Идеально белый потолок резал глаза. Лена точно помнила, что у Надежды Александровны потолки были нежно-голубого, небесного цвета. Только что были…
Она помнила все до последнего момента, до головокружения. Мигнула темнота и вдруг — белый потолок. Скосила взгляд в сторону — капельница. Ошеломленная открытием попыталась сесть, но тело оказалось неимоверно тяжелым, будто свинцом напичкано. От усилия возникла одышка и Лена почувствовала, что что-то ей мешает дышать. Опустила глаза вниз и заметила пластиковую фиговину, к которой подведена прозрачная трубка. Спустя несколько секунд догадалась, что это кислородная маска и попыталась ее сдернуть. Правая рука слушалась с трудом. Собственный вес преодолела с усилием битюга, тащившего в гору телегу с чугуном под завязку. Ладонь упала на маску, которая больно резанула лицо острыми краями, пальцы вцепились в крепление шланга и собственной тяжестью поволокли вправо. Рот освободился только наполовину — резинка — фиксатор помешала, и кисть сорвалась. Рука свесилась с кровати. Все, силы иссякли.
Вдохнув пропитанный медикаментами воздух, Лена окончательно убедилась — таки-да, больница. Как ее сюда занесло? Что? Где? Когда, в конце концов! Шлюха, что ли, сюда определила?! Да как посмела?! Внезапное возмущение отняло последние силы и Лена отключилась. Она не услышала стрекотание датчиков и суету персонала. Потеря сознания плавно перешла в глубокий сон. Здоровый, глубокий сон без сновидений.
— Лена! Леночка, проснитесь, — поставленным баритоном позвал красивый мужской голос. — Хватит спать, красавица, просыпаться пора, обход. Голос звал, а рука осторожно трясла за плечо.
Лена без капризов открыла глаза.
— Где я? — шепот вопроса сорвался сам. И сразу кашлянула, прочищая горло.
— Все вопросы потом, — остановил ее доктор — ухоженный мужчина средних лет с холеной бородкой. — Обход будет, услышишь.
Доктор ушел и вскоре в палату ввалила толпа белохалатников. Из услышанного между ними общения не поняла и половины, а у нее поинтересовались только самочувствием. Из того, что разобрала, вычленила наиважнейшие для себя открытия: ее доставила «скорая», раз, у нее анорексия, два, неделю провалялась в коме, три, состояние дистрофии, — обидное, кстати, название! Как детская дразнилка, означающая дрыща, — четыре, анализы идеальные, на зависть здоровым, что невозможно, пять. И это все.
«Неделя!», — вспыхнуло в голове. — «Неделя, мать твою! А дети, работа, муж?! Они в курсе?!». Не успело сердце разбиться, как в палату влетела заполошная мама со слезами в глазах.
— Доченька! Доченька, как же так, как же ты себя довела! — лицо пачкали ее мокрые поцелуи, но Лене было приятно. Приятно до такой степени, что невольно разревелась сама. — Ты же себя чуть не похоронила, доча! — сквозь причитала мама, — зачем ты себя изводишь, зачем?! Серега твой требует, да?! Козел безрогий! Уж я ему все рога с корнями обломаю! Задумал девочку мою уморить! Ишь, чего удумал, трутень толстопузый, да я ему… ты выздоравливай, доча, кушай досыта и никого не слушай! Доктор говорит, тебе питаться надо и все лечение… а еще витамины обязательно, я тебе принесла…
Лена, не прерывая словесный поток матери, блаженно улыбалась, как дурочка, и свинцовой рукой гладила мать по щеке. Как она, оказывается, ее любит! До умопомрачения. И это взаимно. А пальцы больше походили на нитки с суставами — четками. Перебирать можно.
Как же она похудела! Только сейчас дошло до понимания Лены. «Расплата за доброту… так это получается, ее рабыня «скорую» вызвала — больше некому. Зачем? Уморила бы и освободилась… загадка… но, чтобы больше так глупить? Ни в жизнь! А если бы хворь серьезная была, рак, допустим… или была? Мать моя, женщина, как все запущено! Но ничего, отъемся — разберусь…», — пообещала себе Лена и сердце замерло: «Где мой Айфончик?!»
Мама все трещала и трещала. Все за нее переживают, все о ней беспокоятся, все ее любят в любых размерах. Даже гад — зятек уверил, что тоже. У пацанов все в порядке, на работе ждут ее выхода с больничного, сватья чуть ли не каждый час названивает и одно по одному, всю родню вспомнила.
Прервала ее словоизвержение только вошедшая в палату женщина. В возрасте, ухоженная, в нестандартном, фасонистом белом халате из дорого материала. То ли шелк, то ли атлас — Лена не определила.
— Почему посетители в палате? Время посещений с шестнадцати до восемнадцати вообще-то. Вы — мама? С Вами позже побеседуем, а сейчас на выход, пожалуйста. — проворковала женщина командным голосом. Мама послушалась беспрекословно, успев поцеловать дочь и шепнуть «я вернусь».
Женщина пододвинула табурет, аккуратно села и представилась.
— Я врач — психиатр, Анна Олеговна. А ты у нас… — глянула на историю болезни, которая оказалась у нее в руках, — Кто ты?
— Лена я, — представилась Лена слабым от плача голосом. Шмыгнула носом. Поискала взглядом салфетку или полотенце и приняла любезно преподнесенное вафельное изделие. Врачиха сняла его с дужки кровати. Не стесняясь, высморкалась и вытерла слезы. — Гуляева.
— Часто плачешь? — поинтересовалась докторша.
— Не, не очень. Мама довела причитаниями.
— Зачем худеть удумала? В дверь не влезала?
— Ничего не удумала… — заговорила было Лена, но задумалась. Сказать правду — не поверят, в психушку упекут. А за анорексию? Кругом засада. — Ну… немножко удумала. Толстой себя считала, дура, а во мне всего-то семьдесят пять было при росте сто шестьдесят пять. Считала калории, уменьшала, а потом аппетит пропал. Совсем пропал. Вот ни граммуленьки есть не хотелось. Детям и мужу скрепя сердце готовила и изображала, что сама ем.
— А после в туалет и пальцы в рот? — уточнила Анна Олеговна.
— Не, я забирала свою тарелку и в комнату уходила, а там в окно, воробьям.
— И не заподозрили? Видели же, как сохнешь. Муж особенно. Мать.
— С мужем не спала — ссоры разыгрывала, и всегда одетая ходила. Подкладывала там-сям. А потом зашла в гости, а там запах борща, густой такой, противный донельзя, ка-а-к в нос шибанет! Очнулась здесь. Вот и все. А! Знаете, у меня теперь аппетит проснулся. Слона бы съела, честное слово!
— Серьезно? — переспросила врачиха, не скрывая иронию.
— Век воли не видать, — побожилась Лена. На ее счастье тут же распахнулась дверь и в палату въехала тележка с обедом. Как подглядывала.
— Сейчас и покажешь, как слона поглощать будешь, — усмехнулась психиатр. Но сомнения в заочно поставленный диагноз все-таки закрались.
Встала, убрала табурет, освободив место тележке.
Санитарка, сама аппетитная, как запахи, которые доносились из-под больших пластиковых колпаков, скрывавших тарелки, ловко, с помощью пульта, привела кровать в сидячее положение и спросила участливо:
— Тебя покормить, девонька, или сама?
— Сама попробую. Но когда устану, то Вы. Ладно? Кишки будто на кулак намотали, так жрать охота… ой, слюной захлебнусь. — Приговаривала, пока санитарка ставила на колени специальный столик и накрывала его тарелками. К сожалению, только двумя. С парящим бульоном с куриным запахом и неопределенной массой, в которой с трудом угадывался мелко прокрученный фарш, перемешанный с манной кашей. Хлеба не дали.
— Диета у тебя, девонька, — с сожалением пояснила санитарка. — Ничего твердого пока нельзя — живот не примет… ох и довела ж ты себя! Держи, — выдала, наконец, алюминиевую ложку.
Бульон потек блаженным нектаром. Вкуснотища! Рука осилила почти всю тарелку, а аппетит лишь раззадорился.
— Теперь Вы, — тяжело выдохнула уставшая Лена. На лбу выступили бисеринки пота. Санитарка привычно-ловко продолжила кормление, полотенцем убирая потеки на подбородке.
«Точь-в-точь ребенок», — весело подумала про себя Лена. — «Восемнадцать месяцев от роду».
— Богатая, а истязаешь себя, как… зачем дурью маялась? — сетовала кормилица, кормя.
— Я не богатая, — поправила Лена, проглотив очередную ложку каши.
— Ага, не богатая, щас! В отдельной палате лежишь, я тебя персонально кормлю, к другим больным не спешу. Потому как одна ты у меня. А еще подтираю, памперсы меняю, умываю, перестилаю… либо с родителями тебе повезло, если не сама платишь. Все это денежек стоит немалых…
— Лена, — раздался вдруг голос забытой врачихи. — Тебя скорая с адреса забрала, а вызвала ее Окладникова Н. А. Это, случаем, не Надежда Александровна из Администрации?
«О! У шлюхи фамилия, оказывается, Окладникова», — испытала к рабыне что-то вроде благодарности. Хотя она, сучка, во всем виновата. Худеть вздумала! Ишь, блин! О собственном приказе Лена предпочла не думать. Хотя помнила, разумеется.
— Ага, она.
— То-то смотрю адрес интересный. Вы с ней знакомы?
— Так, мельком. Она приходила ко мне с проверкой. У меня все хорошо оказалось, придраться не к чему. Разговорились. Тема зашла за похудение. Время прошло, я забыть забыла, а тут она звонит. К себе зачем-то позвала…
— Вы не родственники? — уточнила Анна Олеговна.
— Ну-у, — натурально замялась Лена. — Надежда Александровна женщина суровая…
— Ладно, какая мне разница, — отмахнулась врачиха. — Наелась? — спросила, когда санитарка принялась убирать посуду.
— Еще бы три раза столько! И компот.
— Сама подержишь, деточка? — поинтересовалась кормилица, протягивая стакан с компотом, из которого торчала трубочка. Обычная трубка для коктейля, заранее согнутая.
— Да уж постараюсь, — оживилась Лена и двумя руками это ей удалось.
— Отсутствием аппетита ты не страдаешь, — подтвердила психиатр. — Но пообщаемся еще полчаса минимум.
— Зачем? — взмолилась Лена. — у меня глазки слипаются. Опустите лучше кровать. Пожа-а-луйста, — закончила сладким демонстративным зевком.
— Сначала поговорим, — безапелляционно заявила докторша. И стала засыпать больную женщину вопросами, требуя непременно точного ответа, все всегда уточняя и уточняя.
Наконец, глянув в свой телефон, заключила.
— Рвать так и не потянуло… у тебя вообще все странно, включая анализы. До свиданья.
Подошла к кровати, опустила верх и зацокала каблуками туфель к выходу. В дверях обернулась, намереваясь что-то добавить, но промолчала. Пациентка сладко спала на боку. Губки умильно вытянулись и еле слышно трепетали при выдохе… лишь пузырей, как у грудничков, для полного счастья не хватало.
Психиатр к Лене больше не приходила и в психушку не упекли. Попытались, было, вынудить подписать согласие на добровольную госпитализацию в областной дурдом, но Лена была тверда. На недобровольный перевод, видимо, не решились. Пациентка семимильными шагами шла на поправку и через неделю после выхода из комы ее выписали с весом пятьдесят два килограмма. Самое то, как мама советует. Выглядела она стройной, фигуристой, красивой, молодой. Пломбы из двух зубов, которые без вскрытия канала, поверхностные были, выпали и заменились здоровой костью. Кожа лучилась здоровьем, морщины разгладились, выглядеть Лена стала лет на двадцать пять. Девушка, ау! Гладя в зеркало, оценивая свою голую внешность, Лена глазам не верила. По сто раз зажмуривалась, но наваждение не спадала. Давила в себе радость как могла, чтобы не сглазить, но всякий раз в санузле, где висело ростовое зеркало, ликовала от счастья. Счастье ее, пожалуй, только с детским восторгом сравнить можно. С тем, который возникает от нежданно-желанного подарка, о котором в самых сладких снах вспоминать опасаешься.
Айфон совершенно случайно нашелся под подушкой. Персональная санитарка с виноватым видом пришла к Лене и заявила, что в ее вещах телефон не найден. Лена, к тому времени уже нащупавшая свое богатство, успокоила ее.
Обзвонила всех. Всех отговорила приходить к ней, включая детей сестру маму и мужа. Чтобы пялились на ноги — спички? Ни в жизнь. Рабыне звонить не стала. Успеет еще. И так ясно, кто ее комфортное положение оплатил. Та тоже общаться не спешила. Но накануне выписки Лена скинула ей размеры, понимая, что старые шмотки попросту спадут или будут болтаться мешковиной, и указала по скромному: нижнее белье, колготки, джинсы, футболка, кофточка, куртка — за бортом успело похолодать. Надежда Александровна явилась часов через пять, сразу после ужина.
— Здравствуйте, Госпожа! — заявила с порога. Не слушая разрешения, вошла в палату и водрузила на тумбочку два огромных картонных пакета без надписи.
Выглядела она великолепно. Строгая юбке чуть ниже колен и жакет от итальянских производителей, деловая прическа, мягкий макияж, но главное — возраст. В симпатичной уверенной в себе женщине лет около сорока невозможно было узнать злую обрюзглую тетку далеко за полтинник. Не худая и не толстая, чуть полнее, чем принято называть «стройная». Почти идеальную для ее видимого возраста фигуру немного портили непропорционально крупные груди, но это дело вкуса. Тем более, что увеличенный бюст виртуозно скрывался в специально продуманном для таких размеров жакете.
Черты лица безусловно ее, рабыни. Оно оказалось действительно округлым, славянским, с выраженными скулами и мягкой челюстью. Наплывы жира сейчас его не портили. Двойной подбородок исчез бесследно, словно его не бывало. Крупные мимические морщины только угадывались, мелких не было вовсе.
— Это ты, шлюха? — невольно вырвалось из ошеломлённой хозяйки.
— Я, Госпожа. Я на свой вкус Вам одежду принесла. Не судите строго…
В большом санузле платной палаты Лена перемерила все, слушая оценки рабыни, которой приказала сей момент говорить честно. В конце концов, остановилась на джинсах неизвестной ей фирмы, кроссовках Рибок и бежевой блузе из шелка с длинными рукавами. Куртка оказалась одна, без возможности выбора. Но довольная своим видом Лена не попеняла «забывчивую» рабыню.
— А ты молодец, шлюшка. — Похвалила Лена. — А все равно ты — сучка.
— Что не так, Госпожа? — заволновалась рабыня. — Я старалась больше, чем для себя…
— Ты виновата в том, что хочется мне кушать, — продекламировала Лена. — Я, сучка ты позорная, когда переодевалась в твои драные шмотки, нагляделась на себя голую в зеркало. Сама себе, блин, понравилась! Не будучи онанисткой и лесбиянкой, возбудилась. Только не говори, что виновато мое двухнедельное воздержание! Без тебя, сука, знаю. Свет мой зеркальце скажи, я ль на свете всех милее?..
— Вы прекрасны, спору нет, — невольно вырвалось изо рта Надежды Александровны, принужденной сейчас говорить правду. — Но на свете есть милее, и румяней, и белее…
— Ах ты тварь позорная! — остановила ее Лена, почувствовав, что возбуждение растет в геометрической прогрессии. Снижать ее искусственно, касанием правой руки, или заставить себя испытать оргазм от себя же, родной, не желалось категорически. Захотелось банально кончить от чужого воздействия. Пол не важен. — Отвечай, шлюха, за базар! Лижи давай!
Рабыня опустилась на колени, расстегнула и стянула с хозяйки джинсы. Следом спустились колготки и трусики. Лена специально широко не расставляла ноги и невольнице пришлось стараться, вытягивая язык и сверх меры напрягать шею.
— А-ах, хорошо-о… — прокомментировала Лена, за несколько секунд до этого, напряженно затаив дыхание, дергала задницей и вяло приседала, будто бы пытаясь увернуться от языка рабыни. Та не поддавалась. — Хватит… — блаженно прошептала Лена и отодвинула голову Надежды Александровны от себя. — Умеешь, сучка… — после этих слов, на ходу натягивая спущенные трусики и все остальное, открыла защелку туалета и, подбредя к кровати, завалилась на нее.
— Я еще покайфую, может, усну. А ты иди. Если возбудилась, разрешаю кончить… любым способом… шмотки все оставь… — и, уже отключаюсь, вспомнила, — не говори мне больше чистую правду, отвечай, как пожелаешь… обидно, блин, не ожидала… — последние слова сказала сама себе, засыпая.