Привычке к ритуальному шестикилометровому пробегу — ежедневному атрибуту ещё с первого курса полицейской школы — за четыре года Роза не изменила ни разу. В мороз и в зной, в любом настроении и расположении духа утренняя пробежка дарила радость, чувство полета и ощущение лёгкости. Ей нравилась приятная усталость последнего круга, когда в каждой клетке фонтаном пульсирует обогащённая кислородом кровь, а в голове пусто и ясно. Сохраняя превосходную форму, Роза любила своё тело, которое отвечало ей взаимностью. Смуглая, будто загорелая кожа, без грамма жира, очерчивала красивые бугорки мышц, подчеркивая стройность осанки. Быстрые движения, крепкие ноги, сильные руки и неуёмная молодая энергия.
Полное имя Розалия не нравилось ей, и девушка предпочитала называть себя просто и кратко, как выстрел — Роза.
Родилась она сразу после войны, потому морально и физически готовилась к любым испытаниям. Всегда собранная, целеустремлённая Роза вечерами составляла детальный план следующего дня и никогда ни на шаг не отклонялась в сторону. Об этом знали сослуживцы, и поначалу некоторые даже пытались острить над такой педантичностью, перемешивая неуместные глупые шуточки непристойностями и откровенным сексизмом. Но девушка быстро поставила хохмачей «на место». И сделала это эффектно — вызвала «к барьеру стреляться». Дуэль на пистолетах назначила в тире, и на следующих условиях: мишень — неподвижная грудная фигура; расстояние до цели двадцать метров; пять патронов в обойме; время на стрельбу двенадцать секунд. Роза отстреляла все пять патронов за восемь секунд с результатом сорок шесть очков. Её противники не осилили даже сорока очков, да и стреляли дольше. Выходя из тира, Роза победно бросила через плечо: «В следующий раз встретимся на татами!» После такого унижения местные «мачо» навсегда перестали отпускать в её адрес сальные шуточки, и за Розой закрепилось прозвище «Железная леди». После той дуэли в отделении долго судачили о девушке-ефрейторе, которая может отстрелить незадачливому шутнику не только глупый язык, но и всё, что плохо висит.
Роза была перфекционисткой. Поддерживала свою физическую и психологическую форму с такой страстной педантичностью, что хватило бы на всё полицейское отделение.
Вот и сегодня ровно в шесть она вышла на стадион соседней школы, сделала обычные двадцать кругов с одним двухминутным перерывом и уже собиралась уходить, как вдруг увидела Марка. Тот сидел на трибуне, на скамейке для зрителей. Увидев, что Роза его заметила, суетливо замахал руками.
Девушка удивилась. Никогда раньше она не видела Марка на стадионе, да ещё в такую рань. Знала — коллега не любит спорт, много курит и скорее «сова» нежели «жаворонок».
«Неожиданно и странно», — подумала Роза, неуверенно махнув Марку в ответ.
Тот быстро вскочил и почти побежал навстречу.
— Привет! — крикнул на бегу.
— Мне это снится? — удивилась Роза. — Ты как здесь оказался?
— Я к тебе, — затараторил Марк, — ты сегодня после дежурства, так?
— Ну, — кивнула девушка, протирая полотенцем лицо и настороженно поглядывая на коллегу, — что-то стряслось?
— Да, — выдохнул тот.
Только сейчас она заметила неестественную бледность на веснушчатом лице. Всегда приветливый и улыбчивый сейчас Марк робко переступал с ноги на ногу, теребил дрожащими пальцами воротник куртки и выглядел подавленным и усталым. Опухшие красные глаза свидетельствовали о бессонно проведенной ночи.
— Что с тобой? — спросила тревожно.
— Роза, мне…. — парень запнулся, затем через силу выдавил: — …нужна помощь.
Девушка застыла в нерешительности. Эта утренняя встреча не укладывалась в планы. Но делать нечего, нужна помощь и она обязана помочь. К тому же, она нужна коллеге и однокашнику по полицейской школе.
«Ладно, только если не долго».
— Пошли, — Роза легонько подтолкнула парня в спину.
— Тут такая история…
— Расскажешь потом, — перебила девушка, — кофе будешь?
Марк кивнул, и уже через пятнадцать минут, сидя в крохотной, отделанной в урбанистическом стиле кухоньке, сжимал обеими руками, словно отогревая онемевшие пальцы, большую кофейную чашку и пил обжигающий кофе.
— Ну, что случилось? — бросила Роза, выходя из душа.
Марк хотел закурить, но девушка строго пригрозила пальцем. Пришлось сунуть пачку обратно в карман.
— Сейчас-сейчас, — торопливо выговорил он, добавляя из электрочайника ещё кофе.
Девушка присмотрелась внимательней — красные белки глаз, бегающие зрачки, трясущиеся пальцы, дрожащие губы. Сослуживец явно был не в себе.
— Раньше я таким тебя не видела, — Роза крепко сжала его холодную ладонь, — рассказывай.
— Я… вот ведь, — Марк замялся, — пока шел к тебе, всю дорогу подбирал нужные слова. Так и не подобрал вовсе.
Он как-то грустно улыбнулся и сник.
— Я пришел к тебе…, просто не знаю куда идти. Но надо что-то делать, Роза. Так оставлять нельзя! Как же… Ладно, всё пустое.
Замолчав, он сгорбился и взглядом упёрся в пол. Роза, молча, смотрела на парня, и ей показалось, что он уже жалеет, что пришёл к ней. Он как-то неуверенно заёрзал, будто желая подняться и уйти, но не находя повода сделать это.
— Не нервничай, — как можно приветливее произнесла она, — я помогу тебе, только скажи…
— Нет, ты мне скажи… — Марк опустил глаза, снова достал сигаретную пачку, покрутил в руках и опять спрятал в карман. — Скажи, пожалуйста… чудо — это то, что есть всегда? Как бы, оно само по себе есть, но именно для тебя его никогда не было. А потом, когда ты с ним случайно сталкиваешься, оно уже навсегда появляется в твоей жизни. Такое забыть нельзя и ты пытаешься найти этому объяснение. И обязательно находишь, потому что теперь чудо стало частью тебя. Или всё не так? Может, ты сам придумываешь чудо? Его как бы на самом деле и нет, но глядя на обычные вещи с иной точки зрения, у тебя начинает формироваться новое отношение к увиденному. Иное чем было раньше. Вот тогда-то и рождается чудо! То есть, его на самом деле нет, а возникло оно лишь в твоём воображении, после того, как ты сам его придумал. Вот как я тебя вижу сейчас такой… такой, а на самом деле ты не такая.
За окном стало совсем светло, в углу мяукнул Маркиз, требуя корма и Роза, опустив руки, тихо произнесла:
— Дурак…
Марк обиженно посмотрел на девушку.
— Ну, Марк, — зло рассмеялась та, — я знала, что ты ко мне неравнодушен. Но так подкатывать! Ничего другого придумать не смог? Ты знал ещё с учебы — мы с тобой только друзья. И всё! Френдзона, Марк. Хорошая комфортная френдзона. А сейчас, ну ладно, ты что-то себе надумал, но… ведь ты никогда не считал меня наивной дурой. И тут такие подъезды. Думал, я клюну?
— Я про чудо, Роза! — вдруг жёстко перебил её гость. — Какие, к чёрту, подъезды? Внутри меня не я… Этот голос… он отовсюду. Помнишь Губера? Этого, которого ты там… Потому пришёл именно к тебе. И ещё потому, что надеюсь, ты понятливая. Такое не всякому расскажешь. Боюсь, даже тебе не смогу объяснить, что случилось вчера…
Он замолчал, и Роза увидела — с Марком действительно что-то случилось.
— Я, наверное, пойду. — Марк стал подниматься.
— Никуда ты не пойдешь. Я — немая. Рассказывай всё.
Ещё с полицейской школы она усвоила правило: «Дай свободно выговориться, если хочешь услышать правду».
Парень успокоился и налил третью чашку кофе. Он совсем не спал прошлой ночью.
— Легко сказать — «рассказывай». Там, на стадионе я всё думал, как тебе это рассказать, чтобы поняла. И не придумал. Я сам до конца не понял… в общем Губер — не человек. Пришелец. Инопланетянин, если так можно назвать. Не понимаю, откуда он. Отовсюду. Он — Всё вокруг. И мне показал, что я такой же. И ты такая. Мы как он, только застряли в придуманной реальности…
— Боже, Марк, — не удержалась Роза, — что ты несёшь?!
Его глаза вспыхнули, лицо покраснело. Подняв руки над головой, он крикнул на всю кухню:
— Роза, я был там, говорю же! Всё просто, раз и ты уже не здесь, а там. Они делают так каждую тысячу лет. Туда-сюда, туда-сюда… всегда рядом с нами. Приходят, живут среди нас, изучают. Они везде. Пришельцы… из Вселенной. Мы, такие же, только что-то случилось, и мы когда-то давно остановились и перестали быть ими…
— Так, хорошо, — мягко произнесла девушка, выставив ладони вперед, отстраняясь, — только успокойся. Больше я не стану перебивать. Говори.
Марк опустил руки, сделал глоток остывшего кофе и чуть слышно продолжил:
— Я понимаю. Я и сам так реагировал. Да, я так и реагировал поначалу, пока не увидел всё.
Поднявшись, в третий раз достал сигарету.
— Кури, — разрешила Роза.
Он подошёл к окну, открыл форточку.
— Этот Губер сразу показался мне странным… — Марк выпустил дым в холодный туман.
Больше Роза не перебила его ни разу.
Когда он ушел, она настежь открыла окно, выветрить табачный дым, затем допила холодный кофе, наполнила миску кота Маркиза синтетическим молоком и направилась в ванную комнату. Второй раз за утро она принимала душ. На этот раз контрастный. Ледяные струи обожгли смуглое тело, и кровь, стремясь согреть кожу, быстро побежала по венам. Минуту она стояла с закрытыми глазами, стискивая зубы и напрягая мышцы. Когда ступни стали леденеть, повернула кран смесителя и под горячим напором тело непроизвольно расслабилось. Она еще несколько раз проделала эту процедуру, пока в голове не стало совершенно пусто. Потом долго стояла под тёплым нежным потоком, оттягивая неизбежное окончание приятной терапии. Хотелось очнуться и снова оказаться на беговой дорожке влажного туманного стадиона. Но это был не сон, и случившееся теперь так просто не забыть.
«Надо же, — размышляла она, — а казался таким уравновешенным. Спокойным, рассудительным. На меня засматривался, но не более. Умел не показывать. Правда, много курил, но… разве в этом причина? А в чём? Переутомление, стресс? Да, спокойный-то он спокойный, но стрессоустойчивость на нуле. Всё равно не верю. Никогда бы не подумала. Надо же…»
Обернувшись в полотенце, вышла из ванной комнаты, переоделась в спортивный костюм, включила музыку и приняла стойку для ежедневной двадцатиминутной силовой тренировки. За четыре года Роза ни разу не изменила и этой привычке. Но, не дойдя до упражнений с гантелями, бессильно повалилась на пол, уткнувшись пустым взглядом в потолок.
— Надо же, — прошептала снова. — Эх, Марк. Что мне с тобой делать?
Затем поднялась, включила монитор и впечатала в поисковую строку три слова: «галлюцинации при шизофрении».
— Мы следуем Кодексу Мегаполиса, потому не имеем права на депрессию.
— Ефрейтор, вы уверенны? Проблема существует?
— Уверенна.
— Всё одно не понимаю. Впервые меня просят за другого.
— Лично мне отпуск не нужен. Я прекрасно высыпаюсь после дежурства, и каждый вечер медитирую перед сном. Никогда не пользовалась снотворным. Утренняя зарядка, в выходные стрельба и каратэ. Ежегодное заключение медкомиссии — здоровье отличное.
— Я не про это… почему вы уверенны, что Марку отдых нужен именно сейчас?
— Не смогу объяснить, господин комиссар, прошу верить на слово, — отчеканила Роза, максимально вытянувшись в стойке «смирно». — Это не моя тайна. Скажу лишь, что связанно со здоровьем. Сам рапорт не напишет, поэтому приходится мне. Отдых ему чрезвычайно нужен именно сейчас.
— Хорошо, я подумаю. Свободны.
Отдав строевой салют, Роза развернулась кругом и вышла из кабинета.
Комиссар полиции Константин Витте остался один. Он сел за массивный стол в дорогое кожаное кресло и прикрыв тяжёлые веки, досадно прошептал:
— Гори всё огнём…
Он очень устал за целый день. Утренняя планерка, графики результативности, ещё и эта проверка из СОТ… как же всё надоело. Он опустил руки, сгорбился. Разбитый дряхлый старик. Он вспомнил о запланированном праздничном ужине. Как же дожить до вечера? Сегодня у них с Анной годовщина. За двадцать пять лет совместной жизни он показал себя хорошим семьянином, любящим отцом и верным мужем. Прожить четверть века с одной женщиной, такое в нынешнее время удавалось не многим, и сегодня вечером он отпразднует юбилей этого подвига. Как ни странно, он до сих пор любил свою жену. Вернее, не то чтобы любил, а скорее привязался к ней на столько, что уже не представлял жизни без неё. Погладив лысину, он вполголоса произнёс:
— Да, Анна, скоро всё это кончится.
Комиссар полиции Константин Витте, недавно начавший полнеть статный мужчина, был лыс как бильярдный шар. Эта наследственная особенность преследовала всех представителей мужского пола в его роду. Вся без исключения мужская линия рано лысела и к тридцати годам становилась гладкой как колено. Как раз после тридцати, полностью облысев, Константин Витте отрастил пышные усы, дабы придать хоть какую-нибудь волосатость оголённой голове. Усы прекрасно шли к его офицерской форме и каждое утро, поднимаясь по мраморной лестнице бывшей виллы беглого миллиардера, в котором в те годы располагался штаб округа, он с гордостью рассматривал себя в больших зеркалах, висевших на стенах в дорогих позолоченных рамах. Сейчас же, в пятьдесят, когда-то сверкающие здоровьем и силой усы начали заметно седеть, и Витте всё чаше приходилось подкрашивать их хной. Он был стопроцентный нарцисс, любил себя, свои усы и даже любил свою гладкую лысину и, в общем-то, был вполне доволен нынешним положением дел. Единственное, чего не любил комиссар полиции, так это свою работу. Двадцать пять лет назад, в самом конце войны, будучи демобилизованным по легкому ранению он, молодой адъютант начальника штаба Балканского округа Юго-Восточного фронта, вступил в добровольные дружины по наведению порядка на оккупированных территориях. То было неспокойное время «чисток», и Витте пришлось стать дружинником, дабы показать свою лояльность к новому победившему правительству. Когда неспокойные годы «чисток» прошли и дружины реорганизовались в полицию, Константин понял — это совсем не его путь. Но будучи человеком обстоятельным, понимая, что только так он может прокормить уже тогда беременную молодую жену, молодой инспектор остался на ненавистной ему службе на целых четверть века. В глубине души искренне удивляясь — как самому удалось дослужиться до комиссарского кресла, Витте терпеть не мог служак, а себя приравнивал к натурам возвышенным и утонченным. Лишь преданность вышестоящему начальству и усердие, с которым она демонстрировалась, позволили сделать такую головокружительную карьеру.
Комиссару полиции Константину Витте оставалось до пенсии ровно полгода и эти шесть долгих месяцев тянулись дольше, чем вся его двадцатипятилетняя служба в полиции. Он достал из верхнего ящика стола календарь за текущий 2045 год, в котором, начиная с новогодних праздников, зачеркивал жирным красным крестиком дни до долгожданной даты ухода на пенсию и взглянул на настенные часы. До конца рабочего дня оставался час. Взяв красный маркер, он прицелился и поставил на сегодняшней дате жирный крест. Облегчённо выдохнув, положил календарь обратно в стол.
Затем поднялся, надел пальто, специальной расческой расчесал перед зеркалом усы и вышел из кабинета. О просьбе старшего ефрейтора Розы Норман комиссар забыл сразу.
Шагая по коридору, Витте на ходу говорил в трубку:
— Да… буду, дорогая.
Служебный коннектофон ему полагался по должности. Зная, что личные разговоры записываются, всё же говорил, не стесняясь открыто. Во-первых, он без пяти минут пенсионер, а во-вторых, сейчас он разговаривал со своей женой Анной — близкой подругой супруги генерального прокурора Юго-Восточного Кластера. Витте небрежно махнул дежурному, отдавшему приветственный салют, и продолжил:
— Конечно, лучший столик…
Выйдя из здания, продолжая разговор, комиссар направился к стоянке электрокаров:
— Конечно, да-да, в нашем ресторане… да. Всё помню, дорогая…
Он пересек улицу, прошёл к центру стоянки, поравнялся со своим новеньким красным «General El» и вдруг замер. Рука, невольно дрожа, стала скользкой от пота. Пальцы разжались, и коннектофон звонко плюхнулся на асфальт в густую кровавую лужу, забрызгав дорогие лакированные туфли.
Рабочий район СЭС W23 считался самым неблагонадёжным в Кластере и всё-таки то, что увидел Витте, невозможно было увидеть ни в этом месте, ни в это время, ни ему, комиссару полиции. На земле у переднего крыла его машины, прислонившись спиной к водительской двери, сидел человек в старом поношенном пальто и смотрел на Константина пустыми стеклянными глазами. Рот перекошен жуткой гримасой. По бескровному морщинистому лицу из-под детской вязаной шапочки стекают, где-то запекшиеся, где-то совсем свежие черные кровавые струйки. Труп будто распят — ноги и руки разведены широко в стороны.
Рвотный спазм сдавил горло. Комиссар прикрыл ладонью рот.
На правой руке мертвеца ярким пятном краснел гипс. Именно краснел, так как весь он был насквозь пропитан кровью.