****
Очнулся Эрех тоже от удара, но по лицу. Удар был такой силы, что щека полыхнула огнем, а рот мгновенно заполнился чем-то теплым, с металлическим привкусом. Похоже, щеку разбили о зубы.
— Не притворяйся, мальчик, — равнодушно произнес кто-то дребезжащим голосом.
Эрех подумал, что действительно, не стоит, открыл глаза и огляделся. Он был все там же, в большой комнате в доме мастера Юхея, только мебель теперь была перевернута, посуда побита, а сам Юхей лежал в углу, скрученный наподобие колбасы. У входа и у дальней стены, сжимая в руках обтянутые войлоком трости, стояли четверо его охранников и пустыми глазами таращились куда-то прямо перед собой.
Целитель машинально прикинул вес трости, которой его приложили, и подумал, что если отделается лишь сотрясением, то ему, можно сказать, повезло. И только потом обратил внимание на стоящего прям перед ним высокого седого старика с очень светлыми глазами. Такие же были у мастера Рейке, но если к его взгляду, цепкому и насмешливому, он уже привык, то эти белесые рыбьи буркалы вызывали страх. Сразу понятно, кто здесь хозяин. Мастер Тулли, владелец Павильонов чудес и диковин.
— Что с мастером? — сглотнув слюну и кровь, спросил Эрех, надеясь, что голос не сорвется на девичий тембр.
— Ничего, — старик никак не отреагировал на его вопрос, лишь смотрел пристально, будто бы сквозь голову.
Эрех внимательно поглядел на каменные лица охранников и понял. Вспомнил неясное беспокойство, настигшее его в цирке перед прыжком Тэфе.
— Не выйдет, — сказал он, чувствуя, как к пульсирующей боли в затылке присоединяется тошнота. Казалось, от малейшего движения его вывернет наизнанку. Тошнота резко усилилась, и ему пришлось повторить: — Я целитель, не старайтесь, у вас не получится.
Тулли сморгнул.
— Надеешься, мальчик, твоя Богиня защитит тебя от меня?
— При чем тут надежда? — удивился Эрех. — Я несколько часов назад был одержим.
Хорошо было бы, если б остаточный эффект не только защищал от непрошенных гостей лезть к нему в голову, а и отбивал у них всю охоту, но это из области несбыточного. Ну, хоть тошнота ушла, головную боль и легкий звон в ушах он как-нибудь переживет.
— Слегка неожиданно. Я так понимаю, кретин Тэфе жив? И где он?
— Ни малейшего понятия, — буркнул Эрех. — С чего вы вообще думаете, что я знаю?
— Не надо, мальчик, — ни голос, ни выражение лица владельца цирка не менялись, — не стоит мне лгать. Я видел тебя перед тем, как он прыгнул, и слышал все, что ты тут выспрашивал у нашего доброго хозяина.
Он кивнул в сторону связанного Юхея, непрерывно мычащего что-то сквозь кляп. Судя по интонациям, бандит, не стесняясь в выражениях, высказывался о сложившейся ситуации.
— Ты очень ошибаешься, если думаешь, что я не смогу узнать у тебя все, что мне нужно, — трость с костяным набалдашником качнулась в морщинистой руке. — Боль, знаешь ли, не менее эффективное средство, чем мой дар. Где Тэфе, мальчик?
Эффективное, да. А Эрех, чего уж скрывать, боли очень не любил. До ужаса.
— Я вам ответил, — упрямо повторил он, не отводя взгляда. — Я не знаю, о чем речь.
Чтобы отдать приказ мастеру Тулли не понадобилось слов. Просто один из шкафообразных охранников отошел от стены и встал прямо перед Эрехом, заслонив собой все пространство. Похоже, чтец управлял всеми ими одновременно, и от этого становилось еще страшнее.
Хлоп! Голова мотнулась, в этот раз влево, и солено-металлический привкус усилился.
— Не обязательно начинать с большой боли, — тем же равнодушным тоном произнес мастер Тулли.
Хлоп! Следующий удар пришелся на правую щеку, в ушах зазвенело сильнее.
— Достаточно ритмично повторяющейся. Ты никогда не видел, как от нее плачут даже самые крепкие мужчины?
Хлоп.
Видел, конечно. Однажды, в тюрьме. Кажется, у Эреха и владельца цирка было нечто общее. Чтецы всегда работали при тюрьмах и допросных, собственно, их дар к этому роду занятости подходил превосходно. Целители — реже, но Эреху не повезло. Ему довелось узнать, во что превращают людей подобные истязания. Спрашивающему достаточно соблюдать ритм и после каждого удара напоминать, что есть другой выход. Признаться. Рассказать. Освободить себя от боли.
Как скоро он не выдержит?
Хлоп. Перед глазами плясали радужные круги. На то, чтоб удерживаться от крика, уходили все силы.
— Не противься, мальчик. Нет ничего стыдного в том, чтобы поделиться своими бедами. Скажи мне — и дальше все будет хорошо.
Все будет хорошо, когда мастер Йон тебя найдет и трость эту дурацкую тебе в задницу загонит, подумал Эрех, и, когда вместо пощечины схлопотал тяжелый и короткий удар в живот, понял, что не подумал. Сказал.
Сгусток боли разорвался внутри, ослепив, выбив возможность и думать, и смотреть, и дышать.
На задворках сознания грянул гром. Потом еще раз. И еще.
Раздался грохот, посыпались стекла, и Эрех, сквозь текущие из глаз слезы, сообразил, что это происходит снаружи, а не в его голове. На то, чтобы проморгаться и сфокусировать взгляд ушла вечность. А когда получилось, он обнаружил, что мастер Тулли исчез, как и охранники. Только тот, что его бил, тихо подвывал на полу. А над Эрехом склонился Йон Рейке с ножом в одной руке и револьвером в другой. В гравированных линиях на стволе оружия, мерцая, гасли лиловые искры техномагии.
— Ты плохо выглядишь, мелкий, — вместо приветствия сообщил сыщик, перерезая веревки. — Дышать можешь?
— А вы не торопились, — в тон ему ответил Эрех, понимая, что да, может, хоть и неглубоко. — Я чуть не уснул.
Мастер широко улыбнулся и направился ко все еще лежащему в углу Юхею.
Освобожденный от кляпа глава местных бандитов огласил мир отборнейшей руганью, в которой поминались все предки мастера Тулли и их душевное расположение к мелкому домашнему скоту.
— Совершенно с тобой согласен, мастер, — хмыкнул сыщик. — Эй, док, если ты в состоянии стоять, погляди на парня у входа. Я старался ничего важного не задеть, но что-то ему все же прострелил.
— И зачем? — спросил Эрех, кое-как поднявшийся на затекшие, дрожащие ноги.
Голова кружилась, из разбитого рта по подбородку текла кровь. У целителей все хорошо, кроме того, что себя они исцелять не умеют.
— Чтобы выбить чтеца из концентрации. Ты разве не знаешь, что когда они вот так держат на полном контроле, то связь двусторонняя? Внезапная сильная боль может освободить читаемого от влияния.
Эрех не знал. Проковылял к двери, осмотрел рану. На первый взгляд все было не так уж опасно, разве что сидеть бедолага сможет не слишком скоро.
— А где сам Тулли?
— Свалил, скотина такая, — лениво отозвался Йон. — Но это не страшно, я знаю куда.
Что-то в его голосе заставило Эреха отвлечься от раненого. Выражение лица у мастера Рейке было сосредоточенным и спокойным.
— У вас кровь идет, — проглотив вертевшийся на языке вопрос, только и сказал но-Тьен. — По пиджаку пятно расплывается.
— Где? — Йон сунул руку под рубашку, ощупал бок. — Вот же! Это меня кто-то во дворе зацепил, а я и не заметил. Ладно, закончишь с этим раненым в задницу страдальцем, заштопаешь и меня. Не хватало еще и последние штаны кровью заляпать.
На все ушла уйма времени. Пока Эрех выковыривал пулю, пока мастер Рейке и мастер Юхей проверяли домоправительницу, дом, двор и нанесенный ущерб, ночь приблизилась к Черному часу. Беспокоила мысль, как там Тэфе и девочки, болела голова, было страшно от того, что где-то на свободе бродит сумасшедший, способный подчинять себе людей.
Скрипнула дверь.
— Жить будет? — с порога спросил Йон у Эреха и тут же повернулся к раненому. — Прости, парень, но выбора у меня не было. Или ранить одного, или положить всех, когда вы бы бросились защищать вашего нового хозяина.
Прошелся по комнате, перевернул и поставил на место опрокинутый в драке стол и разбросанные по комнате стулья. Стащил с себя пиджак и сорочку, уселся верхом на один из них.
Эрех, выпроводив охромевшего и перевязанного бандита, поднял специально для него хранившийся в этом доме врачебный чемоданчик и переместился поближе к сыщику. Глянул на открывшийся пейзаж и замер.
— Да уж, док, если б я знал, что ты притащишь мне такую проблему, я б двенадцать раз подумал, прежде чем согласиться. Пятьсот лян напополам уже не кажутся мне достаточной суммой. Давненько я не видел отрекшегося чтеца! Думал, что… Эй, мелкий, ты чего замер-то?
Эрех застыл столбом и неотрывно смотрел на сыщицкую спину, широкую, жилистую, с которой скалилась татуированная собачья морда. Пять шрамов, неровных и давно побелевших, пересекала ее сверху вниз, от шеи к крестцу, словно чья-то гигантская когтистая лапа рассекла кожу, пытаясь сорвать рисунок.
Рейке обернулся, взглянул.
— Понятно, — усмехнулся. — И как? Красиво? Или страшно?
Эрех поймал себя на том, что пятится и невероятным усилием воли замер на месте.
— Да-да, это оно. Департамент безопасности короны, первый отдел. Личная королевская псарня, — сыщик повел плечами, на спине, следуя движениям, наморщил оскаленную морду Горо Псоглавец. — Что ты замер, как девица малая, док, если уж взялся штопать, штопай.
Целитель завороженно кивнул, дрожащими руками стал заправлять шелковую нить в иглу.
— Э, не бойся ты так, мелкий, — Йон Рейке продолжал говорить как ни в чем не бывало. — Здесь больше нет правосудия. Было, да все вышло. Хотя забавно, э? Святой и мы. Поневоле поверишь…
Он не договорил. Эрех наконец вдел нитку в иглу, сел на пол, стянул края раны пальцами. Тут, конечно, не сложно было бы просто исцелить, но из головы все не шли персиковые деревья посреди Чистого Сердца. Повторять не хотелось.
— Поверишь во что? — нарочито твердым голосом спросил он, возвращаясь к разговору с Йоном.
Реагировать так кого-то, кто был, пусть и давно, таким же как он — избранным сосудом божественной сущности, невежливо. Даже если отрекшимся сосудом.
Будь это не мастер, он бы испугался, вдруг понял Эрех. А так страх — и то, не перед Рейке, а перед тем, кто его избрал — мелькнул и прошел. Йон Рейке все эти дни вел себя совершенно нормально, ничем не отличаясь от обычных людей, так, может, с отрекшимися ищейками ничего страшного и не случается? Кто вообще слышал, чтобы от Горо отрекались? Вот про целителей все знают, что за слом обетов те незамедлительно лишаются дара. Обезумевшего от неконтролируемого всевластия чтеца он видел собственными глазами. Не зря Храм Отца и Матери безжалостно их казнит.
Йон Рейке же не производил впечатления ни отчаявшегося, ни обезумевшего. Спокойный, ироничный. Обычный. Он и до отречения, наверное, таким был.
— Так о чем вы? — переспросил Эрех, потому что мастер не ответил.
— Да так… — на то, что ему наживо сшивают кожу, сыщик не обращал ни малейшего внимания. — Подумал: поневоле уверуешь, что к этому делу приложил руку Повелитель Случая. Это же надо — собрать в одном месте по одной и той же причине святого и двух отрекшихся. Нет, ты, конечно, в нашей компании самый странный. Ни разу в жизни не видел настолько…
Эрех вдруг вспомнил, что он, в самом деле, теперь патентованный святой с эпизодом полной одержимости, и горестно вздохнул. Заполненный сосуд, чтоб его.
— Чего это ты сопишь, док? — чутко уловил его настроение Йон Рейке.
— Вы мне напомнили, мастер, что я теперь святее некуда, — признался в своих переживаниях Эрех. — И сумму выкупа мне теперь увеличат до небес, останусь я навсегда при Храме. Еще, наверное, и ко дворцу припишут.
Он закончил шить и принялся обрабатывать рану перекисью. Йон и перекись зашипели одинаково недовольно.
— Ну и чего печалишься? Дворец — совсем неплохо, там тоже люди живут. Иногда. Зато это стабильный доход, никакой нужды, и гарантированная уверенность в завтрашнем дне.
— А еще никакой свободы, — руки машинально делали привычную работу. — Никакого Университета. И жизни тоже никакой. Одни придворные и их болезни. Всю жизнь, знаете ли, мечтал лечить геморрой у аристократов.
Мастер обернулся.
— То есть ты предпочитаешь делать все то же самое, но в деревне, принимая роды одновременно у людей и у овец? Или штопать раны в крепости на границе с Пустошами? И насчет аристократов, а сам-то ты кто, Эйрех но-Тьен из рода Эмери Осоки?
Упоминание Святого Мечника, в числе прочих подвигов развалившего Белую Империю, мгновенно испортило настроение, хотя казалось, что дальше его было уже не испортить.
— Лично я предпочитаю самому решать, сидеть мне в деревне, на границе или в Пустошах, — огрызнулся Эрех, в душе признавая правоту собеседника. — И против приема родов совершенно ничего не имею. Лучше так, чем гм… Что же касается моей аристократичности…
Он негигиенично перекусил нитку зубами.
— Да какой из меня, в задницу, аристократ?!!
Йон поперхнулся, потом расхохотался.
Игнорируя его ржание, Эрех принялся складывать использованные инструменты в банку с раствором для дезинфекции.
— Что мы теперь будем делать? — спросил он, имея в виду сбежавшего мастера.
— Мы? — иронии в голосе сыщика хватило бы на то, чтобы заполнить бочку для вина. — Ничего. Я вот схожу к нашему мастеру и заберу девчонок. Пора заканчивать с этим делом. Закрывать, так сказать, главу.
Эрех оторопел.
— Но… Вы с ним не справитесь! — голос его опять сорвался на писк, и он мысленно проклял эту свою особенность. Кто возьмет на дело человека, который все время пищит, словно мышь под веником? — Он же чтец! Он подчинит вас так же, как у него это получилось с Тэфе и людьми мастера Юхея! Для чтецов нет преград, а вас даже никто не охраняет! Вы представляете, что будет с нами, если вы станете его рабом?
Йон, насвистывая, неторопливо застегивал пуговицы на сорочке.
— И вы меня даже не слушаете! — возмутился целитель.
— Да слушаю я тебя, слушаю. Не пищи, — добродушно усмехнулся мастер. — Слушай, док, я понимаю, что знаем мы друг друга всего ничего, но как ты думаешь — сколько мне лет, э?
Вопрос был неожиданным. Эрех не удержался:
— Ну-у, если судить по возрастным изменениям лица… Сорок пять?
— Паршивец, — хмыкнул Йон. — Сорок три. Так вот, мелочь ушастая, я прекрасно знаю не только то, что ты тут выкрикиваешь. И уж, поверь мне, с чтецами я имел дело почаще и поболее твоего.
— Но это не причина, чтобы идти в одиночку!
— А кто говорил, что я пойду один?
Он натянул пиджак, потом взял со стола револьвер, вытащил из кармана горсть патронов и вставил недостающие в барабан.
— Знакомься, док, это — мой Миротворец, — серьезно произнес Йон, и магическое оружие в его руках сверкнуло лиловым, узнавая руку хозяина. — И у нас с ним есть пара идей…
****
Он шел пешком через лес. Брать лошадь или коляску у Юхея Йон отказался. Вовсе не потому, то ему претила помощь бандита. Просто те полтора нан, что отделяли Товайхо от поля под Мимири нужны были, чтобы собраться с мыслями.
Йон понятия не имел, как божественное провидение определяет, сколько одаренных должно быть и почему, на то оно и божественное провидение, зато он знал статистику. На весь Альмеррайд приходилось несколько тысяч чтецов и, для сравнения, всего двадцать три ищейки. С ним, с Йоном, когда-то было двадцать четыре.
Ищейки никогда не бдили над отступниками так, как это делали другие. За восемь лет, минувших с того момента, как он зашел в Храм Судьбы, Рейке ни разу не видел никого из своих бывших братьев или наставников. Отпустили ли они его или он перестал для них существовать — этим вопросом он не задавался. Тогда еще ищейка, Рейке знал, на что идет, предлагая Судьбе все, что имеет. Да, ему отказали в правосудии, но никто не обещал согласия. В этом и есть смысл Путей Судьбы — всегда есть варианты, но ты сам решаешь, какой выбрать. Быть в стае или стать никем. Читать в душах людей или торговать прочитанным. Исцелять до последнего или забрать чужую жизнь. За эту способность ставить человека перед самым мерзким и тяжелым выбором никто Судьбу-то и не любит. Даже ее собственные пророки.
Второй насущный вопрос — что делать дальше. Нагружать им двадцатилетнего пацана было бы нечестно. Первоначальный план, где фигурировали репортеры и Дворец Правосудия, никуда не годился, потому что в этом плане не было чтеца Тулли и двух девочек в заложниках. Чтецов сложно доставить в светский суд живыми. Чтецов судят такие же чтецы, способные удержать дар. Так что Путь был только один.
Ничего, лес вокруг густой, а прятать тела Рейке умел не хуже, чем находить. Двадцать лет в Департаменте даром не проходят.
Он миновал чернеющие среди кипарисовых стволов развалины королевской резиденции, пересек заросшую травой старую дорогу и вышел туда, куда направлялся. Маленькая ниша, выдолбленная в каменном валуне. Крошечные огоньки двух лампад и старинная, грубой работы статуэтка в глубине камня. Место последней надежды для тех, кто отчаялся настолько, что готов просить о самом страшном. О справедливости свирепого, не знающего жалости Бога с головой собаки.
— Ну, здравствуй, — голос вдруг сел.
Опустился на колени в густую траву, коснулся земли лбом.
Йон Рейке не был в храме целых восемь лет. Ни в каком.
— Не знаю, могу ли я просить, — в ночной тишине произнесенные слова звучали странно и глупо. — Не знаю, заслуживаю ли хоть крупицы доверия. Понимаю, что не имел права верить, что являюсь исключительным.
Ветер, зародившийся в глубине леса, пронесся по лугу, поднимая шелестящую волну.
— Но сейчас я прошу не за себя. Помоги им. Защити их. Ради тех, кто не может сопротивляться и тех, кто не может защитить себя сам, я ищу твоего правосудия. Приди для них, отец мой.
Ветер пронесся и утих, и ночная тишина стала ему ответом. Глухая, жаркая. Йон, еще раз поклонившись, встал и пошел, неторопливо, не оборачиваясь. Он не ждал, что ему ответят.
Под любопытным глазом разомлевшей луны Рейке преодолел оставшееся расстояние, вышел на тот же бугор, с которого прошлой ночью они с доком смотрели на огни цирка. Сейчас огни не горели. По пустой дороге между шатрами и кибитками ветер гонял клубы пыли и обрывки афиш. Эта картина лучше всякого приглашения сказала Йону о том, что его ждут.
Он вынул из кобуры Миротворца, привычным движением выщелкнул барабан, еще раз проверив, потом стал спускаться ко входу. Скрываться смысла не было, чтец доподлинно знал о его приближении.
Когда его учили как быть ищейкой, сопливого мальчишку из портового города, то рассказывали — если хочешь продолжать сохранять контроль над собой, помни, зачем ты пришел. Помни, где ты. Тебе будут показывать то, что ты жаждешь увидеть, будут пугать самыми потаенными страхами, но ты помни, кто ты и зачем ты тут.
И Йон помнил. Он, сыщик Рейке, пришел в цирк, чтобы прекратить, наконец-то, этот бардак.
Он нырнул в непроницаемую мглу, как только прошел через арку под натянутым полотнищем. Исчезли поле, огни Мимири на горизонте, шатры и дорога. Они были на месте, но его глаза перестали их видеть, подчиняясь власти человека у него в голове.
«Я знаю кто ты».
Голос говорил из темноты, в которой Йон увяз мгновенно, как муха в меду.
— А я знаю кто — ты, идиот несчастный, — насмешливо ответил он темноте. — Не думай, что получится меня напугать.
На каждом втором судебном процессе судебные чтецы лезут в голову, чтобы удостовериться, дает он правдивые показания или гусно врет.
«Думаешь, сможешь меня найти?»
— Почему нет? — хмыкнул в ответ сыщик. Ориентирование по памяти, этому его тоже учили. Розги и бесконечные тренировки — лучшие учителя. — А, ты подумал, что отключил мне зрение и я все, утоплюсь в слезах?
Десять шагов до первого павильона, того, с женщиной-змеей. Почему-то Йон не сомневался, что Тулли сидит сейчас в большом шатре. Сумасшедшие любят символы. Оставалось только добраться. Двадцать восемь до «девушки одной из двух». А потом тридцать и направо до кибитки с магом, за которой и будет большой шатер. Ждать логики от безумца не стоило, поэтому приходилось полагаться на интуицию.
— Что, морда ты сопливая, хвост задымился? — оскорбление противника тоже было веками проверенным средством заставить его потерять контроль. Главное как можно быстрее найти место почувствительнее и хорошенько за него укусить. — Страшно стало? Боишься, что местное население, узнав про твои художества, вздернет тебя на твоем же галстуке? Правильно боишься. Еще как вздернет. И никто, отметь, за тебя не вступится. Или твои бывшие приятели из Храма за тобой явятся, чтобы прикончить. Показательно.
Три, четыре, пять… Идти и не замолкать, сквозь темноту, на ощупь, на слух. Сейчас только тяжесть Миротворца в руке привязывала его к реальности.
— Но, что еще вероятнее, мурло ты эдакое, до тебя доберусь я. И тогда ты просто возжаждешь сдохнуть от чьих угодно рук. Как там говорится? Живые позавидуют мертвым? Вот ты у меня точно позавидуешь, клянусь здоровьем. Твоим.
«Я знаю, кто ты».
— Повторяешься, старик.
Тридцать два, тридцать три… повернуть направо и досчитать до конца.
«Я действительно знаю. Я вижу тебя изнутри».
Йон ощутил ткань шатра под рукой и, одновременно, мир вокруг него вспыхнул.
Сияющие в солнечных лучах своды храма. Высоко, над головой замерла в полушаге с обрыва молодая девушка, распростершая руки-крылья над головами тех, кто из века в век стоял перед ней на коленях. Она — Хатма, непокорная третья дочь Матери и Отца. Рукокрылая Судьба, Дающая Выбор. Та, Что Рисует Пути. У ног девушки крутит в мраморных руках мраморный стаканчик ее брат-близнец, мальчик по имени Хетто, вечный божественный ребенок. Повелитель Случая, бесконечно играющий в Кости Судьбы.
Йон вновь ощутил аромат полыни, тепло нагретого солнцем пола, услышал свой срывающийся, охрипший голос.
Забери, что хочешь, все забери, что имею. Только дай мне отомстить.
«Помнишь это? Помнишь, как ты был жалок?»
Йон помнил.
— Да, — короткое слово далось с невероятным трудом. Он знал, что уже находится внутри шатра, и пытался понять, в какую сторону идти дальше. Нутром чуял, что чтец стоит где-то недалеко. Таким как он жизненно необходимо видеть противника, наслаждаться чужой слабостью. — Я помню все, старик.
«А это помнишь?»
Просторы храма растворились в темноте узкого переулка, освещенного лишь ручными фонарями. Негромкие взволнованные голоса за пределами пятен света. В ту ночь дождь стекал с крыш на голову и за шиворот, смывая слезы с лица. Его собственные глухие рыдания, тяжесть мертвого тела в кольце рук и набрякшие от воды и крови волосы Элеми под щекой, белокурые волосы, без примеси золотистого или пепельного. Воспоминание было такое острое, словно это случилось недавно, и он опять стоит на коленях, сжимая в объятиях мертвую жену. Страшное горе обручами сдавило грудь.
В которой, в реальности, в настоящий момент зарождалось гневное рычание.
— И это я тоже помню, старик, — рычание прорезалось в голосе. — Но ты зря надеешься, что воспоминания способны меня остановить.
И, пока чтец не нырнул глубже, туда, где восемь лет назад ищейка Рейке, размазывая слезы по лицу, безуспешно заклинал своего Бога послать ему правосудия, или где, отдав все, включая разум, рвался с цепи в подвале борделя, вскинул руку и выстрелил.
Миротворец рявкнул, гулко, раскатисто. Что-то рухнуло, посыпалось, раздался чей-то вскрик, и картинка дождливой ночи лопнула, как мыльный пузырь, позволив Йону вывалиться наружу.
Он стоял у входа на арену, а напротив, на первом ряду, упираясь тростью в пол, расположился мастер Тулли. Чуть сбоку, пригнувшись, скорчился невысокий смуглый человечек, в цепках от разнесенной Миротворцем спинки скамьи. Йон ощутил удовлетворение — верный друг никогда его еще не подводил.
— Брось револьвер, — тихо произнес некто.
Рейке скосил глаза и с интересом поглядел в дуло, приставленное к его виску. Красивое оружие, ствол длиннее, чем у Миротворца, весь в извивах гравировки, по которым пробегают такие знакомые лиловые искры. И прилагающийся к оружию невзрачный лаэстский хлыщ с военной выправкой.
— Я друзей не бросаю, — ответил Йон, но руку опустил. — А ты, уважаемый, кто такой?
Военный не ответил, да сыщик и не ждал. Вновь посмотрел на толстяка. Память, освобожденная от присутствия в ней посторонних, услужливо подкинула воспоминание о прошлой ночи: увиденный со спины неизвестный, покидающий кибитку директора. Тот самый, надо понимать, кто по-эфесски рассказал историю о зарезанном севрассцем судье и пропавшем сыне магистрата. Причина, по которой Тэфе столь внезапно шагнул, против собственной воли, в пропасть над ареной.
— Я так понимаю, вы, ребята, его отряд прикрытия? Сами пришли, или он вам немного помог с желаниями?
— Ты думаешь, нами можно управлять? — серьезно уточнил военный.
— Не разговаривайте с ним, майор, — вякнул толстячок. — Просто пристрелите!
Йон иронично хмыкнул. Ишь ты, целый майор. Интересно, этот-то что желал обрести? Внепланового полковника? Страшно сыщику не было, ощущались лишь небольшая досада и дикий азарт. Он знал, что сдаваться не собирается, как бы оно не обернулось, и это знание доставляло давно, казалось бы, забытую радость — вновь почувствовать себя волкодавом, вышедшим против волков.
Мастер Тулли тяжело поднялся, опираясь на трость, медленно, чуть прихрамывая, подошел и остановился напротив Йона. Они были одного роста и смотреть прямо в глаза труда не составило. Одинаковые, голубые до прозрачности, тилейские глаза.
— Вы бы не хотели сменить сторону, мастер Йон? — прошуршал его голос сухими листьями.
Это было неожиданно.
— Нескромное предложение. С какого перепугу?
Военный поморщился от такого обращения, но старый чтец даже не дрогнул.
— Вы мне интересны, — Йон насмешливо изогнул бровь. — Я впервые вижу ищейку, отказавшегося от своего Бога. Знаете, сколько было тех, кто отказался от Горо с момента нашего создания? Помимо вас — трое. Трое за шесть сотен лет. В вас, в псах, изначально заложена любовь к ошейнику. Вы так верите в свое предназначение… Не хотите ли обрести новое?
Йон улыбнулся в ответ, широко, как пес, которым когда-то и был. Ошейник, говоришь? Ошейником они с братьями называли номерную бирку на кожаном шнурке, по которой опознавали тела ищеек. Свою он оставил в залог Судьбе.
— И зачем мне это? Хотя дай угадаю — тебе нужен охранник, способный чуять угрозу задолго до ее появления? Захотел овчарку, что может охранять стадо без пастуха? Что, для этого военные слишком тупы и привыкли лишь исполнять приказы? А вот эта крыса, явно министерская, по большому счету, бесполезна?
Толстяк, наконец-то поднявший с арены шляпу, возмущенно хрюкнул и заколыхался. Похоже, с министерством Йон попал в точку.
— А что мне за это будет? Ну, если я соглашусь?
— Я исполню все твои желания, — просто ответил Тулли.
Его моментально перекосило. От мысли, что он окажется в компании таких, как Ойзо, Карре, незабвенный Теон, этот желеобразный ублюдок и прочие, стало тошно.
— А если у меня их нет? — Рейке пристально поглядел в глаза Тулли. Смотри, старик, смотри на самое дно, где когда-то таился Песий Бог. — Если я уже имею все, что хочу? Что тогда ты мне предложишь?
Тулли вздрогнул, впервые за все время на его лице появилось человеческое выражение. Изумление и еще что-то. Страх?
— Убей! — внезапно выкрикнул он, громко, визгливо, не скрывая паники, отшатнувшись назад. — Убей!
Йон резко повернулся к безымянному майору, одновременно вскидывая Миротворца и уже понимая, что не успевает. Револьвер противника послушно расцветился искрами…
От разорвавшей спину неожиданной боли Йон упал, и пуля прошла у него над головой. Преодолевая жидкий огонь, будто охвативший все тело, сыщик поднял трясущуюся руку, нашел прицелом военного и выстрелил. Голова человека взорвалась.
Рука дрогнула, и вторая пуля прошла мимо цели.
Пронзительно закричал Тулли. Полный ужаса крик был отвратителен.
Она возникла из ниоткуда, длинная тень, невидимая обычному глазу. Та, что приходит, когда жаждущий просит о правосудии. Та, что наказывает, неотвратимо, навсегда. Пес Горо, живущий в каждом из его ищеек.
Вой, исторгнутый из человеческой глотки, был страшен. Наверное, непередаваем ужас того, в чью душу вгрызаются невидимые собачьи клыки, вырывая ее. Крик захлебнулся в бульканье — не крови, но как похоже на кровь!
Йон сел на песке, наблюдая, как Тулли пытается бежать. Безумный идиот. Это было в чем-то даже забавно. Старые сказки говорят, что ищейки годами могут преследовать преступника, сводя с ума воем и клацаньем невидимых клыков. В юности Йон в этом сомневался, считая метафорой собственной работы. А тут вдруг подумал, ни с того ни с сего, что, может, сказки и не врут, просто он никогда не видел себя со стороны.
Тень пронеслась над зрительскими рядами, обрушилась и погребла под собой высокого старика в бархатном кафтане. Рычание, крики, тишина.
Йон, не моргая, глядел, как пес приближается и смотрит, насторожив острые уши. Глядел, пока не заслезились глаза, пока не растворились в воздухе очертания его собственной души.
Показалось ли, или и вправду невидимая рука одобрительно потрепала его по загривку? Он машинально сунул ладонь под воротник, ощупал шею, откуда сбегали вниз к заднице оставшиеся после отречения шрамы.
Гладкая кожа безо всяких следов старых ран.
Йон Рейке устало прислонился спиной к бортику арены. Сидел долго, слушал, как снаружи шумит ливень, да грохочет где-то на полпути приближающаяся гроза. Поднялся, сунул револьвер в кобуру и побрел на выход.
Первыми, кого он обнаружил, распахнув тяжелую ткань полога, были два придурка, стоявшие под проливным дождем, один с ножом, другой — с неведомо где взятой лопатой. Группа спасения, чтоб их. Два мокрых мыша. В свете фонаря короткие волосы мелкого светились, подобно нимбу.
— Я кому сказал сидеть и не высовываться? — соскребя в кучку остатки суровости, уточнил Йон, поочередно поглядев сначала в круглые серые глаза, потом — в прищуренные темные.
Док смутился, котенок безуспешно попытался изобразить взрослое высокомерие на настороженной детской физиономии.
— Вас очень долго не было, мастер, — укоризненно сообщил Эрех, покрепче перехватывая лопату.
— Да? — дождь и молнии мешали понять, сколько времени он проторчал в долбаном цирке. — Ну, это ничего. Главное, что все закончилось.
Он поднял голову вверх, к мрачному небу, и внезапно рассмеялся.