Моргот с воронами вернулись на третьи сутки, довольные и с добычей. Они летели в свинцово-серой пелене дождя зловещими призраками, и за ними тянулся мрачный, красноватый след. Капли воды мешались с кровью скрогов, пропитавшей черные перья, смывали ее с могучих крыльев, со свистом рассекавших воздух, и срываясь падали вниз на поникшие в скорбном молчании деревья, на размокшую землю, на бредущих по ней в немом, иступленном отчаянии людей. Глаза пленников были пусты, а в ушах звучало, не переставая, пронзительное, колдовское карканье, заставляя их двигаться, с трудом волоча ноги, навстречу своей несчастной доле, все дальше и дальше от родной деревни, сожженной яростным, негасимым огнем, все ближе и ближе к мрачной цитадели, укрытой в непроходимой, дремучей чаще.
Еще двое суток после этого вронги пировали, обсуждая удачную вылазку, похвалялись друг перед другом захваченными трофеями, пили и ели без меры. Реми сбивался с ног в работе на кухне, ему пришлось прислуживать воронам за столом, получая от них пинки и тычки, шатаясь от усталости, убирать на столах и в зале. Пир закончился как обычно игрищами в купальнях, где нашли свою злую судьбу многие скра из мятежной деревни. После чего охочие до зрелищ вороны решили позабавить себя состязанием молодняка, делая ставки золотом на самых сильных бойцов из ронгонков или ронгов. При этом известии Реми почувствовал, как сердце у него начало заходиться от волнения, то срываясь в безудержное, недоброе ликование в предвкушении схватки, то замирая от боязни, не сдержавшись, навсегда потерять себя в пламени темного огня.
Необыкновенное возбуждение от предстоящих событий заставляло ронгонков вести себя шумнее и агрессивней обычного, они начали то и дело задирать друг друга, споря кто из них окажется самым достойным. Победитель получал часть от общего выигрыша, и, что было гораздо важнее, право пировать за одним столом с вронгами до самого обряда.
Реми очень надеялся, что Моргот не станет выводить его на ристалище и в то же время что-то подсказывало ему, что участия не избежать. Он ловил на себе косые, многозначительные взгляды, слышал смешки и перешептывания и, наконец, понял, что за роль была уготована ему на поединке. Он опять стоял в паре с Аррисом, сильным, но трусоватым ронгом. И по задумке Моргота легкая победа над Реми должна была воодушевить того, вселить уверенность в своих силах, разогреть перед схваткой с серьезными противниками, пробудить боевой азарт. Реми подозревал, что нарг поставил на Арриса неплохую сумму, а значит будет жарко. Аррису нужна была эффектная победа и щадить он никого не собирался, тем более какого-то жалкого изгоя. И если тому суждено найти свой бесславный конец от его Арриса кулака, значит так тому и быть, читал Реми в его глазах.
В день начала поединков дождь ненадолго прекратился и даже пробилось сквозь хмурую пелену бледное, безрадостное солнце, взглянуло утомленно на землю и вновь скрылось в своем облачном убежище. Ровно в полдень на ристалище зазвучал гонг, возвещая первый этап состязаний. Реми стоял под моросящим дождем у самого края площадки. Немного в стороне толпились остальные ронги, лениво наблюдая за первым боем. На него не обращали внимания, он был для них пустым местом, тем, на ком всегда можно почесать кулаки, если зудят. И Реми мог спокойно подумать, сосредоточившись на сдерживании той неукротимой силы, что начала в нем пробуждаться при виде ристалища.
Наконец подошла их очередь, Аррис вышел на площадку, потрясая в воздухе кулаками, горделиво расправив плечи, его рыхлое лицо напоминало непропеченый блин, а глаза — два тусклых уголька, застрявших в нем. Влажные волосы висели по сторонам сальными сосульками, широкая, плоская грудь вздымалась, когда он исполнял свой охотничий клич. Он сделал несколько прыжков по размокшей, скользкой глине, давая зрителям как следует полюбоваться на себя, самодовольно осклабясь при этом.
Реми нерешительно медлил прежде, чем ступить на площадку, собираясь с духом, как вдруг на плечо его легла, сильно сдавив, тяжелая рука, а хриплый, грубый голос нарга пророкотал в самое ухо, прежде чем резко вытолкнуть навстречу Аррису:
— Ты, грязный выродок! Не вздумай свалиться после первого же удара. Иначе, я с тобой поговорю так, что ни одной целой кости не останется. А сейчас пошел быстро, никчемное отродье гнусного предателя.
От последних слов Моргота темное пламя вспыхнуло в груди Реми с внезапной, неистовой силой, и он с трудом удержался, чтобы не кинуться на противника и не прикончить его сразу же. Глаза Реми застилала дрожащая как жаркое марево, темная, огненная пелена, сердце горело и стучало так, что казалось вот-вот вырвется из груди, сквозь окутавший разум кровавый туман до него донеслись издевательский смех Арриса, вопли и свист воронов, крики зрителей «убей, убей его». Он не мог сосредоточиться, пытаясь совладать с разбушевавшейся темной силой, искавшей выхода, с яростью, заставлявшей его мучительно стонать сквозь стиснутые зубы от попыток сдержать ее, не дать ей овладеть собой безраздельно. Шатаясь как пьяный скрог, он сделал несколько шагов по площадке, низко опустив голову, чтобы скрыть горевший в глазах сумрачный огонь, глубоко и часто дыша.
— Я еще не начал, падаль, а у тебя уже коленки трясутся!
Аррис захохотал. Предвкушая грядущий триумф, он, не торопясь, приблизился к Реми, которого мотало из стороны в сторону, и нанес ему первый удар, не особенно стараясь. Он не хуже Моргота понимал, что воронам нужно зрелище, что ему немного будет чести сразу уложить заведомо слабого противника, которого он не раз уделывал до того на поединках в кровь. Он собирался бить Реми долго, с удовольствием, пока тот не встанет перед ним на колени, а затем эффектным ударом прикончить его. Арриса распирало радостное ликование, азарт и самодовольство не позволили ему разглядеть, что с противником твориться что-то неладное, что крепкие мышцы его напряжены, и сам он как натянутая тетива лука, готового выстрелить. От удара Реми качнуло, следующий удар заставил его пошатнуться, на голую грудь брызнула первая кровь, мешаясь с дождевой влагой. Реми сделал глубокий вдох и выпрямился, приходя в себя, разбитые губы прошептали неслышно «вода, родник, гора, ледник». Он легко увернулся от следующего удара, прикрыл глаза, в которых едва заметно мерцали блики темного пламени и позволил Аррису ударить себя еще раз. Сам он ограничился несколькими выпадами, не уверенный, что контролирует свои действия. Аррис разозленный сопротивлением стал агрессивней и напористей, он прошипел, слегка задыхаясь:
— Не смей уворачиваться ты, фарга.
В ответ Реми едва не рассмеялся, им незаметно начало овладевать упоение боем, он чувствовал распирающую его силу, жаждущую выхода, она ударяла в голову как крепкое вино, рождая желание насладиться зрелищем поверженного соперника. И Реми, вняв просьбе Арриса, не стал уворачиваться. Вместо этого он стал биться, понемногу входя в раж, ощущая в себе словно гул лесного пожара, вновь набирающую мощь силу. И Аррис неожиданно для себя понял, чтобы свалить Реми ему придется попотеть. Эта белая падаль стала бить, и бить крепко вместо того, чтобы покорно подставляться под его кулаки. Это в свою очередь вынудило его всерьез заняться противником, он больше не усмехался презрительно, под градом молниеносных, болезненных ударов, которые становились все резче и сокрушительней. Пока, наконец, не рухнул в грязь, успев перед этим заметить летящий ему в грудь крепко сжатый, перепачканный в крови, кулак Реми, объятый темным, призрачным пламенем.
— Вот, черт! — подумал он удивленно перед тем, как потерять сознание.
Когда Аррис упал с гулким, сочным звуком, зрители взорвались неистовыми криками. Реми стремительно опустился рядом с ним на колени и занес руку, чтобы ударить еще и еще раз. Одержимый темным огнем он совсем упустил, что не должен был победить, что хотел лишь немного проучить Арриса, прежде чем, предоставить ему первенство в поединке.
Он не успел нанести поверженному Аррису еще один сокрушительный удар, который скорее всего отправил бы того в компанию к Фраю, как чьи-то цепкие пальцы перехватили его руку, до хруста кости сжав запястье, и сильно дернули, оттаскивая от соперника. Реми обернулся, увидел взбешенное, страшное лицо нарга, и, резко приходя в себя, с ужасом понял, что перестарался и теперь его точно не оставят в покое.
— Ты! Ты! - прогремел Моргот, не находя слов от кипевшей в нем злобы, и размахнувшись ударил Реми так, что он вылетел за край площадки, и обдирая на спине и плечах кожу, пропахал собой жесткий дерн, после чего с трудом смог подняться. Потряс головой, стремясь избавиться от нестерпимо громкого гула, не обращая внимания на обильно текущую из носа кровь, темного, винного цвета, осторожно сжал кулак со сбитыми костяшками и покрутил им, чтобы убедиться, что посиневшее, полыхавшее огнем запястье не сломано.
Несколько ронгонков уволокли с площадки Арриса и на ристалище вышла следующая пара. Реми начала бить дрожь, возбуждение схватки еще не покинуло его, и он ждал, что скажут судьи, среди которых на почетном месте под обширным, шелковым навесом восседал Моррис. Он тонко улыбался и постукивал пальцами по золоченым подлокотникам кресла, слушая как Моргот доказывает, кипя от злости, что в поражении Арриса, его любимца, виновата скользкая, мокрая глина, что гнусный, грязный выродок не одолел бы противника, если бы не вмешался несчастный случай.
Наконец, скарг проронил несколько слов и недовольный Моргот, почтительно поклонившись, отошел в сторону, кинув издалека на Реми взгляд полный жгучей ненависти. Реми опустил глаза, ему понадобилось немало усилий, чтобы вновь овладеть собой. Теперь следовало ждать, что решит Моррис, и судя по тому, как тот довольно щерил зубы, ничего хорошего ждать не приходилось.
После того, как последние бойцы покинули площадку, один из судей, высокий, поджарый вронг, с крючковатым носом объявил имена тех, кто будет оспаривать первенство на следующий день. Реми назвали самым последним, и он ощутил в груди тоскливый холодок и вместе с тем какое-то странное удовлетворение. Темный огонь вновь тлел в его груди, обжигая вспышкам ярости, которые он старательно гасил, вызывая в памяти картины журчавшей по камням горной речки, чьи ледяные воды помогали ему не поддаваться пламени разрушения…
* * *
— Да говорю тебе, это была случайность! — горячился нарг. Он сновал по пустому пиршественному залу, скудно освещенному догорающими факелами, меряя его быстрыми, крупными шагами, присаживался на широкую скамью перед скаргом, но тут же вскакивал и вновь начинал кружить вокруг широкого, каменного стола, с остатками недавнего застолья. По стенам беспокойно металась, едва поспевая за резкими движениями нарга, его мрачная, гигантская тень, словно в зале вихрился не один, а два ворона.
— Успокойся, мой друг, присядь, насладись вином и пищей, — сказал ему негромко Моррис, сделав широкий приглашающий жест. — Ты почти не притронулся к этим прекрасным блюдам сегодня вечером. Посмотри какое сочное, запеченое на углях мясо, с ароматной, хрустящей корочкой, оно так заманчиво истекает соком и кровью. Ах, никто не может приготовить его так, как эта старая, глупая Милред. Упрямая старуха довольно своенравна, но умеет угодить как нельзя лучше. Она стала ценным приобретением, хоть и не пригодилась в свое время в купальнях. Уж очень безобразна.
— Не понимаю, Верховный, — вскипел Моргот, пропустив мимо ушей разглагольствования скарга о кухарке. — Этот мелкий ублюдок, этот гнусный поганый щенок, это предательское отребье! Он же едва держался на ногах от страха, когда начался поединок. Что на него нашло? Как такое могло выйти? Он не должен был победить! Его дело валяться в грязи и скулить, умоляя о пощаде! Как бы я хотел придушить его своими собственными руками…
И Моргот посмотрел на свои поднятые руки со скрюченными, словно в смертельной, душащей хватке, пальцами с острыми ногтями, больше похожими на желтые, заскорузлые когти. Из груди его вырвался хриплый клекот.
— Ну-ну! Остынь, нарг. Не к лицу такому могучему воину выходить из себя из-за какого-то незначительного проигрыша. Кстати, — едва заметно усмехнулся Моррис, не сводя с нарга насмешливого взгляда, — не хочешь ли ты сейчас заключить со мной пари на завтрашний поединок? С кем там будет биться наш беловолосый изгой? Или ты сам рассчитываешь на него поставить?
Моргот сверкнул глазами, лицо его буквально перекосило от злобного раздражения. Он прошипел:
— Никогда! Никогда я не поставлю на него ни одной самой мелкой, дрянной монеты! Да будь он трижды, четырежды проклят!
Моргот долго еще кипел от злости, изливая свой гнев перед скаргом, который с удовольствием подогревал его тонкими насмешками и издевками, радуясь про себя, что оказался прав насчет мальчишки, и дело наконец сдвинулось. Осталось только укротить его непокорный нрав, выяснить как далеко он может зайти в своем владении силой и провести через обряд, чтобы навсегда поработить, сделав несокрушимым орудием убийств. У Моргота были насчет Реми большие планы.
Сам Реми глубоко переживал свою ошибку. В его планы не входило становиться победителем состязаний, и он понимал, что ему придется приложить усилия, чтобы сойти с дистанции, так и не раскрыв всей своей силы. Но в то же время страстно хотел вновь отдаться тому упоительному чувству, когда в душе его вспыхивало темное пламя, взращенное годами унижений и побоев, непосильного, подневольного труда, гибелью близких, лишением его в жизни всего самого дорого и светлого. Когда этот мрачный, скорбный, гневный огонь овладевал его сердцем и сознанием, ему хотелось только мстить, убивать без разбора, чтобы уравновесить переполненную чашу своих страданий. Реми стал задумываться, какой бы стала его сила, не пройди он через годы беспросветного мрака, боли и отчаянья, и что ему делать с этим теперь. И не находил ответа.
Только к концу состязаний, он смог научиться управлять темным огнем так, чтобы, не вызывая сильных подозрений, проиграть в поединке Рорсу, крепкому, коренастому ронгу, ставшему в итоге победителем.
Когда занятия на ристалище продолжились, Моргот прожигая Реми пристальным, исполненным отвращения и ненависти, взглядом, выставлял против него самых крепких и закаленных ронгонков, часто прерывал поединок, мощным ударом выкидывая Реми с площадки за придуманные на ходу нарушения. После чего, награждая пинками и оплеухами, гнал обратно под кулаки соперника, издевательски при этом усмехаясь и бормоча про себя.
— Ничего-ничего, гаденыш, ты еще поплатишься у меня за дерзость.