История Августа Мейслера была менее интересной. Он, улыбаясь своим добрым, полным лицом, сказал:
– Я всегда был толстый, как говорят русские - нестроевой. Меня послали в рабочий батальон. И я попал в Белоруссия. Мы там не только сами строили, а были больше охрана на мобилизованный рабочий. Население строил дорога. Однажды мы пошли в белорусскую деревню меняйт барахло на сало, яйки. И там вдруг на нас наскочили партизаны. Мои товарищи убежали, ну а я всегда был толстый, не мог быстро бегать. Попался! Меня партизаны поймали. Я им рассказал все, что я знал, сказал, что я ничего плохого русским не сделал. Они меня оставили живым. И я помогал им, ухаживал за лошадьми, ну, занимался всякой такой хозяйственной работа в партизанский отряд. Когда наш отряд соединился с советский армия, партизаны сказали, что я никогда ничего плохого русским не сделал. Стал антифашистом.
Разведчики слушали рассказ своих новых знакомых, что тут была правда, что выдумано - установить трудно, да и сейчас это делать незачем, главное - надо выполнять задание. Хорошо, что это оказались люди, которые помогут и облегчат выполнение поставленных задач.
Льговский во время своего двухдневного «вояжа» тоже, как он сказал, «зацепил» очень ценный источник сведений.
Он дал ему кличку Кельнер. Кельнер оказался человеком лояльно настроенным по отношению к русским и обещал помогать. И он действительно давал очень хорошие сведения о дислокации частей в районе Данцига (Гданьска) и Гдыни и, что особенно ценно, - о военных кораблях и подводных лодках, стоявших в этих портах.
Для проверки личности Кельнера Льговский как-то завел разговор с Пиановским, и оказалось, что Пиановский знает этого человека и сам неоднократно пользовался его услугами как торговца.
В общем, группа закрепилась в заданном ей для разведки районе. За короткое время она установила хорошие связи, постоянно высылала своих наблюдателей в разных направлениях и держала под наблюдением огромный район, сообщая о всех передвижениях, размещениях и численности воинских частей в этом районе, успешно выполняя тем самым все задачи, которые были ей поставлены.
За первую же неделю было передано в Центр немало радиограмм. Перечитывая эти радиограммы сегодня, можно сделать следующее обобщение: группа Льговского выявила в районе Бютов - Данциг и южнее до восьми дивизий противника, точно указала местонахождение четырех штабов этих соединений и штаба корпуса, обнаружила объекты в районах Реда, западнее Гдыни. По наводке группы Льговского эти объекты бомбила наша авиация. Были выявлены укрепления на нескольких рубежах, которые предстояло штурмовать частям Советской Армии. Установлены инженерные работы по укреплению городов, особенно Данцига и Гдыни, по подготовке береговой артиллерии для обстрела наземных целей при обороне этих городов.
О том, какое значение имели эти сведения для наших войск, можно понять по словам генерала армии П. И. Батова в его воспоминаниях: «Если читатель посмотрит на карту, то увидит на берегу Данцигской бухты три расположенных рядом города - Гдыню, Цопот… и Данциг. Фактически они слились в один большой город… Во время войны эти укрепленные города-порты с их верфями и поддержкой со стороны военно-морского флота представляли собой орешек покрепче, чем Кенигсберг. Немецкое командование рассчитывало, что, организуя оборону этого района трех городов, даже при условии окружения оно сумеет сковать здесь значительные силы наступающих войск. Задача состояла в том, чтобы сорвать этот замысел. Все замыслы были в то время сосредоточены на одном: взять Данциг быстро и освободить войска для участия в последнем, решающем сражении за Берлин».
Как известно, это намерение советского командования было осуществлено, гитлеровцам не удалось втянуть ваши войска на этих рубежах в затяжные бои, и большую роль в этом сыграла, конечно же, разведка, хорошо изучившая и группировку, и все, что готовил противник для задержания наступления наших войск.
Вот одна очень любопытная радиограмма Льговского: «5.3. Западнее Данциг, южнее шоссе Данциг - Картузы, в кирпичном заводе большой склад боеприпасов. Боеприпасы в бункерах под печами. Склад усиленно охраняется».
Конечно же, и усиленная охрана, и такое необычно бережное сохранение боеприпасов - под печами кирпичного завода - наводили на мысль о том, что это не совсем обычные боеприпасы. Командование наших войск отреагировало на эту радиограмму, и склад с боеприпасами был уничтожен при налете нашей авиации. Позже выяснилась любопытная подробность. Как известно, большие неприятности Англии приносили самолеты-снаряды Фау-1, которые с 13 июня 1944 года запускали гитлеровцы уже и по Лондону. Всего было запущено десять с половиной тысяч самолетов-снарядов. Около двух с половиной тысяч взорвалось в Лондоне. Каждый из них имел тонны взрывчатки и причинял серьезные разрушения. Позднее фашисты использовали ракеты Фау-2, разработанные в ракетном центре Пенемюнде. Самолет-снаряд и ракета производили большое моральное угнетающее воздействие: с ревом, напоминающим звук современного реактивного истребителя, они приближались и сильно действовали на нервы англичан, которым даже не успевали подать сигнал воздушной тревоги. Англичанам очень долго не удавалось выявить стартовые позиции Фау-1 и Фау-2. Гитлеровцы бомбили безнаказанно. Но самое удивительное заключается в том, что однажды, еще до того, как начали запускаться Фау-1, воздушная разведка англичан произвела съемки района стартовых позиций ракет, которые были не похожи, на огневые позиции артиллерии. Круглые площадки, не занятые никакими пусковыми установками, не насторожили тех, кто дешифровал эти снимки.
Недавно, в июле 1979 года, в журнале «Новый мир» были опубликованы, правда, совсем по другому поводу, такие вот подробности, касающиеся темы нашего рассказа:
«15 мая 1942 года… истребитель английских королевских военно-воздушных сил «Спитфайер», оснащенный фотоаппаратурой, вылетел в сторону Балтийского моря, чтобы разведать положение дел на гитлеровской военно-морской базе Свинемюнде, расположенной на острове Узедом. В северной части этого большого острова… фотоаппараты воздушного разведчика зафиксировали какую-то странную площадку. На фотоснимке были отчетливо видны недостроенные здания и непонятные кольцеобразные воронки. Не найдя изображению доступных им объяснений, дешифровальщики охарактеризовали загадочные объекты как «большие строительные работы» и сдали снимок в архив. Если бы они знали, сколько жизней соотечественников станут расплатой за их непростительное легкомыслие!»
И вот, когда было выпущено уже несколько тысяч Фау-1, когда от бед, которые они причиняли, у англичан шла голова кругом, вдруг кто-то вспомнил, что были какие-то необычайные огневые позиции на аэрофотоснимках. Подняли бумаги и убедились, что это как раз и есть те самые позиции, которые так долго не могут найти английские разведчики! Естественно, англичане послали туда большое количество бомбардировщиков, и все в этом районе было авиацией уничтожено. То, что уцелело от этих бомбежек, и то, что было в других районах, не подвергавшихся бомбардировке, гитлеровцы перевезли на Восточный фронт, чтобы использовать самолеты-снаряды против приближающейся Советской Армии. По этому поводу в уже цитированной работе сказано:
«Тщательно спланированный удар, закодированный названием «Гидра», должен был уничтожить инкубатор змеиных яиц, воздвигнутый на острове Узедом. Ловко обманув командование гитлеровских ВВС, англичане в ночь на 18 августа 1943 года отвлекли к Берлину основные силы фашистской истребительной авиации и направили к северной части острова Узедом несколько сот тяжелых бомбардировщиков, сбросивших свой груз на секретный ракетный центр в Пенемюнде.
Разгром был велик, но немцы оправились, и работа над ракетным оружием продолжалась. Место для его испытаний было выбрано Гиммлером на юге Польши, в Краковском воеводстве. Польский артиллерийский полигон неподалеку от неприметного местечка Близна гитлеровцы превратили в полигон ракетный… В августе 1944 года загадка Фау-2 перестала быть загадкой. Полигон в Близне захватили советские войска, и знаменитая ракета стала одним из наших трофеев».
…Работа радиостанции группы Льговского не осталась не замеченной гитлеровцами. Однажды, когда Льговский возвратился после очередного наблюдения и встреч с антифашистами, Надя сообщила ему о том, что она видела немецкую машину с радиопеленгатором, которая проходила по шоссе, идущему мимо леса, где находится блиндаж группы. Было ясно: ищут радиостанцию, возможно, уже не раз ее запеленговали, и теперь этот район поисков сужается и скоро могут нагрянуть сюда гестаповцы. Для того чтобы сохранить очень ценные источники сведений и продолжать удачно начатую работу и в то же время ввести в заблуждение пеленгаторскую службу гестаповцев, Льговский принял решение выходить с радиостанцией на удаление 15-20 километров в сторону от базы группы и передавать очередные радиограммы в Центр оттуда: разведчики вводили пеленгаторную поисковую службу противника в заблуждение в отношении и местонахождения рации, и количества действующих здесь раций.
Конечно же, эта игра требовала больших сил и не могла продолжаться до бесконечности, группе надо было перебазироваться. К счастью, к этому времени наши войска, продолжавшие продвижение вперед, приблизились к району, где находилась группа Льговского, и он получил такую радиограмму: «Ввиду успешного продвижения Красной Армии вам необходимо отходить в район Данциг - Гдыня, и далее на север до Пуцк…»
Получив этот приказ, Льговский решил посоветоваться с Пиановским и попросить его помощи как в выборе нового места для базы группы, так и в поиске людей на новом месте, которым можно было бы довериться. Пиановский подумал и сказал:
– Есть один человек в этих краях. Зовут его Леон Байер. Он был простым крестьянином, жил на своем хуторе, но потом у него жизнь сложилась так, что пришлось скрываться от немцев. И я знаю, что он уже около пяти лет скрывается в том районе, который вас интересует.
– А можно ли доверять этому человеку? - спросил Льговский.
– Я думаю, можно. У него свои счеты со «швабами». Его однажды взяли в гестапо, и он там стал притворяться ненормальным. И вот, когда повели к психиатру для обследования, Леон, выбрав удобный момент, одним сильным ударом свалил сопровождавшего полицейского. И бежал. Немцы объявили розыск, были даны приметы Леона Байера, но поймать его не удалось. Сейчас он живет в небольшой деревушке у своих дальних родственников. Так что, я думаю, помогать он будет и доверять ему можно.
Как только стемнело, Льговский повел группу к новому месту. Проводником был Юзеф. Он в течение ночи вывел разведчиков к деревушке, в которой жил Леон Байер. Остановились на опушке леса, стали наблюдать за этими домами, нет ли там гитлеровцев? Пока шли, было тепло, а без движения все промерзли от какого-то особенного местного сырого воздуха.
С рассветом стало окончательно ясно, что гитлеровцев здесь нет. Тогда Юзеф пошел в дом Байера, а группа затаилась в кустарнике. Через некоторое время Юзеф в сопровождении, видимо, Байера вышел из дома и направился к лесу. Они подошли к разведчикам, и Байер с большим любопытством стал их разглядывать. Он поздоровался с каждым за руку и представлялся каждому, называя свое имя: Леон Байер. При этом он улыбался доброжелательно белозубой улыбкой и смотрел на тех, с кем здоровался, веселыми, лукавыми глазами.
Он был широк в кости, с длинными, почти до колен, сильными руками. Здороваясь с ним, Льговский подумал: «Да, такой ручищей действительно можно свалить полицейского одним ударом!»
Когда знакомство состоялось, Юзеф сказал Леону:
– Ты должен заботиться вот об этой пани, - он показал на Надю. - Она здесь одна женщина и такая молоденькая и хрупкая, как ты видишь. Вот за нее ты должен отвечать головой.
Леон Байер понял эту полушутку всерьез и тут же подошел и встал рядом с Надей, тем самым выражая свою полную готовность делать все, что нужно для охраны радистки.
Жить в деревушке нельзя было - много чужих глаз, да и, разыскивая самого Леона Байера, гитлеровцы иногда наведывались к его родственникам, возможно, тайно кто-то из односельчан и наблюдал за ним. Поэтому Леон предложил разведчикам разместиться на хуторе у своего знакомого.
Группу Льговского отвел к новому месту Леон Байер и передал тоже Леону по фамилии Краска. Леон Краска жил на своем хуторе очень замкнутой жизнью. Дело в том, что он был по национальности поляк. А все соседи вокруг него были немцы, подданные Гитлера.
Леон Краска был вдовец. С ним жила дочь лет двадцати пяти. И еще племянница, которая приехала к нему, спасаясь от бомбежек большого города. Поговорив с Майером и дав согласие приютить парней от Рокоссовского, Леон действительно принял и разместил группу на своем хуторе. А Леон Байер вернулся к себе домой, тоже твердо обещая доставлять данные, которые соберет сам, и те, которые пришлет Пиановский.
Добывать сведения о вражеских частях, находящихся поблизости и передвигающихся по дорогам, отправлялись все, в том числе и хозяин дома Леон Краска. Когда возвратились к назначенному времени и суммировали сведения, Надя стала передавать радиограмму в Центр. В это время Леон Краска, человек очень, видно, религиозный, смущенно попросил Льговского:
– Только вы уж, пожалуйста, Панове, попросите, чтобы ваши летчики, когда будут бомбить тех «швабов», не попадали бомбами в костел, пожалуйста.
Наступление советских войск все больше теснило войска фашистов, припертые к морю. Дальше отходить и группе Льговского стало уже невозможно. Начинались бои за сильно укрепленный район Данцига и Гдыни. Он был очень насыщен войсками, и действовать в этих условиях группе не представлялось возможным. Группа оставалась по приказу Центра на хуторе Леона Краски до той поры, пока атакующие танки не пронеслись по этому району, удаляясь дальше на север, к морю.
И вот настали радостные минуты, когда разведчики встречаются с советскими солдатами.
Очень трогательны и своеобразны эти минуты. Разведчики, сияющие от счастья, готовы обнимать солдат, идущих навстречу… Вскоре они уже в штабе фронта, и генерал Виноградов радостно пожимает им руки. Благодарит за проделанную огромную работу. В тот же день член Военного совета и генерал Виноградов вручили разведчикам правительственные награды: Льговский был удостоен ордена Красного Знамени, радистка Надя - ордена Отечественной войны II степени, высокими правительственными наградами отмечены и другие члены группы, отличившиеся при выполнении задания.
Когда разведчики были в тылу, где нервы напряжены до предела, казалось, что после возвращения будут спать и отдыхать ну самое меньшее - неделю. И вот они дома, в расположении своих войск. Но радость настолько велика, так будоражила, что никому, конечно, спать не хотелось. Через несколько дней Льговский попросил разрешения и выехал в район, где недавно действовала группа. Он поблагодарил за помощь Пиановского, Байера, Краску…
Встречи с патриотами-интернационалистами были очень радостные. Пиановский, вообще человек внешне спокойный, внутренне всегда кипел и жаждал действия. И вот теперь, сам увидев результаты работы группы и своего участия в этой опасной, но оказавшейся такой полезной работе, он торжествовал и гордился сделанным вместе с разведчиками, присланными самим Рокоссовским!
Казалось, на этом боевые действия разведчиков завершены. Предстояла последняя наступательная операция, в исходе которой уже ни у кого не было сомнения. И обстановка вроде ясна. И разведывать особенно уже нечего. Но жизнь на войне, и тем более в разведке, всегда преподносит неожиданности. Так же случилось и тогда.
После того как была ликвидирована опасная вражеская группировка, нависшая с севера над фронтами, которым предстояло брать Берлин, Ставка уточнила задачи фронтам.
Не говоря уже о трудностях перегруппировки, которая должна быть проведена в очень сжатые сроки - огромное количество войск, создались еще новые трудности и со сведениями о противнике. Вот что пишет об этих днях и трудностях именно по линии разведки маршал Рокоссовский: «К сожалению, части 1-го Белорусского фронта, которые мы должны были сменить, не смогли нам дать необходимых сведений о противнике. Они просто не имели времени собрать эти данные. Командующий 61-й армией генерал П. А. Белов, который передавал свой участок войскам трех наших армий, в беседе со мной не смог сказать о противнике ничего нового по сравнению с тем, что мы уже знали. Пришлось отойти от заведенного нами порядка и ставить задачи командирам еще до выяснения более или менее полных данных о противнике. Делали мы это, конечно, не от хорошей жизни. Сроки поджимали. Ведь надо было еще дать время командирам для отработки задач с командирами соединений».
Вот в таких условиях капитана Льговского вновь попросил зайти генерал Илья Васильевич Виноградов. Льговский даже не подозревал, какой разговор произойдет у него через несколько минут… Он вошел к Виноградову веселый, окрыленный, рассказал генералу о своих встречах с мужественными людьми, которые помогали недавно в тылу. Но тут чутье опытного разведчика подсказало Александру Льговскому, что разговор предстоит совсем не праздничный и совсем о другом.
Генерал Виноградов был серьезен. Он посмотрел в глаза капитана с какой-то просительной мягкостью, не было в них обычной генеральской твердости, он даже отвел глаза, казалось, был чем-то смущен. Очень нелегко ему завести необходимый разговор. Шел апрель 1945 года: уже, несомненно, последние дни войны! Но не было необходимых данных у войск для того, чтобы завершить и эти бои с наименьшими потерями. Достать их следовало во что бы то ни стало.
– Я надеюсь, вы меня поймете, товарищ Льговский. Обстановка складывается так, что нужно, и, я надеюсь, это уже действительно будет последнее задание, отправиться в тыл врага, на этот раз совсем близко к Берлину, и вскрыть группировку врага на новом, последнем направлении наступления фронта.
Далее Виноградов более подробно поставил задачу, определил районы, где предстояло действовать разведчикам, что нужно выяснить. Льговский слушал вроде бы внимательно. Но ему казалось, что это все происходит во сне. Уж очень был резок переход от радости, от убеждения, что все ужасы войны остались для него позади. И вот снова нужно окунуться в этот ад, в это пекло, опять идти к дьяволу в зубы.
Александр Льговский, конечно же, был очень волевой человек, мог перенести любые, самые критические ситуации, но в эти минуты все же испытал некоторую растерянность. Задание было труднейшим: прыгать предстояло чуть ли не на головы озверевшим от приближавшегося краха гитлеровцев! Это, конечно, могло смутить любого, самого волевого разведчика. Но это не мешало ему уяснить все, что говорил безгранично уважаемый Илья Васильевич Виноградов, не мешало и уловить в тоне генерала не приказные нотки, а какую-то товарищескую просьбу. Генерал тоже понимал и настроение Льговского, и сложность предстоящей задачи. И желание Льговского - жить… И необходимость еще раз рисковать ради спасения многих из тех, кому предстоит участвовать в последней битве Великой Отечественной войны…
– Подберите из своей группы всех, кого вы считаете нужным, - сказал Виноградов. - Должны идти только добровольцы. Подчеркиваю, только те, кто сам захочет идти на выполнение этого крайне опасного задания.
Льговский встал.