В юности Владимир Иванович занимался боксом и даже стал в этом виде спорта кандидатом в мастера. Званием своим он гордился и, стараясь ему соответствовать, поддерживал спортивную форму. Время от времени, когда было настроение, устраивались даже публичные поединки с кем-нибудь из коллег по бизнесу или из ближайшего окружения, чаще из охраны. Для этого на поляне среди сосен, неподалеку от кинотеатра "Октябрь", натягивались канаты боксерского ринга, седой снимал пиджак и галстук и надевал черную судейскую бабочку, собиралась веселая, возбужденная публика: гости и домочадцы, и - начиналось...
Обычно поединок случался неожиданно, без объявления, ночью, после особенно насыщенного дня, когда Печенкину удавалось сделать что-то особенно важное или, наоборот, не удавалось. Вот и в день торжественного открытия храма, вернувшись поздно домой, вместо того чтобы пойти, по обыкновению, в кино, Владимир Иванович приказал натягивать канаты.
Илья не знал про эту отцовскую забаву, точнее, знал - по письмам матери, но забыл и, идя к дому, с удивлением смотрел на ярко освещенный квадрат, где метались два добровольных гладиатора и бесновались окружившие ринг зрители.
Илья узнал сначала рыжего охранника, потом отца и, поколебавшись, направился к ним.
Это был странный бой. Печенкин был боксером, а рыжий - борцом-самбистом, и экипированы они были соответственно: Владимир Иванович - в трусах и старой, как видно, мемориальной майке с каким-то линялым спортивным знаком на груди, его противник - в подпоясанной крепкой самбистской куртке.
Это был странный бой: Печенкин бил, стараясь свалить, рыжий хватал, пытаясь заломать. Судил седой. Большинство болело за хозяина:
- Давайте, Владимир Иванович!
- Бейте, Владимир Иванович!
- Эх, Владимир Иванович!
Кричали громко, то искренне радуясь, то неподдельно сокрушаясь.
- Молодец, рыжий! Дави боксера! - заорал Илья, подходя к месту боя.
Стоящие впереди болельщики удивленно оглянулись, увидели Илью, стали смущенно здороваться, называя его по имени-отчеству и пропуская вперед.
И боксер, и самбист сражались не шуточно и уже порядком устали - первому никак не удавалось ударить, второму свалить.
- Дави, рыжий, дави капиталиста! - закричал Илья.
Владимир Иванович услышал, коротко взглянул туда, но тут же почувствовал на своей шее цепкую пятерню самбиста.
- Вали, рыжий, вали! - завизжал Илья.
Рыжий и впрямь валил Печенкина, и голос Ильи в этот момент был единственным, остальные молчали.
Владимира Ивановича спасло то, что его шея и ладонь рыжего были мокрыми от пота, он не вывернулся, а выскользнул. Растерявшись, рыжий на мгновение раскрылся и тут же получил точный и сильный удар в челюсть. Его мгновенно ослабшие колени подогнулись, взгляд рассредоточился. Дело было сделано, но Печенкин сгоряча ткнул противника в лоб, и тот опрокинулся на спину.
Все закричали, празднуя победу, и только Илья резко повернулся и стал смотреть в противоположную сторону.
Печенкин победно кружил по рингу и выкрикивал:
- Самбо! Тьфу ваше самбо! И каратэ тоже тьфу! И кун-фу и фу-сю и го-мо-жо - прямо в жо... тьфу! И все ваши черные пояса против майки мастера спорта СССР - тьфу!
Владимир Иванович преувеличил свое спортивное звание, но никто, разумеется, не стал его поправлять.
Держа за руки победителя и побежденного, седой торжественно объявил:
- Победил мастер спорта СССР Владимир Печенкин, Придонск, "Трудовые резервы", - и вскинул руку Печенкина вверх.
Зрители закричали, засвистели, зааплодировали, и тут же зазвучал советский гимн - это тоже была традиция.
Илья продолжал стоять ко всем спиной, и в глазах его почему-то стояли слезы.
- Эй ты, коммуняка, иди сюда! - весело и грозно проорал Печенкин.
Илья не двинулся.
- Слышь, что ль! - требовал улыбающийся Владимир Иванович, перекрикивая гремящий на всю катушку гимн СССР.
- Вас папа зовет, Илья Владимирович, - трогая за локоть, услужливо подсказали стоящие рядом.
Илья повернулся. Он широко, белозубо улыбался, но с места не двинулся.
- Иди-иди, не бойся, звезду на груди вырезать не стану, - подбодрил отец. - Звездану один раз и все!
- Я не боюсь, - Илья хотел, видимо, сказать громко, но почему-то получилось тихо, и направился к рингу.
Вокруг смеялись - осторожно и немного нервно. Илья подлез под канаты и остановился напротив отца. Владимир Иванович подскочил, широко размахнулся, и Илья испуганно зажмурился. Печенкин не ударил, он и не собирался бить, а сердито закричал:
- Никогда не делай этого! Не закрывай глаза перед ударом! Это первое правило! Знаешь, как я от этого избавился? Мячик теннисный привязываешь за бечевку и стоишь. Он качается, а ты уклоняешься. Но глаза не закрываешь. Понял?
Илья кивнул.
Печенкин захохотал:
- А теперь учись удар держать! Но тут никакой теории, только в бою, только в бою! Ну-ка! Нилыч, надень на него перчатки.
Пока седой, глядя насмешливо, всовывал в перчатки слабые, безвольные руки Ильи, Печенкин вновь, как после победы, заходил кругами по рингу и закричал, обращаясь к публике, куражась:
- Матч века! Отец-капиталист против сына-коммуниста! Бой без правил и до победного конца!
Он повернулся к Илье и вдруг замолчал и замер. За спиной сына стояла Галина Васильевна - в длинном до земли зеленом халате, с влажной повязкой на лбу.
- Ты что здесь устроил, Володя? - спросила она тихо и укоризненно.
Печенкин смущенно улыбнулся и пожал плечами.
Тем же своим спокойным обезволивающим взглядом Галина Васильевна обвела стоящих вокруг людей, и они стали бесшумно расходиться.
- Нилыч! - закричал Печенкин в спину уходящему седому. - Будь другом, сгоняй на вокзал, купи семечек, а то в кино еще охота сходить.
- Ты что здесь устроил, Володя? - повторила свой вопрос Галина Васильевна.
Она ждала ответа на свой дважды произнесенный вопрос, но Печенкин решил, видимо, на него не отвечать. Он перестал вдруг замечать жену, как будто ее здесь не было, хотя Галина Васильевна стояла за спиной сына.
- Ну и что? - грозно и насмешливо обратился Печенкин к Илье. - Да здравствует, ну и что? Я ж тебе говорил: нет тут ни коммунистов, ни демократов! Говорил? Говорил! Мы не белые, мы не красные, мы - придонские! Хотел людям праздник испортить? Да они не поняли ничего! Подумали, пьяный омоновец с ума сошел! - Печенкин хохотнул, довольный неожиданной придумкой. Никто ничего не понял! Или думаешь, в газетах напишут? Не напишут! Или по телевизору покажут? Не покажут! Это я тебе гарантирую. Никто ничего не узнает, понятно? А вот, что ты засранец - узнают все...
- Володя! - остановила мужа Галина Васильевна. Она не любила грубых слов. Такие слова коробили ее слух, ранили в самое сердце.
- Что - Володя?! - заорал Печенкин. - Знаешь, что он сегодня сделал?
- Что бы он ни сделал, ты не можешь произносить такие слова в его адрес. Тем более в моем присутствии, - настаивала Галина Васильевна.
- Он мне в душу плюнул! У меня такой день! Сколько я дерьма за этот храм съел, сколько сил потратил, денег, а он?! - орал Печенкин, и на его шее веревками вздувались жилы. - Заср-р-ранец!
- Володя! - решительно оборвала его жена.
Печенкин замолчал и неожиданно засмеялся, сверкая глазами.
- Коммунист? Ну, вот и живи как коммунист! - Он вновь обращался к сыну. Тебе дед сухарей насушил - вот и грызи! И никакой больше охраны - коммунистов не воруют...
- Володя...
- Хочешь - сама охраняй! И жить он в моем доме больше не будет! Все!
- Володя, успокойся, - попросила Галина Васильевна.
- А я спокоен! - заорал Владимир Иванович. - Спокоен! Потому что это мой дом и все здесь мое. А твой вон кинотеатр "Октябрь"... Ни копейки денег ему! Днем пусть работает, а вечером учится! В школе рабочей молодежи, как я учился. В Швейцарии не научили, там научат! Быстро научат! Обязательно научат! Все! Новая жизнь! Нью лайф!
Печенкин перемахнул через канаты и прокричал вдаль:
- Нилыч! У молодой не бери, у нее недожаренные!