----------------------------------------------------------------------
1 Башевис-Зингер И. Гаснущие огни. - Иерусалим, 1990. - С. 13.
2 Singer I.B. Zlateh the Goat and Other Stories. N.Y. 1966.
3 Singer, Isaac Bashevis On Literature and Life. Arizona, 1979, p.10.
4 Т а м ж е, с. 12-13.
----------------------------------------------------------------------
Писателя манят тайны мира, скрытые и в большом, и в малом. В произведениях Зингера иррациональное, чудесное присутствует постоянно, но лишь в сказках оно обретает новые силы и становится главной пружиной, позволяет верить, что возможно все и счастливый конец закономерен и предопределен вечным порядком мироустройства.
Сказочные чудеса предполагают наличие специальной "волшебной среды" колдунов, гномов, демонов, королей и принцев, заколдованных дворцов, таинственных кладов, - всеми этими "реалиями" щедро пересыпаны сказки Зингера. И порой уже не разберешь, демон или праведник держит волшебный дрейдл , определяющий судьбу героев. И становится жутко и страшно, и радостно оттого, что наперед знаешь: зло будет повержено и изгнано "в тот край, где ни люди не ходят, ни скотина не бродит, где небо из меди, а земля из железа".
Писатель вспоминал, что в детстве истории о демонах и нечистой силе были в семье своеобразным средством воспитания: "Чтобы не пропало мое рвение к вере, старшие рассказывали мне бесконечное множество сказок - про диббуков1, про колдовство и про дома с привидениями, про мертвецов, встающих из могил". Осознание опасного соседства удивительного мира, населенного сверхъестественными существами - бесами, ведьмами, домовыми, - придавало жизни маленького Итчеле особый терпкий привкус, расширяло границы реального мира, и, главное, будило фантазию, тем самым способствуя воспитанию будущего писателя.
Конечно, сказки Исаака Башевиса Зингера - не только для детей: они вобрали в себя золотые крупицы памяти об ушедшей жизни, о мире и людях, навсегда, казалось бы, канувших в прошлое. Если в романах, прославивших Зингера на весь мир, писатель воссоздал историю еврейского народа - от Средних веков до трагических дней Катастрофы, объединив детали быта, смятение страстей и духовные искания в объемное полотно, то в сказках оживают мечта, фантазия и... вера в чудо.
Вера в чудо, напряженное ожидание его - важная черта еврейской ментальности, а сказки, наполненные чудесами и волшебством, как бы подтверждают реальность и оправданность наших надежд.
И все же самые важные чудеса происходят незаметно для глаз: они повсюду, потому что сама жизнь чудесна. Удивительно тонкой и лиричной сказкой оборачивается последняя новелла в сборнике "День удовольствий" "Шоша" (не путать с одноименным романом!). Автор вспоминает свое детство на Крохмальной улице в Варшаве и свою подружку-соседку девочку Шошу, для которой когда-то темными вечерами сочинял удивительные истории: "Я рассказывал девочкам, что у моего отца есть сокровища, которые он хранит в пещере в лесу. Я хвастался тем, что мой дед якобы был королем Билгорая, и уверял Шошу, что знаю заклятие, которое, стоит произнести его вслух, обратит мир в прах". Рассказ - сложное переплетение сказочных сюжетов, роящихся в голове мальчика, его страхов, надежд, пробуждающихся чувств. Минули годы, автор вырос, и, покидая навсегда родину, приходит проститься с двором, где прошло его детство. Он стал писателем, у него своя семья и свой путь в жизни, но память о темных вечерах и о девочке с косичками сохранилась в его сердце.
И происходит чудо: открыв ту самую заветную дверь, автор встречает рыженькую девочку - точь-в-точь Шоша! - которая узнает его, потому что слышала о нем от матери, выросла на его рассказах.
Оказывается, прошлое не уходит, оно может существовать параллельно с настоящим, оживая в нашем сердце от любого пустяка - запаха свежих булочек, скрипа старых половиц или стрекотания сверчка за печкой. Только постигая тайну жизни, ошибаясь, приходя в отчаяние и поднимаясь вновь, мы постепенно начинаем понимать, как важно найти в жизни волшебное слово - то, что возродит из праха дорогой нам мир.
Исаак Башевис Зингер признавался, что, будучи пессимистом в отношении "малого мира" людей, он остается оптимистом, когда речь идет о вселенском мироустройстве.
"Пессимизм творческого человека - это не упадничество, но выражение страстного желания спасти человечество. Поэт, развлекая читателей, одновременно пытается постичь вечные истины, смысл бытия. На свой лад он пробует разгадать загадку времени и перемен, найти причину страданий, обнаружить любовь даже в бездне жестокости и несправедливости. Как бы странно ни звучали эти слова, я часто мечтаю о том, что, когда изживут себя многочисленные социальные теории и человечество устанет наконец от войн и революций, именно поэт, которого Платон изгнал из своей Республики, встанет, чтобы спасти нас всех", - этими словами Исаак Башевис Зингер закончил свою Нобелевскую речь.
C пессимизмом глядя на современный литературный процесс, Зингер не мог не хранить в душе надежду на возрождение литературы: "Я верю, что литературе для взрослых еще суждено возродиться и возрождение это произойдет именно через литературу детскую"2.
----------------------------------------------------------------------
1 Злые духи, вселяющиеся в человека.
2 "New York Times Book review", 1969, nov., № 9.
----------------------------------------------------------------------
Взгляд большого художника всегда оригинален и зачастую кажется парадоксальным. Иногда нам бывает трудно согласиться с мастером, но прислушаться к нему необходимо.
Кто я
Я родился в городке Радзимине недалеко от Варшавы, столицы Польши, 14 июля 1904 года. Мой отец, Пинхос Менахем Зингер, был раввином и очень религиозным человеком. У него были голубые глаза, рыжая борода и длинные черные пейсы. Моя мать, Батшеба, дочь раввина из Билгорая, что неподалеку от Люблина, тоже была рыжеволосой. Как и положено было благочестивой замужней женщине, она коротко стриглась и носила парик.
В начале 1908 года, когда мне было три, наша семья переехала из Радзимина в Варшаву. Там мой отец стал раввином на одной из самых бедных улиц - Крохмальной. Дом, в котором я вырос, в Америке назвали бы трущобой, но в те дни он не казался нам так уж плох. По вечерам мы зажигали в квартире керосиновую лампу. Такие удобства, как горячая вода и ванна, были нам неизвестны, а туалет находился во дворе.
На Крохмальной жили в основном бедные лавочники и разнорабочие, но попадались среди местных обитателей и образованные, как, впрочем, и уличная голытьба, воры и мошенники.
Когда мне исполнилось четыре, я стал ходить в хедер1. Каждое утро за мной заходил учитель и отводил меня в школу. Я брал с собой молитвенник, а позже Библию или том Талмуда. Это были единственные мои школьные учебники. В хедере нас в основном учили молиться и читать Пятикнижие. А еще - писать на идиш. У моего первого учителя была длинная белая борода.
----------------------------------------------------------------------
1 Еврейская начальная религиозная школа.
----------------------------------------------------------------------
Когда мы переехали в Варшаву, мой младший братишка, Моше, был еще совсем маленький, сестра, Гинде Эстер, была старше меня на тринадцать лет, а брат, Израиль Иошуа, на одиннадцать. Все мы, кроме Моше, стали впоследствии писателями. Брат так же, как и я, писал на идиш. Его роман Братья Ашкенази переведен на несколько языков, в том числе и на английский.
В нашем доме царил культ учения. Отец целыми днями просиживал над Талмудом. Мать, едва у нее выдавалась свободная минутка, открывала какую-нибудь религиозную книгу. У других детей были игрушки, а мне их заменяли книги моего отца. Я начал "писать" еще до того, как выучил буквы: макал перо в чернила и водил им по бумаге. Шаббат был для меня сущим мучением, ведь в этот день писать было нельзя.
В квартире на Крохмальной мой отец вершил раввинский суд. Жители нашей улицы обращались к нему за советом или для того, чтобы он рассудил их спор по законам Торы. В те времена у евреев раввин вершил не только религиозные, но и мирские дела. По сути, отец был одновременно и раввином, и судьей, и духовным наставником. Приходили к нему и просто излить душу. Он председательствовал на свадьбах, которые тоже совершались в нашей квартире, а иногда давал разрешение на развод.
Я рос любознательным. Наблюдал за взрослыми, прислушивался к их разговорам, хоть и не все в них понимал.
Очень рано я стал задавать сам себе вопросы: что случится, если птица все время будет лететь в одну сторону? А что будет, если построить лестницу от земли до неба? Что было до сотворения мира? Есть ли у времени начало? И с чего тогда оно началось? Есть ли предел у пространства? И как может быть у пространства конец, раз оно - пустота?
В нашей квартире на Крохмальной, 10, был балкон. Часами простаивал я на нем, размышляя о том и о сем. В летние дни на балкон залетали разные насекомые: мухи, пчелы, бабочки. Эти крошечные существа очень меня занимали. Что они едят? Где спят? Кто дал им жизнь? По ночам на небе появлялись луна и звезды. Мне объяснили, что некоторые звезды больше земли. Но если они и впрямь такие огромные, то как умещаются на узкой полоске неба над крышами домов? Мои вопросы часто ставили родителей в тупик. Отец втолковывал мне, что нехорошо забивать голову такими сумбурными мыслями. А мама обещала, что я все узнаю, когда вырасту. В конце концов я понял, что и взрослые не знают ответов на все вопросы.
На нашей улице умирали люди. Смерть потрясала и пугала меня, но в то же время мне хотелось постичь ее тайну. Мама, как могла, пыталась меня утешить. Она рассказывала, что после смерти души умерших попадают в рай. Но мне хотелось узнать, что делают души там, в раю? И как там все устроено? Я часто размышлял об ужасах ада, где томятся души грешников.
Меня рано стали волновать людские страдания. Я знал, что прошло уже более ста лет с тех пор, как Польша, разорванная на части и разделенная между Россией, Германией и Австрией, потеряла независимость. Но евреи-то потеряли землю Израиля почти две тысячи лет назад! Отец уверял меня, что, если евреи будут вести себя благочестиво, придет Мессия и вернет всех в Землю обетованную. И все же две тысячи лет ожидания - чересчур долгий срок. И потом, как можно быть уверенным, что все евреи станут соблюдать законы Бога? На нашей улице было полным-полно воришек и всяких мошенников. Такие людишки могли задержать приход Мессии, а то и вовсе превратить его в несбыточную, мечту на веки вечные...
В год, когда я родился, умер великий еврейский лидер Теодор Герцель. Доктор Герцель убеждал евреев не ждать прихода Мессии, а самим создать государство в Палестине. Но как - ведь земля-то принадлежала туркам?
На нашей улице жили революционеры, которые хотели свергнуть с престола русского царя. Они мечтали создать государство, где бы все работали и не было ни бедных, ни богатых. Но как свергнуть царя, если его охраняет столько солдат с саблями и винтовками? И разве может быть так, чтобы не стало бедных и богатых? Всегда одни люди будут жить на Крохмальной улице, а другие на Маршалковской, там, где модные магазины и бульвар с красивыми деревьями. Одни будут жить в больших городах, другие - в забытых Богом местечках. В нашей семье часто спорили об этом. Я слушал и ловил каждое слово.
Мои родители, старший брат и сестра любили всякие истории. Отец часто рассказывал о чудесах, которые совершали раввины, а еще о призраках, демонах и домовых. Так он пытался укрепить нашу веру в Бога и в добрые и злые силы, правившие в мире. Мама любила вспоминать Билгорай, где ее отец-раввин держал в строгости всю общину. Мой брат Иошуа отошел от религии и стал читать светские книги. Он рассказывал мне о Германии, Франции, Америке, о незнакомых народах и племенах, о странных верованиях и обычаях. Он так живо все описывал, словно видел это собственными глазами. Сестра увлекалась романтическими историями о графах, которые влюблялись в простых служанок. Были у меня и собственные фантазии. Очень рано я начал выдумывать разные сказки и рассказывал их мальчикам в хедере. Однажды я досочинялся до того, будто мой отец - король, и так все расписал, что мальчишки решили, что это правда. До сих пор не пойму, почему они мне поверили. Уж я-то, в моей одежонке, вовсе не был похож на принца.
В 1914 году началась Первая мировая война. В 1915-м, когда мне исполнилось одиннадцать, немцы захватили Варшаву. В 1917-м я услыхал необыкновенную новость: русского царя Николая Второго свергли с престола. Солдаты с саблями и винтовками не встали на его защиту, а наоборот, поддержали революционеров. Если такое возможно, как не поверить, что настанет пора, когда не будет ни бедных, ни богатых?
Но до этого, по всей вероятности, было еще очень далеко. В 1917 году в Варшаве царили голод и тиф. Немцы хватали людей на улицах и отправляли на принудительные работы. Наша семья голодала, поэтому было решено, что мама и младшие дети, брат Моше и я, поедут в Билгорай к дедушке, там было легче достать продукты. В ту пору мне исполнилось тринадцать, но, хотя мне уже справили Бар-Мицву1, я все еще не нашел ответа ни на один из мучивших меня вопросов.
----------------------------------------------------------------------
1Вступление мальчика в совершеннолетие.
----------------------------------------------------------------------
Тайны Каббалы
На Крохмальной улице нас знали все. Что ни день мы с моим приятелем Менделем часами слонялись по ней, обняв друг дружку за плечи. Поглощенные выдумыванием всяких историй, мы то и дело натыкались на корзины с фруктами и овощами, принадлежавшие торговкам, и те кричали нам вслед: "Совсем ослепли, бездельники!"
Мне было в ту пору лет десять. А Менделю уже одиннадцать. Я был голубоглазый, белолицый, при этом худой, как палка, с тонкой цыплячьей шеей и ярко-рыжими волосами. Пейсы мои вечно развевались, словно их трепало ветром, куртка постоянно расстегивалась, поскольку карманы ее были вечно набиты дешевыми книжками, что продавали по две на грош. Я не только уже мог сам прочесть страницу из Талмуда, но и постоянно совал нос в отцовскую Каббалу, в которой, впрочем, ничего не понимал. На последних страницах этих дешевых книжонок я рисовал цветными карандашами шестикрылых ангелов, двухголовых зверей с глазами на хвосте, рогатых демонов со свиными рылами, змеиными телами и коровьими копытами. По вечерам, стоя на нашем балконе, я вглядывался в усеянное звездами небо и размышлял о том, как все было устроено еще до сотворения мира. Дома все считали, что из меня вырастет безумный философ, вроде того профессора из Германии, который десятилетиями размышлял о загадках бытия и наконец пришел к выводу, что люди должны ходить вниз головой и вверх ногами.