Адриан кивнул.
- Батюшки мои! Теперь уж из них никого не осталось. Дед его перед смертью совсем рехнулся, право слово. Вот дела! Мистер Рональд! Я его знал еще совсем мальчишкой.
Он пригнулся, чтобы получше вглядеться в лицо, едва различимое при последних отсветах дня, потом выпрямился, печально качая головой. Теперь, когда выяснилось, что тут лежит не "чужак", он отнесся к этой смерти совсем по-другому.
Внезапно тишину нарушил треск мотоцикла; он спускался с зажженными фарами по проложенной здесь когда-то дороге. С мотоцикла сошли двое: юноша и девушка. Они несмело подошли к освещенной фарами группе и остановились, пытаясь разглядеть то, что лежало на земле.
- Говорят, здесь произошел несчастный случай.
- Ага, - подтвердил старик.
- Мы можем чем-нибудь помочь?
- Нет, спасибо, - сказал Адриан, - сейчас приедут врач и полиция. Нам остается только ждать.
Молодой человек открыл было рот, чтобы что-то спросить, но, так и не спросив, обнял девушку за плечи; потом, как и старый крестьянин, они постояли, вглядываясь в покойника, его голова лежала на коленях у Адриана. Мотор мотоцикла все еще тарахтел, нарушая тишину, а свет фар придавал зловещий вид старому карьеру и маленькой кучке живых, окружавших мертвеца.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Телеграмма пришла в Кондафорд перед самым ужином. Она гласила: "Бедный Ф. умер. Упал меловой карьер. Будет доставлен Чичестер. Адриан и я сопровождаем. Следствие состоится там. Хилери".
Когда ей принесли телеграмму, Динни была в своей комнате. Она села на кровать; как и всегда, когда в душе борются два чувства - облегчения и скорби - у нее стеснило грудь. Случилось то, о чем она молила судьбу, но сейчас она помнила только тяжкий вздох за дверью и его лицо, когда он стоял и слушал пение Дианы.
- Найдите мне Скарамуша, - попросила она горничную, которая принесла телеграмму.
Когда появился шотландский терьер с умными глазами и весьма самоуверенным видом, Динни прижала его к себе так крепко, что он стал вырываться. Держа в руках это теплое, жесткое, лохматое создание, она снова обрела способность чувствовать; все ее существо испытывало облегчение, но жалость вызвала слезы. Такое странное состояние было непонятно псу. Скарамуш лизнул ее в нос и так отчаянно завилял хвостом, что Динни его опустила. Она наспех кончила одеваться и пошла в комнату матери.
Леди Черрел, уже переодетая к ужину, бродила между открытым гардеробом и открытым комодом, раздумывая, что из вещей ей легче всего пожертвовать на деревенский благотворительный базар в пользу больных бедняков. Динни молча подала ей телеграмму.
- Это как раз то, чего ты хотела, - сказала, прочитав ее, леди Черрел.
- Как ты думаешь, он покончил с собой?
- Думаю, что да.
- Сказать мне Диане сейчас или дать ей спокойно поспать до утра?
- Лучше сейчас. Если хочешь, я ей скажу.
- Нет, нет, мамочка. Это надо сделать мне. Ужин, наверно, нужно будет отнести ей наверх. А завтра нам, должно быть, придется поехать в Чичестер.
- Как все это ужасно для тебя, Динни!
- Напротив, мне это поможет. Взяв телеграмму, она пошла к Диане.
Диана была в детской, - детей укладывали спать, и они всячески оттягивали эту нежеланную минуту; в их возрасте еще не понимаешь, как приятно заснуть, Динни знаком вызвала Диану в спальню и молча протянула телеграмму. Хотя за последние дни они очень сблизились, между ними все же было шестнадцать лет разницы, и Динни не решалась ее утешать, как поступила бы со своей сверстницей. К тому же она никогда толком не знала, что у Дианы на душе. Та прочитала телеграмму с каменным лицом, словно не узнала ничего неожиданного. Ничто не отразилось на этом красивом лице, с тонкими, как на старинной монете, чертами. Она взглянула на Динни, и в глазах у нее не было ни слезинки.
- Ужинать я не пойду. Значит, завтра - в Чичестер? - только и сказала она.
Сдерживая волнение, Динни молча кивнула и вышла. После ужина, наедине с матерью, она заметила:
- Хотела бы я так владеть собою, как Диана.
- Жизнь научила ее выдержке.
- Но есть в ней что-то и от холодной гордячки.
- А это не так уж плохо.
- Что будут выяснять на следствии?
- Боюсь, что там ей понадобится вся ее выдержка.
- Мама, а мне придется давать показания?
- Ведь ты же последняя, кто с ним разговаривал.
- Да. Я должна рассказать, как он подходил к двери вчера ночью?
- Если тебя спросят, ты, наверно, должна рассказать все, что знаешь.
Кровь прилила к щекам Динни.
- А я не расскажу. Я даже Диане не сказала. И вообще не понимаю, какое до этого дело посторонним.
- И я не понимаю; но нашего мнения в таких случаях не спрашивают.
- Не скажу: не буду потакать нездоровому любопытству и причинять Диане лишнюю боль.
- А что, если слышала горничная?
- Никто не докажет, что слышала я.
Леди Черрел улыбнулась.
- Жаль, что здесь нет отца.
- Не говори папе того, что я тебе сказала. Не надо испытывать мужскую совесть; хватит нам и женской, ее хоть можно унять.
- Хорошо, не скажу.
- У меня не будет ни малейших угрызений совести, если придется что-нибудь скрыть, - лишь бы меня не поймали, - заявила Динни, все еще под впечатлением от лондонского полицейского суда. - И зачем вообще это следствие? Он мертв. Просто нездоровое любопытство.
- Зря я тебе все-таки потакаю, Динни.
- Нет, не зря. Сама знаешь, в душе ты со мной согласна.