Даханавар. Часть третья. Пляска масок.
Прошлое не может стать настоящим; мы не можем знать того, чего не знаем. Но прошлое, настоящее и будущее скрыты под одним покровом…
Генри Д. Торо
1
— Думаю нам есть над чем поработать. — Сказала Сибрис. Она опустила свой меч и теперь наблюдала как красный, запыхавшийся и вспотевший Илая пытается отдышаться после ее маленькой проверки. Как и обещала, Сибрис взялась за обучение юноши бою на мечах. Теперь, каждое утро в их лагере начиналось для Илаи с разминки и отрабатывания приемов. которым учила его Сибрис. Перед тренировкой Илая отжимался, подтягивался если поблизости находилось дерево с подходящей на роль импровизированного турника веткой, ходил на руках п приседал, взяв свою стогую учительницу на руки, или же посадив ее себе на шею. Крепкие руки и ноги, ловкость и скорость реакции, правильное дыхание, каждый раз Сибрис заставляла Илаю работать почти на пределе его возможностей. А за частую, требовала от юноши пересечь эту черту. Иногда Илая готов был поклясться, что даханаваром является не он, а его неутомимая напарница. Сибрис смеялась, слыша подобные предположения юноши, и отвечала, что это все годы упорных тренировок и хорошая наследственность. После тренировок юного даханавара всегда ждал хороший завтрак и очередная порция рассказов о том как отец Сибрис учил свою дочь владеть мечом и о том, как позже сама Сибрис не раз побеждала на разнообразных турнирах.
Они уже отработали четыре основных защитных стойки: Плуг, Бык, Глупец и Крышу. И теперь Сибрис заставляла Илаю повторять выученные движения и приемы.
— Запоминай! Шагая влево, шагай с левой ноги, не важно, впереди она, или нет. Шагая вправо, шагай с правой ноги, независимо от того, впереди она или нет. Тебе может показаться, что это слишком просто, Илая. Но это простое правило справедливо ко всем стойкам, вне зависимости от того, какая нога впереди. — Сибрис продемонстрировала юноше, как это делает она. У девушки все выходило легко и изящно. Не движения — а балетные па!
— Отец говорил мне всегда помнить два важных правила: любой ценой избегай пересечения своей стойки — раз, и никогда не поворачивайся спиной к врагу — два. — она провела серию движений и оказалась за спиной Илаи, легонько уколов его между лопаток. — Я же сказала, влево — с левой!
Немного потренировав Илаю нападая то слева, то справа, девушка убедилась, что урок им усвоен и продолжила объяснять:
— Если одна твоя нога стоит позади другой, и она должна проходить мимо передней в проходящем шаге, ты должен совершить рывок. Вот так! Повтори! — она показала движение, Илая успешно его повторил.
— Теперь смотри: если хочешь уколоть вперед с передней ноги, делай выпад. — Сибрис молниеносно вспорола пространство перед собой, на пол ладони не доходя до открытого ворота рубахи на груди Илаи.
Отработав с учеником технику рывка и укола, юная наставница задала ему несколько упражнений, определив юноше в противники старый мешок из дерюги, который они набили сухими листьями и травой. Его они купили на одной из мельниц, когда проезжали мимо. Мешок был подвешен на ветку дуба, стоявшего на краю поляны, где путники разбили временный лагерь. Может для смеха, а может для собственной мотивации, Илая углем намалевал на грубой ткани жуткую зубастую рожу, назвав противника "Вырл". Когда Сибрис удивленно изогнула бровь, он пояснил, что так звали чудовище из его детских кошмаров и теперь немилосердно колол ощерившуюся образину то в глаз, то в пятак носа, то в зубастую пасть. Сотня уколов снизу с правой и левой руки, сотня уколов сверху, сотня уколов двумя руками из правого Плуга, затем сотня — из левого. Сотня переходов из левого в правый Бык и назад. В конце такой интенсивной учебы Илая был весь мокрый, ноги его еле держали, а запястья казалось может отвалиться от руки, но он этого уже даже не почувствует.
Сибрис, наблюдая за стараниями своего ученика, сидя у огня попивала травяной отвар, приготовленный ею в маленьком котелке. Иногда она отрывалась от этого приятного занятия, что бы сурово прикрикнуть на Илаю:
— Держи острие вперед во время всего перехода! Не мельтеши!
Впрочем, все ее замечания были справедливы и по делу.
Но сегодня Сибрис придумала для своего ученика новую — особую тренировку. Она предложила, для начала, сделать Илае небольшую разминку для рук, для этого юноше пришлось взять в обе руки по мечу, Сибрис на время передала ему свой.
— Просто помаши ими из стороны в сторону — как ножницами. — сказала она. Через некоторое время, увидев что ее ученик отлично справляется с заданием, Сибрис начала подбрасывать в его сторону небольшие ветки, а Илая этими «ножницами» пытался их отбивать. Потом девушка сняла со своей шеи тонкий платок и сложив его в несколько раз, так что бы ничего нельзя было подсмотреть, повязала его на глаза Илаи.
Сибрис быстро и почти бесшумно передвигалась вокруг своего ученика подбрасывая в воздух новые и новые снаряды, которыми служили собранные тут же сухие ветки, маленькие и кислые дикие яблоки, куски сухой коры. Все эти предметы летевшие с разной скоростью и силой заставляли Илаю более тонко реагировать на приближающуюся неведомую угрозу. Каждый промах Илаи и каждое попадание в него подобного снаряда, учитывалось строгой наставницей и влияло на изначально установленное ею количество очков. Это было похоже на игру, где у Илаи было двадцать пять очков, а Сибрис стремилась хитрыми приемами и подачами лишить юношу концентрации и снизить это число к минимуму. Азарт игры отлично стимулировал Илаю на этой нелегкой тренировке.
— Восемнадцать! — изрекла свой вердикт Сибрис. — Очень посредственно для человека со способностями даханавара, клянусь, моя почившая бабка смогла бы лучше, восстань она из своей могилы. Тебе надо отключить мысли, они мешают тебе реагировать более точно. Даже если ты отвлекаешься на одну маленькую мысль, Илая, ты замедляешься на самый крошечный миг, но этого вполне достаточно, что бы проиграть.
— Но как мне не думать, если я постоянно ожидаю нападения с твоей стороны? — спросил юноша сдвигая повязку на лоб.
— Чувствовать, конечно же! Тебе надо не думать ни о моих действиях, ни о своих, тебе надо их почувствовать и тогда все получится. Доверься своим инстинктам, всегда говорил мне мой отец, очисти свой разум, и ты сразу почувствуешь насколько тебе станет легче. Так что возвращай повязку обратно на глаза и повторим!
В этот раз действительно получилось лучше — всего четыре промашки. Потом они занялись отработкой техники. Сначала Сибрис наступала на Илаю: она наносила направленный удар сверху вниз, а юноша старался блокировать его, затем нападал на Сибрис уже Илая, а она защищалась. Так, не прерываясь, увеличивая скорость и силу ударов, они могли тренироваться часами. Связки, которым обучался Илая были разные, казалось у его наставницы просто неистощимая фантазия, но она всегда учитывала возможности своего протеже и умело направляла развитие боя. Сибрис наносила удары с разных сторон, делала подсечки, пируэты, обманные выпады, а Илая изо всех сил старался их отражать. Когда, что-то не получалось они останавливали тренировку и Сибрис доходчиво объясняла, где ее ученик допустил ошибку. И так повторялось от круга в круг, изо дня в день. Вскоре Илая удостоился первой похвалы. Ему удалось провести отвлекающий манёвр и выбить меч из руки своей наставницы, оставив Сибрис безоружной и уязвимой.
С каждым днем они продвигались все дальше и дальше по карте оставленной для Илаи Шамилем. И с каждым днем Илая все более убеждался в том, что Ибрагим ибн-Тахт не мог подобрать ему спутника лучше, чем эта девушка. Девушка с мягким сердцем и стальной волей. Они почти могли считаться друзьями, но ни один, ни другой почти никогда не рассказывали друг-другу о своем прошлом. Будто, заключили негласный договор уважать молчание друг-друга. Илая удивлялся тому, что даже зная о жизни Сибрис так мало, чувствует сердцем, что знал ее вечно.
Лошадей путники уже сменили два раза и теперь ехали стараясь нигде не задерживаться подолгу. Дрога пела их мимо заливных лугов, старых разрушенных башен на зеленых холмах, мельниц и одиноких трактиров. Пару раз им встретились прекрасные в своей чистоте озера: одно маленькое и тихое в лесу, другое — огромное, широко раскинувшееся на равнине. На его берегах стояли маленькие живописные рыбачьи деревни и сёла. Около одной из деревень они остановились передохнуть на пару дней. Сибрис даже разрешила на время прекратить Илае боевые тренировки, заменив их отдыхом на золотистом бережке и купанием. Наслаждаясь этим внезапным отдыхом: солнцем, водой и наблюдением за парящими в синеве небес ласточками, свившими гнезда в песчаных берегах озера, Илая почти забыл о цели их путешествия, ощутив всю глубину беззаботного счастья. Дома на высоких зеленых берегах, белые от меловой штукатурки стены, соломенные крыши, высокие мальвы под окнами, из которых выглядывали прелестные головки поселянок в красных чепцах — все это было похоже на ожившую картину.
Где бы Илая и Сибрис не проезжали, их встречали и провожали босоногие ватаги детворы. От почти взрослых ребят лет одиннадцати-тринадцати, до трехлетних карапузов, все еще сосавших оттопыренные большие пальцы грязных кулачков и удивленно таращившихся на огромных гостей на лошадях и с железными палками за спиной. Ребятня, с пристальным интересом изучала путников, проезжавших мимо их сел, хуторов, деревень. Для них, никогда не покидавших свои родные места, это было целое событие. Илая вспомнил, как когда-то и он со своими друзьями бегал за околицу к тракту, посмотреть на путешественников и торговые повозки, а может и выпросить пару медяков в обмен на малую услугу. И почти везде, куда бы не заводила их дорога, можно было договориться с поселянами и купить провиант, снаряжение, лошадей по выгодной для обеих сторон цене. А потому, Илая и Сибрис никогда не заезжали в большие и малые города, мимо которых вел их путь. Никогда, кроме одного раза.
Это случилось, когда на горизонте уже показались сияющие пики Атласских гор. Дорога, прежде петлявшая между зелеными холмами, вела в Рохайскую долину. Спускаясь с горного массива по долине петляла синяя лента реки Рох. На берегу этой реки во всей своей красе возвышался розовый город Тариза. Город был известен тем, что все его здания были построены из вулканического туфа, что позволяло жителям города не бояться ни зимних холодов, ни летнего зноя. Кроме этого полезного свойства порода, из которой были сложены здания Таризы, имела очень нежный и приятный глазу розовый цвет. Но это не было единственное качество, чем был славен город — Тариза была городом ткачей. Самые дорогие и вычурные ковры, с рисунком из алой, как свежая кровь нити. Этот цвет, секрет которого гильдия красильщиков города хранила в строгом секрете, тоже был гордостью, отличительным знаком качества и подлинности таризского ковра. Тончайшие шерстяные одеяла и пледы из шерсти овец сарго, мягкие как пух и легкие как перо. Для любого путешественника желающего пересечь заснеженные вершины, эти тонкие одеяла были надежным подспорьем в борьбе с ледяными ветрами, свирепствовавшими горном царстве льда и снега. Не раз и не два отважные путешественника рассказывали, что это тонкое шерстяное чудо спасло им жизнь. Сибрис настояла на том, что им необходимо прикупить пару таких одеял, если они желают добраться до горной обители без помех.
Возле городских ворот радостно шумела пестрая, празднично одетая толпа. Многие из прибывших были в масках. Как оказалось, люди со всей долины стремились попасть сегодня в город, что бы повеселиться на грандиозном празднике — Дне Шута. Набравшаяся еще с утра вином, по самые густые усы, стража у городских ворот остужала пыл самых ретивых: "В очередь, так вас и этак! Ишь, вашу мать, ослицу! Куда прешь, бесовское отродье? Порядок! Соблюдайте, порядок!" — доносилось оттуда. В ответ этим окрикам был слышен смех, веселая брань и возбужденный ропот толпы.
Пристроившись рядом с телегой зеленщика Илая и Сибрис, влились в поток желающих попасть в город людей.
Миловидная женщина — жена зеленщика, держала на руках двухлетнего карапуза-сынишку, который постоянно крутил по сторонам своей чернявой головкой, возбужденно и радостно гукая. Он протянул в сторону Сибрис пухлую рученку и громко сказал "Ця-ця! Ма, ця-ця!" Женщина посмотрела на обоих всадников, мужчину и женщину, занявшие очередь рядом с повозкой ее мужа, те приветливо улыбались её сыну.
— Он говорит, что вы очень красивая. — пояснила она, для Сибрис, детский лепет. — Моему сыночку очень нравятся такие красивые леди? — она нежно поцеловала сына в лобик.
— И как же завут, этого юного ценителя красоты? — ласково поинтересовалась девушка. Она достала из седельной сумки огромное желтое яблоко и протянула малышу.
— Гастон! — гордо ответила зеленщица, принимая подарок для сына. Она тут же спросила:
— Вы не похожи на людей из долины, наверное приехали издалека?
— С побережья. — уклончиво ответил Илая.
— Приехали в Таризу что бы тайно пожениться в День Шута, не так ли? — женщина хитро подмигнула Илае.
— Пожениться?! Нет, ничего такого! Да мы вообще не пара, мы просто вместе путешествуем! — Илая залился краской до корней своих рыжих кудрей.
— Мы компаньоны. — спокойно ответила Сибрис. — То, что мы попали на ваш праздник, скорее случайность. Наш путь ведет в горы, а в городе нам нужно пополнить запасы.
— Ну, хорошо, хорошо! Многие молодые пары приезжают в наш город на Жирную Неделю ради заключения брака, ведь тогда не требуется согласия их семей, вот я и подумала, грешным делом… Только сегодня купить провиант или свежих коней вряд ли у вас получится. Пока народ гуляет все лавки, кроме тех, что на площади, закрыты. А там ничего кроме съестного да праздничной мишуры и нет. Может через день или два, когда все протрезвеют, а пока вам придется праздновать вместе со всеми.
— Но мы не планировали пробыть тут так долго! — возразила Сибрис.
— Жирная неделя, что поделать. Надеюсь у вас есть, где остановиться?
— Ну, думаю, в таком городе найдется один или два постоялых двора. Там и снимем комнату.
Зеленщица рассмеялась пнув локтем своего мужа, немногословного плешивого мужика и большими печальными глазами и вислыми темными усами, все это время молча правившего телегой.
— Ты слышал, Йонаш? Эти двое хотят снять комнату на постоялом дворе в конце Жирной недели! Ха-ха-ха! Да еще и в День Шута! — зеленщик хмыкнул, явно не разделяя веселье жены.
— Так чего же ты хочешь, Марта, этот господин же сказал тебе, они не тутошние! Вечно ты к людям пристаешь со своими расспросами! — беззлобно буркнул он в жене ответ.
Утирая слезы, выступившие у нее от смеха, женщина повернулась к Илае и Сибрис и сказала:
— Простите меня, господа! Просто вы меня знатно повеселили. В этот город на протяжении всей Жирной Недели отовсюду стекались люди. Теперь, думаю, он просто забит под завязку. Ни комнату, ни клочка соломы в углу конюшни вы просто не сможете сегодня получить. Разве что вы богаты, как короли! Сегодня многие бедолаги будут спать прямо под стенами города если в самой Таризе у них нет своего угла. В эту ночь никто не рискнет остаться ночевать на улицах города!
— А что в ней такого особенного? — не выдержала Сибрис.
— Как, разве на побережье об этом ничего не знают? — зеленщица сильно удивилась.
— Нет. — юноша и девушка ответили в один голос.
— Каждый год, в середине лета, в нашей долине принято отмечать семь праздничных дней — Жирную неделю. Эта традиция очень древняя — ей почти тысяча лет! Она возникла после того, как наш город устоял в последней войне магов. Единственный город из всех, что были в Рохайской долине! — стала пояснять им зеленщица.
— Сегодня — День Шута. Это последний и самый важный день в году! Люди верят, что придворный шут спас город от разрушения. Шут научил правителей Таризы, как заставить мага, осаждавшего наш город, отступить. После того, как по высочайшему приказу все люди в городе спрятались по домам и улицы города опустели, шут поднялся на городскую стену и заявил магу, что он голодный демон явившийся из самой преисподней и теперь город принадлежит ему, потому, как он съел всех жителей и съест любого, кто рискнет войти в городские ворота. Маг не поверил ни одному его слову, но тут шут снял свою маску, с которой никогда прежде не расставался, и показал магу лицо. Видите ли, господа, говорят, шут был так уродлив, что маг увидев лицо шута тут же снял осаду и убрался осаждать другие города в долине.
— Похоже это был не самый умный маг на свете. — саркастично заметил Илая.
— И уж точно, не самый смелый. — добавила Сибрис.
Кто знает, господа мои, кто знает? Почти все они, маги то есть, затеявшие эту войну, были безумны. — закивала головой зеленщица и продолжила.
— Видите, многие из людей пришли в масках? — женщина обвела рукой толпу. — А знаете почему? Сегодня мы все скрываем свои лица, что бы обмануть и напугать наших врагов, если они вдруг надумают вернуться. А еще, в полночь, на главной площади, зажгут большущий костер, где каждый сможет сжечь свою маску, тем самым избавившись от всех бед, хворей и неудач, скопившихся за прошедший год. Люди идут посмотреть на полсотни шутих и фейерверков, которые вместе с пламенем большого костра разгонят тьму предстоящей ночи. Ночи, когда древнее зло может выйти из своей норы! Но мы этого недопустим, мы будем петь и плясать, громкая музыка отпугнет зло. Мы наденем на лица наши маски, страшные маски, и силы тьмы нас не узнают. Мы зажжем костры и запустим в небо огонь, демоны и колдуны, желавшие причинить нам зло испугаются и убегут! Вот так-то! Вот почему все хотят попасть сегодня в город! — женщина сделала торжественное выражение лица, а потом снова заулыбалась. — Оглядитесь-ка вокруг господа, и вы все увидите сами.
И правда, со всех сторон были люди: женщины, мужчины, старики и старухи, подростки, дети. Многие из них были уже захмелевшие, по толпе передавались бутыли с вином. Какой-то, не в меру разбитной, одноглазый мужик, протиснулся в толпе и сделал Сибрис фривольный комплимент, протягивая ей почти пустую бутылку. Вино в ней плескалось на самом дне. Сибрис ответила ему улыбкой, которая могла бы заморозить пламя в преисподней. Мужик громко икнул, выпучив единственный карий глаз и с тихим "Простите, сиятельная госпожа!" ретировался обратно в толпу. Там он ущипнул за зад толстую белобрысую матрону, в маске гусыни, и получил в ответ удивленный, но вполне поощряющий к дальнейшим ухаживаниям громкий "Ой!"
Заплатив стражникам у ворот, юноша и его спутница, наконец-то попали в город. На улицах было многолюдно, веселые звуки музыки, в которых угадывались свирели, барабаны и волынки звучали отовсюду. Из каждого кабачка на улицу выходили раскрасневшиеся от вина, счастливые горожане и поселяне. Часто в обнимку, горланя неприличные куплеты и оглушительно смеясь. Тут же их место занимали другие компании гуляющих, стремительно ныряющие в полутьму злачных заведений в поисках бесплатной выпивки и женского внимания. Если где и начинались потасовки между гуляками их тут же разнимали прохожие, остужая их пыл холодным элем, льющимся отовсюду, как из рога изобилия. Повсюду мелькали накрахмаленные белые чепцы и рубашки, украшенные пеной тончайшего кружева, синие-зеленые клетчатые юбки и конечно же гордость городских модниц — ярко-красные шерстяные платки с длинными кистями по краям. Это женщины, от девчонки и до старухи, принарядились для праздника. И конечно же маски, маски, маски!
Маски длинноносых ведьм и шутов вырезанные из дерева с прицепленной гривой из сухой травы и лент. Маски из ткани раскрашенной в синий, белый, красный и желтый цвета, с пришитыми к основе блестящими медными монетками, разноцветными перьями, стеклянными, металлическими и деревянными бусинами или даже круглыми маленькими зеркалами. Странные маски-конусы, сплетенные из тончайших прутиков или соломы, на подобии глубоких шлемов со смотровыми щелями для глаз, окрашенные мелом и охрой. Илаю поражало цветовое безумие творившееся на улицах города. Сибрис, которая повидала намного больше разных гуляний в разных городах, и та была впечатлена размахом праздника. А толпа все двигалась под зажигательную музыку, переливаясь и сияя красками, как гигантская радужная змея. Люди стремились к центру города, где уже начали зажигаться первые огни и где лицедеи во всю развлекали народ, в тысячный раз показывая свои номера.
Уже за воротами зеленщица передала ребенка в руки мужу, а сама спрыгнув с телеги подбежала к лошади Илаи. Взволнованно посмотрев в глаза юноши, она оглянулась по сторонам и очень тихо сказала:
— Вижу вы хорошие люди, мой Гастон в таких делах не ошибается, и я надеюсь вам все-таки повезет снять себе комнату. Но если нет, мой вам совет, не оставайтесь ночевать на улице. Жирная неделя праздник не только для честных и добропорядочных людей она и для разного ворья и чего похуже жирная. Если у вас есть золото в кошельке отправляйтесь на улицу красильщиков, спросите, где живет Диего Беспалый. Это мой троюродный брат, думаю за пару золотых монет он сдаст вам угол. Но не платите ему более трех, скажите, что вас прислала кузина Марта.
И, не дожидаясь благодарностей, женщина поспешила обратно.
2
После того, как они покинули третий по счету гостиный двор, тут тоже не было мест, Илая не выдержал:
— Все, с меня хватит! Сибрис, нет смысла продолжать эти поиски, давай воспользуемся советом зеленщицы и поедем к этому Диего… Как его там?
— Беспалый. — напомнила девушка, в ее голосе уже сквозили нотки усталости.
— Вот-вот, сколько можно кружить по городу? А так мы хотя бы сможем оставить лошадей и немного повеселиться на празднике.
— Ну если ты так хочешь…
— А разве ты нет? Мы уже почти месяц в пути, и это ничуть не напоминает увеселительную прогулку. А что будет потом? Возможно ничего не выйдет, я стану чудовищем и даханавары меня уничтожат, а это не очень-то веселые перспективы! — потом Илая повернулся к девушке и примирительно сказал — Послушай, Сибрис, если уж мы тут застряли, неужели тебе самой не хочется немного развлечься?
— Ладно, ты прав. К тому же я действительно не видела ни одной открытой лавки. В этом городе только едят, пьют и веселяться. Ну никакого порядка! — сдалась под натиском неопровержимых аргументов девушка. — Поехали, улица красильщиков всего в двух кварталах от площади.
— Откуда ты это знаешь? — удивился Илая.
— Ну, я порасспросила об этом людей на улице, пока ты пытался выбить нам угол в том дорогущем клоповнике.
— Обычная гостиница это была, а вовсе не клоповник… — и тут до Илаи дошло. — Ах, Сибрис, да ты я смотрю хитрюга! А сама-то: "Давай еще поищем, давай поглядим!" — Илая со смехом толкнул девушку в плечо.
— Ну, я просто подстраховалась, на всякий случай. И нечего на меня так смотреть! — Сибрис сделала невозмутимое лицо и повернула свою лошадь на улицу ведущую к площади.
Огромный костер высотой в два человеческих роста, сложенный из бревен и хвороста возвышался прямо по центру городской площади. Справа от церемониального костра был сооружен помост, где сейчас разыгрывали свое представление лицедеи. Это была классическая история про похотливую королеву, ее глупого венценосного мужа-рогоносца и любовника-проныру. Любовник был в маске шута. Толпа, собравшаяся посмотреть представление, то и дело взрывалась смехом и возгласами подбадривающими актеров. Хитрый шут колотил короля огромной бутафорской дубиной, мастерски сделанной из бумаги и отдаленно, но весьма не двусмысленно, напоминающей мужской детородный орган. Когда король поворачивался, что бы наказать своего обидчика, шут прятался: то за стоящий в углу сцены трон, то заходя за спину самого короля, пока тот ошалело тряс патлатой головой, то скрывался за портьерой королевского ложа, стоявшего в противоположном от трона углу сцены. На ложе, среди пухлых подушек и смятых простыней, победно восседала королева-изменщица. Она громко вскрикивала, притворно удивляясь и пугаясь происходящему, когда недотепа муж поворачивался к ней лицом, но стоило ему отвернуться, королева обольстительными улыбками и жестами подначивала своего любовника-шута. Актриса была молода и хороша собой, к тому же, она была обнажена до пояса. На ней, кроме бутафорской короны, с прикрепленной к ней белой полумаской, была только тонкая золотистая юбка с длинными разрезами почти до самого серебряного пояса на талии. Юбка распахивалась при каждом движении и было понятно, что под ней ничего больше нет. Каждый раз, когда королева притворно закатывала глаза поднося белую ручку ко лбу, или же вставала на колени то заламывая, то простирая руки к зрителям, будто прося их о помощи, ее пышные белые груди с подведенными кармином сосками, призывно покачивались, а мелькавшие из разрезов белые бедра и аппетитная круглая попка, вызывали бурю восторга и улюлюканья у зрителей. Особенно у мужчин и юношей.
По бокам помоста, обратившись суровыми лицами к толпе, стояли четверо крепких парней, они охраняли актеров от излишне возбужденной зрелищем публики. Дубинки, прикрепленные к их поясам, были совсем не бутафорские.
На сцене разворачивалось финальное действие пьесы: король почти поймал шута в вечной гонке по кругу. Он уже был готов надавать обидчику тумаков, но проворный шут, сделал сопернику подножку и король, взмахнув руками, растянулся на сцене. Корона слетела с его головы, а шут размахнулся дубиной и огрел поверженного короля по лысой макушке. Враг был повержен, королева ликовала и посылала шуту страстные поцелуи. Шут поднял корону, скинув колпак он водрузил ее себе на голову, затем он изобразил неприличный жест в сторону королевы, приставив дубину к своему паху. Толпа засвистела и одобрительно заулюлюкала, и тогда шут-король скрылся со своей возлюбленной за опустившимся пологом их ложа. Бурные аплодисменты, звонкие монеты и радостные выкрики стали достойной наградой для актеров, вышедших к зрителям на поклон.
Пока Илая и Сибрис смотрели фривольное представление, празднование на площади шло полным ходом. После выступления комедиантов на сцене появились музыканты и заиграли кадриль, приглашая собравшуюся толпу к танцам. Илая огляделся вокруг, красно-белые полосатые палатки стояли по периметру площади. Во многих из них торговали сладостями: пирожными, пирожками, орешками и яблоками в корочке из золотой карамели, которые так любят дети. Прямо тут, на телегах, стояли огромные бочки с вином и пивом, это виноделы и пивовары со всей долины привезли на праздник свой товар. В других палатках продавались сувениры, дамские безделушки, ленты и цветы — живые или сделанные из бумаги или ткани. И конечно же, здесь можно было приобрести маски! Были и палатки с разнообразной уличной едой: острыми колбасками, которые хорошо шли под пиво, жареными, в кипящем масле, пирожками с мясной и рыбной начинкой, бобовыми лепешками с пряной зеленью, горячей похлебкой из рыбы и речных мидий. Везде, возле каждой из палаток, толпились люди.
— Подожди меня здесь! — Илая соскочил с лошади и передал поводья Сибрис.
— Но, куда ты? Нам нужно поторопиться, мы и так потратили уйму времени, смотря это дурацкий спектакль!
— Расслабься, Сибрис, я скоро! — и, подмигнув опешившей подруге, Илая скрылся в толпе.
Проезжая мимо палатки со сладостями, Илая увидел, что на прилавке среди засахаренных орехов, глазированных пряников и прочей сладкой снеди, есть несколько ярких леденцов в форме сердец и зверушек. Они были такие блестящие будто вырезаны из цельного куска янтаря, а потом отшлифованы до блеска. Такие леденцы в детстве покупала ему мать, когда брала с собой на ярмарку Хастфилд. С тех пор он больше их нигде не встречал. Увидев сейчас этот золотистый осколок своего счастливого детства, Илая просто не смог удержаться и не купить его. От чего-то ему показалось, что Сибрис никогда ничего подобного не пробовала.
Он подошел к прилавку. Тут сладостями торговала благообразная старушка с серебристыми букольками седых волос вокруг круглого сморщенного личика. Возле старушки вилась маленькая девочка с огромным, почти в половину ее роста тряпичным зайцем. Илая улыбнулся пожилой торговке, подмигнул малышке и спросил:
— Сколько стоят эти леденцы, уважаемая?
— Смотря кто спрашивает? — уклончиво, но совершенно беззлобно ответила ему старушка.
Илая оторопело уставился на нее, такой вопрос поставил его в тупик. Внимательнее присмотревшись к женщине Илая понял, по застывшему взгляду той, что она слепая. Теперь стало понятно зачем кроме самой торговки в шатре присутствует девочка.
— Я гость в вашем чудесном городе. Мы с подругой тут проездом, и я хотел бы купить у вас пару этих отличных леденцов. — вежливо пояснил Илая. — Последний раз я пробовал такие леденцы в детстве, когда была жива моя мама.
— Ну, ваша мама, похоже отлично разбиралась в сладостях! — ответила ему слепая.
Женщина обратилась к девочке:
— Ну что, крошка, достаточно ли этот молодой господин хорош для наших сластей? — девочка посмотрела на Илаю и нежно пропела.
— Он без маски, но с секретом. Угостим его конфетой!
— Моя внучка, мечтает стать бардом, когда вырастет, а пока вот помогает мне делать и продавать сладости. Тем и живем, да малышка? — слепая ласково погладила девчушку по голове.
— Хорошо живем, пироги жуем! — согласилась юная поэтесса.
Илая одобрительно закивал:
— У вас очень талантливая внучка, уважаемая, уверен мы еще услышим о ней, когда она вырастет и станет великим бардом! Я бы хотел взять вот этого петушка и вот этого зайца!
— Нет, я не могу продать вам их, уж простите. — покачала головой торговка и добавила. — Ничего из того, что вы видите на этом прилавке.
— Но…? — удивленно протянул Илая, к такому повороту событий он явно не был готов.
Что за глупые шутки задумала с ним шутить эта странная парочка?! Не успел юноша, что-либо сказать в ответ, как шустрая малышка, нырнула под прилавок и достала от-туда два леденца на длинных деревянных палочках: один ярко-красный, в форме сердца, другой похожий на свернувшуюся в клубок зеленую змею.
— Колесо для тебя, сердце для подруги, помни надо в ночь Шута вам беречь друг-друга. — она протянула леденцы удивленному Илае.
— Бери-бери! — подтвердила старуха, — Эти леденцы именно то, что тебе нужно. Это самые вкусные леденцы на свете!
— Спасибо. — несколько рассеяно пробормотал Илая и спрятал сладости в сумку на поясе.
Он замешкался выискивая серебряную монетку в пригоршни меди, которую извлек из кармана. Уже темнело и люди вокруг начали зажигать факелы, укрепленные на стенах домов, разгоняя наползающий на город сумрак. Найдя нужную монетку, Илая поднял голову и уже хотел было протянуть ее девчонке, но был крайне удивлен, когда вместо слепой старухи и ее внучки, увидел на их месте дородного мужика в коричневой, пятнистой от масла рубахе, а вместо прилавка со сладостями, огромный чан с кипящим маслом откуда этот мужик шумовкой доставал румяные пирожки.
— Ну, так как будешь на меня таращиться? — проворчал мужчина. — Или мои пироги покупать? Смотри какие они румяные! С пылу, с жару, и всего одна серебрушка за пяток!
— 0, н-н-нет, спасибо. — сбитый с толку Илая попятился назад, все еще не понимая, куда пропал давешний латок со сладостями. Его немного покачивало, будто он выпил одним махом целый кувшин вина. — Извините! — крикнул он удивленному торговцу пирожками и направился сквозь толпу ряженых, туда, где оставил Сибрис.
— Сибрис! — окликнул он радостно, вновь увидев подругу. — Надеюсь ты не заскучала? Вот, держи, это тебе! — Илая вскочил на лошадь и протянул девушке леденец-сердце.
Сибрис с недоверием приняла подарок и поинтересовалась:
— Что это такое?
— Это всего лишь леденец — конфета из сахара и фруктового сока, что-то на подобии карамели на яблоках. Мне в детстве такие мать покупала на ярмарке. Попробуй, это очень вкусно! — Илая не долго думая засунул свою конфету в рот.
Восхитительный сладковато-кислый вкус леденца, напомнил юноше о его детстве. Илая зажмурился от удовольствия и застонал:
— Ммммм… Как вкусно! Будто ревень в сиропе, только еще лучше!
Сибрис повертела леденец в руке, посмотрела через него на друга, проверяя прозрачность карамели, и последовала примеру Илаи.
— Угу, фкуфно! Фимфяника кашца. — задумчиво произнесла она.
— Чего? — переспросил Илая.
— Фимфяника! Ты фто офлоф? — повторила Сибрис, с конфетой она не спешила расставаться и от этого казалось, что ее правую щеку раздуло, как от больного зуба.
— А, я понял! Замляника! — рассмеялся Илая.
— Уфу! Поефали!
— Нет, в Уфу мы точно не поедем, это же речка рядом с фермой моего дядьки, как же мы можем поехать в речку? — подтрунивал над подругой Илая.
Но Сибрис только фыркнула, закатив глаза. Ситуация действительно была забавная, а леденец восхитительно вкусный. Плевать, что такой дурацкой формы. Сердце, пф! Надо же, он похоже видит в ней просто девчонку! И все же это было приятно.
В квартале красильщиков было необычайно тихо, наверное все его жители покинули свои дома, что бы погулять в центре города. Когда Сибрис и Илаей покидали площадь, там начали разжигать главный костер и выбраться верхом из уплотняющейся с каждой минутой толпы было не просто.
Проезжая около одного из домов они спросили сидящую на крыльце старуху, как найти дом Беспалого и та указала им на небольшой кособокий домишко в самом конце улицы.
При ближайшем рассмотрении дом казался не жилым. Заколоченные окна нижнего этажа, покосившаяся дверь, трещина пролегающая от фундамента до самой крыши. Всадники переглянулись, им обоим хотелось задать вопрос, а не напутала ли чего старуха указавшая им на эту развалину. Но в сумерках, стремительно опускавшихся на улицу позади них, уже нельзя было увидеть сидит ли все еще та женщина на своем крыльце или нет. Темнело. Небо, со стороны площади, окрасилось тревожным рыжеватым сполохом и тут же до путешественников долетел гул радостных криков.
— Похоже самое главное действо уже началось. — прокомментировала Сибрис.
— Ну да, костер Шута. — будто в подтверждение слов Илаи в воздух, взрываясь громкими хлопками, взметнулись огни шутих, оставляя за собой разноцветные зигзагообразные хвосты. Лицо Сибрис вдруг стало зеленым, как у мертвеца, рыжие волосы Илаи вспыхнули будто кровь — все это была призрачная игра огней фейерверков.
На стук долго никто не открывал, потом дверь отворилась и на пороге показался сам хозяин дома.
— Чего вам, добрые люди?
Диего был лысеющим жилистым мужчиной среднего роста. На нем была плотная зеленая блуза, потертый кожаный жилет, и короткие штаны неопределенного цвета. В руке Беспалый держал маленький подсвечник с коптящей сальной свечой. Мужчина недоверчиво прищурился, разглядывая поздних гостей.
На свою кузину Диего был совсем непохож. Услышав, что путники ищут ночлег, и что это Марта посоветовала им обратится к нему, Диего расплылся в угодливой улыбке:
— Всего четыре золотых, друзья мои, и мой дом к вашим услугам.
— Марта сказала три! — с напором сказала Сибрис.
Диего пожевал тонкие губы, задумчиво насупил брови и вновь заулыбался:
— Что же, ладно! Пусть будет три, ведь друзья Марты мои друзья. Дружба, она ведь, дороже золота не так ли? — и, не дождавшись ответа, продолжил.
— Я смотрю у вас лошади. Придется вам, господа, обогнуть улицу с другой стороны, там находятся ворота ведущие во внутренний двор моего скромного имения. Сейчас я пойду их открою. Буду ждать вас там, поторопитесь. — и Беспалый скрылся в доме, сильно хлопнув напоследок входной дверью.
— Что-то этот Диего мне совершенно не нравиться. — сказал Илая пока они огибали улицу.
— А как может нравиться мужик, который просит три золотых монеты за постой в такой-то развалюхе?! — согласилась Сибрис. — Но выбор у нас не велик, разве, что провести ночь на улице в незнакомом городе, где половина горожан уже перепилась, а вторая только собирается это сделать.
— Согласен, эта идея не из лучших.
Они увидели хозяина дома из далека, он стоял у ворот и активно делал призывные знаки.
— Не хочу, что бы соседи знали, что у меня гости. — пояснил он обеспокоенным тоном. — Вокруг сплошное завистливое отребье.
Сибрис спешилась и передала Беспалому три золотых монеты, тот быстро проверив их на зуб, довольно улыбнулся и спрятал в карман жилета.
— Коней можете отвести в стойло, там есть сено и кадка с водой, а потом добро пожаловать ко мне.
Расседлав коней и дав им поесть и напиться Илая и Сибрис направились через небольшой заросший травой дворик к дому. С этой стороны дом выглядел куда лучше, чем с фасада выходящего на улицу красильщиков. Было понятно, что хозяин его был не только скареден, но еще и весьма скрытен. Они прошли со двора прямо на кухню. Хозяин дома уже суетился накрывая на стол.
— Я подумал, что вы можете быть голодны, а у меня кое-что осталось после ужина.
Кое-чем оказалось ветчина, десяток вареных в крутую яиц, половина белоснежного пшеничного каравая и пыльная бутылка вина.
— Присаживайтесь, господа, прошу вас! Я тут позволил себе достать бутылочку отличного розового вина, которое делает мой шурин, у него виноградник в долине. Предлагаю выпить по чарочке. Так сказать за знакомство или в честь праздника, как вам будет угодно.
Мужчина разлил вино по металлическим чаркам и подал гостям. Он выпил свою чарку первый и довольно причмокнув сказал:
— Прошлый год действительно был удачный, вино что надо!
Илае и Сибрис ничего не оставалось делать как присесть за стол последовать примеру хозяина.
Диего был весьма охоч до вина и болтовни. Он рассказывал занятные истории из своей жизни, посвятил их в свежие новости и сплетни города и не забывал подливать вино в чарки своих "любезных" гостей. Илае стало казаться, что этот человек самый распрекрасный хозяин в мире, такой гостеприимный, такой щедрый, приятный малый, и байки у него такие забавные! Ну разве, что совсем чуток скуповат, но это понять можно, дому-то требуется ремонт, а ремонт дело не из дешевых. А соседи у него видимо и в правду дрянь если не разглядели такого милого человека живущего с ними рядом. Тут краем глаза Илая начал замечать странное поведение огня в камине, прежде горевший ровно, тот вдруг мигнул изогнув языки пламени, а еще, кажется, по полу потянуло сквозняком. Странно это, ведь дверь на улицу была закрыта. Сибрис, сидевшая по ту сторону стола, что-то неразборчиво произнесла и вдруг осела, уронив голову и руку с чаркой на стол. Чарка выскользнула из ее пальцев и покатилась по столу, оставляя мокрый след. Илая удивленно посмотрел сначала на Сибрис, потом на Диего, тот будто не замечая продолжал рассказывать что-то свое, а потом столешница стала стремительно приближаться к лицу Илаи и он понял, что не может ни говорить ни двигаться.
— Фуух! — донеслось из-за спины. — Я думала они никогда уже не вырубятся.
Голос произнесший эти слова был странно знаком Илае. Кто-то подошел к нему сзади и рывком поднял его голову, ухватив за волосы. В лицо юноши заглянула давешняя знакомая — жена зеленщика Марта. Теперь женщина была совершенно не похожа на милую краснощекую матрону, которую они повстречали на въезде в город. Марта, или как там ее звали по настоящему, смыла грим, делавший ее лицо румяным, достала из-за щек комки ваты, которые она туда подложила, чтобы лицо казалось пухлым, волосы ее теперь были другого цвета и собраны в тугой пучок на затылке.
— Чего сидишь, дурень? — злобно зашипела она на Диего. — Обыщи этого парня, а я займусь девчонкой.
Она отпустила волосы Илаи и его голова снова стукнулась о стол, но теперь ему была видна Сибрис и женщина, ловко шарящая у нее по одежде.
— А вот и золотишко! — гнусно ухмыльнувшись сказала воровка, срезая кошелек с пояса девушки. — Уж я тебя выпотрошу, госпожа хорошая! — она со злостью грубо пнула, не способную дать отпор Сибрис.
Как же Илае в этот момент захотелось вскочить со своего места и ответить этой твари. Ярость клокочущей волной подступила к горлу, перед глазами встала розовая пелена, мир дрогнул и тихонько зазвенел. На плечо юноши ласково опустилась чья-то крепкая рука. Илая вдруг почувствовал невероятную легкость и прилив сил, мгновение и он уже стоял на ногах. Одновременно с этим он своими глазами видел как все еще продолжает лежать на столе. Видел как его застывший взгляд направлен в сторону такой же застывшей Сибрис. Застывшая воровка, склонилась над рассыпавшимися из кошелька монетами, ее подельник начавший подниматься со своего места, тоже застыл в нелепой позе, в печи застыло пламя, капля вина застыла в полете сорвавшись со стола, в комнате казалось застыл даже воздух. Застыло все, даже время.
— Не плохой фокус, верно? — донеслось из-за спины.
Илая обернулся и увидел что в комнате находятся еще трое людей. Знакомых ему людей. Одним из присутствующих был комедиант игравший этим вечером шута на площади, он все еще был в сценическом образе, его лицо все так же скрывала широко улыбающаяся красноносая маска. Двумя другими были слепая старуха, торговавшая сладостями на площади, и ее внучка.
— Кто вы? — хрипло прошептал потрясенный происходящим Илая.
— Друзья. — коротко ответил комедиант. — Можеш звать меня Шут, старуху Сивиллой, а малышку мы называем Голос. Мы — Хранители, и пришли, что бы предупредить тебя Илая даханавар. Разговор будет долгим, прямо как эта ночь, посвященная мне! Так что располагайся поудобнее. — Шут щелкнул пальцами и деревянный табурет, находившийся прежде под задом Диего, переместился прямо к Илае. Илая присел, дав понять, что готов слушать.
3
Эти трое стоящие перед ним, в чьей власти само время, чего они от него хотят? Эта мысль билась в сознании Илаи, как угодившая в силки птица.
— Но, почему вы здесь? Что вам нужно? Что вообще здесь происходит?
— Оооо, как много вопросов! — протянул Шут. — Ну что же, все предельно просто, эта женщина, которую ты знаешь, как зеленщицу Марту, главарь шайки отпетых грабителей и убийц. А вы двое могли бы стать очередными ее жертвами. Ваши чарки были смазаны сильнодействующим ядом и если бы не наше своевременное вмешательство вы были бы уже мертвы.
— Но…? — Илая желал более подробных разъяснений.
— Но, это не входило в мои планы. — ответил Шут. — Помнишь те сладкие леденцы, которые ты получил в дар от этих прекрасных леди? Они содержали противоядие, благодаря им ты и твоя подруга до сих пор живы.
— Благодарю вас! — Илая был удивлен, смущен и признателен этой странной троице. — Выходит я и Сибрис обязаны вам жизнью. Но почему вы решили нам помочь?
— Скажем так, мертвецу нет дела до пророчества.
— Какого еще пророчества? — удивился Илая.
— Ах, ну да, откуда тебе знать?! — Шут с явно наигранной досадой стукнул себя по белому деревянному лбу маски.
— Пророчество, от первого последнему, я здесь чтобы передать его тебе, юноша. — вступила в разговор слепая старуха, которую комедиант назвал Сивиллой. — Я получила его от самого первого даханавара, когда была еще совсем юной девочкой, мне пришлось ждать этого момента почти две тысячи лет. Признаюсь, я очень устала.
— А я не мог позволить, что бы ожидание моей дорогой подруги оказалось напрасным из-за вмешательства жалкой воровки. — подтвердил мужчина в шутовской маске.
— Слушай внимательно Илая даханавар! — женщина приблизилась к нему почти в плотную, ее слепые глаза, казалось смотрели в самую душу Илаи. — Первый, чье имя Самаэль Ренегат, Кровавый Перерожденец, Хранитель Границ, тот кто познал тьму смерти и свет жизни, завещает тебе, последний из грядущих: В ЧАС ВЕЛИКОЙ ЖЕРТВЫ ПОЛОЖИ СЛОВА НА ЛЬЮЩИЙСЯ СВЕТ!
— Слова на свет…, но как такое возможно? И почему вы называете меня последним?
— Об этом я ничего не знаю. — ответила Сивилла.
— Похоже эту загадку тебе придется решать самому. — поддержал женщину Шут.
Мужчина в маске шута, неспешно прошелся по комнате, он обогнул стол, вокруг которого, словно мошки увязшие в меду, застыли люди. Легким касанием ладони он толкнул в спину Диего Беспалого — вероломного хозяина этого дома, мужчина покачнулся, теряя равновесие он упал на липкий дощатый пол, так и не изменив своей позы. Шут, переступив через упавшего, приблизился к ложной зеленщице Марте. К этой женщине он проявил намного больше интереса. Он заглянул оцепеневшей разбойнице в лицо, на нем застыло выражение жестокого превосходства, в глазах все еще светился огонек алчности, вспыхнувший при виде монет, рассыпавшихся по столу. Шут протянул руку к ее лицу и убрал прилипшую ко вспотевшему лбу прядь волос, выбившуюся из гладкой прически. Сокрушенно покачав головой, будто укоряя женщину, он ласково и вкрадчиво зашептал ей на ухо:
— Ай-ай-ай, Агнесса, неуемная жадность совсем повредила твои мозги! Разве ты не знаешь, что не хорошо прикрывать злые намерения под маской добропорядочной матроны, да еще в такой день! Сегодня личины надевают, чтобы обличить самое дурное в своем характере, обличить и избавиться, сжигая зло в полночном огне. Но я вижу в твоих глазах совсем другое пламя — пламя тьмы! Так не пойдет, дорогая, совсем не пойдет. — он обернулся к девочке по имени Голос, которая все еще держала в одной руке зайца, а в другой морщинистую ладонь своей бабки Сивиллы.
— Дитя, — нежно позвал Шут, — подойди ко мне.
Внучка посмотрела на бабушку, и та кивнула ей, что бы та выполнила просьбу Шута. Девочка послушно подошла. Шут вынул из руки Марты-Агнессы нож, которым та бойко орудовала прежде, срезая с пояса Сибрис кошелек, и протянул малышке.
— Вот возьми это, а я пока подержу твоего ушастого друга. Ты же разрешишь мне его подержать?
Девочка посмотрела огромными ясными глазами сначала на игрушку, потом на протянутый костяной рукоятью к ней широкий нож и кивнула. Шут бережно взял игрушку на руки, Илае показалось, что улыбка его маски стала еще шире. Он удовлетворенно кивнул, потом взял разбойницу за правую руку и потянул ее на себя, опуская ладонью на стол. На указательном пальце женщины блеснуло кольцо. Шут повернувшись к Илае произнес:
— Эти двое — он кивнул на лежащего у стола Диего, — не единственные, кто прячется в доме, на втором этаже притаилось еще пятеро головорезов, так что послушай моего совета и не рискуй! Сейчас я верну реку времени в её привычное русло и у тебя будет не более пары минут, так что не мешкай. Забирай свою девчонку и убирайтесь отсюда, как можно скорее. Уходите из города сегодня же ночью, не останавливайтесь пока не достигнете гор.
Шут вновь повернулся к девочку которую назвал Голос и сказал:
— Дорогая, научи, пожалуйста, нашего друга Слову.
Девочка радостно улыбнулась, будто только и ждала что ее об этом попросят.
— МАЙЯ! — звонко выкрикнуло дитя и вонзило нож прямо в кисть разбойницы. Лезвие глубоко вошло, рассекая плоть и дерево, намертво пригвождая ее к поверхности стола.
Трое ночных посетителей исчезли, будто морок.
Брызнула горячая алая кровь, размораживая застывшее время. Илая вновь стал един со своим телом, он встряхнул головой отгоняя остатки наваждения и тут же вскочил из-за стола. Сибрис только начала приходить в себя она приподняла голову над столом, взирая на окружающий мир осоловелыми затуманенными от яда глазами, и ее тут же вытошнило густой и зеленой от желчи рвотой.
Расторможенная Агнесса-Марта дернулась, и жутко закричала. Она увидела, что стало с ее рукой. На полу барахтался и кряхтел, пытаясь подняться на ноги, ее подельник. Над головой Илаи, послышался шум опрокидываемой мебели и спешный топот пяти пар ног. Со второго этажа на помощь своей атаманше спешили головорезы.
Илая стремительно перемахнул через стол, громко выкрикнув:
— Сибрис, уходим!
Он подхватил девушку, все еще плохо соображающую, что происходит, и бросился к двери, крепко прижимая подругу к себе. Они вывалились во двор. Илая лихорадочно шарил глазами вокруг, чувствуя спиной и затылком близость неприятеля. Их лошади и весь их скарб, были теперь не доступны, но к счастью под деревом росшем на углу дома, скрытый густой тенью, был привязан вороной жеребец, которого Илая не приметил там раньше. Юноша кинулся к нему. Ухватившись за луку седла, Илая взлетел коню на спину, помог Сибрис забраться позади себя и направил коня к воротам. Это было очень вовремя, потому как за его спиной раздался грохот срываемой с петель двери. Это спустившиеся и увидевшие, что стало с их атаманшей, бандиты ринулись вслед за ускользающей жертвой.
Возле самых ворот Илая поднял жеребца на дыбы, больно ударив его пятками по бокам. Илая заставил животное сильным ударом передних копыт сломать запор на воротах. Вылетев на безлюдную, тонущую в предрассветном мраке улицу, Илая погнал коня в бешеном галопе по затихшему городу. Сзади вслед ему неслись гневные окрики и грязная брань, неудавшейся погони. Мимо плеча даже пару раз просвистели пущенные вслед беглецам стрелы.
Мимо пролетали спящие дома горожан с подслеповатыми темнеющими окошками и низко нависшими замшелыми черепичными крышами. Тенты из ткани в полоску над широкими окнами закрытых лавок, вывески над укрепленными железными полосами дверями, мелькали по обе стороны улиц, по которым несся крупный черный жеребец. Тут молот и наковальня — обитель кузнеца, напротив в двадцати шагах ножницы и нитки — лавка портного, а там дальше ступка пестик и зеленый лист — там живет травник-аптекарь. Возле стен бочки: пустые и наполненные дождевой водой. Мостовую покрывает мелкий сор ярких конфетти и осколки разбитых бутылок из под вина — последствия бурного праздника захватившего город накануне. Вот одинокое колесо от телеги, а вот и она сама — старая и скособоченная, будто давным-давно стоит под этим дощатым навесом, дожидаясь хозяина. В подворотнях высятся горы хлама и какие-то ящики составленные один на другой, покрытые обрывками грязной дерюги. Звенящую тишину разрывает только стук копыт. Они так и не встретили ни одного человека на улице, ни одной бродячей собаки или хотя бы кошки, на худой конец, крысы! Город Тариза будто бы вымер.
Илая не знал куда несет его разгоряченный жеребец. Пролетая мимо колодца, стоящего на скрещении трех улиц он почувствовал, как руки Сибрис обнимающие его за талию начали соскальзывать. Ослабевшая от яда, девушка заваливалась кренясь на бок. Она могла упасть с коня и разбиться. Илая придержал подругу от рокового падения и остановил скакуна. Он спешился, привязав коня к колодезному журавлю и помог Сибрис спуститься. Её снова вырвало. Илая усадил подругу на холодный камень мостовой, спиной прислонив ее к стенке колодца. Вытащив ведро с водой, Илая стал поить ею Сибрис, обилие воды помогло прочистить желудок девушки. Сибрис вырвало еще несколько раз и ей заметно полегчало. Даже при скудном свете ночного светила стало видно, как с лица девушки уходит желто-зеленый нездоровый оттенок. Глаза ее прояснились и взгляд стал более осмысленным.
— Спасибо! — прохрипела Сибрис, желчь обожгла ей горло и теперь ей было тяжело говорить.
— Я уж боялся тебе конец, подруга. — с облегчением произнес Илая.
Он влажным платком отирал Сибрис испачканое лицо и одежду. Куртка на девушке и тонкая исподняя рубаха под ней были распороты грабительницей, которая искала припрятанные под одеждой у девушки ценности. Разрез оголил крепкую маленькую грудь Сибрис с тугой вишенкой розового соска и ее упругий живот, на котором вился тонкой белой нитью старый шрам. Илая стараясь привести подругу в порядок, сначала даже не обратил внимания как глубоко его рука с влажным платком проникла под испорченную одежду. Осознав, что его ладонь находится прямо под правой грудью девушки Илая смутился и отдернул руку. на него накатила волна жара, а лицо и шея покраснели, как маков цвет.
— П-п-прости. — пробормотав он заикаясь от смущения. — Это не то, что ты подумала, просто я хотел…
Сибрис положила свою прохладную подрагивающую ладонь ему на плечо.
— Не волнуйся, ты сделал все правильно. Я знаю, что ты просто хотел мне помочь и мне уже правда намного лучше. Спасибо, что спас мне жизнь. — прошептала она и притянула его к себе, ласково поцеловав в щеку. Потом стянула на груди порванную одежду, пытаясь придать себе хоть немного приличный вид и спросила, будто ничего не произошло:
— У тебя есть булавка или что-либо в этом роде?
Илая не мог говорить, после нежного прикосновения девичьих губ к его горящей от стыда щеке, сперло дыхание и пересохло во рту, поэтому он просто кивнул и, отстегнув бронзовую фибулу для плаща с плеча своей куртки. Молча он протянул ее Сибрис. Девушка туго сколола расходящиеся края одежды прямо под грудью, от чего стиснула ее еще больше, чем прежде, заставив появиться в разрезе два соблазнительных белых холма. Смотреть на подобное у Илаи не было сил, он уже и так чувствовал, что кожаные штаны на нем определенно слишком узкие. Злясь на себя, он поднялся и начал отвязывать коня — пора было выбираться из этого города. Сибрис тоже поднялась на ноги поправляя свою одежду.
— Прости меня, Илая, это я виновата. Я совсем не заметила подвоха, в этом предложении о ночлеге. Мне стоило догадаться, как только мы увидели этот дом…
— Не вини себя, Сибрис, возможно, по другому и быть не могло.
— Что ты хочешь этим сказать? — удивилась она.
Илая рассказал ей все, что произошло в том доме: и про яд, и про странную троицу, и про непонятное пророчество. Когда Сибрис садилась на коня, Илая попросил ее сесть спереди. Объяснил это тем, что так точно не позволит ей упасть. Настоящей причиной этой просьбы было то, что знание того, как ее почти обнаженная грудь будет прижиматься к его спине, не позволит Илае мыслить рассудительно. Илая был обескуражен, ведь еще несколько часов назад, наблюдая за почти голой актрисой на площадной сцене, он не испытывал таких бурных чувств. И этот поцелуй, юноше казалось. что он все еще чувствует его тепло на своей щеке…
— Ты вообще слушаешь, о чем я говорю? — возмутилась Сибрис, обернувшись через плечо.
— А?! Да, прости, просто немного задумался. — Илая отвлекся от поглотивших его мыслей.
— Я говорю, эта девочка — Голос, она произнесла Слово, использовала простое, даже новичкам доступное заклинание иллюзии. Я это проходила в академии, мы часто использовали его, что бы что-нибудь незаметно сделать. Но это заклинание не останавливает время, тем более, оно длиться всего краткий миг, а никак ни всю ночь. Это очень не обычное применение стандартного заклинания иллюзии. Возможно это зависит от суггестора, его силы силы воздействия на реципиентов, интересно… — Сибрис задумалась.
Сибрис потеряла свой дар, бросила обучение в академии, но она все еще была магом и думала как маг, сталкиваясь с чем-то не обычным, а произошедшее ночью было крайне необычно.
— А пророчество, что ты думаешь о нем? — спросил Илая. Он мало что понял из того, что девушка только что сказала, но у него и без выяснения значения странных слов, было много вопросов к Сибрис. Просто но он не знал с какого из них лучше начать.
— Если честно, я первый раз слышу о подобном пророчестве, тем более о пророчестве даханаваров, возможно более подробно о нем мы сможем узнать, когда прибудем в Обитель. Могу сказать лишь то, что эта малышка — Голос, назвала тебе одно из так называемых Слов. Это базовые заклинания, но одновременно это еще и очень важные понятия описывающие наш мир. Вижу, тебе тяжело меня понять. — Илая и хотел бы ответить отрицательно, неудобно было чувствовать себя в дураках, но с другой стороны, он ехал в горную обитель братства, чтобы учиться, так почему бы не начать сейчас.
— А ты попробуй мне объяснить, только без этих гесторов и циполентов. — попросил он подругу.
Сибрис тихонько засмеялась.
— Ну хорошо. Вот только не гестор, суггестор — тот кто хочет оказать влияние на другого своей волей, подчинить его, а реципиент — тот, кто это влияние воспринимает и подчиняется.
— А, ну так то понятней! Это значит маг заклинание произнесет, а человек ему сразу во всем послушен станет. Верно?
— Ну, почти. А вот то Слово, тебе лучше запомнить, возможно именно его подразумевает пророчество. Оно означает — «иллюзия», «видимость». В академии нам говорили, что в мире рассеяна особая сила или можешь назвать ее энергией, которая может как творить так и разрушать. Особенно хорошо она подчиняется магиням, мы завем ее шакти. Говорят она одновременно скрывает истинную природу мира и обеспечивает многообразие его проявлений.
— Это похоже на то, что святоши рассказывают о Милосердной Деве, в своих храмах в начале каждой недели? — с интересом спросил Илая.
— Да, но только отчасти. Я бы сказала, что в храмах эти знания преподают слишком уж упрощенно. — Сибрис пожала плечами. — В обще-то в академии тоже не каждому доступны книги рассказывающие о подобных вещах.
— Тогда как ты об этом узнала? — поинтересовался Илая.
— Я была очень непослушной студенткой, любила совать нос куда не следует, особенно если это касалось запрещенных книг. — загадочно улыбнулась Сибрис и вздохнула.
Илае показалось этот вздох прозвучал несколько печально, но он не стал прерывать девушку, боясь, что та больше ничего ему не расскажет. Слушать Илае было интересно.
— Ну так вот, — продолжала объяснять Сибрис, — Человек из-за своего неведения строит в уме ложное представление о существующем мире, такое представление о мире является майей. Она как будто бы пелена, которая отделяет нас от реальной сути вещей. Эта пелена, или завеса — это ложное восприятие мира, который делится в умах людей на плохое и хорошее, белое и черное, свет и тьму. А еще это ложное мнение о том, что природа вещей в этом мире постоянна. В своей сути все явления лишены постоянной природы, но желания человека приводят к возникновению бесконечного многообразия мира, которое состоит из различий, которых по сути то и нет.
— Тогда эта майя похожа на облака в летний день. — проговорил Илая задумчиво. — Вот так лежишь смотришь на них, а очертания облаков постоянно меняются, да и сами облака еще днем белые и пушистые уже к вечеру соберутся в серые тучи и пойдет дождь.
— Молодец, Илая ты совершенно прав! Если бы у тебя был волшебный дар, тебе бы стоило попробовать стать магом. — похвалила юношу Сибрис.
Илае стало очень приятно. Оказывается магия не такая уж и сложная наука, подумал он.
Пока у них шла беседа, конь принес их к городским воротам. Это были не те ворота, через которые они утром вошли в город — эти открывали путь ведущий в горы.
На нетерпеливый стук из караульного помещения высунулась заспанная физиономия стражника.
— Чаво надо? — недовольно поинтересовался он.
— Мы хотели бы покинуть город. — начал Илая.
— Жди до рассвета, вот как рассветет, тогда и выпушу!
Стражник уже собрался вновь скрыться, видимо ему еще хотелось выспаться после вчерашних гуляний. Илая не мог объяснит потом Сибрис, что его заставило сделать то, что он сделал, но он вновь окликнул стражника:
— Эй, любезный, так уже расцвело, не ужели вам оттуда совсем этого не видно, солнце встало из-за горизонта, похоже вы проспали рассвет!
И в тот момент, когда когда вышедший на стену стражник поднял глаза к небу, которое все еще было окрашено в лилово-серые тона предрассветных сумерек, Илая выкрикнул:
— МАЙЯ!
Мир на самую маленькую долю секунды замер и вновь ожил, оторопело глядя то на ранних путников у ворот, то на небо, стражник пролепетал:
— И правда, сударь, уж расцвело. — и причитая со словами "ой, я дурак, проспал, совсем проспал!" и "кабы комендант не прознал, он с меня шкуру спустит, как пить дать, спустит!", стражник запустил отпирающий городские ворота механизм.
Когда большие деревянные створки открылись достаточно, что бы мог проехать всадник, Илая пришпорил коня и тот вынес их с Сибрис за пределы, крепко спящего после праздничной недели города. На горизонте, будто приветствуя несущихся галопом по дороге всадников, блеснул первый лучик солнца, предрекая рассвет нового дня.