- Я не хочу, чтобы они считали виновницей тебя. Остальные пусть думают, что ты приехала подлечиться.
- А тетя Эм? - спросила Клер.
- Ею я займусь сама. Она, наверно, будет поглощена малышом. Вот мы и доехали.
Стала видна кондафордская церковь и кучка домиков, по большей части крытых соломой; они составляли как бы центр этого разбросанного прихода. Уже показались службы, но не сама усадьба: расположенная в низине, как все старинные усадьбы, она была скрыта деревьями.
Прилипнув носом к стеклу, Клер заметила:
- Даже сердце забилось... Ты по-прежнему любишь наш дом, Динни?
- Еще больше.
- Странно, и я люблю, а жить дома не могу.
- Типично английская черта. Отсюда - и Америка и доминионы. Бери несессер, а я возьму чемодан.
Их путь по лугам, озаренным светом заката, мимо вязов, покрытых золотыми бликами увядших листьев, был краток и восхитителен; он завершился у входа в темный холл, откуда, как обычно, выскочили собаки.
- Эта вот новая, - сказала Клер о черном спаньеле, обнюхивавшем ее чулки.
- Да, Фош. Они со Скарамушем подписали пакт Келлога, поэтому его и не соблюдают. А я - нечто вроде Маньчжурии. - И Динни распахнула дверь в гостиную.
- Вот она, мама.
Клер подбежала к матери, которая ждала ее с улыбкой, бледная и взволнованная, и за все время путешествия впервые почувствовала, как ее горло сжала спазма. Так вернуться и нарушить их покой!
- Ну, мама дорогая, вот и твоя непутевая дочь! Ты совсем не изменилась. Слава богу!
Освободившись от горячих объятий дочери, леди Черрел в смятении взглянула на нее.
- Папа у себя в кабинете.
- Я позову его, - сказала Динни.
В скудно обставленной комнате, от которой веяло все той же солдатской суровостью, генерал возился с каким-то приспособлением, помогавшим быстро надевать бриджи и сапоги для верховой езды.
- Ну? - спросил он.
- Все в порядке, папочка, но это все-таки разрыв, и, боюсь, окончательный.
- Плохо, - отозвался генерал, нахмурившись.
Динни взяла его за лацкан.
- Это не ее вина. Но я бы не стала ни о чем ее расспрашивать. Сделаем вид, будто она приехала просто погостить. И постараемся, чтобы она чувствовала себя здесь как можно лучше.
- А что этот тип натворил?
- Просто он страшный человек. Я знала, что в нем есть какая-то жестокость.
- То есть как это знала, Динни? - Ну, по его улыбке, по губам. Генерал сердито хмыкнул.
- Идем! - сказал он. - После расскажешь,
Он старался казаться веселым, был с Клер особенно ласков и усиленно расспрашивал ее, как она доехала и о Цейлоне, все воспоминания о котором ограничивались для него пряными ароматами, доносившимися, с берегов острова, и прогулкой по садам Коломбо. Клер, все еще взволнованная встречей с матерью, была благодарна отцу за эту чуткость. Она довольно скоро ушла в свою комнату, где стояли ее уже разобранные чемоданы.
Она подошла к окну мансарды, до нее доносилось воркованье голубей и внезапный всплеск их крыльев, когда они поднимались в воздух из-за тисовой изгороди сада. Заходящее солнце все еще светило сквозь вязы. И ее нервы отдыхали в этой безветренной голубиной тишине, пахнувшей совсем иначе, чем на Цейлоне. Это был воздух родины, восхитительно здоровый, свежий и домашний, с легким запахом горящих листьев. Среди деревьев подымался тонкий голубой дымок от небольшого костра, разложенного в фруктовом саду. И вдруг она закурила папиросу. Весь характер Клер сказался в этом простом движении. Она не умела отдаваться покою в тишине, она вечно стремилась к более полному наслаждению, которое для таких натур всегда остается недостижимым. Сидевший на желобе покатой черепичной крыши мохнатый голубь наблюдал за ней кротким темным глазом и чистил себе перья. Прекрасна была его белизна, и гордость была в его тельце; и такая же гордость была в круглом тутовом деревце, уронившем на землю кольцо из листьев, пестревших в траве. Последние лучи солнца пронизывали остатки желто-зеленой листвы, и деревце казалось сказочным. Семнадцать месяцев назад она стояла у этого окна и смотрела поверх тутового дерева на поля и зеленеющие рощи! А потом - семнадцать месяцев под чужим небом и чужими деревьями, среди чужих запахов, звуков и вод! И все это - новое, возбуждающее, мучительное, не дающее удовлетворения! Покоя нет! И уж, конечно, его не было и в белом доме с широкой верандой, который они занимали в Канди. Сначала ей там нравилось, потом она стала сомневаться, нравится ли ей, потом поняла, что не нравится, потом она все там возненавидела. А теперь это миновало, и она снова дома! Клер стряхнула пепел с папиросы, потянулась, и голубь взвился с легким шорохом.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Динни "занялась" тетей Эм. Это было делом нелегким. В разговоре с обычными людьми вы задавали вопрос, следовал ответ - и все. Но с леди Монт слова как-то теряли свою закономерную связь. Старая дама стояла посреди комнаты, держа в руках вербеновое саше, и нюхала его, а Динни разбирала ее вещи.
- Чудный запах, Динни... Клер какая-то желтая. Она не беременна?
- Нет, дорогая.
- Жаль! Когда мы были на Цейлоне, там все обзаводились ребятами. А слонята - какая прелесть!.. - В этой комнате мы всегда играли в "кормление католического священника" из корзинки, которую спускали с крыши. Твой отец залезал на крышу, а я была священником, но обычно в корзинке не оказывалось никакой вкусноты. А твоя тетя Уилмет сидела на дереве и, когда появлялись протестанты, кричала: "Куи!" {Этим восклицанием туземцы Австралии предупреждают об опасности.}.
- Она кричала "Куи!" несколько преждевременно, тетя Эм. При Елизавете Первой Австралия еще не была открыта.
- Да. Лоренс говорит, что в те времена протестанты были просто дьяволами. И католики тоже! И магометане!
Динни наморщила лоб, чтобы не рассмеяться, и закрыла лицо корсетом.
- Куда положить белье?
- Пока положи куда-нибудь. Не наклоняйся так низко. Все они были тогда дьяволами. С животными обращались ужасно. Клер понравилось на Цейлоне?
Динни выпрямилась, держа в руках целую охапку белья.
- Не особенно.
- Почему? Печень?
- Тетечка, ты никому не скажешь, кроме дяди Лоренса и Майкла? Они разошлись.
Леди Монт прижала к носу вербеновое саше.
- О, - отозвалась она, - я это сразу поняла, глядя на его мать. Ты веришь в пословицу: "Яблоко от яблони недалеко падает"?
- Не очень.
- Я всегда считала, что семнадцать лет - слишком большая разница. Лоренс говорит, люди всегда сначала говорят: "Ах, Джерри Корвен!" - а потом ничего не говорят. Ну так что же у них произошло?
Динни склонилась над ящиком комода и стала перекладывать в нем белье.