Над крепостью висели низкие, хмурые облака, которые дни напролет сеяли мелкую водяную пыль, и даже с самой высокой башни вороньей цитадели, где располагались покои скарга, нельзя было разглядеть окрестности, все тонуло в сером, влажном тумане. Казалось, вороны окончательно прогневали небеса, и солнце навсегда отвернулось от них, спрятав свой золотой лик за плотным покрывалом туч. Но мрачнее туч было настроение у самого Верховного ворона, его донимала постоянная сырость, от нее не спасал даже камин, в котором день и ночь горел огонь. Тревожные вести приходили с границы Вороньего края, где появились вооруженные отряды скрогов, их начали нанимать для охраны своих поселений крестьяне соседних земель. И скарг, сидя у жарко полыхавшего очага, со злобным раздражением думал, что эти людишки, которых он считал чуть разумнее скота, решили противостоять ему — Верховному отцу, чья сила и власть простирались далеко за пределы края. Им надо преподать урок, хороший урок, жестоко наказать этот обнаглевший сброд, а значит действовать нужно быстро.
Он велел позвать к себе нарга Моргота, чтобы с ним обсудить детали карательной экспедиции. И когда тот пришел, без обиняков спросил, сколько воронов ему понадобится, чтобы уже этой ночью навсегда отбить у безмозглых скрогов с их, так называемой охраной, охоту противиться сбору дани.
— И нам нужны рабы, Моргот, — прокаркал он, скрипучим голосом. — Поэтому скажи всем, брать только молодых и сильных, мужчин и женщин. Остальных убить, деревню сжечь, чтобы ничего не осталось.
— Как прикажешь, Верховный, — поклонился Моргот. На губах его заиграла довольная улыбка, больше похожая на волчий оскал. — Возьму самых лучших, парни уже засиделись в крепости, нам всем пора поразмять крылья. Мы славно позабавимся на охоте, и вернемся с богатой добычей, не будь я наргом.
— Хорошо, — проскрипел Моррис, кутаясь в плащ. — Удача на нашей стороне. И сила тоже.
Моргот еще раз склонил в поклоне голову и уже направился к двери, когда скарг окликнул его:
— Кстати! Как там мой племянничек, Реми? Начал понимать, что ему лучше смириться или все еще упорствует?
Нарг остановился, сказал хмуро, с неодобрением:
— Продолжает упорствовать, Верховный.
Глаза Морриса вспыхнули непримиримой ненавистью, а лицо исказила злобная ухмылка.
— Ну надо же, какой упрямый. Другой бы на его месте давно сдался. Весь в своего папашку, этого гнусного предателя Реннера, моего братца. Жаль, что нельзя убить его еще раз. — Моррис сжал кулаки, так что острые ногти впились в ладони, оставив глубокие, багровые отметины. — Но ничего-ничего, когда мы заполучим силу его выродка, я найду ей достойное применение. И ему тоже. Что, Реннер, как тебе такое? Твой отпрыск ответит за твое предательство и послужит укреплению могущества того, что ты хотел разрушить… Ты ведь выводишь его на ристалище, Моргот?
Нарг ответил, чуть слышно скрипнув зубами:
— Постоянно. И, думаю, ему недолго осталось упорствовать. В последний раз Аррис вновь сделал из него отбивную, так что он не скоро пришел в себя. И он стал падать на первом же поединке, ребята даже не успевают как следует разогреться. Обливание уже не помогает. Он делается как дохлый, а скоро таким и останется… Ты уверен, Верховный, — осторожно спросил он после паузы, — что в нем действительно есть такая могучая сила?
— Ты же видел, что он сделал с Фраем, — раздраженно буркнул скарг. — Я уверен. В нем есть то, что нам нужно, Моргот, очень нужно. Когда мы приведем его к повиновению, когда он пройдет через обряд, никто больше не сможет противостоять нам. Не оставляй усилий, Моргот, чтобы вынудить его использовать свои способности. Это важно.
— Да, Верховный, — поклонился нарг. — Хорошо…
…Превозмогая боль в избитом теле и постоянную усталость, не покидавшие его в последние недели, Реми закончил заполнять водой первый кухонный чан, и только хотел приступить ко второму, соседнему, как его охватила внезапная слабость, на глаза опустилась темная завеса, ноги подкосились, и он рухнул на каменные плитки пола. Пустое ведро, загремев, отлетело в сторону, послышался испуганный вскрик кухарки, потом для него все пропало в черном мраке бесчувствия.
Очнулся он от резкой, нестерпимой вони, которая едкой струей проникла в сознание вместе с дыханием, заставив его сделать глубокий, судорожный вдох и закашляться. Он приоткрыл глаза, которые тут же наполнились слезами, словно в них попала перцовая настойка. Перед ним возникло из радужного от слез тумана, встревоженное женское лицо.
— Ох, Милред, — сказал Реми, с трудом приходя в себя, — если ты хочешь меня добить, то предоставь это Морготу. У него лучше получается. И его способ все же милосерднее… Что? Что это вообще такое?
— Это — жук-вонючка, мой мальчик. Тебе уже лучше?
Милред выкинула в окно толстого, зеленого жука, с крупными ядовито-желтыми пятнами на глянцевой спинке. И он обижено загудел, приземляясь на мокрый можжевеловый куст.
— Да, спасибо, — Реми слабо усмехнулся, пытаясь ладонью разогнать ядреный запах, словно прилипший к носу. — С этим жуком шутки плохи. Ты не очень вежливо с ним обошлась. Но знаешь, пожалуй, я бы поменялся с ним местами.
Милред покачала головой, она набрала воды в ковш и протянула его Реми, без сил сидящему на полу. Потом заговорила возмущенно, стараясь не сильно повышать голос:
— Почему, ты позволяешь им так поступать с тобой? Почему не ответишь им так, как они того заслуживают? Ведь ты можешь, Реми! Вспомни, что ты сделал с Фраем, а ведь он был не один. Чего ты ждешь? Или ты хочешь дать им забить себя совсем? Так, что однажды ты больше не поднимешься? Ты же сильней их! Ты можешь стать сильнее их всех!
— Я не могу, Милред, — ответил он уныло, голос его зазвучал тихо и обреченно. — Эта сила не подвластна мне, это темная сила. Она владеет мной, а не я ею. Я могу только сдерживать ее. Пока еще могу. Если я позволю этому огню овладеть мной совсем, он приведет меня к гибели, он сожжет мое сердце и разум. Я не хочу этого. Победив, я все равно проиграю. И скажи, зачем мне тогда жить?
С каждым поединком, с каждым нанесенным ему ударом, он с тоской и ужасом ощущал как все больше сжимается тугая пружина гнева и ярости внутри него, он чувствовал ее мощный, болезненный напор, грозящий все сокрушающим взрывом, после которого у него не будет пути назад, а светлая память о близких, дававшая ему силы держаться в самые черные минуты, обратится в пепел и яд. И тогда жизнь для него станет самым настоящим адом. И он знал, что каждый акт насилия будет приближать его к этой опасной границе.
— Они не оставят тебя в покое.
— Я знаю…
Милред опустилась на маленькую скамеечку напротив него и, понизив до предела голос, сказала, предварительно оглядевшись по сторонам:
— Тогда борись, учись управлять этой силой, этим темным огнем. Ты все равно сильнее его, твоя воля сильнее и крепче любой темной силы, Реми.
Реми тяжело вздохнул, обхватив руками голову, он произнес, закрыв глаза:
— Я не уверен в этом, Милред. И я устал, я хочу, чтобы все закончилось.
— Моррис заставит тебя пройти обряд.
Реми открыл глаза и сказал задумчиво:
— Да, я знаю. Даже если я применю силу, если научусь ей управлять, они используют это по-своему. Они выставят против меня бойца из воронов, прошедших обряд, либо заставят убить кого-нибудь. Либо я сорвусь сам, либо они не оставят мне выхода. Моррис никогда не отпустит меня, если только…
Тут он замолчал, и так погрузился в размышления, что не расслышал вопроса кухарки.
— Что, если только, Реми? — повторила она встревоженно.
— Нет, ничего, — не сразу откликнулся он, занятый своими мыслями. — Пожалуй, ты права. Я должен использовать этот шанс. Это единственная возможность для меня…
Больше он не сказал ни слова и на все вопросы обеспокоенной женщины, только качал головой. Потом с трудом поднялся и взяв ведро в глубокой задумчивости отправился к колодцу, выполнять свою работу…
… Последние поединки проходили под проливным дождем, который ненадолго сменял собой сплошную, обложную морось, смывая с обнаженных тел кровь и мешая ее с грязью. Ноги бойцов скользили в размокшей глине площадки, глаза заливали потоки воды, не давая разглядеть противника, шум дождевых струй мешал сосредоточиться, движения у всех были вялыми и замедленными. Но Моргот не прекращал занятия, упорно выгоняя ронгонков на ристалище. Все они начали вступать в возраст, когда приходит пора проходить обряд и получать дар воплощения. И все они были старше Реми и крупнее его, смотрели на него с недоумением и насмешкой. Осторожной насмешкой, все-таки Фрай до сих пор был в дальних пещерах врачевания, где им занимались опытные знахарки, и судя по всему, пробыть ему там предстояло долго. Поэтому, кто знает, что может выкинуть этот изгой с белой отметиной в волосах и пронзительным, сумрачным взглядом. Может и ничего, а может и что-то может. Но с каждым проигранным Реми поединком все больше смелели, заключали между собой пари, кто его быстрее уделает, и откровенно смеялись и плевали ему в лицо, когда он падал.
Так продолжалось, пока двухдневное отсутствие Моргота с другими воронами не дало Реми небольшую передышку. Крепость на время опустела, он видел, как черная стая взмыла в воздух и скоро растворилась в сизой пелене дождя, не перестававшего моросить уже которые сутки. Это было как нельзя кстати, он хотел все обдумать перед тем, как принять окончательное решение, трудное решение.
— Другого пути нет, — говорил он себе. — Мне придется пройти обряд. И если я выдержу, то буду свободен, по-настоящему свободен.
Ни о чем так страстно не мечтал он как о свободе, готовый ради этого на немыслимые мучения. Но, когда он представлял, через что придется пройти на пути к цели, сердце его сжималось в невыносимой тоске, а желудок от страха скручивало в комок.
— Главное, чтобы Моррис ничего не заподозрил, — размышлял Реми, уединившись в библиотеке и глядя на покрытый пылью пустой соломенный домик Чика. Воспоминания о друге укрепляли его, он словно вновь слышал его ободряющий писк и видел забавную, смышленую мордашку. — И особенно Моргот. Он, пожалуй, еще опаснее чем скарг, он постоянно наблюдает, не сводит на ристалище глаз. И начать придется с поединков. Только если он не даст забить себя насмерть, у него будет шанс выбраться. А значит, придется выпустить на свободу темный огонь.
При этой мысли его охватило радостное, почти ликующее предвкушение, что всерьез встревожило Реми. И еще больше встревожило, что чувство это было почти неуправляемым. Ему нужно было как можно скорее понять, как он может сдержать темный огонь, как вовремя остановиться и не перейти роковую черту.
— Я постараюсь, Чик, — сказал он обращаясь к старому соломенному гнездышку. — Постараюсь найти выход, ради нас с тобой, ради нашей дружбы. Я знаю, тебе это понравилось бы.
Ночью, под монотонный, шелестящий шум дождя ему приснился сон. Он был на склоне Одинокой горы, в своей любимой роще, где росли вперемешку могучие дубы и стройные ясени, кудрявые, раскидистые липы и тонкие, трепетные осинки. Он шел по тропинке вслед за белой, сияющей птицей. Сквозь листву просвечивало яркое солнце, бросая на тропинку золотистые блики. Но в древесной тени царили сумрак и приятная прохлада. Птица вывела его на берег ручья, что брал свое начало высоко в горах, питаясь от ледника. Вода в нем была прозрачной и очень холодной, у него заломило пальцы, когда он окунул их в стремительные, хрустальной чистоты струи. Он наклонился над ручьем, завороженный его громким журчанием. Поток воды шевелил на дне мелкие разноцветные камешки, перекатывая их с места на место. Внезапно, они вспыхнули, охваченные темным, мрачным пламенем, которое разгоралось все ярче и сильнее. Реми хотел отшатнуться и не смог, темный огонь рвался наружу, грозя вот-вот опалить его лицо, сжечь его дотла. Он видел, как обуглились и почернели в огне камни, но быстрые струи горного родника гасили пламя, не давая ему вырваться, держали его в своем прозрачном, ледяном плену. Реми долго глядел как бушует и беснуется пламя в бессильной ярости, а потом проснулся.
Но теперь, он знал, что поможет ему справиться с темным огнем. Оставалось только проверить догадку, а значит принять, наконец, свою судьбу на поединке.