— Ты росла среди монахов? — выражение его лица было комичным. — Всё это время?
— Всё это время?
— И как долго? — уточнил он. — Сколько времени ты провела с ними?
— С детства, — ответила я честно. — С тех пор, как мне исполнилось девять.
— А сколько тебе сейчас?
Я вздёрнула подбородок. В его голосе было что-то такое, что мне не понравилось. Там был намёк на то, что я всё ещё ребёнок.
— Достаточно взрослая, чтобы знать, что мужчина никогда не должен задавать женщине этот вопрос.
— Моложе двадцати, я полагаю, — продолжал он, как будто я ничего не говорила.
Я повернулась к нему и приподняла одну бровь, подражая его почти неизменному выражению.
— И ты уже знаешь, что я старше девяти. Каково твоё лучшее предположение?
— Семнадцать.
Я проглотила разочарование от его идеального ответа.
— Полагаю, твоя догадка достаточно близка, — сказала я ему.
Его ответная улыбка сказала мне, что он верит в свою победу. Что, я полагаю, он и делал.
— А сколько тебе лет?
— Нет, ты должна догадаться. Это правила игры.
Мой взгляд скользнул по нему, заметив, как он прищурился, и как растянулась на его лице улыбка. Я объясняла загар на его гладкой коже, временем на солнце. У него была густая шевелюра и все зубы, грубая щетина на подбородке. В нём чувствовалась какая-то усталость от мира, но в то же время молодость, жизнерадостность и игривость, которые я старалась не замечать.
Он напоминал мне кого-то, и от этого сходства у меня болезненно сжималось горло, потому что этого не могло быть. Они не были одним и тем же человеком. Этого не может быть. Мальчик, которого я себе представляла, сейчас правит королевством. А Аррик был вне закона. Но эти голубые глаза были точной копией призрака моего прошлого, призрака, который должен был стать основой моего будущего.
Наконец я взглянула на его руки. Они обхватывали кожаные поводья, длинные и крепкие. Молодые руки. На них не было ни морщин времени, ни шрамов от многих сражений, хотя они были обветренными и мозолистыми, что свидетельствовало о тяжёлой жизни.
— Двадцать три, — предположила я.
Он кивнул.
— Близко. Двадцать.
— Двадцать!
Он рассмеялся.
— Разве я выгляжу старше?
— Гораздо, — заверила я его.
Его возраст… Три года отделяли меня от мальчика-принца. Теперь между мной и Арриком такое же расстояние. Но это было невозможно. Простое совпадение. Магия из Кровавого Леса. Я проглотила свои подозрения, скрывая свою реакцию за поддразниванием.
— Я бы предположила, что пятьдесят зим, если бы не боялась оскорбить твоё самолюбие.
— Теперь ты просто жестока.
Я улыбнулась, потому что он был прав.
Мы ехали в приятном молчании несколько минут, прежде чем он сказал:
— Восемь лет ты жила без лошадей, и всё же ты, очевидно, хорошо управляешься с этой. Ты часто ездила верхом раньше?
— Перед монастырём. Да, у нас были лошади. Раньше это было моим любимым занятием.
— Что ж, ты произвела на меня впечатление своим мастерством, незнакомка. Я хвалю тебя за то, что ты осталась с нами, хотя и знаю, что тебе больно.
— Вы сопровождаете меня, Командор. Другого выхода нет.
Я услышала улыбку в его голосе, хотя и продолжала смотреть прямо перед собой.
— Я никогда не слышал, чтобы монахи принимали сирот. Это обычай в Хеприне?
Я прикусила губу, понимая, что сказала слишком много. Монахи не принимали детей, особенно девочек, если они не были посвящены в орден. Чего я явно не делала.
— Нет, это не обычай. Я была особым случаем. Верховный жрец знал мою семью. Он согласился вырастить меня из чувства долга перед ними. — И державой. Но я знала, что лучше не говорить эту частицу правды вслух.
— И ты была единственной женщиной среди них?
— Единственной, — я перевела взгляд на него. — И единственным человеком, которому позволено говорить вслух. Храм Вечного Света — это безмолвный орден.
Его рот открывался и закрывался, пока он пытался что-то сказать.
— Совершенно безмолвный?
— Совершенно, — засмеялась я. — Ваша повстанческая армия — это самое большое количество голосов, которые я слышала за долгое время. Больше, чем боль в спине, меня беспокоит боль в голове от их постоянной болтовни.
Он покачал головой.
— Восемь лет молчания. Я даже представить себе не могу.
— По правде говоря, я думаю, что братья начали считать меня полезной. Пока они оставались верны своим клятвам, они заставляли меня торговаться с торговцами с рынка и женщинами, которые делали их одежду. Я могла общаться с ними способами, которые иначе были бы для них невозможны. Я не уверена, что они будут делать теперь, когда у них нет бродячей сиротки, чтобы высказать своё очень скромное мнение.
Я наслаждалась его тихим смешком. Но когда он снова заговорил, то был так же серьёзен, как и прежде.
— Ты, очевидно, была очень ценна для них, если они позволили тебе оставаться с ними так долго. Они протестовали, когда ты решила уехать? — он прищурился, глядя на меня. — А может, они не знали? Ещё один беглец присоединился к моим рядам? Есть ли цена за твою голову, которую полагается заплатить огурцами и помидорами?