Тарас Константинович вошел к себе, сунул под язык таблетку и, прежде чем укладываться, позвонил в район.
Чем-то недовольная телеграфистка ответила, что никаких телеграмм в адрес совхоза нет, а были бы - сразу передали бы дежурной, держать их тут не станут.
- Резонно, - разочарованно хмыкнул Тарас Константинович, почувствовал себя так, словно его легонько щелкнули по носу. И, сглатывая подслащенную горечь валидола, опять нетерпеливо крутнул ручку телефона.
- Барышня, прошу город. Да нет - квартиру, квартиру!..
Ответ на одну телеграмму, из двух посланных, пришел на следующий день: предложение принято, вылетел представитель. А к вечеру, поразив оперативностью, плотный, в летах человек с чемоданчиком был уже в совхозе.
В соломенной, сбитой на затылок шляпе, в удобной, навыпуск, рубахе-кофте, он оглядел присутствующих в кабинете блестящими, как чернослив, глазами и уверенно направился к Тарасу Константиновичу, хотя тот был не за столом.
- Иосиф Абрамович Альтман, - назвался он, крепко пожимая директору руку толстыми, чуть влажными пальцами.
- Да когда же вы успели? - обрадованно ахнул Тарас Константинович. Телеграмма недавно пришла!
- В карете прошлого, как говорил классик, далеко не уедешь. Я ехал в самой современной карете - "ТУ-114". - Представитель бережно поставил в угол крохотный чемоданчик, снял шляпу и вытер мокрую лысину, черные живые глаза его довольно блестели. - Два с половиной часа до Москвы, час - до вашего областного центра и три часа - до вас. В пригородном поезде, с бесконечными остановками. Техника - на грани фантастики!
Полчаса спустя он смачно хрустел в упаковочном яблоками, пробуя разные сорта, бросал на директора выразительные взгляды.
- Вы знаете одно из семи чудес света - сады Семирамиды? Так в них таких плодов не было - они были хуже! - Он облизнул красные полные губы, доверительно сказал: - Когда нам из управления торговли передали вашу телеграмму, мой начальник не раздумывал: "Иосиф Абрамович - надо лететь". Теперь я убедился: у него колоссальный нюх!
- Сколько же вы возьмете? - спросил польщенный директор.
- Вы деловой человек, Тарас Константинович! Я открою вам свои карты. На нашем комбинате работает тридцать тысяч. Неплохо, да? Так вот, этот трижды орденоносный коллектив великолепно делает две вещи: прокат и детишек. Теперь следите за моей мыслью. Я умножаю тридцать тысяч на пять - с учетом этих детишек и бабушек, и получаю кругленьких сто пятьдесят тысяч. Я не ошибаюсь, да?
Альтман говорил с мягким акцентом, жестикулируя, глаза его улыбались, невольно приглашая улыбаться и собеседника.
- Яблоки у пас сейчас стоят рубль двадцать. Ваши, набросив накладные, мы продадим по полтиннику. Будем исходить из того, что по такой цене и таких яблок захотят купить - ну, допустим, по три килограмма на нос.
Много? Тогда я спрошу вас: что такое три килограмма на каждую душу нашего индустриального Урала? Где, кроме высоких ставок, есть еще высокие прогрессивки и куча друзей? Фу! - вот что значит. Два вечера у телевизора, и от яблок в вашей руке остаются одни семечки... Ага, вы согласны! Тогда мне еще раз придется заняться умножением. Сто пятьдесят тысяч на три итого четыреста пятьдесят тысяч. С вашего разрешения я зачеркну три нуля и получу ровненько четыреста пятьдесят тонн. Вы предложите больше - возьму.
Тарас Константинович присвистнул, - Альтман согласно наклонил голову.
- Я понимаю вашу меланхолию и задаю один короткий вопрос: сколько тут?
- Ну, тонн сто пятьдесят. Максимум - двести.
- Вы читаете мои мысли, Тарас Константинович! Это как раз столько, сколько я беру. С одним маленькиммаленьким условием. Я люблю честную коммерцию. Вы мне отбираете сорта, которые не станут в дороге компотом. Зачем моему бедному сыну - доктору медицинских наук - возмещать убытки доверчивого папы? Что? Отлично, тогда Иосиф Альтман вопросов больше не имеет.
Завтра после обеда начинаем погрузку.
- Ой, не торопитесь, - охладил Тарас Константинович. - Как еще с вагонами.
- Тар.ас Константинович - укоризненно сказал Альтман. - Один мой знакомый говорит: утро вечера умнее.
Сейчас я еду в город, с утра буду в отделении дороги, в полдень здесь. Главное, чтобы были готовы вы. Если не так - пусть за моим гробом играют марш Шопена, - Ну, арап! - восхищенно кивнул ему вслед Малышев.
- Не спеши с выводами, Николай Николаич, - посоветовал Тарас Константинович. - Давай-ка лучше ставь всех, кого можно, на сортировку и упаковку.
За годы директорства всяких уполномоченных, представителей и толкачей Тарас Константинович видал да перевидал множество - умных и глупых, развязных и скромных, таких ловких, слрвно в сорочке родились, и, наоборот, горьких никудышников. Судя по внешности, Альтмана легко можно было отнести к категории бойких удачливых дельцов - взять хотя бы его молниеносное появление, - но за его шутками, присказками, байками, иногда смешными, а чаще банальными, чудилось что-то еще. Во всяком случае живые, постоянно смеющиеся глаза его нет-нет да и взглядывали на собеседника умно и немножко даже грустно.
Вернулся Альтман, как и обещал, в полдень - щедро надушенный шипром, потный и спокойный.
- Тарас Константинович, - в изнеможении плюхнувшись на стул, объявил он, - вагоны у меня в кармане.
Сейчас потолкался у вас на станции - у них там есть вполне симпатичный транспортерчик.
- Да как же вам удалось?
- О, все очень просто. Ваши какие-то заводы получают нашу какую-то продукцию. И у меня была маленькая-маленькая бумажечка, подписанная директором комбината. А дальше все шло как по маслу. Я позвонил из вестибюля одному вашему товарищу. Он попросил передать трубку дежурному милиционеру. Милиционер сделал мне вот так, - Альтман поднес растопыренные толстые пальцы к виску. - Затем была любезная беседа, после которой в отделении дороги меня ждали, как любимого родственника.
- Вы гений, Иосиф Абрамович, - засмеялся директор.
- Какой я гений! - В черных глазах Альтмана снова мелькнула невнятная грустинка, что ли. - Сейчас я всегонавсего скромный завсектором. В наше время в снабжении нужны не гении, а счетные машины, электроника и кибернетика. Гении, Тарас Константинович, нужны были в войну. Когда приходилось надеяться не на счетную машину, а на собственную голову. И еще - на сердце.
Он вдруг оживился.
- Вы читали роман Пановой "Кружылиха"? Тогда вы помните, был в нем генерал Листопад, директор завода.
Так она написала его с моего генерала - можете мне поверить!
- Вы знакомы с ней?
- Ну что вы! Она, по-моему, никогда у нас и не была. Не в этом суть. Суть в том, что в войну мы давали броневую плиту. А нам давали знамя ГКО. Когда нам его дали первый раз, было так трудно, что труднее уже, наверно, никогда не будет. Разве что - после атомной войны... Так вот, генерал вызвал меня и приказывает: "Иосиф Абрамович, надо, чтобы в воскресенье у всех было двести граммов, булка с маслом и кусок колбасы". Вы представляете, да? Я его спрашиваю: мой генерал, вы знаете, где взять эту роскошь? Он говорит: "нет". И я, говорю, не знаю. Я, говорю, знаю только, что раздобыть все это - потрудней, чем получить знамя ГКО.
Полное с сизыми бритыми щеками лицо Альтмана помолодело, черные подвижные глаза светились, как у юноши.
- Но все было, Тарас Константинович! Было! Ночная смена продолжала в глубоком тылу громить Гитлера, а дневная пила своп двести граммов и закусывала. Потом - наоборот... Я, возможно, немножко хвастун, но с глазу на глаз скажу вам: за войну у старого гипертоника Альтмана на груди есть орден Отечественной войны. Хотя и второй степени...
Устыдившись своей растроганности, такой понятной Тарасу Константиновичу, Альтман чуть сконфуженно развел руками.
- Все! Вечер личных воспоминаний окончен, начинаем работать.
С этой минуты в совхоз как вихрь ворвался.
В упаковочном дробно стучали молотки - как будто сто человек непрерывно кололи грецкие орехи; из его ворот, тяжело покачиваясь, уходили груженные ящиками машины, - с первой из них уехал на станцию и Альтман.
Воспрянувший духом Тарас Константинович азартно ставил на документах по две подписи, пока вздыхающий бухгалтер не сказал обреченно:
- Ладно, и одной хватит. Все равно и мне отвечать...
Альтман появился в сумерках, прихватил свой чемоданчик и умчался снова.
- Кроме срочных и сверхурочных, - объяснил он, - за каждый вагон ставлю грузчикам бутылку "Уральской горькой". Поднажмите тут, Тарас Константинович.
На сортировку и упаковку были брошены все силы, включая и студентов; работали при электрическом свете - за день электрик протянул к сараю времянку. Возвращаясь из третьего отделения, Забнев заглянул на станцию и восхищенно рассказывал: