Водитель попытался что-то сказать, но передумал, и, скребя пальцами землю, умер. Балан присыпал тело опавшими и порыжевшими от жары ветками сосен, и позвонил.
— Господин майор?
— Вы все сделали?
— Да.
— Отлично. Возвращайтесь в город. Деньги — в каменной чашке-памятнике, у кинотеатра в центре города.
Балан покурил, и, весело напевая, вернулся в машине. Сев за руль, он расхохотался. Пролетевшая мимо сорока скосила черный и блестящий в свете фар глаз на корчащегося в железной коробке человека.
Дан Балан вспомнил, что не умеет водить машину.
— Да? Что? Черт бы вас побрал, Балан, — засмеялся майор Эдуард, — ну не умеете, но и что?
— Как же я домой-то доеду? — спросил Эдуарда журналист.
— Послушайте, вы что, вообще ни разу в жизни за рулем не сидели? — не поверил Эдуард.
— Вообще ни разу, — грустно подтвердил Балан.
— Но ведь и человека вы, — объяснил майор госбезопасности, — ни разу в жизни не убивали. А сейчас вот взяли и убили. Получилось же. Значит, и машину вести у вас получится.
— Ну, я его, скажем так, косвенно убил, — не понравился Балану довод Эдуарда. — Не своими же руками.
— А бутылку вы ему чем протягивали? — развеселился Эдуард. — Ногами?
Балан отключил телефон. Эдуард еще раз улыбнулся, и набрал номер начальника дорожной службы:
— Сейчас от Ларги в Кишинев поедет автомобиль с нашими номерами. Сделайте так, чтобы дорога была пустой. Наш человек поведет автомобиль первый раз в жизни, так что, боюсь, другие машины на дороге ему будут только мешать.
— Сделаем, — ответил полковник дорожной полиции, и спросил, — и штрафовать его, значит, тоже не нужно?
— Боюсь, — повторился Эдуард, — что это его не воодушевит. Наоборот. Пусть кто-то из ваших гаишников честь ему отдаст.
— А может, — предложил полковник, — мы его перехватим, да посадим за руль кого-то из наших полицейских?
Эдуард подумал.
— Не надо, пусть сам едет, — отверг он предложение полковника, и с надеждой добавил, — а вдруг он насмерть разобьется, а?
Дан спустился к реке, и внимательно вгляделся в воду. Наконец, показалось тело стажера. Зацепившись за корягу, Андроник весело плескался у берега вниз лицом, напоминая большого грустного дельфина с почему-то красным затылком. Найдя сук покрепче, Балан подтащил тело к берегу, и сумел вынести Андрея на берег. Осторожно похлопал стажера по щекам, чтобы убедиться, что тот мертв. Увы, так оно и было. Стемнело окончательно. Балан вернулся к машине, и сумел, после долгих поисков нужной кнопки, включить фары.
— А ведь, — с горечью вспомнил он, — в детстве я собирался поступать в автодорожный техникум. О, ирония судьбы… Насмешка рока…
Аккуратно пошарив по карманам Адроника, Дан вытащил оттуда кошелек. Там было немного денег, две визитные карточки, студенческий билет, и ключи с брелоком в виде футбольного мяча. Стажер был большим поклонником команды «Зимбру». Деньги и брелок Балан взял себе, остальное — выкинул. После этого Балан достал из кармана блокнот, и сев в свете фар, написал:
«Ухожу из жизни. Увы, моя любовь не питает ко мне взаимности. Марчика, я не держу на тебя зла. Знай, я любил тебя. Прощайте все. Ваш А. Андроник».
Балан писал записку долго, потому что делал это левой рукой. С непривычки у него получалось не как всегда, — хорошо. Положив бумажку в нагрудный карман пиджака Андроника, Дан вытащил из рукава шприц, и бросил в реку. Присел. Задумался.
— Над чем грустишь, сынок?
Вскочивший Балан потянулся к пистолету, но фигура человека, спускавшегося к реке по склону дороги, не оставляла сомнений в безобидности незнакомца. Это был явно старик. Балан поспешно присел на лицо Андроника, бросив на тело пиджак. В сумерках получалось так, будто журналист сидит на небольшом холмике. Тем не менее, Балан поежился. Лицо усопшего было мокрым. За незнакомцем к реке спускались козы.
— Вечер добрый, — церемонно поприветствовал пастух Балана.
— Добрый, — ответил тот, нехотя привстав, и пожав руку старика, — присаживайтесь, отец.
— А и присяду, — широко улыбнулся старик, и Балану стало не по себе. — Так о чем грустишь-то?
— С чего вы взяли, отец? — вяло протестовал Балан, угощаясь протянутой баклажкой с вином. — Просто отдыхаю тут.
— Кого обмануть пытаешься, — пристально глянул старик на журналиста, и отнял у него флягу, — не переборщи с этим делом. Вино крепкое, как бы тебе не опьянеть. А я вижу, ты на машине. Долго еще ехать.
— Это ничего, — вернул себе фляжку Балан, — не жадничай, старик. У меня тоже есть, угощу. Дай хлебнуть. Так почему я грустный-то?
— Камень у тебя на душе, — оценивающе посмотрел на плечи Балана пастух, и тоже отпил вина, — и как снять его, ты не знаешь.
— Ну, начало стандартное, — пожал плечами Балан, — все гадалки так начинают.
— Так гадать нечего, все видно.
— И что тебе видно?
— Грех ты на душу взял, — уселся старик рядом с Баланом поудобнее, и цыкнул на расшалившихся коз.
Смущенный журналист заерзал на лице Андроника. Вынул спички, предложил старику закурить. Пока мужчины курили, одна коза подошла к телу со стороны ног, и принялась жевать штанину Андроника.
— Что это она там нашла? — сощурился старик, и Балан с радостью понял, что пастух явно подслеповат.
— Да так, — неопределенно ответил Дан, — травку щиплет.
— А, — успокоился старик, — пускай жует. Такова ее козья доля.
— Фаталист, — фыркнул Балан.
— Непонятное слово выучил, да решил, что больно умный, — улыбнулся старик, — но это ничего, это по молодости.
— А расскажи-ка, бадя, — взгрустнул Балан, обожавший читать на ночь книги титанов соцреализма, — что-нибудь о войне, голоде, разрухе. О блокаде, или, к примеру, Кишиневско-Ясской операции.
— У нас, под Ларгой, — поднял палец пастух, — сроду ничего такого не бывало. Место глухое, властей никаких не было, нет, и не будет. Про войну мы только по радио слышали. Только один раз сюда немцы пришли, да и тех было пять человек.
— Комендатуру устроили? — поинтересовался падкий на сенсации Балан.
— Нет, заблудились. Три дня постояли, да сгинули. А один дезертировал, и в Ларге остался. Тебя, кстати, как зовут, сынок?