- Нет. Поверьте, я польщена и благодарна. Но... нет.
- Простите, вы любите другого?
Динни покачала головой.
Халлорсен замер, на лице его было написано недоумение, потом оно прояснилось.
- Наверно, я вас еще не заслужил, - сказал он. - Мне надо вас заслужить.
- Я этого не стою. Просто я к вам ничего не чувствую.
- У меня чистые руки и чистое сердце.
- Не сомневаюсь; я восхищаюсь вами, профессор, но я никогда вас не полюблю.
Халлорсен отступил, словно не доверяя своей выдержке, и отвесил ей глубокий поклон. Во всем его облике было столько благородства, что она невольно им залюбовалась. Наступило долгое молчание.
- Ну что ж, слезами горю не поможешь, - сказал он наконец, располагайте мною, как вам будет угодно. Я ваш покорный слуга. - И, круто повернувшись, вышел.
Внизу хлопнула дверь, и Динни почувствовала комок в горле. Ей было больно оттого, что она причинила ему боль, но она испытывала и облегчение такое, какое испытываешь, когда тебе перестает угрожать что-то огромное, стихийное, первобытное. Динни постояла перед зеркалом, злясь на себя, словно она только сейчас обнаружила, какие у нее чувствительные нервы. Как мог большой, красивый, пышущий здоровьем человек полюбить это существо с рыбьей кровью, эту спичку, которую она видела сейчас в зеркале? Да ведь он может убить ее одним щелчком. Не это ли ее и оттолкнуло? Своим ростом, своей силой, своим румянцем и звучным голосом он как бы олицетворял безбрежный простор его прерий. Смешно, глупо, может быть, но это и в самом деле ее отталкивало. Ее место здесь, в ее мире, а совсем не среди таких, как он. Если поставить их рядом, они будут выглядеть просто смехотворно. Она все еще стояла, невесело улыбаясь, перед зеркалом, когда приехал Адриан.
Динни порывисто повернулась к нему. Трудно было представить себе больший контраст с недавним посетителем. Она поглядела на этого совсем не цветущего, немолодого, умного, мягкого и глубоко встревоженного человека - и сразу как-то успокоилась. Динни поцеловала его.
- Я переезжаю к Диане и хотела перед этим тебя повидать.
- Ты в самом деле туда едешь?
- Да. Ты, наверно, не обедал и чаю не пил... - Она позвонила. - Кокер, принесите мистеру Адриану...
- Пожалуйста, коньяку с содовой, Кокер.
- Теперь рассказывай, дядя, - сказала она, когда он проглотил коньяк.
- Боюсь, Динни, что на них не очень-то можно положиться. По их мнению, Ферзу лучше вернуться в клинику. Но я не пойму, зачем это нужно, пока он ведет себя нормально. Они отрицают возможность его выздоровления, но не могут припомнить у него ни одного ненормального поступка за последние недели. Я разыскал его служителя и расспросил его. По-моему, это порядочный человек; он мне сказал, что в данный момент Ферз так же здоров, как он сам. Но беда в том, что Ферз однажды уже поправился - он был здоров три недели, а потом все началось снова. Этот парень считает, что если что-нибудь выведет Ферза из равновесия, - например, если ему будут перечить, - он заболеет опять, и, может быть, еще хуже. Просто ужас.
- А он не буйный, когда у него приступ?
- Буйный, но это какое-то мрачное буйство, направленное больше против себя, чем против других.
- А они не попробуют взять его обратно силой?
- Не имеют права. Он пошел к ним добровольно; я тебе говорил, что официально он сумасшедшим не признан. Как Диана?
- Вид у нее усталый, но красива, как всегда. Говорит, что пойдет на все, чтобы ему помочь.
Адриан кивнул.
- Это на нее похоже; редкого мужества человек. И ты тоже, дорогая. Мне гораздо легче от сознания, что ты будешь с нею. Хилери готов взять к себе ее и детей, если она захочет, но, судя по твоим словам, она на это не пойдет.
- Пока нет.
Адриан вздохнул.
- Что ж, подождем.
- Ах, дядя, - сказала Динни, - мне так тебя жаль.
- Дорогая, кому нужна пятая спица в колеснице, - лишь бы колесница была цела. Не буду тебя задерживать. Ты всегда застанешь меня либо в музее, либо дома. До свидания и спасибо! Передай Диане привет и все, что я тебе рассказал.
Динни поцеловала его еще раз, взяла вещи и отправилась на Окли-стрит.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
У Бобби Феррара было непроницаемое лицо. Казалось, ничто не может поколебать этого олимпийского спокойствия. Иными словами, он был идеальным чиновником - таким идеальным, что министерство иностранных дел явно не могло бы без него существовать. Министры приходили и уходили, а Бобби Феррар вежливый, безмятежный, сверкавший белозубой улыбкой, - оставался. Никто не знал, есть ли у него за душой хоть что-нибудь, кроме бесконечного множества секретов. Возраста он был самого неопределенного; коротенький, приземистый, с низким бархатным голосом, он был сама невозмутимость. В темном костюме в едва заметную светлую полоску, с цветком в петлице, он пребывал в большой приемной, которая была почти пуста, если не считать посетителей, желавших видеть министра иностранных дел и видевших вместо него Бобби Феррара. По сути дела, это был буфер - безупречный буфер. Он имел свою слабость криминалистику. Ни одно сколько-нибудь громкое дело об убийстве не слушалось без Бобби Феррара - он всегда появлялся на своем постоянном месте в суде хотя бы на полчаса. Он переплетал и хранил отчеты об этих процессах. Пожалуй, наилучшей характеристикой его деловых качеств, каковы бы эти качества ни были, служило то, что никто его ни разу не попрекнул знакомством почти с целым светом. Люди обращались к Бобби Феррару, а не он к ним. Но почему? Что сделал он такого, что все звали его уменьшительным именем "Бобби"? У него даже не было титула, он был просто сыном новоиспеченного лорда. Бобби бывал повсюду - любезный, загадочный, настоящий светский лев. Он сам, его цветок в петлице и легкая улыбка мешали Уайтхоллу {Так называют в Англии правительственный аппарат - по названию улицы, где находятся важнейшие министерства, в том числе министерство иностранных дел.} окончательно превратиться в бездушную машину. Он служил там еще до войны, откуда его, по слухам, вернули как раз вовремя, чтобы он успел помешать правительственным учреждениям утратить свой традиционный дух, и спас Англию от самой себя. Пока его крепко сбитая, спокойная, невозмутимая персона с неизменным цветком в петлице ежедневно шествовала мимо этих слинявших, внушительного вида зданий, Англия не могла стать голодной, сварливой каргой, в которую война пыталась ее превратить.
Как-то утром, недели через две после описанных событий, когда Бобби Феррар перелистывал каталог луковичных цветов, ему принесли визитную карточку сэра Лоренса Монта; вслед за ней появился он сам и с места в карьер спросил:
- Вы знаете, Бобби, зачем я пришел?
- Как нельзя лучше, - сказал Бобби Феррар басом, округлив глаза и откинув назад голову.
- Вы виделись с маркизом?
- Вчера с ним завтракал. Удивительный человек!
- Гордость старой гвардии, - сказал сэр Лоренс. - Что же вы собираетесь делать? Покойный сэр Конвей Черрел был лучшим послом в Испании, какой когдалибо вышел из вашей лавочки, а Хьюберт Черрел - его внук,
- У него действительно есть шрам? - осклабился Бобби Феррар.
- Ну, конечно.
- И он действительно получил его там?
- Фома неверующий! Разумеется.
- Странно.
- Почему?
Бобби Феррар сверкнул зубами.
- Кто может это доказать?
- Халлорсен обещал заручиться свидетельскими показаниями.
- Видите ли, это дело не нашей компетенции.