- Хуже, да?
- Ты очень возбуждён, иди, отдохни, советую...
- Не хочу же! Д-да... так вот, всё у меня на пустяки и пошло. Бабы, конечно... Это, брат, вопросище - бабы, а? Капочка, я не про тебя... ты дана мне судьбой не в наказание, а в награду.
- Что ж, - сказал доктор, медленно и неохотно, - и за грехи должна быть награда. Грешить нелегко, когда занимаешься этим серьёзно.
- Э-с, - вскричал Паморхов и хрипло засмеялся, - я грешил серьёзно! Забавные бывали истории. Был у меня приятель, товарищ прокурора Филиппов, удивительно остроумная скотина... Мы с ним на пари гимназистку одну травили, кто первый? Изящная такая гимназисточка, дочь учительницы, француженки... рахат-лукум! Досталось мне. И триста рублей выиграл. Плакала, конечно, просила - женись, говорит! Я говорю: "Mademoiselle, надо было вести себя осторожно!.." А у Филиппова была пассия, жена одного судейского, дама с нервами и принципами...
Паморхов задохнулся, схватившись за ручки кресла, и неожиданно громко сказал:
- Сейчас...
- Что? - спросил доктор, глядя в камин, но Паморхов продолжал торопливо, точно сбрасывая с себя воспоминания:
- М-монархистка, проповедовала и даже писала что-то, печатала... Надоела ему. "Хочешь пошутить?" - спрашивает. Пошутили, знаешь... Пригласил он её к себе и меня... подпоил... я. Ах... ну, знаешь, мы смеёмся... Едва удержался я в городе...
- Брось-ка ты всё это, - заговорил доктор, наклоняясь и разбивая головню в камине.
Паморхов повернул к нему синее, вздувшееся лицо, оно ощетинилось и дрожало. Ухватившись пухлыми пальцами за ручки кресла, он покачивался, вздыхая, как загнанная лошадь. Зрачки его вытаращенных глаз расширились и потускнели, белки налились кровью, он словно прислушивался к чему-то, испуганно и жутко.
Стряхнув дремоту, Капитолина прижала пальцами глаза и спросила:
- Ну, что ж дальше?
Паморхов засопел, рознял руки и, взмахнув ими, повалился на пол, вперёд головой.
- Чёрт! - вскричал доктор, вскакивая, но не успев поддержать падавшего.
Женщина, открыв рот, упираясь руками в стол, медленно, точно приподнимая тяжесть, вставала, спрашивая шёпотом:
- Он, уже? Неужели?..
- Позови людей, - тихо сказал доктор.
- Господи, неужели...
Паморхов дёргал ногой, толкая стол, звеня бутылками, и вытягивался на полу, освещаемый танцующим огнём камина.
- Говорил я тебе, - заставь написать духовную, - сердито бормотал доктор, поднимая с пола тяжёлую голову Паморхова.
- Не смейте об этом! - крикнула женщина, топнув ногой, и убежала.
Положив на колено себе голову Паморхова, доктор отвернулся в сторону от синего лица с высунутым языком и туго налитыми кровью торчащими ушами. Один глаз Паморхова был закрыт, другой выпученно смотрел в сторону зеркала, а верхняя губа мелко дрожала, сверкая серебром волос.
- Кондратий стукнул, - сказал доктор сердито и озабоченно, но когда ему не ответили, поднял голову и оглянулся. В стекле зеркала, ниже подзеркальника, он увидал себя и больного, два тела плотно слепились в бесформенную кучу, доктор съёжился и быстро спустил голову Паморхова с колена на пол.
Вбежали двое мужчин, горничная, Капитолина, впятером они подняли тяжёлое, расплывшееся тело и, громко топая, вынесли его. Капитолина, открыв рот, пошла за ними, в дверях остановилась, оглядывая комнату, и вдруг взвизгнув, точно её кто-то ударил, выскочила вон.
Трещал и шелестел огонь, отражения его дрожали на паркете жирными пятнами кипящего масла. Однотонно ныл дождь за окнами, в глубине дома возились, визжали, чей-то голос глухим басом крикнул:
- Беги в погреб... лёду тащи...
В пустой, тёмной комнате вздохнуло эхо.
1912 г.
ПРИМЕЧАНИЕ
Впервые начало рассказа (до слов: "Бон суар, доктёр!") в ранней редакции напечатано в газете "Рязанская жизнь", 1912, номер 82 от 8 апреля, под названием "Начало рассказа". Полностью рассказ был напечатан в "Свободном журнале", 1918, номера 3 - 4, и, с небольшими исправлениями, в журнале "Огонёк", 1923, номер 32 от 4 ноября.
В собрания сочинений рассказ не включался.
Печатается по тексту журнала "Огонёк".