— Оружие на стол! — Алекс с пистолетом в вытянутой руке стремительно вышел навстречу, остановился посреди комнаты и внимательно осмотрел гостей.
— Они? — вопросительно покосился на Липсица.
В комнате воцарилась тишина. Лишь из угла гостиной слышался лепет Якова Соломоновича:
— Простите меня. Так получилось, простите.
Он был вконец подавлен. Бледный как мел, прислонясь спиной к такой же белой, как сам стене, он еле держался на негнущихся ногах и без остановки бормотал извинения, но его никто не слышал.
— Без сомнения, они, — чуть слышно произнёс Алекс.
Оружие он держал уверенно и агрессивно. Ствол пистолета смотрел Марку между глаз.
— На стол! — повторил Алекс загробным голосом.
Не сводя глаз с блондина, Марк достал пистолет. Положил на книжный столик рядом с кушеткой. Натянутое тетивой напряжение звенело так, что казалось, любое неосторожное движение, любой шорох или звук станут детонатором необратимых последствий. Слышалось, как в подъезде натужно гудит, поднимаясь, столетний лифт.
Алекс взмахнул пистолетным дулом, требуя показать руки.
— Убэшник жив? — спросил, разглядывая Розину повязку.
Девушка не шелохнулась. Лишь капелька пота выступила на пульсирующем виске.
— Понятно. — Алекс указал на одинокое плюшевое кресло. — Пусть она сядет.
Его тон был ровным и даже немного галантным. Марк протянул Розе руку, помогая сесть, и та опустилась в старое продавленное кресло, то самое, где Яков Соломонович много лет подряд каждый вечер перелистывал почти наизусть зазубренные книги отцовской библиотеки.
— А вы, молодой человек, отойдите-ка туда, — блондин махнул стволом в сторону окна и передёрнул затвор, тем самым показывая серьёзность намерений.
Оставив девушку, Марк попятился к окну, упёршись спиной в подоконник. Блондин поднял с книжного столика пистолет, вынул обойму, отметил, что патроны все до единого на месте, понюхал ствол и убедился — из оружия не стреляли минимум неделю. Сунул пистолет за пояс.
— Неожиданная встреча, — улыбнулся, отходя в сторону, — но чертовски приятная.
Пригладил бородку и, стараясь придать голосу максимально вежливый тон, произнёс:
— Отлично. И так, все в сборе.
Заботливо осмотрел всю троицу, одного за другим, и остался доволен. Липсиц дрожал в углу, то и дело извиняясь. Роза застыла в кресле напротив, и по ее сдвинутым к переносице хмурым бровям было заметно, как она лихорадочно перебирает в голове варианты как выбираться из сложившейся ситуации. И лишь Марк казался невозмутимым. Стоя у окна, весь залитый солнечным светом он с нескрываемым живым интересом изучал блондина. Это немного настораживало и выбивало из равновесия.
— Отпустите меня, — чуть слышно простонал Липсиц. — Я ничего не знаю.
Сказано это было глухим тихим шепотом, но его услышали все присутствующие. Алекс добродушно посмотрел на старика светло-серым взором:
— Нельзя, дорогой Яков Соломонович. Как мы без вас?
— Я очень устал, — Яков Соломонович еле сдерживал слезы. — Мне нужен отдых.
— Придётся немного потерпеть. Как минимум до утра. Мечтайте о светлом будущем. Завтра всегда лучше, чем сегодня.
— Но ведь так никогда не происходит? — попытался возразить Яков Соломонович.
— Не важно. Всё равно помните об этом и надейтесь. Вера в завтрашний день — лучшее лекарство от сегодняшних проблем.
— Но я хочу, чтобы мне было хорошо сейчас, — не унимался Яков Соломонович. — Вы обещали…
Алекс раздражённо выругался:
— Ничего не поделать, такова жизнь. Всё завтра!
— Но… поймите, — Яков Соломонович судорожно всхлипнул, — завтра для меня может и не наступить.
Блондин жалостно осмотрел полуживого Липсица, и его взгляд на миг смягчился:
— Тогда я лично буду скорбеть по вам. Но опять же, это будет завтра. Не хандрите, милейший. Живите с надеждой и проживёте долгую жизнь. С надеждой в завтрашний день.
— Ладно. Завтра, так завтра, — подавленно согласился Липсиц, сползая на паркет.
— Так, теперь с вами, — Алекс повернулся к Марку.
Этот странный разговор Марк слушал отрешённо, словно не было заполнившего квартиру, давящего чувства опасности. Ни человека с пистолетом, от которого эта опасность исходила, ни всхлипывающего в углу старика, ни притихшей в кресле девушки. Стоя в апрельских солнечных лучах, он улыбался неестественно глупо и широко, насколько позволяла новая кожа, и со стороны казалось, что страдающий запором облысевший рыжий клоун репетирует неудачную пантомиму. Алексу стало неловко от этой пластмассовой улыбки, и захотелось всадить в неё пулю. Но дело есть дело, и он опустил пистолет.
— С воскрешением вас, господин Кариди, — съязвил он. — Если будете со мой откровенны, больше воскресать не придется. Тут слухи ходят… вами интересуется Агата.
— Кто?
— А я надеялся на честный разговор.
— Я правда, не понимаю, — Марк демонстративно пожал плечами.
— Я о хозяйке Черной Башни, о председателе Управления Безопасности, о госпоже Агате Грейс.
— А-а… теперь понятно.
— Что именно?
— Откуда УБ.
Минуту они молчали. Алекс нервно перекладывал пистолет из одной руки в другую. Марк глазами следил за его действиями.
— Ну и… — скорее самому себе, чем собеседнику сказал Алекс.
Он сел рядом с входом, упёр рукоять пистолета в колено, направив ствол Марку в голову.
— Значит тебе знаком и полковник Аристовский? — спросил, переходя на «ты».
— Немного.
Марк показал на обезображенное лицо.
— Значит тот пожар — его рук дело?
Марк утвердительно кивнул. Алекс задумчиво поправил очки.
— Но зачем?
— Ложный след. Для таких как ты, — Марк тоже перешел на «ты»: — «Хочешь спрятать что-либо — не скрывай, просто уведи внимание в сторону». Ты, Александр Деев, два года подряд сдававший на «отлично» психологию толпы в Берновском университете, неужели не догадался?
Алекс опешил.
— Откуда знаешь? — спросил удивленно.
— Вижу.
— И что ты видишь? — Алекс недоверчиво прищурился.
— Немного отрывками. И только прошлое…
— Брось меня дурачить! — Вскинутый пистолетный ствол вновь смотрел Марку между глаз. — О моей учёбе есть в досье. Ты читал?
— Какой смысл продолжать этот разговор, если ты не веришь? — Марк махнул рукой. — Это как вспышка, как укол. Раз, и всё по-другому. Сам не понимаю, но вы все хотите знать как. Витте, полковник, теперь ты. Даже я хочу того же.
Он отошёл от окна и, как ни в чем не бывало, будто и не было у оппонента пистолета в руке, подошёл к креслу, где сидела Роза, и встал позади него. Глупая клоунская улыбка испарилась с синтетического лица.
— Могу рассказать. — Он облокотился о плюшевую спинку, и посмотрел на Алекса, будто они сто лет знакомы: — А поверишь или снова скажешь, что дурачу? И надо ли оно тебе?
— Для чего я, по-твоему, здесь?
Алекс осмотрел комнату. Старый махровый халат на гвозде, вбитом в дверной наличник, упавшая на пол, жёлтая от жирных пятен газета «Время вперёд», на стенах две репродукции акварельных пейзажей, посеревший от времени подвесной потолок. Настоящее жилище старого отшельника. Такое будет и с ним лет через сорок.
— И ты уверен, что я поверю в этот бред? — натянуто рассмеялся блондин, как только Марк закончил рассказ.
— Дело твоё, — невозмутимо обронил Марк, отходя к окну. Он с нескрываемым разочарованием посмотрел на блондина: — Тогда ответь, куда мы подевались на той улочке? Мы же были прямо перед тобой. В твоих руках… и на твоих же глазах рассыпались на атомы.
Он сделал долгую паузу, уловив на лице блондина зарождающееся сомнение. Стоя спиной к окну, в свете своеобразного нимба отбрасываемого обновлённым, омытым долгим дождем апрельским солнцем, Марк, казалось, был наделён такой силой, что возьми и выйди из комнаты, Алекс ничего не смог бы сделать. И блондин чувствовал это. Стоял задумчиво, осмысливая услышанное.
— Мне тоже нужно это, — наконец нарушил молчание.
Марк улыбнулся:
— Я бы с радостью, но невозможно.
Глаза Алекса сузились до щёлок.
— Думаю, возможно, когда от этого будет зависеть… — он подошёл к сидящей в продавленном кресле Розе и легонько погладил дулом пистолета её шею, — …к примеру, чья-то жизнь.
Затем окинул девушку такими ледяными глазами, что у той похолодели руки. И не от страха. По крайней мере, не из-за боязни за свою жизнь, а от внезапно нахлынувшего неприятного мерзкого ощущения, когда становишься заложником чужих желаний. Будто стала жертвой изнасилования, и твоя воля скована волей насильника.
Всё произошло в доли секунды. Ствол уперся в висок, Роза вскрикнула. Марк непроизвольно поднял руку, призывая остановиться, но блондин в ответ крепче ухватил девушку за волосы.
— Хватит болтать! — грубо рявкнул. — Делай, что говорят!
— Это ты зря, — произнёс Марк, глядя в упор.
— Ты даже не догадываешься, на что я способен.
— Всё-всё, — Марк поднял руки, — я стою на месте.
— Как, оказывается, всё банально. Вот и у тебя нашлась ниточка, за которую можно дёрнуть. Не правда ли, забавно? Миром на самом деле движут обычные человеческие пороки. Вот где она — твоя «кнопка».
Блондин вдавил ствол девушке в висок с такой силой, что та закатила глаза от боли.
— Что делать? Нажать или нет? — язвительно спросил, и словно найдя ответ, добавил: — Вот, что сделаю. Предлагаю обмен. Мне сила, тебе девчонка. Согласен?
Марк молчал.
— Нет? Хочешь заплатить такую цену? Пойми, пришелец, не подумав, случайно вышел на тебя. Но мы это легко исправим. Видишь, у меня есть то, что нужно тебе, у тебя, что должно принадлежать мне. Чем не равноценный обмен?
— Это может только иной…
— Ну, так, где он? — перебил Алекс, нервно вскинув пистолет.
Он резко выпрямился, встал в полный рост и жестко приказал Розе:
— Поднимайся!
Та не шелохнулась. Блондин схватил девушку за волосы так, что та невольно вскрикнула, и грубо развернул к себе. Вдавив ствол в щёку, выкрикнул:
— Есть возражения?!
— Не надо, Роза. — Марк жестом показал девушке, чтобы та поднялась.
Роза нехотя встала. Алекс силой притянул её к себе.
— Сюда! — поманил пистолетом притихшего в углу мед-эксперта.
Яков Соломонович, шаркая непослушными ногами, поплёлся в центр комнаты и поравнялся с Розой. Блондин пристегнул наручниками его запястье к девичьей руке.
— Вот так. Теперь туда! — указал на дверь спальни.
Роза посмотрела на Марка. Тот утвердительно кивнул:
— Иди, не бойся. Всё будет хорошо.
— Даже не сомневаюсь, что все закончится хорошо, если ты, Марк, сделаешь правильно, — хмыкнул блондин, и втолкнул прикованных Розу и Липсица в спальню.
Затем плотно прикрыл дверь, пододвинул стул и вставил его ножку в дверную ручку, заклинив её наглухо.
— Альфред! Пьер! Поднимайтесь наверх, — крикнул в коннектофон Алекс Деев.
— Роза, девочка моя, поверьте, он меня силой заставил это сделать, — оправдывался Яков Соломонович, когда они остались одни. Затем с опаской посмотрел на закрытую дверь. — Он страшный человек. Он шантажирует меня. Как же я не хотел, чтобы все случилось именно так. Я надеялся, что вы с Марком не придете сегодня. Что не будете…
— Кто он? — сухо перебила Роза.
— Что вы спросили?
— Имя этого человека?
— Конечно, как же. Его зовут Александр Деев, и он тайный агент Управления Безопасности СОТ. Как они говорят, внештатный. Он всё знает о вас. Он обо всех всё знает. Представляете, всё?
— Нельзя знать всё обо всех.
Крохотные глазки Якова Соломоновича испугано забегали.
— Да конечно, нельзя. Но он-то знает…
— Что вы ему о нас рассказали?
— Ровным счетом ничего. Совершенно ничего нового. Он и так всё знает. Я должен был лишь позвонить и сказать, когда вы снова придете ко мне. Это всё, поверьте…
Он запнулся, немного помолчал и, преодолевая нерешительность, добавил:
— И про Марка.
— Что про Марка?
— То что… — Якову Соломоновичу стало трудно дышать, — то, что… Марк жив.
— Понятно, — выдохнула девушка.
Она ещё утром чувствовала — не стоило идти сюда. Роза хорошо помнила аксиому из уроков по теории конспирологии — никогда не появляйся в одном и том же месте трижды. Помнила, но не воспользовалась. И вот результат.
— Что творится. Мир сошел с ума, — приговаривал мед-эксперт Липсиц, качаясь взад-вперед на деревянных ногах. — Боже-боже, кто теперь поможет этому миру?
Он был бледен, держался из последних сил и, похоже, вот-вот упадет в обморок. Молил Создателя, чтобы все поскорей закончилось, и желательно хорошо, но в хороший конец верилось всё меньше и меньше. Воистину, чего боишься больше всего на свете, то случается в первую очередь. Как глупо изворачиваться, юлить, предавать коллег, пытаться сохранить свою жизнь и все одно лишиться ее вот так бездарно. В том, что он именно сегодня лишится жизни, Яков Соломонович нисколько не сомневался. Но тогда зачем нужны были все вывертывания и потуги? Зачем согласился на сделку с совестью? Ведь ясно — он всего лишь маленький человек, и игроки большого стола видят в нем только инструмент в этой страшной игре.
А началось всё с появления в его кабинете того странного бродяги. Странного, если не сказать больше. Была бы возможность вернуться назад, в день медосмотра, Яков Соломонович смог бы изменить ход событий. Но есть ли возможность вернуться? Он поднял голову и мысленно посмотрел сквозь потолок куда-то далеко вверх, будто увидел кого-то.
— Каждый сам за себя, и только Создатель за всех. Но и он скорей всего уже не с нами, отвернулся и не желает помочь. Сколько бы он не присылал сюда своих посланников, все заканчивается крестом на Голгофе. А хотим ли мы его помощи? Создатель не в силах помочь грешникам, которые сами отказываются снять рабские колодки. Им так лучше, так безопаснее. Но кандалы остаются кандалами, даже если они золотые. На старо-еврейском слово грех означает — человек, промахнувшийся мимо цели. Именно так, человечество промахнулось.
Яков Соломонович смотрел на Розу влажными глазами. Он думал о том, что человек, по сути, так и остался диким, невежественным, но очень хорошо приспособленным приматом. Что окружил себя необходимыми ему вещами, придумал власть, государство, мораль, долг. Но все это ширмы, за которыми прячется животное, каждую секунду готовое преступить все ограничения, придуманные им же, и загрызть, растерзать, сожрать. А если не получится, то поджав хвост, раболепно пресмыкаться перед сильными мира сего.
— Как же Создателю трудно с нами, — произнес он. — Как же непосильно быть Богом.
В уголках его глаз выступили слезы. Он корил себя за то, что в свои шестьдесят пять многое повидав, многое пережив все еще цепляется за эту серую безрадостную суету любой ценой, словно нищий за последний кусок хлеба. Он ненавидел себя за то, что предал в желании прожить еще каких-то несколько унылых лет. Предал молодых и сильных, в надежде сберечь свое старое слабое тело. Сберег его, но потерял душу.
— И еще я трус. Увы, девочка моя, это так. Синоним рабства — трусость. Вот это грех, так грех! Я дешевый бесполезный трус.
Яков Соломонович указал на запертую дверь.
— Он не виноват. Мне легко все свернуть на него. На его шантаж, на то, что он из управы. Но не он разрушает наш мир, его разрушают такие, как я…
— Ну-ну, успокойтесь, — перебила Роза. — Не наговаривайте на себя, Яков Соломонович, не занимайтесь самоедством. Мы с вами еще повоюем.
И она взмахнула рукой, будто саблей, подбадривая старика.
— Нет-нет, девочка моя, ты не понимаешь. Именно с такими, как я Богу и трудно. Именно с такими…
За закрытой дверью послышалась возня. Раздался пистолетный выстрел. Следом автоматная очередь, затем ещё одна…