делать, если их поступит, например, тридцать-сорок...И многочасовые мужественные
попытки спасти одного, очень тяжѐлого, губили десять раненых средней тяжести, переводили ещѐ двадцать лѐгких в тяжѐлые. И вовсе не факт, что того, одного, спасали. Т.
е., гражданская медицина - это героическая попытка спасти одного самого тяжѐлого, а
военная - организация планомерного спасения всех, кого можно. В первую очередь тех, кого легче вернуть в строй.
Короче - мы хотели быть врачами, а из нас делали офицеров медицинской службы.
И небезуспешно.
У нас , когда мы учились, были распространены дружеские сабантуйчики, под
девизом : ”Я тебе всѐ откровенно скажу. Только ты не обижайся...” И говорили всѐ подряд, жѐстко, порой - жестоко, что вообще характерно для
юности. Там, где гражданский ( подразумевается “дурачок-интеллигент”) обижается -
офицер собирает информацию, оценивает еѐ, принимает решение. Отношение к
интеллигентам давно изменилось, а вот методика принятия решения осталась на всю
жизнь. Так же, как и принцип: ”Любое, самое ошибочное решение, лучше, чем отсутствие
решения вовсе.”
Вот и попробую упорядочить то, что знаю о нас. И оценить. А вот принимать
решение , видимо, не придется.
Ибо ты его уже принял.
После моих писем и звонков ты обещал обязательно ответить. С момента
последнего из них прошло около двух месяцев...Электронная почта идѐт несколько
секунд.
Так что это письмо я пишу уже как бы себе самому.
Пока мы с тобой учились, всѐ шло по-прежнему. Или почти по-прежнему. Просто я
тогда не придавал особого значения твоим лидерским качествам. Да, я тоже в спорте
любил побеждать. Но, в отличие от меня, ты был готов лечь костьми, но быть первым! Я -
нет. Я свои кости любил, и соглашался быть вторым. Или третьим – как получится. К
тому же я всегда знал, что где-то я всѐ равно буду сильнее. Проиграю в точных науках, выиграю - в гуманитарных. Ты поступил в самый престижный институт - МФТИ, но и моя
Академия - из таких же!
Дальше начались различия. Ты рвался в науку, может быть, даже не ради этой
самой науки, а чтобы доказать всем (и прежде всего - самому себе) , что ты и здесь будешь
первым.
Я доказывать не рвался, во-первых, потому что мне к тому времени уже объяснили
доходчиво, кто попадѐт в адъюнктуру, кто – в ординатуру, а кто – в полк, в отдалѐнные
районы нашей тогда ещѐ безбрежной страны. В этом случае МФТИ и Академия
отличались, как день и ночь. Для моего ВУЗа моя неарийская фамилия была несколько
политически некорректной. Впрочем, в науку мне не очень-то и хотелось. Т.е. я, конечно, был не против стать профессором или, на худой конец, доцентом. Но ложиться костьми
ради весьма призрачной возможности... И это - посреди Ленинграда, с морем соблазнов!!!
Ну уж, увольте!
И уволили. Т.е. послали меня служить в маленькую часть в Средней Азии. А ты
остался в НИИ, в Подмосковье. И это было справедливо, не спорю, но это навсегда
развело нас по разным весовым категориям. Хотя тогда я ещѐ каждый год в отпуск
приезжал к тебе в Москву и, казалось, всѐ было по-прежнему. Мы спорили о Кортасаре и
Маркесе, слушали “Лед Зеппелин” и “Дип пѐрпл”, Высоцкого и Галича. Вот только...Для
меня это был глоток свежего воздуха после глухих азиатских пьянок на краю любимой
Родины, с хорошими мужиками, (дерьмо там редко задерживалось – жарко!), но не
читавшими почти ничего, кроме Устава и прочих воинских документов. А для тебя -
будни. И ты слегка устало втолковывал мне принятые среди московской интеллигенции
на тот момент истины. Потому что ты и был той самой московской интеллигенцией, аспирант физтеха!. А я, как однажды выразился наш общий друг Мишка: “Уже пропах
лошадьми и солдатским потом”. Хотя сам я этого “запаха” ещѐ не замечал...
Ещѐ через пару лет я вдруг обнаружил, что, доведись выбирать между тобой и ими, моими азиатскими друзьями-офицерами, я предпочѐл бы их. Они мне стали ближе. Мы с
ними жили одной жизнью, прыгали с парашютом на выжженную злым азиатским солнцем