… Я просто не вижу своего будущего, понимаешь? А у других оно есть, и я готова постараться, чтобы дать шанс на него.
— Это из-за Кая? — тихо спросил Рейн.
Девушка развернулась и, неожиданно обхватив его лицо ладонями, приблизилась, словно для поцелуя.
— Ты знаешь, кто я? И кем мне быть? У меня нет этих ответов. Вернуться в Канаву? Зажить как дочь из рода Я? От первого уже устала, а второе никогда не станет моим. Мы ведь начинали, потому что хотели побороться за себя, помнишь? Только я ничего не хотела себе, но мне было важно, чтобы другие не повторяли мою судьбу. И вот он — этот самый шанс. Без моих родителей и Совета миру станет легче. Это не точно, но я верю. А там ты подхватишь, не дашь Кирии вернуться к тому, что было. Поэтому мой риск стоит того.
Адайн отпустила лицо Рейна и улыбнулась.
— Я ведь дочь своих родителей. Фанатизма во мне с лихвой хватает, чему ты удивляешься?
— Я не могу позволить тебе так рисковать, — Адайн ответила насмешливым взглядом. — Да когда я буду на той стороне, Кай мне голову свернёт, если я отпущу тебя!
— А не отпустишь, сверну я! Знаешь, Кай напоследок просил меня беречь себя. Только он забыл, что я этого не умею, совсем не умею. И я не прошу твоего разрешения. Мне не важно, король ты или хоть сам бог. Я знаю, как надо, и я это сделаю.
— Дура ты, — сказал Рейн, но без злости. — Ты делаешь ошибку.
После сегодняшних слов Адайн он впервые увидел, что у них есть немало схожего. И он бы также пошёл на всё, чтобы осуществить свой план — безумную мечту, сотканную из желания мстить и желания сделать лучше. Но ведь в этом и дело! Он был готов на многое, на любую жертву, сделал бы всё сам, и не надо другим рисковать собой!
«Ты не один», — ехидный голосок как будто принадлежал кому-то другому, точно это говорил Аст, по-прежнему стоявший плечом к плечу.
— Ноториэс чертов! — с чувством воскликнула Адайн.
— Бродяжка сумасшедшая!
— Лучше комплимента я от тебя не слышала.
— А ты никогда не была так прозорлива.
Рейн и Адайн улыбнулись друг другу — наверное, впервые настолько теплой улыбкой.
— Я буду думать, как нам выманить Я-Эльмона и уничтожить пятерку без такого риска, ясно?
— Ясно, ясно, — фыркнула Адайн. — Ничего ты не придумаешь лучше.
— Я не могу позволить тебе так рисковать.
— А себе позволяешь! У нас не меньше поводов для этой революции. Мы задумали её раньше, чем ты.
Адайн поднялась.
— Так что помолчи, ноториэс чертов. Делай своё дело — а я сделаю своё. Это ты береги себя, тебе костры тушить.
— Нет уж, — буркнул Рейн, чувствуя злобу на всё и сразу.
Не хотел он отпускать Адайн. Она предложила неправильный, чертовски неправильный план, а ведь это ему суждено расквитаться с Советом. Это он должен рисковать. Не другие.
А «костры тушить» он не хотел. Ему был нужен хаос, чтобы свергнуть Совет и распустить Народное Собрание. А там пусть другие делают шаг вперёд, те умники, которые громко кричат о свободе и равенстве — вот и пора им подумать, как их достичь.
Рейн встал и аккуратно, словно боялся Адайн, приобнял её. Девушка шумно вздохнула. Пока они так стояли, она произнесла:
— Помнишь, ещё летом, когда мы шли среди полей, я сказала, что в тебе есть огонь, если ты захочешь, сам зажжёшь многих? Так сделай это. И мне не мешай. Только вот кому-то гореть, а кому-то светить.
Рейн держал Адайн в руках, и она казалась до того живой, что становилось страшно — будто мотылёк нарочно подлетал к огню, не боясь опалить крылья. Он чувствовал, что не сможет её уберечь, она просто не позволит удержать себя, и от этого становилось физически больно. Он не мог потерять ещё одного человека.
Отстранившись, девушка бросила:
— Поговори с Эль, — и решительным шагом вышла из комнаты.
Рейн, провожая её тяжёлым взглядом, вспомнил ту бешеную девчонку с яростными глазами, которая выскочила на него из шкафа. Такой она и осталась. Разве что сейчас у этой девчонки волосы были покороче да спину она держала ещё более прямо.
Рейн простоял так с минуту, пялясь в коридор, и с тяжёлым сердцем пошёл по дому, выискивая Эль. Поговорить с ней, значит. Ещё одна безумная, которая что-то задумала — то, что ему явно не понравится.
В последнее время Эль всё реже приходила сюда. То ли боялась, что кто-то увидит её, то ли просто не хотела.
Голосок девушки доносился из приоткрытой двери:
— Они не должны были так говорить! — уверенно воскликнула она.
Анрейк ответил ей:
— Как родители — да, не должны. Но всегда они в первую очередь были инквизиторами.
Щеночек подрос и уже превратился в молодого пса. Он вернулся к семье, как велел Рейн, и, словно опытный интриган, начал рассказывать о том, как инквизиторы бросили его раненого после отказа убить короля. Семья осталась не в восторге от его выбора стороны, но честь велела им выступить против В-Бреймона. Хрупкий мир был достигнут после согласия повысить парня до главного инквизитора. Этот маленький спектакль оказался довольно простым и быстрым, но важным для задуманного на завтра.
Рейн, не касаясь двери, боком протиснулся в комнату и замер напротив Эль и Анрейка, сидящих на подоконнике. Парень воскликнул:
— Рейн, я хотел поговорить с тобой!
— Позже. Иди пока.
Эль явно напряглась. Анрейк помедлил, кивнул и вышел.
Рейн сел на его место на подоконнике — в пустой комнате с обшарпанными стенами совсем не было мебели.
— Что-то ещё случилось? — беспокойно спросила Эль.
— Да, бунт превращается в революцию, если ты не заметила.
Эль ответила сердитым взглядом и упрямо задрала подбородок, как всегда делала перед тем, как он слышал что-то не нравящееся ему.
— Об этом я и хотела поговорить! — девушка закачала ногой вперёд-назад. — Рейн, ты ведь знаешь, что недостаточно убить членов Совета и распустить Народное Собрание. Оставшиеся не дадут прийти новой власти.
— Ну, — поторопил Рейн.
— В Ре-Эсте зреет заговор. Несколько великих и благородных родов объединились, чтобы свергнуть Совет, пока тот слаб.
Черт возьми! Хотелось грязно выругаться. Не стоило ждать, что эта кучка киров собиралась прийти к власти, чтобы сделать Кирию лучше — очередные ублюдки, которые буду врать и отбирать. А значит, новые враги, ещё больше жертв.
Эль добавила тихо, совсем шепотом:
— И я должна убить их.
— Что ты должна?
Рейн выпучил глаза. Наверное, ему послышалось.
— Убить их, — так же тихо ответила девушка, затем заговорила уже увереннее. — Ты ведь понимаешь, что народу не передадут власть. Это будет ещё одна версия Совета.
— Подожди, откуда ты знаешь?
— Мы участвуем в заговоре.
— Чего? — Рейн отшатнулся от Эль
Девушка начала торопливо оправдываться:
— Мы влились в общество, как ты и просил, только некоторые всё равно знали, кто мы на самом деле. Что Дар — сын У-Дрисана и хочет мстить, что я тоже настрадалась от отца. А оба они — в Совете. Этот заговор зрел с самых первых дней волнений. К нам с визитом пришёл кир Е-Мон, из судей, начал расспрашивать о прошлом, о замыслах, потом осторожно поделился «слухами», которые ходят в обществе. Весь этот визит казался таким странным, и было видно, Е-Мон что-то замышляет. Мы сделали вид, что эти слухи нам нравятся, и тогда он рассказал, что происходит. Мне ничего не оставалось, кроме как поддержать его, ведь это угроза для нас.
— Почему ты раньше не сказала?!
— Нас не сразу посвятили в детали. Я ждала, когда узнаю больше. И, — девушка скромно отвела взгляд. — я размышляла, как мне остановить заговор. Я смогу это сделать!
Рейн провёл рукой по лицу и резко выдохнул. Во имя Яра! Почему сегодня все сошли с ума? Или они всегда были такими? Убьёт она. Ага. Этот милый котёнок решил вспомнить про коготки, да забыл, что ещё даже мяукать толком не научился.
— Ну давай, — Рейн ухмыльнулся. — расскажи мне, что ты там задумала.
Девушка повернулась к нему лицом, и на секунду они коснулись друг друга коленками. Эль сразу отодвинулась к стене, помолчала, а затем, яростно, с нажимом, рассказала. И это был ещё один неправильный, чертовски неправильный план.
— Ты сдурела? — Рейн уже не сдерживал ярости. — Просто убить толпу народу, серьёзно? Как ты до этого додумалась?
Он ожидал, что Эль вот-вот опустит глаза, что руки у неё дрогнут, но она выдержала его взгляд и ответила неожиданно спокойным голосом
— А скольких убил ты, Рейн? И разве не продолжаешь убивать? Ты говорил, что не будешь жалеть приспешников Совета, но что изменилось сейчас? Или ты жалеешь меня?
— Эль, ты слышишь себя?
— А ты меня, Рейн? Когда ты слушал других по-настоящему? Не делая своих выводов, а пытаясь встать на место говорящего? Я почти двадцать лет считала себя дочерью главы Церкви, и я знаю высшее общество лучше, гораздо лучше тебя. Там люди продаются, как товар, а за наживу каждый готов перегрызть глотку другому. И если это самое общество замыслило заговор, я пойду на всё, чтобы остановить его!
Рейн представил клеймо ноториэса на милом личике Эль, как волнистые линии переплетаются подобно змеям и тянутся от скулы до подбородка. Нет, она не пойдёт на это. Заговорщиков нужно остановить, но не ей.
Эль всё не сдавалась:
— Рейн! Мне всегда рисовали мир чёрно-белым. Яр — хороший, Аш — плохой. Слушать демона — однозначный грех, терпеть — всегда добродетель. В Таре — только плохие люди, в Ре-Эсте — хорошие. Церковь — права, все остальные — нет. Но ведь мир не такой. Вспомни, как выглядит палитра, когда что-то рисуешь. Чистых оттенков сложно добиться, всегда получаются полутона.
Рейн молчал. Конечно, Эль была права, он знал это и не собирался спорить. Мир на самом деле серый, такой же как сам Рейн: то ли о лучшем будущем мечтает, то ли о мести, то ли защищает, то ли убивает — чёрное мешалось с белым и проявлялось по-разному, в зависимости от смотрящего.
Но так хотелось, чтобы хоть кто-то был не таким. Ни чёрным, ни серым, а белым и чистым. Если бы. Та милая добрая девчонка не могла, да и не хотела быть такой для всех. И он ведь сам добавил чёрных красок в её жизнь.
— Я так долго боялась даже слово лишнее сказать. Мне было страшно. Но потом ты начал учить меня, и слов как-то становилось всё больше и больше, пока они не вырвались наружу. Только мне всё равно страшно. Уже от другого: неужели я так искала себя, чтобы найти внутри убийцу? И я им и буду, если делить мир на чёрное и белое. Но как же оттенки? Я не хочу оставаться в стороне, и я готова действовать. Как все вы.
«Дура!» — Рейн со злостью вынес вердикт. Выдумала тут, наговорила! Она не знает, как это — убивать. Начиталась своих книжек, где великий герой уничтожал злодея и становился ещё большим молодцом, но в жизни это так не работало. Есть только ты, труп под ногами да кровь на руках. И сколько их не мой, уже не отмыться.
— Так что же, Рейн, ты боишься ещё нескольких жертв? Даже если это самые гнилые люди на свете? Они замыслили заговор, и я могу его остановить. Я больше не боюсь показаться грубой или жестокой. Ты знаешь, что я хочу сделать, и мне важно, что ты обо мне будешь думать, поэтому я делюсь, но это решённый вопрос. У нас всё готово.
— У нас, — процедил Рейн.
Если бы это касалось Дара и Эль, он бы ударил мужчину, не раздумывая. Но речь шла ещё и про Адайн.
— Да! Кай хотел, чтобы место в высших кругах осталось за мной, и я удержала его. Для чего, как ты думаешь? Следить за отцом? Нет! Он бы поддержал это план!
— Не говори про Кая, — ледяным голосом ответил Рейн. — Ты не знаешь его.
— Знаю. И тебя знаю — ты опять решаешь за других, готовый взвалить на себя целую гору ответственности. А меня больше не надо защищать. Я также уверена, как и ты, и теперь знаю, что раз уж меня подкинули в Ре-Эст, и я увидела его истинное лицо, мне в это лицо и посмотреть последней.
Эль тяжело вздохнула и вдруг положила голову ему на плечо.
— Ну же, Рейн. Почему я не могу стать частью плана? Если посмотреть с чёрно-белой стороны, мы неправы. А если с полутонов, то мы — те, кто верит, что делает как лучше. Я ведь знаю, что у всех нас есть не только обиды на родителей, на судьбу, жажда мести — вера тоже. Та, самая наивная и глупая даже, пожалуй, но я горжусь этой верой. Я больше не боюсь рискнуть, чтобы попробовать сделать что-то стоящее.
— А стоящее ли? — тихо спросил Рейн.
Эль подняла голову и улыбнулась ему.
— Конечно. Оно будет стоящим, если мы дойдём до конца.
До конца, да… И это он-то — инквизиторский пёс, ноториэс — решил поиграть в бога и выбрать, кому жить, а кому умирать, и какой дорогой идти Кирии. И втянул так многих в этот хаос. Рейн провёл рукой по волосам и ухмыльнулся сам себе: «Да, и что?»
— Ладно, — решительно ответил он. — Мы обсудим это через пару часов. Мне надо обдумать план, он слишком рискован для тебя.
Эль, задрав подбородок, сердито начала:
— Я…
Но Рейн уже спрыгнул с подоконника и вышел из комнаты. Так и хотелось по-детски воскликнуть: «Нет я!» Но он вдруг почувствовал, что план никак не собирается воедино — слишком уж в нём много кусочков для него одного.
Рейн прошёл по коридору. За дверью слышались яростные голоса Адайн и Антонии, спорящих, как выманить Я-Эльмона. Внизу громко хлопнула дверь, затем донеслась ругань Киро.
Рейн вернулся в гостиную, на голос Анрейка.
— А вот теперь поговорим, — сказал, тяжело вздыхая.
Рядом с инквизитором сидела Ката. За десять дней Рейн видел её всего пару раз. Девушка словно начала прятаться ото всех, а про случившееся коротко сказала: «Вир мёртв». Рейн догадывался, насколько тяжело ей это далось, попытался расспросить, но она просто ускользнула. И вышла Ката, только когда появился Анрейк.
— Если это подождёт, сначала я бы хотела поговорить с тобой, Рейн, — голос южанки был непривычно тихим, а сама она, сидя на подоконнике, прижималась к стене, точно пыталась слиться — так она вела себя, когда они сидели в «Трёх желудях», и рядом появлялся кто-то посторонний.
Рейн вздохнул. Лишь бы не ещё одна, вдруг решившая изобразить из себя воина!
— Да, давай поговорим, — он опустился в кресло у окна и развернул его к девушке.
— Анрейк, пожалуйста, — попросила Ката.
Парень послушно встал и улыбнулся напоследок:
— В понедельник, в полдень.
— Спасибо, — Ката улыбнулась в ответ.
Анрейк вышел, прикрыв за собой дверь — такую хлипкую, что голоса всё равно были слышны по ту сторону.
— Что в понедельник, в полдень? — насторожился Рейн.
— Корабль.
— Корабль?
— Я уплываю, Рейн. Из-за военного положения гавань закрыли, но многие ждут, что в понедельник его снимут, и уже начали продавать билеты.
Рейн потёр клеймо. Ждут. Военное положение будет снято, если завтра он избавится от Совета, а в субботу распустит Народное Собрание. Люди ещё не знали, изменится что-то или нет, но уже лелеяли надежду.
— Анрейк достал для меня билет.
— Почему сейчас? Ты же столько лет жила в Лице!
Ката передвинулась на край подоконника и наклонилась к Рейну.
— А разве это жизнь была? Ты не знаешь, сколько всего мне пришлось пережить в Эрнодамме, Орно и Лице. Я хочу уехать из Кирии совсем.
Рейн кивнул. Он понимал желание Каты, но принять оказалось куда сложнее, чем понять. Она была частью их странной «семьи», и начинали они тоже вместе.
— Хорошо, — Рейн снова кивнул. — Если тебе нужна моя помощь, скажи.
— Уже хватило, спасибо! — с горечью откликнулась девушка, снова прижимаясь к стене.
— Ката, что случилось?
Она вздохнула, покачивая головой:
— Ничего. Я сама сказала, что Вир мне поверит. Это «спасибо» только себе.
— А он…
Рейн сделал паузу, не зная, стоит ли пытаться разговорить девушку, или она хочет промолчать. Потом он вспомнил, как Ката заволновалась, когда они пришли в «Лес», а Кай начал расспрашивать о её прошлом. Тогда она объяснила ему: «Скажи — и прогонишь любой кошмар». Теперь его черед рассеять страх.
— Он не поверил тебе?
— Поверил сначала. Там был В-Бреймон, Вир даже перед ним защитил меня. Пока я не попробовала убить. Не вышло, и тогда стало не до доверия.
Ката потёрла запястье, и Рейн, приглядевшись, увидел синяки, вившиеся вокруг него подобно браслету. Они уже совсем посветлели, но было ясно: хватали за руки, много и с силой.
Рейн сжал зубы. Вот что происходило, когда начинали рисковать те, кто не должен.
— Да, стало не до доверия, — повторила Ката. — Вир мне напомнил, кто я. Даже киринов отсыпал.
Сначала Рейн не понял.
А затем понял. И отвернулся, ещё сильнее сжимая челюсти.
Ката издала смешок:
— Рейн, ты говоришь, что знаешь настоящую жизнь, ту, что вне дворцов и особняков, но почему тебе так неприятно слышать о ней?
Рейн заставил себя снова посмотреть на Кату. Это из-за него. Это он думал только о чертовом Совете и позволил другому пойти за Виром. И вот результат, и казался он хуже всех трупов, скопившихся на его счету.
— Прости меня. Ты не должна была туда идти. Я знаю, что это я…
— Не надо, Рейн! — тихонько воскликнула Ката. — Я должна была туда пойти и встретиться с Виром. Просто… Скажи мне, зачем это было?
— Вир же предатель!
Ката тяжело вздохнула.
— Я о другом. Тогда скажи, почему, как ты думаешь, Вир предал нас, а меня… — она не договорила.
Рейн растерялся, чувствуя себя глупым мальчишкой, которого учитель оставил после урока, чтобы отчитать.
— Он был помешан на идее мести.
— Он оправдывался, что у него нет демона, который подскажет, как правильно. Скажи мне честно, ты также говорил себе?
— Да, — признался он.
— А теперь ответь, что будет дальше? Ты уничтожишь Совет, распустишь Народное Собрание — месть готова. Начнётся хаос, про который говорил Вир ещё тогда, и кто-то новый возьмёт свой шанс, кто окажется сильнее и хитрее. И что же получается? Как и было задумано, человек без демона совершит свою месть, пустив хаос.
Рейн вздрогнул. Он ведь не был как Вир!
Ответ нашёлся сам: «Пока не был».
— Я…
Ката перебила его:
— Рейн, я не сравниваю вас. Я верю в тебя, правда. Я знаю, что на самом деле ты хочешь лучшего и стараешься бороться за всех нас.
Девушка спустилась с подоконника и дотронулась до его предплечья.
— Несмотря на всё жертвы. Только я слышала, что ты говоришь. И если завтра ты сделаешь всё, что задумал, но закончишь на этом свою борьбу — это будет не борьбой, а поражением. Ты ничего не получишь, кроме десятков трупов. Подумай, что дальше, прошу. Я ведь шла к Виру не для того, чтобы помочь тебе отомстить за демона и за Кая, а чтобы сделать шаг к тому, к чему мы стремились в начале.
Ката отступила в сторону.
— Я поступила, как должна была, но больше не хочу бороться. Это не моя борьба.
— Во имя Яра, Ката… — начал Рейн и не закончил.
Он и правда чувствовал себя мальчишкой перед строгим учителем. Нет, даже не так. Перед матерью, которая увидела сбитые в кровь кулаки и начала объяснить, что хорошо, а что плохо. И обычно родители оказывались правы — это до детей истина доходила лишь спустя годы.
Он не хотел быть таким непонимающим ребёнком, но не мог согласиться: да, ему начинать и ему же заканчивать, тушить костры, строить мир — как бы это не называлось. Нет. Не ноториэсу.
«Да, и что?» — опять вспомнился тот вызов, который он так часто бросал окружающим. Раньше пытался доказать, что такой же, что не хуже, что тоже всего достоин. А как это «достоинство» понадобилось для чего-то хорошего, сразу согласился на прозвище ноториэса.
Рейн залился краской, скрестил руки на груди и впервые не опустил, поддавшись опасному жесту.
А может правда, всё это — тоже ему?
И, может, оправдываться отсутствием Аста тоже хватит? Тот сказал, что всегда будет внутри. А Рейн и сам ведь знал, что демоны были не другим человеком, а своим же сердцем, душой, сознанием, но в обличье и с голосом. И что бы не сделал Совет, это ведь не могло лишить его души по-настоящему.
Рейну показалось, что чья-то рука коснулась его плеча, он быстро обернулся, но рядом никого не было
— Я слышала, что задумали Адайн и Эль. Ты согласен с ними?
— Я уже не знаю, — признался Рейн. — Ты же видишь, к чему приводит риск! И для них это может стоить жизни. Ведь есть я, чтобы рисковать. Я умею, это всегда было моей работой. Я не хочу подставлять других. Но и один не справлюсь — просто не успею всё и сразу. Ты права, как же ты права! — с чувством воскликнул Рейн и провёл рукой по лицу, тяжело выдыхая. — Если я не закончу, — по-настоящему не закончу — немногого мои начинания будут стоить. Новая Кирия — вот главная месть Совету и всем лицемерным ублюдкам и лжецам. Один я не смогу этого.
— … Но так боишься за них, — Ката закончила вместо него. — Или просто не умеешь доверять по-настоящему? Рейн, в Кирии часто говорят, что люди и демоны привязаны чёрными нитями. А у нас дома чаще вспоминают другие — красные, которые тянутся от человека к человеку и ведут их друг к другу. Всё произошедшее стало красными нитями, связавшими нас. Не надо их разрывать.
Рейн сжал ладонь Каты и улыбнулся. Он вспомнил, как сказал: «Революция — это я». Но это было не так. Революцией стали все они. Девушка, верящая до последнего. Отчаянная бродяжка с Восьмой. Девчонка, что искала своё имя. Упрямый мальчишка, который не бежал, а бил. И ноториэс, живущий местью и наивной мечтой.
Это были такие неровные кирпичики, разного размера, цвета, но вместе они стали самым крепким фундаментом дома под крышей из красной черепицы. И даже если сегодня последний день, когда этот дом существует, пусть так — главное, что когда-то он был построен.