Отец широко улыбнулся, протянул руку и предложил:
- Ну, мир, труд, май?..
Сын помедлил, но протянул в ответ свою ладонь.
- Давно бы так, - удовлетворенно прокомментировала процесс примирения мать.
Дело происходило в зрительном зале кинотеатра "Октябрь" - перед началом сеанса. Примирившись, семейство Печенкиных уселось в последнем ряду: удовлетворенный Владимир Иванович - посредине, умиротворенная Галина Васильевна - справа, и слева - никак не выражающий своих чувств Илья. Свет в зале погас, за-звучала индийская музыка - фильм назывался "Бродяга". Печенкин нетерпеливо потер ладони, заерзал в фанерном кресле, завертел головой.
- Ты еще не видел? - обратился он к сыну.
- Я слышал, - ответил Илья мрачновато и, подумав, прибавил: - Раз сто...
Печенкин поднял указательный палец и проговорил важно и назидательно:
- Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
- Иногда наш папа говорит дельные вещи, - иронично прокомментировала Галина Васильевна.
Сюжет развивался стремительно, Илья, кажется, увлекся. Владимир Иванович покосился на него и осторожно и незаметно опустил свою ладонь на колено жены.
Галина Васильевна терпеливо вздохнула и чуть погодя обратилась к мужу с той замечательной интонацией одновременной мягкости и твердости, с какой, по мере необходимости, все жены обращаются к своим мужьям, удивительным образом превращая невозможное в неизбежное:
- Володя...
Печенкин хорошо знал эту интонацию и, нахмурившись, спешно остановил жену:
- Опять? Я сказал тебе: Нилыча в обиду не дам!
Фонограмма стерлась, Наиль брал громкостью, и можно было разговаривать почти в полный голос.
- Нилыч... - продолжил Печенкин, и в этот момент входная дверь приоткрылась и вместе с полосой желтого света в темноту зала протиснулся седой.
- О, Нилыч! - ненатурально обрадовался Печенкин. - Иди к нам!
Седой помедлил, привыкая к темноте, и, сильно, чуть не в пояс, склонившись, направился к Печенкиным.
- Ты билет купил? - шутливо спросил его Владимир Иванович.
- У меня сезонка, - в тон ответил седой и сел рядом с Ильей.
- Здравствуйте, Илья Владимирович, - прошептал он громким шепотом, но Илья не ответил.
- Володя... - вновь заговорила тем же самым тоном Галина Васильевна, что было для Печенкина неожиданностью. Он зыркнул в сторону седого, ткнулся взглядом в глаза жены и сообщил очень важное и очень радостное известие:
- Мизери приезжает!
- Кто? Что? - не поняла Галина Васильевна.
- Мизери к нам в Придонск приезжает! - повторил Печенкин громко и отчетливо.
- Мизери? - задумалась Галина Васильевна.
- Мизери! - азартно повторил Владимир Иванович. - В Придонске будет бум! Где он появляется, там - бум! Или крах... Он, между прочим, Индонезию кинул. Это все знают, просто никто не говорит.
- А к нам зачем? - вяло поинтересовалась Галина Васильевна.
- Зачем-зачем? Уху хлебать! - раздраженно бросил Печенкин.
- В самом деле? - поверила Галина Васильевна.
От досады Владимир Иванович хлопнул одной ладонью по колену себя, а другой, тоже по колену, жену.
- Джордж Мизери? - удивилась Галина Васильевна. Она, конечно, знала, слышала об этом знаменитом американском миллиардере, финансисте и филантропе, но, озабоченная своими планами, вспомнила не сразу.
- Джордж Мизери? - повторил Печенкин, передразнивая жену. - Вспомнила наконец... Ты как мои архаровцы: давай, говорят, в Тихой заводи его примем, ухой накормим с дымком... Француза, на хрен, чуть не уморили...
Галина Васильевна страдальчески поморщилась:
- Володя, не ругайся...
- Я не ругаюсь, - продолжал горячиться Печенкин.
- Где? - неожиданно спросила Галина Васильевна.
- Что - где? - не понял Владимир Иванович.
- Где вы его будете принимать?
- В "Парижских тайнах".
- Ты его уже открыл?
Печенкин внимательно посмотрел на жену:
- Галь, ты чего? Уже год как я его открыл!
Галина Васильевна виновато улыбнулась:
- Извини, я спутала с "Арабскими ночами".
"Парижские тайны" и "Арабские ночи" были лучшими ресторанами Придонска, и оба они принадлежали, разумеется, Печенкину.
- Ха! - засмеялся Владимир Иванович. - Мизери я буду принимать в "Арабских ночах"... Ну, ты, Галь, даешь!
Галина Васильевна вздохнула и вновь заговорила с той же самой интонацией, не оставляющей мужу никаких надежд:
- Володя...
- Смотри, смотри! - перебил ее Печенкин, указывая пальцем на экран. - Но ты не склеишь зеркало чести своей жены, глупец!
- Но ты не склеишь зеркало чести своей жены, глупец, - повторил за Печенкиным индус с экрана.
Владимир Иванович удовлетворенно засмеялся.
Это восклицание и смех Печенкина остановили не только Галину Васильевну, но и седого. Неловко вывернувшись, почти съехав со своего сиденья, он обращался к Илье - монотонно и виновато:
- Раньше, конечно, честности больше было. Партбилет, как говориться, обязывал. Ты не представляешь, как им дорожили, партбилетом... У нас в управлении у одного собака съела партбилет, так он сперва собаку, а потом себя... А сейчас... Партбилетов нет и честности нет...
Тут седому пришлось замолчать, потому что в этот момент Владимир Иванович высказался насчет зеркала чести своей жены, а индус на экране, как попка, за ним повторил. Печенкин весело и озорно подмигнул седому, повернулся к жене и, приложив ладони к ее уху, азартно что-то зашептал.
Седой протяженно вздохнул, покосился на Илью и продолжил свой монолог:
- Конечно, раньше мы не знали, что такое эти доллары. Я их и в руках-то не держал. Я, конечно, теперь, богаче, чем тогда был... Да что оно, это богатство? Уверенность была зато! Уверенность в завтрашнем дне - это дороже всяких денег.
Илья оторвался от экрана и, впервые взглянув на седого, спросил:
- А как же понос?
- Понос - что понос? Таблетки для этого дела есть. - Седой был искренен и серьезен.
Печенкин опустил руки и смотрел вопросительно на жену. Галина Васильевна тоже смотрела на него вопросительно, она ничего не поняла из того, что он нашептал ей на ухо.
- Мизери тоже в "Трех сомах" учился! - уже ни-сколько не заботясь о том, слышит Илья или нет, во весь голос повторил конфиденциальную информацию Владимир Иванович. Галина Васильевна смотрела по-прежнему вопросительно - до нее сегодня плохо доходило.
Илья, возможно, и не слышал отца, потому что слушал седого. Тот подумал и привел еще один довод, может быть, последний в пользу прежней жизни.
- Раньше космонавты были как космонавты. Гагарин! Титов! Терешкова! А сейчас... Болтаются там, как эти...
Следующие несколько минут все четверо молча смотрели на экран, то ли увлекшись фильмом, то ли отдыхая от приватных бесед.
Галина Васильевна вздохнула в третий раз и сказала с той самой интонацией то, что хотела, что должна была сказать.
- Володя, ты должен оформить наследство.
Стало вдруг тихо, очень тихо, потому что в фильме пропал звук.
- Звук, сапожники! - крикнул Печенкин зычно и радостно и объяснил жене: В этом месте всегда так.
Звук снова появился.
- Володя... - вновь начала Галина Васильевна.
- Я умирать не собираюсь, - бросил в ее сторону Печенкин.
- Никто не собирается.
- Никто и не умирает.
- Все умирают.
Печенкин молчал. Галина Васильевна терпеливо ждала. Но вместо ответа он вытащил из кармана горсть семечек, стал грызть их и сплевывать шелуху на пол.
- У тебя один сын и больше уже не будет.
Это был убедительный довод.
- Москва - третий Рим и четвертому не бывать? - это был достойный ответ. Владимир Иванович самодовольно засмеялся.
- Скажи прямо, сынок, почему ты меня так ненавидишь? - седой смотрел на Илью и ждал ответа.
- Потому что вы предатель, - ответил Илья.
- Потише, пожалуйста, товарищи! Кино мешаете смотреть, - явно играя, оборвал их Печенкин и вперился взглядом в экран, не желая ничего другого ни видеть, ни слышать, ни знать.