Реми стоял перед скаргом Моррисом, ожидая пока тому надоест многозначительно молчать и сверлить его острым проницательным взглядом. Следовало набраться терпения и сдерживать одолевавшее его жгучее желание посмотреть скаргу прямо в лицо, что считалось недопустимой дерзостью, особенно для не прошедших Обряд воронов. И Реми понимал, что теперь ему надлежало быть особенно осторожным и глупая бравада только усугубит положение. Вызовы к Верховному ворону и обычно-то не сулили ничего хорошего, а уж сейчас и подавно нужно быть готовым ко всему. Наконец, скарг прервал затянувшееся молчание и произнес как всегда весомо и тяжело:
— Я видел, что ты сделал с Фраем: выбиты зубы, сломаны нос и челюсть, ребра. Перебита в двух местах рука. О таких мелочах как разбитая голова, я даже не упоминаю. Ты, наконец-то, делаешь успехи. Меня смущает только одно. Ты пытался задушить его и почти преуспел в этом. Но остановился. Почему?… Когда я спрашиваю, Реми, ты должен отвечать.
Но Реми продолжал угрюмо молчать. Смолчал он и после того, как Моррис ударил его по лицу:
— Отвечай!
Он ударил еще раз. Из разбитого носа обильно потекла кровь. Тяжелые алые капли застучали по каменным плиткам пола. Реми продолжал неподвижно стоять, опустив взгляд. Скарг замахнулся снова:
— Я жду.
— Я не знаю, — проронил наконец Реми.
— Знаешь! — еще одна пощечина заставила его пошатнуться. На скуле быстро вспухло и расплылось багровое пятно.
— Я не смог, — с трудом сказал Реми. — Он не сопротивлялся.
— Ты поддался жалости, — презрительно сказал ворон. — Убей в себе это чувство или убьют тебя. Я разочарован. И поэтому сегодня ты останешься без еды. Скажи на кухне, что я запретил. Иди прочь.
Реми покорно склонил голову и собирался выйти, провожаемый тяжелым взглядом скарга, когда тот остановил его.
— Ты забыл, что должен сказать в ответ?
— Благодарю, скарг Моррис, — сказал Реми ровным, ничего не выражающим голосом.
Моррис нахмурился:
— Ты должен понимать, Реми, все что я делаю с тобой — для твоего же блага. А твоей благодарности не достает искреннего чувства. Я проявил милосердие сохранив тебе жизнь, тебе — сыну гнусного отступника. Ты знаешь, что милосердие не входит в число добродетелей истинного ворона. Но я сделал это в надежде, что ты искупишь вину твоего отца, его предательство и очистишь его кровь, текущую в твоих жилах. Постарайся, чтобы мне не пришлось жалеть о потраченных усилиях. Иначе пожалеть придется тебе. А теперь — пошел прочь!
Когда Реми вышел, скарг, начал мерять крупными шагами комнату, потом обратился к рослому ворону, чья внушительная фигура темнела у окна.
— Иногда я думаю, — сказал он с досадой и злостью, — что зря не убил его тогда. Но наше племя слабеет, Моргот. Наш народ вырождается. Мы уже не так сильны, как прежде, наше влияние падает. Особенно после предательства Реннера. А в этом мальчишке есть все, что нам нужно, есть с избытком, Моргот! Нужно только суметь подчинить его себе, овладеть его волей, заставить покориться нам целиком и полностью. Сейчас он сам определяет для себя границы покорности, уступая в малом, неуступчив в главном. Так не должно быть. Ничего, у нас еще есть время. Та жизнь, которую он сейчас ведет, все эти унижения, голод, побои должны ожесточить его сердце. И начало положено, Моргот. Да, начало положено. Случай с Фраем тому подтверждение. Ему не могло не понравиться. И мы, мой друг, должны подвести Реми к черте, переступив которую у него не будет пути назад. И подвести так, чтобы он сам охотно перешел ее и оказался полностью в нашей власти. И после того, как этот изгой, это отступническое отродье, пройдет Обряд он станет нашим разящим клинком, безжалостным и беспощадным. Станет нашим послушным оружием.
Скарг Моррис остановился, возбужденно потирая руки. Потом снова закружил по комнате, как черный вестник беды. Моргот, не выказывая никаких чувств, ждал, что скажет повелитель. Он считал, что Верховный слишком возится с этим никчемным отребьем, которое давно нужно было скормить нирлунгам — волкам Черных утесов, парочка этих вечно голодных, свирепых хищников жила в клетке на заднем дворе крепости. Или отдать на потеху вронгам, а потом то, что останется скормить нирлунгам. Но он знал, что с Моррисом лучше держать при себе свое мнение, особенно, когда оно не совпадает с мнением скарга.
— Сделаем так! — Моррис, приняв решение, широко взмахнул полами плаща, которые на миг стали огромными, словно сотканными из мрака, черными крыльями, с кинжально острыми стальными перьями. — Ты выведешь его на ристалище. Да, знаю, он еще не вошел в возраст, ему пятнадцать. Тем лучше! Ставь против него сначала самых сильных бойцов из тех, кто начал выходить на ристалище в прошлом году. И пусть они не дают ему спуску.
— Этому их учить не надо, — Моргот радостно осклабился. — Он получит все, что ему причитается. Думаю, начать нужно с Арриса. Он немного туповат, но силен и амбициозен.
— Хорошо, пусть будет Аррис. Если Реми с ним справится, ставь остальных, пусть попробует каждый. Потом можешь выставить против него взрослых воронов, только не из тех, кто прошел Обряд.
— Думаю до этого не дойдет. Его размажет по ристалищу еще Аррис.
— Посмотрим, — Верховный тонко усмехнулся. — Ты не знаешь, какая сила скрыта в этом тощем теле.
— Может заключим пари, скарг Моррис? — склонился в почтительном поклоне Моргот. В предвкушении знатной забавы настроение у него стало просто превосходным, и он осмелел.
— Нет, Моргот. Не заходи так далеко. Я уверен в его силе, но совсем не уверен в его желании побеждать. Эти бои нужны не для того, чтобы ты или я разжились блестящими звонкими монетами, у тебя их и так предостаточно. А чтобы, нащупать его слабое место и научиться управлять им. Мы научим его ненавидеть и убивать. И тогда он будет наш…
…Выйдя от скарга Реми направился хорошо знакомой дорогой вниз по бесконечным лестницам и переходам. За все долгие годы, проведенные в крепости, он уже хорошо знал какой лучше выбрать путь, чтобы поменьше встречаться как со взрослыми воронами, так и со своими сверстниками. После случая с Фраем на него смотрели настороженно, но задевать опасались, присматривались и перешептывались. И если раньше Реми избирал эту обходную дорогу, более длинную и неудобную, часть ее шла по внешней стене крепости, для того чтобы лишний раз не нарываться, то сейчас ему хотелось несколько минут побыть одному, чтобы все хорошо обдумать. Больше всего его беспокоило, что при разговоре присутствовал нарг Моргот, ближайший помощник скарга, его правая рука и главный наставник тех, кого готовили к прохождению Обряда. Было в этом что-то недоброе, настораживающее. Возможно присутствие Моргота и не имело к Реми никакого отношения, но на душе у него стало как-то особенно тяжело, от дурного предчувствия болезненно сжалось сердце.
Выйдя на стену, Реми посмотрел вниз, на простиравшиеся далеко внизу лесные дебри. Он вдруг подумал с острой тоской, что хорошо было бы иметь возможность улететь отсюда, ринуться с этой стены вниз, расправить трепещущие под напором воздуха могучие, послушные крылья, поймать восходящий поток и воспарить высоко в чистом, бескрайнем небе, оставив далеко позади всю здешнюю мерзость, стать свободным, стать независимым. Но это были только мечты.
Не раз и не два размышлял он о побеге, строил планы. И даже сделал такую попытку, когда однажды Фрай, как бы случайно, забыл его на ночь в яме на каменоломне. Фрай не знал, что горы были для Реми домом, и он мог карабкаться по самым отвесным кручам. Поэтому он легко выбрался из ямы сам и сломя голову побежал в лес, надеясь отыскать дорогу к какому-нибудь жилью. Он еще не понимал тогда, что выйти из этого леса случайному путнику, без дозволения воронов, можно было только обратно к крепости. Они дали ему поблуждать еще день, в тщетных попытках уйти. Но куда бы он не пошел, стараясь держаться лесных ориентиров, через какое-то время неизменно оказывался в тени крепостной стены, с отчаяньем созерцая ее из-за стволов корявых, столетних дубов. Потом они легко поймали его, измученного и голодного, еще немного погоняв по лесу под хриплое карканье. Хорошо при этом позабавились. Реми жестоко наказали, но его остановило не это. Скарг Моррис пообещал, что в следующий раз ему, как неблагодарному выродку, просто перебьют ноги, так что остаток своей жалкой жизни он будет ползать как червяк в грязи. И Реми знал, что так и будет.
Ничего не решив, он печально вздохнул и двинулся дальше. Ему нужно было успеть до обеда натаскать воды в кухонные котлы и вычистить купальню вронгов, где накануне они устроили свои очередные игрища, о которых Реми предпочел бы никогда ничего не знать. Его мутило только от мысли, что предстоит там увидеть.
С первым он справился быстро, привычно вздымая тяжелые ведра, наполненные до самых краев, и с шумом обрушивая потоки холодной, колодезной воды в сияющие недра кухонных котлов.
— Я слышала, ты как следует навалял этому засранцу Фраю. Это он тебя так отделал? — спросила его Милред, одна из немногих женщин, постоянно обитающих в крепости. Она готовила еду для вронгов и скарга Морриса, на вид была непривлекательной, с космами седых волос, рябым лицом, худой до сухости, но жилистой и крепкой. И что самое удивительное, доброй.
— Нет, — ответил Реми, убирая пустые ведра в нишу. — Скарг Моррис.
— Не зли его, Реми!
— Я стараюсь, — коротко ответил Реми, взял тряпку и стал насухо вытирать пол вокруг котлов.
— За что на этот раз? — Руки Милред ловко потрошили упитанную куриную тушку. Она уже ощипала ее, сразу отделив нежный пух от жестких, упругих перьев. Пух должен был пойти на новую перину для скарга. А перьями набивали подушки для вронгов.
— За то, что пожалел этого засранца Фрая и не добил.
— Вот уж следовало!.. Закончил? Идем я покормлю тебя. У меня кое-что припасено, специально для одного очень хорошего мальчика.
Реми чуть приподнял в улыбке кончики губ, сглотнул вязкую слюну и отрицательно помотал головой:
— Нет, Моррис запретил.
О, — Милред огорченно взглянула на него, покачала головой и понизив голос произнесла, — он не узнает. Тут никого нет кроме нас. А тебя я не выдам даже под страхом смерти. Ты помогаешь мне выжить здесь, мой мальчик, поэтому не бойся. Старуха не проболтается, а ты немного подкрепишься.
— Нет, — твердо сказал Реми, — Я не могу нарушить запрет. Спасибо, Милред.
Она вытерла фартуком руки, подошла к Реми и хотела ласково взъерошить ему волосы, но он увернулся и быстро вышел под протестующее бурчание живота. Впереди был еще один длинный, голодный день, и его ждали мерзкие купальни…
…Следующее утро для Реми началось с резкого тычка. Он открыл глаза и увидел возвышавшегося над ним молодого ворона из старших. Было еще темно и очень рано.
— Ты, — прошипел он, склонившись. — Поднимай свой грязный, ленивый зад. У тебя нет работы, что ты до сих валяешься?
Реми обескуражено заморгал. Судя по всему, до рассвета было еще далеко, все остальные в комнате крепко спали, слышался разноголосый храп, сопение и сонное причмокивание. Реми сел и растерянно пробормотал, озираясь:
— Еще рано. Я успею.
Он подумал, что молодой ворон с повязкой дежурного, перепил можжевелового вина и зачем-то вспомнил про Реми, а может просто что-то напутал. Но тот, снова сильно пнул его ногой в бедро и злобно прокаркал:
— Меня послал нарг Моргот. Ты сегодня выходишь на ристалище, белая падаль. Отличная будет забава. Если до этого не успеешь выполнить то, что тебе поручили, пожалеешь. Очень пожалеешь.
Он подкрепил свои слова еще одним чувствительным пинком и ушел. А Реми вновь откинулся на матрас, обреченно закрыл лицо руками и некоторое время лежал неподвижно, переваривая сокрушительную новость…
…Ронгонки, — провозгласил Моргот, стоя перед неровным строем своих бойцов. Его зычный голос громом прокатился над головами молодых воронов, собравшихся у западной стены крепости на ристалище и возбужденно галдящих в предвкушении кровавой забавы. Все притихли. — Сейчас вы будете биться друг с другом, не зная жалости. В сердце ворона нет места жалости ни к своим, ни к чужим. Оказав снисхождение своему, ты, в конце концов, поддашься врагу. Такой ворон становится падалью, изгоем. Впрочем, здесь уже есть один изгой. С него и начнем.
Он вперил в Реми свинцовый взгляд. Реми, стоявший чуть в стороне от прочих, побледнел и как во сне сделал несколько шагов вперед, снял рубашку, оголив торс, как того требовали правила, затем повинуясь жесту Моргота вышел на утоптанную до каменной твердости земляную площадку, политую потом и кровью множества поколений воронов, проходивших здесь науку боя и ненависти.
— Ты будешь биться с Аррисом.
Теперь побледнел Аррис, крупный молодой ронгонк, с полным рыхлым лицом. Он слышал о том, что случилось с Фраем и подобно многим из тех, кто не видел драки, считал, что Реми просто повезло или не повезло Фраю. Говорили, что Фрай поскользнулся, упал и отключился, ударившись о стену, а это отродье трусливо поймало свой счастливый случай, накинувшись на него. Вместе с тем ходили и совершенно другого рода толки. Но они были, по мнению большинства молодых воронов, совершенно невероятными. Однако, Аррису совсем не хотелось проверять их истинность на своей шкуре. Он предпочел бы не связываться с Реми просто из осторожности, на всякий случай, так как несмотря на задиристость, был трусоват. Но Арриса здесь никто не спрашивал о его предпочтениях. На ристалище царил один закон и этот закон звали Моргот. Неповиновение могло дорого стоить смельчаку. Поэтому Аррис, стараясь не показать охватившее его неприятное волнение, вышел на площадку и встал напротив Реми. Вид этого сосунка немного успокоил его, а бледность кожи, хмурый, сосредоточенный взгляд из-под короткой челки криво обкромсанных, густых смоляных волос с яркой белой прядью — меткой позора, даже повеселили.
— Да он просто слабак, — самоуверенно подумал Аррис. — Пожалуй, я легко с ним справлюсь.
Это и в самом деле оказалось нетрудно. Реми большей частью оборонялся, а не нападал. Аррис правда получил от него несколько чувствительных тычков, которые скорее раззадорили здоровяка, и он перестал опасаться своего противника. Однако Реми оказался необыкновенно увертлив и быстр, так что молодой ворон чувствовал себя временами до обидного неуклюжим. Он начал уставать и злиться, делая промах за промахом. Они топтались на площадке без особого перевеса в чью-либо сторону уже довольно долго, когда Моргот, мрачный как грозовая туча, остановил поединок и подозвал к себе Реми. А когда тот приблизился, отвесил ему такую оплеуху, что он кубарем покатился по траве. Моргот быстро подошел к нему, пинками заставил подняться и, схватив за горло, приподнял над землей, так что лицо Реми оказалось вровень с его искаженным злобой, похожим на страшную маску лицом.
— Ты, кажется, неправильно меня понял, грязное отродье, — процедил он. — Ты сюда не танцевать пришел, а драться. Думаешь, я не вижу всех твоих уловок? Думаешь, ты умнее всех, сосунок? Иди и дерись как подобает!
Он швырнул Реми под ноги застывшему Аррису и крикнул:
— Не жди пока он встанет. Бей!
И Аррис охотно послушал его. Когда Реми упал в очередной раз, Моргот снова остановил бой, небрежным жестом указав Аррису вернуться в общий строй.
— Ты следующий, Норрд. Выходи. Реми остается.
— Но как так, — не сдержавшись завопил разгоряченный дракой Аррис. — Это я должен сейчас драться с Норрдом! Я победил!
— Ты будешь учить меня что делать? — с убийственным холодом в голосе, спросил Моргот, вперив в Арриса пристальный, тяжелый взгляд из-под насупленных бровей.
— Нет-нет! Простите! Пожалуйста, простите меня, нарг Моргот! — сразу опомнился Аррис и несколько раз низко поклонившись Морготу поспешно покинул площадку. Его место занял другой рослый ворон.
После третьего противника Реми чувствовал себя так, будто побывал под камнепадом. Он больше не мог уговаривать ноги не подводить его, не трястись и не подгибаться. Они перестали признавать его своим хозяином. Один глаз у него совершенно заплыл и ничего не видел, представляя из себя сплошной черно-фиолетовый отек. Второй едва ли выглядел лучше, голая грудь была залита кровью и покрыта кровоподтеками. В голове стоял оглушительный звон и каждый мускул, каждая клеточка его тела вопили от боли и усталости. Он чувствовал, что вот-вот окончательно потеряет сознание и ждал этого едва ли не с радостью. Но еще больше его радовало то, что стальная пружина ярости внутри него сжималась не так быстро и сильно, чтобы он не мог сдержать ее. Наконец, еще один летящий в его сторону стальной кулак погрузил его в блаженную тьму.
Очнулся он глубокой ночью от сильной жажды. С трудом поднялся на ноги и побрел во двор крепости к колодцу, неуверенно пробираясь в темноте между рядами грубо сколоченных из досок кроватей, на которых спали, громко храпя, молодые вороны. Возможно, кто-то из них, подумал он, притащил его сюда с ристалища и бросил на старый матрас, уже много лет служивший ему постелью. Несмотря на ноющую боль во всем теле Реми чувствовал себя довольно бодро, и голова была на удивление ясной. Только очень сильно мучили жажда и голод. Он дошел до колодца и жадно припал к ведру, наполнив его живительной влагой, ощутил, как с каждым глотком восхитительно свежей, прохладной воды к нему возвращаются силы. Потом смыл с себя корку засохших крови и грязи, с недоумением разглядывая синяки, уже сменившие свой цвет на более бледный. Он поднял взгляд на небо и поразился еще больше. Реми помнил, что в ночь перед ристалищем луна полностью скрыла свой лик темным покрывалом, а сейчас сверкающие стада звезд в вышине пас молодой месяц, чей серп ярко сиял бледно-золотым светом. Значит, занятия у Моргота были не вчера, сообразил Реми.
— Сколько же я провалялся, — пробормотал он. — Сутки? Двое? Видимо, больше.
— Почти трое, — раздался за его спиной голос Моргота и Реми вздрогнул. — Достаточно, чтобы прийти в себя.
Моргот вышел из густой тени крепостной стены, где он совершенно сливался с мраком, так что оставался практически невидим. Реми различил его внушительный силуэт, посеребренный светом молодой луны, но даже этот звонкий, искрящийся свет тускнел, касаясь его фигуры.
— Ты, наверное, голоден, — глухо промолвил Моргот. — Вот, возьми. Нес нирлунгам, но они отказываются его глодать. Им нужно мясо, свежее мясо.
Он швырнул к ногам Реми большой ломоть хлеба. По тому, как тот громко стукнул о камень, Реми понял, что кусок давно зачерствел. Он нагнулся и поднял его, бережно отряхнув от приставшей грязи. На куске виднелись следы чьих-то острых зубов. Реми склонил в поклоне голову:
— Благодарю вас, нарг Моргот.
— Завтра ты вновь выйдешь на ристалище, — произнес в ответ зловещий голос. И Реми пожалел, что очнулся.
Следующие несколько дней дались ему не просто. Когда он терял на поединке сознание, под сокрушительными ударами сильных, тренированных противников, его оттаскивали в сторону и обливали водой, пока он не приходил в себя, захлебываясь и кашляя кровью. Это помогало, но ненадолго. Реми не сдавался, предпочитая быть избитым, но не выпускать на свободу тугую пружину гнева, погружавшую сознание в мрачное пламя ярости, грозившее сжечь его разум и сердце дотла. Он надеялся, что в конце концов, так ничего и не добившись, от него отстанут. Но, вернее всего, — думал он мрачно, — просто забьют совсем.