- Но вы же не святой, а лейтенант флота. Да, кстати: я сегодня читала изречения на четвертой колонке "Таймса". Какой отличный получится шифр из "Песни песней" или из книги пророка Исайи. "Два сосца твои, как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями" может означать: "Восемь немецких линкоров в Дуврской гавани. Спешите". А "змей, прямо бегущий, и левиафан, змей изгибающийся" означало бы "эскадрой командует Тирпиц" и так далее. Никто бы не сумел без ключа разгадать такой шифр.
- Я поеду побыстрее, - сказала, оглядываясь, Джин.
Стрелка спидометра подскочила до сорока... сорока пяти... пятидесяти.... пятидесяти пяти... Моряк взял Динни под руку.
- Еще немного - и нам крышка. Но это такой соблазнительный кусочек дороги.
Динни сидела с натянутой улыбкой; она терпеть не могла слишком быстрой езды и, когда Джин снова сбавила скорость до обычных тридцати пяти миль, жалобно сказала:
- Джин, у меня старомодные внутренности. В Фолуэле она наклонилась вперед.
- Я не хочу показываться в Липпингхолле. Пожалуйста, поезжай прямо к вашему дому и спрячь меня где-нибудь, пока не разделаешься с отцом.
Укрывшись в столовой, Динни стала с любопытством разглядывать портрет, о котором рассказывала Джин. Внизу была надпись: "1553, Кэтрин Тастборо, nee {Урожденная (франц.).} Фицгерберт, лет от роду 35; супруга сэра Уолтера Тастборо".
Это пожелтевшее от времени лицо над брыжами, кольцом охватившими длинную шею, и правда могло быть лицом Джин лет через пятнадцать, - тот же заостренный к подбородку овал, те же продолговатые колдовские глаза под темными ресницами; даже руки были точной копией бронзовых рук Джин. Как сложилась жизнь этой удивительной прабабки, знают ли это сегодняшние Тасборо, и не повторит ли ее судьбу Джин?
- Как похожа на Джин, правда? - сказал молодой Тасборо. - Судя по всему, она была молодчага; говорят, инсценировала собственные похороны и бежала из Англии, когда Елизавета взялась за католиков в шестидесятых годах шестнадцатого века. Знаете, какая судьба ожидала тогда каждого, кто служит мессу? Выпустить кишки считалось сущим пустяком. Христианская религия! Нечего сказать! Наверно, эта дама не зевала. Держу пари, что ее не раз штрафовали за быструю езду.
- Какие новости с фронта военных действий?
- Джин отправилась в кабинет со старым номером "Таймса", полотенцем и ножницами. Остальное покрыто мраком неизвестности.
- Откуда бы нам подсмотреть, как они будут выходить из кабинета?
- Сядем на лестницу. Они нас не заметят, если не пойдут наверх.
Они вышли в холл и сели в темном уголке лестницы, откуда сквозь перила видна была дверь кабинета. Затаив дыхание, как в детстве, Динни ждала, не спуская глаз с этой двери. Вдруг оттуда появилась Джин с газетным кульком в одной руке и ножницами в другой и сказала, обернувшись назад:
- Помни, папочка, сегодня тебе нельзя выходить без шляпы.
В ответ послышалось нечто нечленораздельное, и дверь закрылась. Динни перегнулась через перила.
- Ну, как?
- Все в порядке. Немножко поворчал, - неизвестно, кто его теперь будет стричь и прочее, да и брак без оглашения он считает не совсем приличным; но сотню в год дает. Когда я уходила, он набивал трубку. - Она постояла, разглядывая кулек. - Ну, и зарос же он. Сейчас пообедаем, Динни, а потом двинемся.
За обедом священник был галантен, как всегда, и Динни смотрела на него с восхищением. Этот пожилой вдовец вот-вот лишится единственной дочери, которая несет все хлопоты по дому и приходу и даже стрижет отца, и все же он остается невозмутимым и даже не жалуется. Чем это объяснить - воспитанием, добродушием или чувством облегчения, совсем недостойным христианина? Этого Динни не могла решить, и сердце ее сжалось. Скоро на его месте окажется Хьюберт. Она внимательно посмотрела на Джин. Да, эта тоже сумеет справить собственные похороны, если не чужие; но командовать она будет грациозно, не надсаживая горла, и никогда не станет вести себя как вульгарная кумушка. Эх, если б у них с Хьюбертом хватило чувства юмора!
После обеда священник отвел Динни в сторону.
- Моя милая Динни, - если вы разрешите вас так называть, - что вы на это скажете? И что говорит ваша матушка?
- Нам обоим это напоминает детский стишок: "Филин и кошечка поехали кататься по морю..."
- "...в красивой зеленой лодочке". Все это так, боюсь только, что у Джин и вашего брата нет "целой кучи денег", как у филина и кошечки. Однако, - добавил он задумчиво, - Джин хорошая девочка и очень... м-м... энергичная. Я рад, что наши две семьи снова... м-м... соединятся. Мне ее будет недоставать, но нельзя же быть... м-м... эгоистом.
- Не знаешь, где найдешь, где потеряешь, - рискнула сказать Динни.
В голубых глазах священника мелькнул веселый огонек.
- Да, - сказал он, - нет худа без добра. Джин не хочет, чтобы я был посаженым отцом. Вот ее метрика на случай... м-м... если возникнут вопросы. Она совершеннолетняя. - Он передал Динни пожелтевшую бумажку. - Господи боже мой! - вздохнул он от души, - Господи боже мой!
Динни так и не решила, стоит ли его жалеть. Скоро они снова отправились в путь.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Высадив Алана Тасборо у дверей его клуба, обе девушки поехали дальше в Челси. Телеграммы Динни не посылала, надеясь на свое счастье. У дома на Оклистрит она вышла из машины и позвонила. Дверь открыла пожилая горничная, лицо у нее было испуганное.
- Миссис Ферз дома?
- Нет, мисс, дома капитан Ферз.
- Капитан Ферз?
Оглядевшись по сторонам, горничная зашептала:
- Да, мисс; мы совсем голову потеряли; не знаем, что и делать. Сегодня днем является вдруг капитан Ферз, а нам ничего и не говорили. И хозяйки нет дома. Ей принесли телеграмму, а ее взял капитан Ферз; потом кто-то звонил ей два раза по телефону, но передавать ничего не велел.
Динни подыскивала слова, чтобы спросить про самое страшное.
- Как... как он выглядит?
- Не знаю, что и сказать, мисс. Ни словом не обмолвился, только спросил: "Где хозяйка?" Выглядит-то он неплохо, но мы ведь ничего не знали, вот мы и боимся; дети дома, а где хозяйка - не знаем.
- Подождите минутку, - сказала Динни и вернулась к машине.
- В чем дело? - спросила Джин, выходя к ней.
Девушки посовещались на тротуаре, а в дверях стояла горничная и не сводила с них встревоженных глаз.
- Надо разыскать дядю Адриана, - сказала Динни. - Ведь тут дети.
- Поезжай, а я войду и подожду тебя. У горничной такой испуганный вид.
- Кажется, он был буйным, Джин; знаешь, а вдруг он сбежал?
- Бери машину. Ничего со мной не случится. Динни сжала ее руку.
- Я возьму такси; тогда у тебя будет машина, если придется уехать.
- Хорошо. Объясни ей, кто я такая, и поезжай. Уже четыре часа.
Динни кинула взгляд на дом и вдруг заметила в окне столовой чье-то лицо. Она видела Ферза всего два раза, но тут же его узнала. Забыть его было невозможно: лицо его было словно пылающий за решеткой огонь - резко очерченное, суровое, широкоскулое, с усами щеточкой; в густых темных волосах проступала седина, отливавшие сталью глаза беспокойно мерцали. Глаза эти уставились сейчас на нее с такой горячечной напряженностью, что у нее защемило сердце, и она отвернулась.
- Не смотри вверх! Он там, в окне, - сказала она Джин. - Если бы не глаза, он выглядел бы совсем нормальным.... Давай либо вместе уйдем, либо обе останемся.