Алмара встретила своих птенцов ветром и солнцем. Ноябрь здесь был теплым, не чета стылой Бар-Шаббе, и адепты, настрадавшиеся от недельной качки, славили богов, спускаясь по сходням. Настроение у всех было приподнятое. Даже те, кто вздыхал об упущенных возможностях — все-таки высшая школа Бар-Шаббы равных себе не знала — в конечном итоге рады были вернуться домой. На день беглецы задержались в Джуме, чтобы прийти в себя, а после выступили караваном в Тигриш. Не все семьи, чьи дети учились в Бар-Шаббе, имели дома близ столицы, но еще до отбытия из школы Фаизу ан Фарайя поступил приказ — всех везти в Тигриш, на Дворцовый холм. Из полутора сотен вернувшихся адептов к почтовому двору отношение имела лишь пятая часть, и следовало позаботиться, чтобы непосвященные не сболтнули лишнего.
Повеление было исполнено в точности. Спустя неделю после того, как шафи ан Махшуду доложили, что корабль с алмарскими адептами пришвартовался в порту Джумы, двери личных покоев главы почтового двора распахнулись перед его лучшим учеником.
— Фаиз! — улыбаясь, Мурад ан Махшуд отложил перо. Адепт ан Фарайя, не поднимая глаз, почтительно опустился перед ним на одно колено.
— Мой господин, — сказал он и умолк. Говорить в присутствии шафи разрешалось только с его позволения. Ан Махшуд окинул взглядом запыленную черную хламиду ученика и его изможденное лицо:
— Ты плохо выглядишь. Добрались благополучно?..
— Да, мой господин. Остальные ждут в нижних покоях.
— Я знаю. Встань.
Тот поднялся на ноги — изящно и стремительно, как всегда, но далось ему это всё же с некоторым усилием, и от зоркого глаза учителя оно не укрылось.
— Ты устал, Фаиз, — качнув головой, обронил он. — Адептами займутся другие. А ты пока отдохни с дороги — западные комнаты в твоем распоряжении. Свою двойку можешь взять с собой. Я приду вечером, тогда и поговорим.
— Благодарю, мой господин, — Фаиз склонился перед шафи в глубоком поклоне и, повинуясь молчаливому кивку, вышел. Он вправду устал — и от напряжения последних дней в Бар-Шаббе, и от недельной морской болтанки, и от долгого перехода через пять провинций, которые они преодолели без остановок: адептов следовало доставить в Тигриш как можно скорее, не допустив даже намека на угрозу их жизни, так что пришлось поступиться не только удобствами, но и сном. Всю дорогу от Джумы Фаиз спал вполглаза, трясясь в крошечном паланкине на верблюжьей спине, одежда его насквозь пропиталась пылью и потом, и сейчас он ничего так не желал, как скинуть вонючее тряпье, помыться да растянуться наконец во весь рост на мягком ложе. Западные комнаты, подумал он и улыбнулся про себя — похоже, им остались довольны… Оставив за спиной покои шафи ан Махшуда, Фаиз миновал шарарский караул у дверей во внутренний двор и кивнул ожидающей на ступенях двойке:
— За мной.
Салим и Гаяр, склонив головы, поднялись. Они были шарарцы — каждый чуть выше него самого, чуть плечистей, чуть смуглее. И пусть в Бар-Шаббе оба считались его соучениками, на самом деле всё обстояло иначе: в отсутствие посторонних они называли его «господином», стирали его одежду, выполняли его поручения, отвечали за его безопасность и личный комфорт… Райан Рексфорд, больше других осведомленный о положении дел в маленьком алмарском анклаве, полагал, что оба еще и греют Фаизу постель, но это было не так.
Пройдя через двор, все трое свернули на пустынную западную галерею, что вскоре окончилась парой высоких резных створок с очередным шарарским караулом по обе стороны — эта часть Дворцового холма негласно принадлежала ан Махшуду, а он другой охраны не признавал. Стражи, узнав любимого ученика железного шафи, согнулись в коротком поклоне и распахнули двери.
«Другое дело», — удовлетворенно отметил про себя Фаиз. Череда роскошных покоев, где глава почтового двора обычно селил важных гостей, являла собой резкий контраст с обиталищем адепта ан Фарайя в Бар-Шаббе. Отдельный внутренний дворик с бассейном, оранжерея, несколько спален, просторная обеденная зала, усыпанная парчовыми подушками, даже баня — здесь было всё. И минимум на ближайшие сутки всё это принадлежало ему. Конечно, Фаиз и раньше бывал в западных комнатах, но впервые в качестве гостя. Что ж, разве он этого не заслужил?..
— Гаяр! — позвал он. — Что там с баней?
Его двойка всегда проверяла периметр прежде него самого — о каком бы месте ни шла речь, пусть хоть тысячу раз безопасном.
— Баня готова, мой господин, — долетело из-за ряда колонн. — И Рами вас ждет.
— Отошли, сам справишься, — велел молодой человек. Рами, старый раб-банщик, всем троим был хорошо известен и дело свое знал, но Фаизу за время его миссии по горло хватило лиц. Он жаждал покоя. И одиночества — эти двое не в счет, они просто тени… К тому же, банщик сразу из западных комнат наверняка отправится к шафи, а расстраивать учителя длинным списком синяков и глубокой раной на предплечье Фаиз не хотел — те, кто огорчал Мурада ан Махшуда, страдали обычно не в пример сильнее его самого. Гаяр же будет нем как рыба. Да и шов обработает заодно, что-то там, похоже, неладно.
Войдя в окутанную благоуханным паром маленькую баню, Фаиз стащил с плеч свою хламиду, следом сбросил сорочку и шальвары и вышвырнул грязный ком за порог.
— Салим, сожги это и найди мне чистой одежды! — приказал он, захлопывая дверь. Потом с протяжным вздохом наслаждения опустился в полную горячей воды купель — и зашипел. Предплечье обожгло огнем. Так глупо подставился, там, на берегу, и зашивали в спешке, под фонарем, в ходящей ходуном каюте, где из обеззараживающих средств была только морская вода да зола — где уж теперь надеяться на чудо? Само собой, едва корабль пришвартовался в Джуме, Гаяр раздобыл целую торбу целебных мазей и всю дорогу до столицы усердно пользовал ими рану своего господина, но, судя по ее нынешнему состоянию, момент был безвозвратно упущен. Только бы не заражение, подумал Фаиз.
— Посмотри плечо, — сказал он. — Оно мне не нравится.
Руки шарарца, намыливающие его шею, не замедляясь скользнули к груди.
— Я уже посмотрел, мой господин, — чуть слышно раздалось у правого уха. — Рана загноилась. Нужно вскрывать, чистить и шить заново.
— Демоны!..
— Я все сделаю, мой господин. У меня остались лекарства. Но понадобятся нить и игла, а Салим… Не уверен, что ему стоит это видеть.
Одна из его ладоней прижалась к ране, чтобы туда не попало мыла. Фаиз, прикрыв глаза, понимающе хмыкнул. Значит, не показалось. И о банщике можно было не беспокоиться — другой «сосед» адепта ан Фарайя в первую очередь служил шафи… «Не зря сомневался, — мысленно резюмировал Фаиз. — Третья тень не моя. Господин верен себе». Он откинулся затылком на мраморный бортик купели. С тех пор, как Мурад ан Махшуд взял его на свое попечение, Фаиз бывал дома лишь короткими наездами, и сундук со сменной одеждой да кое-какими его личными вещами давно обосновался в одной из тесных комнатенок западного крыла, где ученик шафи жил во время своего пребывания на Дворцовом холме. Скорее всего, этот сундук прислали сюда — ведь ему как минимум нужно было во что-то переодеться. И швейный набор там тоже был.
— Шелковая нить подойдет? — спросил Фаиз.
— Да, мой господин. Но опий почти весь вышел, а будет больно.
— Неважно. Сколько тебе нужно времени?
— За четверть часа управлюсь, мой господин.
— Хорошо. Закончишь с мытьем, отошли Салима хоть за чем и найди мой сундук, он должен быть где-то здесь. Там есть иглы и нитки…
Осекшись, он скрипнул зубами — мыло все-таки добралось до раны.
— Простите, — прошелестело в густом от горячего пара воздухе над головой. — Надо было прикрыть. Сейчас.
Выпрямившись, Гаяр взял с полки полотенце, обернул его вокруг предплечья господина и осторожно затянул крепким узлом. Руки в густой мыльной пене вновь заскользили по плечам, смывая пот и разминая уставшие мышцы. Фаиз расслабленно улыбнулся. Хорошо… Казалось бы, такая мелочь — корыто с горячей водой после долгой дороги, но как же этого порой не хватает!
— Поднимитесь, мой господин, — услышал он и нехотя встал. В бане было тепло, но покидать купель всё равно не хотелось. Хотя вода в ней, верно, уже черная от грязи, не плюхаться же обратно, уподобляясь свинье? А пока Гаяр закончит, пока смоет мыло, пока очистит купель и наполнит ее заново… Уснешь стоя, сам не заметишь. Да еще нужно заняться раной, вспомнил он и поморщился. Среди псов Теллера однако были неплохие бойцы.
— Опустите голову, мой господин. Как бы вода не попала в уши.
Фаиз, зевнув, исполнил просьбу. По телу, от макушки к щиколоткам, побежали потоки чистой горячей воды. Не поднимая век, он улыбнулся снова. Наконец-то от него больше не разит, как от того верблюда! До чего, все-таки, зловонная живность. Лошадиный пот, ясное дело, тоже не амбра, но… Он зевнул еще раз и открыл глаза. Дождался, когда Гаяр вытрет его насухо, завернулся в широкую простыню и шагнул из купели.
— Ополосни мне ноги, — велел он. — Да иди за нитками. И опий не забудь.
Гаяр, коротко поклонившись, вышел. Фаиз в ожидании его возвращения присел на край неширокого мраморного стола. Услышал из-за двери: «Салим! Господин устал. Приведи двух рабов посвежее, ты знаешь, как он любит» и усмехнулся.
— С двумя ты хватил, — обронил он, не глядя на вернувшегося шарарца. — Мне сейчас одного бы осилить.
— Осталось еще немного молочной росы, мой господин. Она вас взбодрит. В крайнем случае, можно списать на усталость… Салим ушел. Но он скоро вернется, надо поторопиться.
Гаяр опустил на край стола принесенный с собой узелок, развязал и поднес к губам хозяина край узкой склянки.
— Всё равно будет больно, но хоть не так сильно, — сказал он. — А после я дам вам молочной росы.
Фаиз в один глоток прикончил настойку опия, скривился от горечи, но с приступом подкатившей к горлу тошноты все-таки справился.
— Вот, запейте, — поднося следом широкий серебряный кубок, сказал шарарец. — Щербет, он сладкий. Скажете, когда мне начинать.
Фаиз в несколько жадных глотков осушил чашу. Лимон, мята, и много, очень много сахара.
— Давай, — выдохнул он, вновь закрывая глаза. Узел на предплечье ослаб, полотенце соскользнуло на пол. Горящей руки мягко коснулись кончики пальцев.
— Я постараюсь быстрее, — услышал Фаиз. — Потерпите, мой господин…
Когда глава почтового двора Алмары перешагнул порог западных комнат, была уже без малого полночь. Фаиз ан Фарайя пружинисто поднялся ему навстречу с широкой низкой софы, у которой стоял столик с фруктами, сладостями и большим шааширом на две трубки.
— Мой господин! — сказал он, опускаясь на одно колено. Бойцы его двойки, сидящие на полу возле столика, одновременно пали ниц, зарывшись лицами в ковер. Шафи улыбнулся ученику. Теперь Фаиз был похож на себя самого: лицо его, всё еще несколько бледное, уже не было таким землисто-серым, а насквозь пропыленную шерстяную хламиду он сменил на яркий шелк в любимых оттенках черного и солнечно-желтого.
— Ну, довольно, — проговорил ан Махшуд одновременно с тихим хлопком смыкающихся за спиной створок. И миновав несколько ступеней вниз, что вели к небольшой круглой нише в центре залы, опустился на софу. — Сядь. Выспался?
— Почти, — улыбнулся в ответ ан Фарайя. Вернувшись к софе, устроился в россыпи подушек чуть поодаль, распутал перевившиеся шелковые трубки и протянул одну из них учителю: — Мята, анис и зеленое яблоко. Рецепт одного моего знакомого — простовато, но освежает. Мне подумалось, вы захотите попробовать.
Шафи обхватил губами мундштук, втянул в себя ароматный пар и, выждав несколько секунд, кивнул.
— Недурно. Твой знакомый знает толк в сочетании вкусов, и судя по конкретно этому — родился он в Геоне. А если принять в расчет, что здесь нет ни капли дурмана… Сын первого алхимика, я не ошибся?
— Он самый, — рассмеялся Фаиз. — Тоже, кстати говоря, алхимик не из последних, пусть и пошел вразнос.
— Боевой факультет?
— Да, мой господин.
— И отец, насколько я помню, был резко против?
— Вряд ли его мнение с тех пор изменилось, — пожал плечами бывший адепт ан Фарайя. Вдохнул пар, выпустил к полу белую струйку и добавил: — А зря. Боец не боец, но, похоже, Геон обрел нового фантомага — первого со времен достославного мэтра Килгора. Правду сказать, его узкая специализация по сей день меня удивляет, и всё же…
— Драконы? — шафи сощурился. — Да, странный выбор для чародея. Однако куда более странно такое знание нюансов. Ты уже слышал о том, с чьей помощью адептам Геона удалось уйти?
Ан Фарайя, помедлив, качнул головой. Его учитель улыбнулся:
— Морские драконы. Пара. Судя по рассказам очевидцев, ни дать ни взять ожившая легенда — взявшаяся из ниоткуда и исчезнувшая без следа. Они в щепки разнесли отряд морской пограничной стражи, что встретил адептов на выходе из бухты. Твой подопечный, похоже, не так прост, как кажется.
В черных глазах по ту сторону шаашира на краткий миг промелькнуло удовлетворение.
— Вы правы, мой господин. В нем что-то есть. А драконы… — Фаиз негромко хмыкнул. — Полагаю, они куда как реальней, чем мы можем себе представить: диверсия в Даккарае эль Хаарта едва наизнанку не вывернула. Я не успел проверить, но слишком уж много совпадений. И овеществленный фантом он тогда, за гранью, поднял с полпинка.
— Практика?..
— Бьюсь об заклад. Причем далеко не во сне.
— Занятно, — шафи откинулся на подушки и задумчиво прищурил глаза. — Что говорить, древняя кровь иногда выкидывает коленца. Наследие Нортов!
— Разве эль Хаарты их потомки, мой господин?
— Все, кого они привели с собой из-за Алого моря, так или иначе состояли с ними в родстве. Те же эль Моури, к примеру, эль Виаторы или де Лало… Хотя что проку в давно забытом! Мы живем здесь и сейчас. Ты хорошо потрудился, Фаиз: среди наших адептов не нашлось ни одного, зараженного ересью Теллера. Даже сочувствующих и тех нет. Всех уже отправили по домам — дальше их судьбу будут решать отцы. Жаль, конечно, что так получилось с Бар-Шаббой, школ ее уровня больше нигде не найдешь… Ну да на всё воля богов, — шафи, умолкнув, обхватил губами янтарный мундштук, выдохнул длинную дымную струйку и улыбнулся: — Теллер, конечно, рвет и мечет — такой козырь прямо из-под носа ушел! Вслед за адептами Алмары и Геона под шумок ускользнул Лессин, а приказ закрыть границы острова настроил против архимага половину соседей и добрую четверть его собственных граждан. Но он, само собой, не сомневается в необходимости принятых мер — и это нам на руку. Чего нельзя сказать о Геоне.
— Почему, мой господин? Разве Бар-Шаббе есть что ему предъявить? — Фаиз тоже позволил себе улыбнуться: — Ну не морских же драконов!..
Шафи вновь приложил к губам мундштук.
— Никто не признал в них фантомов — адепт эль Хаарт, несомненно, знает толк в овеществлении, да и ночь была почти безлунная, много ли там разглядишь? Однако адепты Геона были единственными из всех, кто не ушел бескровно, — Теллер лишился трех летучих отрядов, полностью состоявших из отборных боевых магов, и этой потери он не забудет. Разумеется, ноту Геону Бар-Шабба выставить не может: во-первых, его адепты были в своем праве, и архимаг изначально не имел полномочий удерживать их в школе насильно, а во-вторых, ушел не только Геон. Той же ночью, примерно в то же самое время за ним последовали Алмара и Лессин — и доказать, кто именно проредил строй гвардии архимага, практически невозможно. Да и не рискнет сейчас Теллер высовываться, он сам понимает, что ему еще повезло: потеряй Геон в свалке хоть одного адепта, ноту бы выкатили самой Бар-Шаббе! Без того по краю ходил — потрепали школяров знатно.
Ан Махшуд, выдохнув облачко пара, из-под полуопущенных век взглянул на ученика, но лицо Фаиза не выражало ничего, кроме почтительного внимания. «Жаль, — про себя вздохнул шафи. — У тебя был шанс, мальчик». Он помолчал, вдыхая горячий ароматный пар со вкусом анисового яблока, и усмехнулся краем губ:
— Как бы то ни было, свидетелей не нашлось. Городской страже Бар-Шаббы достались лишь обугленные скалы да пепел — впрочем, это тебе и без меня известно, не так ли?
Черные брови Фаиза непонимающе шевельнулись.
— Мне? Откуда, мой господин? О чем вы?
Глава почтового двора с сожалением качнул головой.
— О том, увы мне, что старо как мир… Геон остался бы в Бар-Шаббе, не вмешайся ты. Но я не давал тебе такого приказа. Ты рисковал — собой, когда ввязался в свару, к которой не имел отношения. Ради кого? Ради этого фантомага? Или кого-то из его приятелей?
Фаиз застыл.
— Мой господин, — выдохнул он, медленно выпрямляясь, — я вовсе не…
Тот лишь коротко шевельнул плечом.
— Довольно, — велел он. Голос его изменился, и по спине ученика привычно потянуло холодом. — Я слишком хорошо тебя знаю. Только вот ты, похоже, забыл, чему тебя учили — и для чего?..
Мурад ан Махшуд опустил трубку. А в следующее мгновение — Фаиз даже моргнуть не успел — лицо шафи возникло прямо перед его лицом, а пальцы правой руки сомкнулись в стальном захвате на его горле.
— Кем ты себя возомнил, щенок? — услышал он. — С чего ты решил, что тебе всё позволено? Думал, я не узнаю?
— Мой господин… прошу…
— Молчать! — прошипел ан Махшуд, сжимая пальцы. Его левая рука скользнула вниз, и молодой человек судорожно дернулся, когда ладонь учителя коснулась свежего шва на предплечье, под тонкой тканью рукава, а потом сжала его с такой силой, что у Фаиза на миг потемнело в глазах. — Поздно! У тебя была возможность признаться, но ты ее упустил. Ты предал моё доверие! Ты нарушил приказ, ты пытался скрыть это от меня и даже когда понял, что не вышло, всё равно продолжал цепляться за свою ложь, а теперь смеешь молить о пощаде?..
Пальцы на горле сошлись еще теснее, стало трудно дышать. Фаиз стиснул зубы — его, так же как остальных, шафи во время оно обучал сам, сопротивляться не было смысла. Таких бойцов, как Мурад ан Махшуд, Алмара знала немного, и пусть он не был магом, даже отсутствие амулета его ученику сейчас не помогло бы — а амулет был на месте.
— Ты забыл, кто сделал тебя тем, что ты есть? Кто дал тебе всё, что ты сейчас имеешь? Или тебе этого показалось мало?.. — в голосе шафи звучало ледяное презрение, а пальцы левой руки, сжимающие предплечье ученика, с каждой фразой все глубже вдавливались в свежую рану, причиняя невыносимую боль. — Где бы ты был, если б не я? Кем бы ты был? И после всего, что я для тебя сделал, ты счел себя вправе распоряжаться собой, как тебе заблагорассудится?.. Ты хоть представляешь, сколько сил в тебя было вложено? Сколько стоит твоя голова? И разве я требовал невозможного? Я лишь просил тебя помнить о долге и беречь себя — но нет! Ты решил, что это не важно — в отличие от жизни такого же бесполезного щенка, как ты сам!
Стальной захват сомкнулся на пределе, и Фаиз, кусая побелевшие губы, непроизвольно выгнулся дугой. Лицо учителя начало расплываться в глазах.
— И после этого ты рассчитывал на снисхождение? — долетело до него словно издалека. — Надеялся слиться с Тенью? Ты?.. Неспособный держать на привязи собственный огонь?..
Шафи разжал пальцы, и Фаиз упал на подушки, жадно хватая ртом воздух. Он сумел удержаться на грани сознания, но это обошлось ему дорого — горло саднило от безмолвного крика, которому не дали воли, а пульсирующая боль в предплечье волна за волной расходилась по всему телу. С трудом перевернувшись набок, чтобы ничто не касалось раны, Фаиз приоткрыл слезящиеся глаза. И всё еще почти ничего не видя, услышал тихий шорох парчи и холодный бесстрастный голос:
— Переночуешь здесь. Утром я пришлю лекаря, он осмотрит твое плечо… До полудня ты должен покинуть Дворцовый холм, до вечера — границы Тигриша. Я не желаю тебя здесь видеть. Возвращайся домой. А если кто-нибудь из твоих братьев по крови вздумает ночью пичкать тебя дурманом, чтобы унять боль, — на рассвете он лишится головы.
Он умолк. Прозвучали по гулкому мрамору неторопливые шаги, раскрылись и вновь сомкнулись двери западных комнат — Мурад ан Махшуд ушел. Его ученик, тяжело дыша, скорчился на софе. «Ты предал мое доверие»… По телу его прошла крупная дрожь. Это неправда. Он никого не предавал, и жизни его ничто не грозило, всего лишь пустячная царапина — неужели из-за нее его вышвырнут на улицу как ненужную вещь? Нет! Так просто не может быть!
— Мой господин, — прошелестело над головой тихое, словно дуновение ветра. — Рана открылась.
Да демон с ней, с раной, подумал Фаиз, зарываясь лицом в подушки. Моя жизнь летит в пекло — вся, а ведь я был уже так близок… Он почувствовал, как плеча коснулись чьи-то пальцы, и, вскинувшись, прошипел:
— Уйди!
— Вам плохо, мой господин, — не поднимая глаз, спокойно сказал Гаяр. — И опий кончился, а роса тут не поможет. Но я найду что-нибудь. До рассвета еще есть время.
Фаиз ан Фарайя, собравшись с силами, приподнялся на локте.
— Вон! — прошипел он, мазнув взглядом по двум склоненным черноволосым макушкам. — Вон! Оба! И если кто-нибудь из вас посмеет войти сюда до восхода солнца, пускай пеняет на себя!..
Молодые люди молча поднялись с колен. Дождавшись, когда последний из них исчезнет под тенью занавесей, что вели во внутренний дворик, Фаиз упал обратно на подушки и закрыл глаза.
До самого утра, скрипя зубами от боли, он пролежал на софе без сна. А утром, после обещанного визита лекаря, уехал, оставив в западных комнатах шелковый халат с засохшим бурым пятном на рукаве. Сундук со своими вещами он тоже не взял.
Мурад ан Махшуд, стоя у забранного косой деревянной решеткой окна, провожал взглядом спины трех всадников. Они выезжали через западные ворота — почти одинаковые, издалека похожие как близнецы. Лишь тот, чей конь шел чуть впереди, держался в седле прямей остальных. В такой же, как у прислужников, грубой шерстяной хламиде он уже ничем не напоминал вчерашний вихрь черного и желтого шелка, скользнувшего к ногам шафи со словами «Мой господин!» Черно-желтая пама, смертельно опасная змея, беззащитная перед солнечным светом…
Всадники исчезли за воротами, и лицо главы почтового двора сделалось сумрачным. Адепт ан Фарайя был у него на особом счету, и гнать его от себя ан Махшуд не хотел, пускай ему все же пришлось это сделать, — Фаиз был лучшим его учеником, в преданности его тоже сомневаться не приходилось, но шафи по своему опыту знал, что всё начинается с малого. Сейчас он подставился под удар сам, завтра потянет за собой кого-то еще… И ладно бы он решился на это, выполняя приказ! Мурад ан Махшуд сдвинул брови. Свободомыслие он выбивал из своих учеников первым делом, зная, что ничего хорошего от этого ждать не стоит. Его слово было для каждого из них превыше всего, как для него самого — воля его господина. И уж от кого-кого, а от Фаиза шафи такой дерзости не ожидал. Конечно, мальчик еще слишком молод и горяч, но ан Махшуд полагал, что давно искоренил в нем последний росток неповиновения. Он был уверен — да так оно и было — что ученик покорен ему во всем. И тут это! «Кровь, — думал шафи, возвращаясь к столу. Рассеянно провел рукой по связке перьев, бросил взгляд на гору свитков и отвернулся. — Да, кровь всегда сильнее… Голос пустыни так просто не заглушить». Мурад ан Махшуд невесело усмехнулся. «Братьев по крови» он вчера помянул не на пустом месте: Салим с Гаяром были шарарцы, и Фаиз тоже — пусть только наполовину.
У Анзора ан Фарайя, одного из командующих непобедимой армии Селима Тринадцатого, не ладилось с наследниками мужского пола. Пять жен, множество наложниц — и всего два сына, не отличавшихся жизненной силой. Дочери у Анзора рождались всем на зависть, а вот сыновья, увы, обычно не доживали и до двух лет. Поэтому когда новая наложница, очередной трофей эмуке ан Фарайя, доставшийся ему в стычке алмарской конницы с одним из воинственных шарарских кланов, оказалась на сносях, Анзор привычно воззвал к Четырем, моля о сыне. Боги откликнулись на зов. Родился мальчик. Крепкий, здоровый, не чета своим старшим братьям — и разочаровавший отца еще до своего появления на свет. Третий и последний сын Анзора ан Фарайя оказался магом. Будь это девочка, от нее бы сразу избавились, но мальчик?.. Как ни претило эмуке ан Фарайя сознание того, что его плоть и кровь отмечена проклятым даром, от решительных мер он все-таки воздержался. Старшие сыновья росли хилыми, любой сквозняк мог надолго уложить их в постель, и до возраста зрелости оба могли попросту не дотянуть, а горячей шарарской крови всё было нипочем. Что ж, если так угодно богам… Лучше наследник-маг, чем вообще никакого наследника, решил Анзор. Мальчика нарекли Фаизом, вписали его имя в семейную книгу — и отослали в одну из Башен Силы, где такие как он под присмотром воспитателей дожидались возможности вернуться домой. Фаиз провел там двенадцать лет. Мать его, не имевшая дара, умерла в родах, проклиная свое дитя и того, кто подарил его ей, а отец ни разу за все эти годы не навестил его: старшие братья успешно дожили до совершеннолетия, и младший уже никому не был нужен. Когда по прошествии двенадцати лет Анзору ан Фарайя сообщили, что его сын готов покинуть Башню, он с трудом вспомнил его имя. И озадачился, в полной растерянности, не представляя, куда теперь его деть. Мага в собственном доме Анзор иметь не хотел. Его старший сын только-только женился, в молодой семье ждали первенца — разумеется, надеясь на мальчика, — и держать рядом с собой чародея, которому всё равно время от времени придется снимать амулет, было слишком рискованно. А убивать — поздно. Маги, что бы там о них ни думал сам эмуке ан Фарайя, были ценным ресурсом, и за попытку лишить государство оного следовало суровое наказание. Скрепя сердце, Анзор покорился судьбе. Он велел выстроить на задворках поместья отдельный небольшой дом со службами, купил пятерку рабов для обеспечения необходимых нужд сына — и сразу по возвращении домой Фаиз ан Фарайя попал из одной темницы в другую. Здесь не было воспитателей, но покидать границы его нового обиталища мальчику было строго запрещено: кроме рабов он неделями никого не видел, собственной семьи всё так же не знал и жил как волчонок, постепенно дичая, почти год всеми забытый, — до того дня, когда в поместье ан Фарайя не явился нежданный гость в лице шафи ан Махшуда. Глава почтового двора желал увидеть Фаиза. Зачем, Анзор не знал да не стал и спрашивать — терзаясь дурными предчувствиями, он отвел шафи к сыну и весь следующий час провел как на иголках, однако дело разрешилось самым великолепным образом. Мурад ан Махшуд пожелал взять Фаиза в ученики. Это была великая честь — и, что говорить, большое облегчение для всех ан Фарайя… Эмуке согласился без промедления, упал в ноги шафи, от всего сердца благодаря за щедрость, и наконец-то вздохнул свободно, когда его младший сын в тот же вечер покинул дом. Все остались довольны сделкой, включая Фаиза, пусть его тогда не особо и спрашивали. Шафи привез его в Тигриш, поселил в отдельных покоях на Дворцовом холме, вместе с другими своими учениками, и жизнь младшего ан Фарайя круто переменилась. Она была нелегкой и далеко не всегда приятной — учителем ан Махшуд был суровым и строго спрашивал с воспитанников за малейшую провинность, однако ни разу с тех пор, как Фаиз покинул отчий дом, ему не приходило в голову туда вернуться. В покоях шафи, под его неусыпным надзором, Фаиз прожил два года. Потом ан Махшуд отправил его в Каф-Хаттафи, сокрытый город, а когда ученику исполнилось семнадцать, вернул ко двору. Еще год спустя Фаиз ан Фарайя, уже агент почтового двора Алмары, стал адептом высшей школы Бар-Шаббы. Железному шафи ни дня не пришлось жалеть о своем выборе.
До вчерашнего вечера.
Мурад ан Махшуд поморщился. Отойдя от стола, растянулся на жесткой лежанке, щелкнул пальцами — молчаливый шарарец в черном поднес ему узорчатую пиалу — и прикрыл глаза. Шарар! Все его телохранители были оттуда родом, и еще ни один не разочаровал своего господина: стремительные как гюрза, сильные как львы, при всем при этом они отличались истинно собачьей преданностью. Может, уму их не хватало гибкости, но что с того? Гвардии ум ни к чему. А вот ученикам… Мурад ан Махшуд сделал глоток обжигающего желтого чая. От учеников своих он ждал иного. Он понимал, что не вечен. Когда ему сравнялось сорок, он озаботился поиском преемника, и Фаиз, единственный из всех, вселил в шафи уверенность, что он наконец-то нашел искомое. Острый, расчетливый ум, твердая рука, неколебимая преданность — и в довесок дар, которого сам ан Махшуд был лишен! Это ли не подарок богов?.. Конечно, Фаиз был полукровкой. Но тем и ценен. С обеих сторон он взял только лучшее — так думал шафи, наблюдая за тем, как взрослеет и мужает его ученик, и год от года укрепляясь в мысли, что выбор он сделал правильный… И оттого еще большим ударом для него стало открытие, что сам Фаиз отнюдь не жаждет пойти по его стопам. Он преклонялся перед учителем, был ему верен — но манил его не почтовый двор, а Песчаный замок. Сокрытое в песках сердце ордена Длинной тени, место, куда уходят, чтобы уже никогда вернуться, — лишь оно было ему желанно, и железному шафи не под силу было что-либо изменить. Даже то, что орден испокон веков служил Алмаре, увы, ничего не значило: хозяин Песчаного замка мог взять любого юношу, которого Тень сочтет достойным, будь то хоть наследный принц, — и никто не посмел бы ему возразить. Убийцы ордена не знали себе равных. Они существовали по обе стороны этого мира, между сном и явью, между живыми и мертвыми, и бросить им вызов рискнул бы лишь сумасшедший, которому нечего терять. Кому из живущих под силу тягаться с Тенью?..
Но всё равно — а может, как раз поэтому — Песчаный замок столетие за столетием будоражил молодые сердца. Сам ан Махшуд в юности был зачарован этой, как он сейчас понимал, наивно-романтической грезой, ничего общего не имевшей с реальностью, и во время оно был к ней куда ближе, чем теперь его ученик, однако он всё же успел опомниться вовремя. Он прошел первое посвящение — так же, как два года назад его прошел и Фаиз, и лишь в последний момент понял, что это не его путь. Он отступил, благо, ему позволили, но за это пришлось платить. И платил Мурад ан Махшуд по сей день: теми, кого сам же взращивал под своим крылом, лучшими из лучших — такими, как Фаиз.
Однако Тень принимала лишь истинный дар. Ей мог служить только тот, кто не желал ничего иного, против воли в Песчаный замок не волокли никого. И шафи, смирившись со своим поражением, тем не менее не торопился отчаиваться. Мальчик еще молод, сказал себе ан Махшуд. Он толком не видел жизни, такие Тени всё равно не нужны, — а увидев, вполне вероятно, уже не захочет от этой жизни отречься. Жаль, что Фаизу не интересны женщины, семья и дети держат лучше многих оков, а уж у шафи хватило бы власти обеспечить преемнику хоть принцессу, прийдись та Фаизу по сердцу. Но нет так нет. Не сердцем единым — в конце концов, его самого остановило другое… Так что ставить на ученике крест Мурад ан Махшуд повременил. В Фаиза и впрямь вложено было немало. И в любом случае, прежде чем ему позволят уйти, он обязан отдать свой долг. Он и сам это знает.
«Но даже зная, всё равно пошел на риск, — думал глава почтового двора, мерно прихлебывая из пиалы. — Что это? Внезапный порыв, который больше не повторится? Самонадеянность на грани глупости? Или кое-что посерьезнее?..» Брови шафи нахмурились беспокойно, тревожно. Он действительно знал своего ученика лучше чем кто-либо, и для него было очевидно, что им двигало, — там, на скалистом берегу Бар-Шаббы. Фаиз прикрыл собой кого-то, кого не готов был терять. И будь это кто-нибудь из алмарских адептов, шафи бы только порадовался, однако нет. Это был Геон. Что в корне меняло дело. Качнув головой, Мурад ан Махшуд перевел тяжелый взгляд на окно. Так или иначе, в конце концов решил он, торопиться не стоит. Фаиз всегда был слишком цельной натурой, чтобы по одному велению сердца пустить прахом всё, к чему так стремился многие годы. Вспомнить хоть то, как он прогнал своего верного пса, попытавшегося облегчить его муки («Шарар, Шарар!..» — про себя усмехнулся шафи) — что-то ведь это значило? Нет, нет, торопиться нельзя. Нужно дать мальчику время как следует поразмыслить над тем, что он сделал. А потом посмотреть — стоит ли ему верить, и есть ли смысл рассчитывать на него в будущем. Человеческий язык может солгать, подумал шафи, но память… Память — нет.