Утро застало Реми и Эйфорию далеко от Зачарованного озера. Они всю ночь бродили по луговым тропинкам, пока не забрели в небольшую рощу на невысоком, поросшем мягкой, пышной травой холме. Здесь под раскидистыми кронами деревьев с нежно-серебристыми листьями, было тепло и уютно. Ночная прохлада осталась в низине, у воды, там, где были слышны голоса мьюми, затеявших песенные состязания и веселые игры при необыкновенно ярком свете звезд. Эйфория никогда не видела раньше, чтобы звезды так сияли и были такими крупными и лучистыми, переливаясь и вспыхивая алмазным блеском. Из-за этого ночное небо словно дышало и казалось особенно близким, живым.
Эйфория подумала, что на землях мьюми все жило какой-то собственной жизнью, даже деревья в роще, куда они углубились. Когда Эйфи дотронулась рукой до гладкого, серо-зеленого ствола, испещренного темными, мерцающими точками, она ощутила нежное тепло, которое излучала его тонкая, шелковистая кора. Ей стало немного не по себе, но Реми успокоил ее, сказав, что льигонты, так они назывались на языке мьюми, не опасны, в отличии от стражей озера в Заповедной роще. Они питаются соками земли и ее жаром, их корни уходят на такую глубину, что трудно представить.
— Это очень древние деревья, — сказал он. — Они кажутся юными и беспечными, но это не так. Они добрые и мудрые, у них есть то, что можно назвать душой. Они могут говорить, только мало кто из простых смертных понимает их язык, даже сами мьюми, настолько он старый. Одна Юта может беседовать с ними свободно. Она хорошо знает их наречие и может общаться на нем со всеми странными существами этого благословенного края.
— Скажи, а ты знаешь этот язык? — спросила Эйфория, глядя на Реми сияющими как звезды глазами. Она опустилась на траву у корней высокого дерева и Реми сел рядом. Эйфория прижалась к нему и обняла. Он ответил ей не сразу, только после того, как они смогли прервать поцелуй.
— Нет, не знаю. Лишь отдельные слова.
И он снова поцеловал ее под доброжелательный, тихий шелест листвы над их головами, похожий на ласковый шепот. Потом Эйфория снова заговорила:
— Джой говорит, ты часто здесь бываешь. Тебе нравятся мьюми?
— Да, нравятся. Они приветливые и веселые, всегда рады рассказать тебе забавную историю или спеть одну из своих бесконечных песен, угостить молодым вином и накормить до отвала. Они как дети честны и добродушны, как старцы умны и прозорливы. Но только с друзьями, для врагов у них приготовлено немало сюрпризов. И с ними лучше не ссориться.
— А как ты познакомился с ними? Расскажи мне.
— Хорошо. Только это длинная история и начать придется издалека.
Она положила голову ему на плечо, приготовившись слушать, и он осторожно прикоснулся губами к ее макушке, обнял и негромко вздохнул.
— Я могу слушать тебя всю жизнь и не устать, — сказала Эйфория. Ей хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Чтобы ничто не могло нарушить их счастливого уединения, никакие заботы внешнего мира, его печали и даже радости, потому что ее радость была совершенной. Нигде больше не желала она быть в этот час, как только здесь и только с ним. Ей казалось, что сбывается ее самый заветный, самый чудесный сон, то, о чем она начала мечтать с их самой первой встречи.
— Я прочел о них в одной старой книге, когда жил среди воронов. И с тех пор все думал, смогу ли я когда-нибудь побывать в этих дивных землях, где скрыто столько удивительных чудес. Но так как я не по своей воле жил у воронов, то и дороги мне сюда не было. От них нельзя просто взять и уйти, как бы сильно ты этого не хотел, как бы не стремился. Из их цепких когтей не вырваться. Даже если ты сумеешь покинуть крепость, как-то пройти через колдовской дремучий бор, из которого нет никому пути на волю, тебе все равно не скрыться. Власть воронов простирается далеко за пределы черных земель. Но мне удалось. Только, пожалуйста, не спрашивай как. Я не хочу говорить об этом сейчас, эта повесть не для твоего нежного сердца.
— Эти шрамы, это они оставили их? — спросила Эйфи вполголоса, крепче обняла его, и не выдержав охвативших ее чувств, воскликнула с негодованием. — Они хотели тебя убить!
— Нет. Не хотели, — не сразу ответил Реми. Эйфории показалось, что он едва заметно вздрогнул, словно его пробрал озноб. — Если бы хотели, то убили. Они только хотели наказать меня за то, что не подчинился воле скарга… Да. Потом я очнулся в доме у одной милосердной женщины, в деревне, что у самой пустоши, за границей Вороньего края. Она, эта женщина, была лекаркой, знала, как извлечь из растений их живую силу. И она была добра ко мне, обмыла и перевязала раны, приложив к ним целебную мазь, поила и кормила меня. Она разделила со мной свой хлеб и не спрашивала кто я и откуда. Мне жаль, что я не могу отблагодарить ее так, как она того заслуживает. Она рассказала, как меня нашли местные крестьяне и привезли к ней в дом, думая, что я уже не встану. Она говорила, что три дня я лежал, не приходя в себя, совершенно неподвижно и почти не дыша. И только потому, что кровь еще сочилась из ран и тело горело огнем, она понимала, что меня рано предавать земле, и что моя душа, заблудившись во тьме, все же ищет путь к свету, не желая сдаваться. И она пела надо мной древнюю призывающую песню, помогая найти дорогу…
— Реми, милый! — Эйфория подняла голову, заглянула ему в лицо, скрытое тенью, и нежно погладила по щеке. На глазах ее заблестели слезы. Он улыбнулся ей немного смущенно и сказал:
— Я никому никогда не рассказывал об этом. И, наверное, зря начал говорить сейчас… Прости, что расстроил тебя. Не надо, не плачь! Все уже хорошо, Эйфория. Давай поговорим о чем-нибудь другом, более веселом.
Но она помотала головой, закусив губу, и некоторое время сидела молча, спрятав лицо у него на груди и крепко обхватив руками. Потом попросила:
— Нет-нет, пожалуйста, продолжай. Ты можешь рассказать мне все-все про себя. Я выдержу. Я просто очень боюсь потерять тебя, Реми, и мне больно от мысли, что могло с тобой случиться. И мне так жаль, что я не могла в это время быть с тобой, чтобы хоть немного облегчить твои муки.
Он погладил ее по волосам, перебирая пальцами мягкие, шелковистые пряди, поцеловал в чистый, высокий лоб, осушил горячими поцелуями слезы на ее глазах и продолжил:
— После того, как очнулся, я пробыл у ней недолго. Через несколько дней в дом к знахарке заглянул старый мельник, чтобы взять трав для своей заболевшей горячкой дочери и увидел, что я еще жив. И он понял, что я из черного племени. Он посчитал, что я заодно с ними и обязательно принесу несчастье в их деревню. Поэтому, получив травы и не сказав мне ни слова, он ушел, собрал людей, и они решили, что лучше мне исчезнуть совсем. Например, в какой-нибудь болотной топи или бездонном Щучьем омуте, что был как раз недалеко от того места, где речка вращала колесо его мельницы. Они спорили как лучше от меня избавиться, так чтобы не осталось следов, и чтобы никто не узнал, потому что думали, что меня могут искать свои. И пока они спорили, знахарка помогла мне выбраться из дома и указала на тропу, что вела обратно к Вороньему краю, где я мог, по ее мнению, укрыться и возможно получить помощь. Идти мне все равно особо было некуда, поэтому я не стал с ней спорить. Ведь, где бы я не появился, люди продолжали считать меня вестником беды, приносящем горе и несчастья. Я был для них изгоем.
— Люди бывают слишком суеверны и полны предрассудков, — сказала Эйфория серьезно и грустно, тяжело вздохнув. Она взяла его руку в свои ладони и погладила. — Но скажи, Реми, почему и те, кто из черного племени, тоже называют тебя изгоем? Хотя и видят в тебе ворона, своего соплеменника.
— На языке воронов Реми — значит одиночка или по-другому изгой, — спокойно объяснил он.
— О! — с недоумением произнесла Эйфория. — Но отчего твои родители так странно назвали тебя? Разве они тебя не любили?
— Напротив, очень любили. — Он улыбнулся своим воспоминаниям. — На самом деле, полностью мое имя звучит как Реминнер, что значит — Одинокая гора. Это место, где я родился и где стоял наш дом. А мою мать звали Неррелинга — сияющая горная вершина или снежный пик. Ты первая, Эйфи, с кем я говорю об этом с тех пор, как остался один.
— Ты больше не один, Реми. Как бы я хотела никогда не расставаться с тобой! Но, пожалуйста, продолжай.
— Хорошо, слушай. Осталось совсем немного, — сказал он, счастливо улыбаясь. — Я не думал, что смогу долго протянуть и решил напоследок побывать там, где всегда мечтал очутиться, чтобы хоть раз посмотреть на что-нибудь поистине прекрасное. Если мне, конечно, повезет и я сумею добраться до здешних мест…
…Встревоженные мьюми встретили его у Заповедной рощи, которую он, к их огромному удивлению, миновал беспрепятственно, казалось, чары древесных стражей не имеют над ним власти.
— Кто ты и что тебе нужно? — сурово спросила его Королева Юта с изумлением и непонятным смущением рассматривая странного чужака, едва стоящего на ногах, в окровавленных лохмотьях, истощенного и грязного. Он был слишком похож на одного из ненавистного, черного племени и пришел с той стороны, но взгляд его был прям и ясен, а лицо светилось благородством, чистотой помыслов и какой-то необыкновенной красотой, чего за воронами никогда не наблюдалось. — И как ты прошел через стражей озера?
— Я не знаю, — кротко ответил Реми после того, как назвал себя. — Я просто шел по тропе от границы Вороньего края. Прости великодушно, если по незнанию, я совершил какую-то ошибку.
— Если ты пришел за живыми камнями или помощью, уходи, — ее голос по-прежнему звучал сурово и решительно, но под пристальным, серьезным взглядом незнакомца, сердце Юты все больше охватывало неведомое ей раньше волнение, заставляя драгоценную голубую кровь мьюми быстрее бежать по жилам. Он опустился перед ней на колени и сказал, все также прямо глядя ей в глаза:
— Мне ничего не нужно от тебя, прекрасная Королева. Позволь только хоть малое время побыть в твоем благодатном краю и посмотреть на его добрые чудеса. Потом я уйду и больше никогда не потревожу тебя и твой благословенный народ.
— Ты умираешь, незнакомец, но все равно сохраняешь учтивость, — сказала смягчившимся голосом Юта после недолгого раздумья. — Мне это нравится. Я разрешаю тебе остаться до полуночи. Потом уходи.
Он склонил в поклоне голову и горячо поблагодарил Королеву, не сдержав слез радости. Один из мьюми, веселый, стройный Лорис, чья душа была подобна звонкой утренней песне, отвел его на берег озера, где Реми мог смыть с себя кровь и усталость. После чего его глубокие, воспаленные раны вновь перевязали чистым полотном, а самого одели в новую, светлую рубаху и штаны из плотной серой ткани, мягкой и шелковистой. Они поддержали его силы вином и фруктами, белым, душистым хлебом. И, так как солнце уже клонилось к закату, оставили Реми в покое, позволив бродить по берегу Зачарованного озера, впрочем, приглядывая за чужаком в несколько глаз.
Когда небо над озером густо усеяли звезды и начал всходить над кронами деревьев молодой месяц, а птица полуночи спела свою прощальную песнь, Реми до этого неподвижно сидевший на прибрежном песке, тяжело поднялся и, низко поклонившись стоявшим в отдалении мьюми, пустился в обратный путь. Лицо его было спокойным, но в глубине глаз таилась печаль. Он вновь прошел свободно через рощу лесных стражей, что-то шептавших ему вкрадчиво и призывно, потом обернулся и приветливо помахал им рукой:
— Прощайте, удивительные, волшебные деревья, — сказал он негромко. — Берегите хорошенько эту чудесную землю и ее добрых обитателей.
Потом двинулся дальше медленным, усталым шагом, едва угадывая в густой, ночной тьме светлую нить тропинки. Он шел всю ночь, превозмогая слабость и боль в израненном теле, а когда забрезжил рассвет, с тоской и стесненным сердцем увидел перед собой мрачные скалы ущелья, за которым лежал край Воронов. Там, где-нибудь посреди каменных глыб перевала, ему предстояло найти свой скорый конец. Реми тяжело вздохнул, не решаясь обернуться назад, чтобы не ослабеть духом и приготовился пересечь границу края.
— Постой! — услышал он позади себя уверенный, властный голос и, повернувшись, увидел стоящую поодаль, на тропе, Королеву мьюми в серебристом дорожном плаще. На ее бледно-золотых волосах лежал нежный розовый отблеск набирающей силу зари.
— Ты не обманул меня и выполнил свое обещание. Ты был честен, хотя и понимал, что это будет стоить тебе жизни. Я хочу узнать тебя получше. Мне кажется, что ты почему-то важен для нас, поэтому я помогу тебе. Ты можешь вернуться. Вот возьми, выпей этот медовый настой, он придаст тебе сил…
… Реми прожил у мьюми год, а потом, охваченный необъяснимой тоской и беспокойством, ушел к людям. Прощаясь Королева даровала ему разрешение приходить в Благословенный край в любое время, и он часто пользовался этой милостью, храня в душе благодарное, признательное чувство к своей прекрасной покровительнице.