— Колокола! — сказал Людо, еще крепче прижимая к себе Елизавету. — Интересно, это они к утрене созывают или уже к вечерне?
"Колокола? — Мысль показалась странной, слова — непонятными. Елизавета понятия не имела, о чем идет речь, не знала и уразуметь не могла, какие вообще могут быть теперь колокола и зачем, если сама она нежится в объятиях Людвига, ощущая его наготу своей, и все еще сохраняя в памяти сердца и тела, лелея и перебирая одно за другим, как невиданные сокровища, все те дивные мгновения, когда ее любовник и супруг был не только с ней, но и в ней, овладевая ею раз за разом с неистощимой страстью и невероятной нежностью. — Какие, к бесу, могут быть теперь колокола?!"
Но волшебство полузабытья, в котором находилась Елизавета, оказалось безвозвратно утраченным. Греза истаяла, и неожиданно выяснилось, что кроме них двоих — ее и его, графини Елизаветы Скулнскорх и князя Людвига Кагена, — в огромном мире, раскинувшемся за стенами их спальни, существуют и другие люди, множество людей, которые, вот беда, ведут себя крайне невежливо, если не сказать грубее. Они шумят, громко разговаривают и даже кричат, отдавая приказы и устраивая переклички, бегут по лестницам и коридорам замка, гремя сапогами по каменным плитам полов, топчут старинные паркеты, хлопают дверьми и роняют на пол какие-то тяжелые предметы. А за окном, в замковом дворе ревут на морозе двигатели внутреннего сгорания, стреляют выхлопами, и разогреваются, порыкивая, работающие с тяжелым нутряным урчанием огромные танковые дизели.
— Это не Эльц! — сказала Елизавета и проснулась окончательно. — И эта комната…
Ну, все так, похоже, и обстояло: покои графини Скулнскорх разительным образом изменились, едва влюбленные "успели смежить веки". Во всяком случае, самой Елизавете казалось, что времени прошло немного. Людо шагнул к ней… Поцеловал, увлек на постель… Кровь закипела, и ее обдало жаром… Все это виделось, словно сквозь туман, но в реальности своих воспоминаний Елизавета не сомневалась, тем более что Людо оставался с ней, лежал рядом, все еще сжимая в своих сильных и одновременно нежных объятиях. И ночью все случилось, как случилось… Объятия, поцелуи и все такое… Потом краткий сон… Но сонное забытье просто физически не могло длиться слишком долго. И теперь вот это! Скромная комната с неширокой кроватью, зеленная с золотом ситцевая обивка стен…
— Это не Эльц, Лиза, — сказал Людвиг, тоже, видать, осматривавший покои. — Это моя спальня в Энтберге…
— А ночью мы ходили в Красную башню… — подхватила Елизавета, начиная понимать.
— И встретили там герцога Тригерида…
— Но я точно помню ночь на холме недалеко от бурга Эльц… — возразила Елизавета. — И волков… Ты помнишь волков, Людо?
— Оборотней?
— Значит, мне это не приснилось, — Елизавете очень не хотелось, чтобы "та ее жизнь" оказалась теперь всего лишь сном.
— Или это был сон равный жизни, — мягко поправил ее Людо. — Во всяком случае, я твердо знаю, что спать мы легли в Эльце, и на тебе тогда было одно лишь "красное платье невесты".
— Да, верно! — рассмеялась Елизавета, не чувствуя и тени смущения, и в этот момент в дверь постучали. Но за мгновение до этого Елизавета успела взглянуть на свою левую руку и увидела на безымянном пальце тонкое золотое колечко с огромным красным алмазом.
"Вот черт! Или Людо прав, и это был такой сон, в котором можно родиться и умереть, или… или, к примеру, стать женщиной?"
— Войдите! — разрешила она, подтянув одеяло к самому подбородку.
— Доброе утро, господа! — дверь отворилась не слишком резко, но, в то же время, решительно, и в комнату шагнул генерал фон Байер собственной персоной. — Ваше величество! — уверенный, но вежливый поклон Людвигу. — Ваше высочество! — добродушная улыбка, адресованная Елизавете. — Прошу прощения, господа, но вынужден вас потревожить самым решительным образом! На сборы и завтрак у нас не более получаса. Время не ждет! Беата!
— Я здесь, мой генерал! — Откуда-то из коридора, из-за спины барона появилась его бравый адъютант и залихватски щелкнула каблуками. Она была диво как хороша этим утром, и, по-видимому, вполне отдавала себе в этом отчет. Во всяком случае, улыбка, игравшая на ее полных губах, несла недвусмысленное послание всем, кто имел глаза, чтобы видеть, и сердце — чтобы чувствовать.
— Беата, мой друг, — генерал покосился на грудь своего адъютанта и едва не причмокнул губами, — введи, будь любезна, князя и графиню в курс дел и не забудь, пожалуйста, сменить знаки различия, а то раздражает, знаешь ли. Ты уже девять часов как премьер-майор[92], а все ходишь, как, прости Господи… в погонах ротмистра.
— Ну, если учесть, что большую часть этого времени я провела без погон… — улыбка Беаты стала еще шире, но откровенный намек на ее "непростые обстоятельства" ударил генералу Байеру в спину, он уже удалился так же поспешно, как и прибыл. По всей видимости, его внимания дожидались многочисленные, неотложные и в высшей степени важные дела. Впрочем, поспешность не означает суетливость. Даже торопясь, барон и на мгновение не утратил ни грана присущих ему достоинства и уверенности в себе. Знала себе цену и Беата. Она лишь вздохнула коротко, но многозначительно, и, стерев улыбку с губ, перешла к делу.
— Совет Электоров на своем чрезвычайном заседании, созванном в Зальцбурге в Рождественскую ночь, единогласно избрал императором князя Людвига Кагена, седьмого этого имени, — все это Беата Тракаль, премьер-майор гвардейского кавалерийского полка и кавалер двух крестов за личную храбрость, произнесла прохладным, деловым тоном. Однако глаза кавалерственной дамы сияли при этом совсем не так, как предписывает воинский устав. Устав о таком выражении глаз даже не упоминает, но вот Елизавета все поняла правильно.
— То есть, у нас снова империя? — спросила она, выбираясь из постели. Стесняться наготы в присутствие другой женщины, пусть она даже трижды кавалер, Елизавета и не подумала. Ее занимали совсем другие вопросы.
— Еще нет, — мягко улыбнулась премьер-майор, — но, полагаю, если есть император, отчего бы заодно не восстановить и империю?
— Электоры… — по всей видимости, Людвиг случившемуся не удивился, он сразу перешел к сути дела. — Откуда бы им вдруг взяться теперь в Зальцбурге? Вы не могли бы отвернуться, госпожа Тракаль?
— Разумеется! — премьер-майор отвернулась и смотрела теперь в окно. — Электоры не берутся, а родятся, разве нет?
— То есть, — Людвиг выскользнул из-под одеяла и начал одеваться так быстро, как только мог, — поскольку никогда не было вынесено никакого иного решения, Электорами становятся не по положению или избранию, а по праву рождения?
— Точно так, — согласилась Беата Тракаль, доставая из кармана бридж кожаный портсигар. — И так четыреста лет подряд… Не возражаете, если я закурю?
— Курите! — небрежно бросил Людвиг, застегивая пуговицы на рубашке. — Можете и мою жену угостить, вон, как глазом косит!
— Ты этого не можешь видеть! — вскинулась Елизавета, занятая своим платьем, оснащенным удручающим количеством крючков и застежек.
— Я вижу тебя в зеркале, — объяснил Людвиг.
— И ведь четыреста лет — это ужасно долго, — сказал он через мгновение. — Никто, верно, и не знает теперь, кто есть кто в списке Электоров?
— Вы снова правы, ваше величество…
— Все еще Высочество, с вашего позволения!
— Как прикажете! Пахитоску, графиня?
— Я бы и от глотка чего-нибудь эдакого не отказалась, — призналась Елизавета. Она взяла пахитоску, прикурила от предложенной кавалерист-девицей спички и вдруг вспомнила про одну генеалогическую линию, неочевидную, на первый взгляд, но вполне возможную. Особенно в мире, в котором возможно почти все, на что способно человеческое воображение.
— Скажите, Беата, а тайный советник Рейнарт Фалль, случайно, не один из Электоров?
— Знали или угадали? — усмехнулась премьер-майор и протянула Елизавете крошечную серебряную фляжку. — Глоток граппы?
— Только не говорите, что это grappa stravecchia из Фриули! — Елизавета вспомнила сейчас, что именно об этой виноградной водке из винного погреба тайного советника рассказывала ей вечность назад — или, возможно, всего лишь прошлым вечером — племянница доктора Фалля Тилли Шенк.
— Но, что же делать, если это именно она? — улыбнулась Беата. — Снова угадали, ваше Высочество, или вы все знаете наперед?
— Она все знает наперед, — Людвигу явно не понравилось, что разговор отклонился от избранной им темы, но Елизавете он простил бы и куда больший грех. Это она хорошо разглядела в выражении его синих глаз, в движении губ, в позе и напряжении мышц плеч.
— Мы едем в Марбург? — спросил он.
— Так точно! — Беата поняла его тон по-своему и, по-видимому, правильно. — Но надо торопиться, ваше Высочество! Войска, оставшиеся верными королю…
— То есть, ночью случился переворот? — спросила Елизавета, сделав глоток граппы.
— Ну, — пожала плечами кавалерственная дама, — можно сказать и так.
В городе стреляли. Иногда туго натянутое полотно зимней ночи разрывали одиночные винтовочные выстрелы, резкие, с хрипотцой, словно где-то там, за притихшими домами крепкие руки судьбы "ломали о колено" сухие и трескучие ветки мертвых деревьев. Но чаще — тут и там — вспыхивала заполошная пальба, утробно ухали разрывы гранат, играя всполохами в низко просевшем под тяжестью туч небе, и рокотали, захлебываясь, пулеметы. Перестрелки возникали, непредсказуемые, как стихия, и так же внезапно прекращались, все время, смещаясь по азимуту, так что было совершенно невозможно понять, где и что происходит, и кто, в конечном счете, берет верх. Впрочем, ближе к утру, когда воздух наполнился неярким жемчужным сиянием приближающегося рассвета, и с низкого неба начали падать медленные распушенные хлопья снега, кое-что начало проясняться. Где-то на западе, должно быть, у реки и за ней, громыхнули вразнобой танковые орудия, глухо ударили залпы гаубиц, раздались первые разрывы снарядов и кашляющее стаккато крупнокалиберных пулеметов…
— Ну, вот, — одобрительно кивнул генерал Бауэр, — а вы говорили!
— Вообще-то никто ничего не говорил! — возразил Том, стоявший на капоте бронеавтомобиля и пытавшийся на слух определить, что и где теперь происходит в Марбурге.
— Но ведь подумали! — барон достал из кармана кожаного реглана сигару и хотел, было, закурить, но передумал и все-таки объяснился. — Панцергренадеры подошли. Теперь мы их задавим!
— Танки в центр города не пройдут! — Елизавета даже сама удивилась тому, с какой легкостью расшифровывал ее мозг звуки боя, накладывая их на карту целей и возможностей сторон. — Нам нужна ратуша, а не ее развалины, ведь так?
— Удивительная ясность мышления, графиня! — поклонился, оборачиваясь к ней генерал. — Я в восхищении! Но, увы, сделать большего мы просто не в силах…
— А короновать Людвига следует как можно скорее…
— И опять вы правы! — барон нахмурился, уж он-то, как никто другой, понимал всю сложность и двусмысленность их "никак не разъясненного" положения.
Физически Людвиг и Елизавета, сопровождаемые Томом и Тилли, и, разумеется, офицерами генерала Бауэра, находились в южной части города — недалеко от железнодорожной станции Марбург Зюд. Они расположились на небольшой площади, прикрытой от обстрела высокими каменными зданиями. На крышах домов по периметру засели наблюдатели и снайперы, близлежащие улицы блокировали бойцы эскорта. Такова была оперативная обстановка, но на самом деле, как догадывалась Елизавета, они всего лишь "замерли в прыжке". И это было никак не здорово. Самое опасное положение, если говорить по совести. Теперь — или все, или ничего. Третьего не дано, поскольку отступать некуда, да и незачем.
— Электоры уже в городе? — спросила она.
— Да, — кивнул генерал, глядя из-под нахмуренных бровей. — На аэродроме Фрайдхоф. Это здесь, — махнул он сигарой куда-то в сторону галантерейной лавки с опущенными на витрины стальными жалюзи. — Пару километров на восток…
— Что нас сдерживает? — Елизавета уже знала, что станет делать, но детали, в любом случае, следовало уточнить.
— У них стрелки на крышах, — нехотя признал генерал, сбавляя тон. — Выбивают пехоту, жгут танки, а применить артиллерию мы, kongr, действительно, не можем. Обстреливаем, в основном, район кирасирских казарм и старый ипподром, центр города — не трогаем, но и продвинуться без артиллерии не получается.
"Kongr, — отметила Елизавета, — он назвал меня конунгом! Он знает!"
— Значит, у нас проблемы… — в голосе Тома, до сих пор молча слушавшего диалог Елизаветы и своего деда, прозвучало спокойное принятие факта.
— Выходит, что так, — пыхнул дымом сигары генерал и встопорщил усы. — Но мы их дожмем, ваше величество! — обернулся он к Людвигу.
— Разумеется, — согласился Людвиг и коротко взглянул на Тома. — Как думаешь?
— Ты сказал! — Том легко спрыгнул с капота броневика и повернулся к Беате. — Майор Тракаль, достаньте мне, пожалуйста, бронежилет и каску, да и от чего-нибудь эдакого, — крутанул он пальцами правой руки, — я бы не отказался.
— Поведешь штурмовую колонну? — без удивления, но с видимым уважением спросил генерал.
— Да.
— Разумно, — согласился барон. — Беата, распорядись!
— Два комплекта! — встряла Елизавета.
— Я возьму егерей и пойду по крышам, — пояснила она Людвигу.
— Э… — она впервые видела, чтобы Людо, ее великолепный герой Людо Каген не знал, что сказать. Зато генерал Байер, по-видимому, знал. Или всего лишь думал, что знает.
— Это невозможно! — отрезал он. — Вы женщина, конунг! Девушка… девочка… я…
— Под Дрезденом, генерал, я трижды водила кавалерию в бой! — возразила Елизавета, ощущая, как знаменитое холодное бешенство Скулнскорхов начинает леденить кровь. — И все об этом! — вскинула она руку, пресекая дальнейшую дискуссию. — Премьер-майор! Мне нужны штаны и куртка, бронежилет и каска. Оружие на ваше усмотрение, но я бы предпочла укороченный Штайер с сорокамиллиметровым подствольником. Это возможно?
— Полагаю, что — да, — Беата Тракаль взглянула на Людвига, но тот молчал. — Пять минут, ваша Светлость. Пять минут… И, разумеется, вам понадобятся альпийские ботинки с шипами…
Бой вылился в резню. Королевские рейтары не отступали. Вообще. Они умирали на своих позициях, кто где стоял, сражаясь до последней возможности, которая зачастую оборачивалась для них последним вздохом. Впрочем, и егеря из Брабантского ландвера на поверку оказались теми еще зверями! Они только назывались ополченцами, а на самом деле и не зря числились среди наиболее остро заточенных под спецоперации элитных частей армии. Дрались егеря отменно, умело и упорно, пленных не брали, умирали молча.
— Давай! — Елизавета махнула рукой, и тут же за ее спиной ожил станковый пулемет. Рокотнул, залаял, загрохотал. Пули ударили в дымовые трубы и конек крыши, взбивая кирпичную пыль и разнося вдребезги черепицу.
— Еще! — голос она сорвала, но ее все равно бы никто не услышал. На крышах старого Марбурга разверзся Ад: вопили черти, стонали грешники, трещали пылающие поленья, клокотала кипящая смола. — На раз!
Минометчики среагировали не на сиплый всхлип ее "голоса", а на отмашку. Кинули в темпе прэсто[93] несколько мелких мин, и, едва просвистели над головами осколки, егеря рванули вперед.
— Даешь! — Елизавета тоже выскочила из-за трубы и, перескочив через кирпичную разделительную стенку, упала на спину и поехала по крутому черепичному скату, поливая позицию рейтаров из подаренного Беатой Штаера. Просвистела почти до самого низа, упершись буквально в последний момент ногами в край водосточного желоба, и, балансируя на самом обрезе крыши, над бездной в три этажа, выстрелила из подствольника. Сорокамиллиметровая граната попала в слуховое окно и помогла — отдачей — удержать равновесие.
"Талант не пропьешь! — подумала Елизавета мимолетно, падая на бок и перекатываясь вдоль крыши. — Он или есть, или нет!"
Она оттолкнулась спиной, снова вставая на ноги, прошлась, балансируя, по разбитому желобу, перепрыгнула на соседнюю крышу, мимолетно вспомнив, как гуляла в тяжелой броне по палубе галеры в волну, усмехнулась, крякнула и побежала вверх, к коньку, догоняя ушедших вперед егерей. Везде, куда бы она ни бросила взгляд, лежали трупы рейтаров. Впрочем, среди одетых в черное с серебром врагов — их, видно, бросили в бой прямо с парадного построения — попадались и тела своих. Затянутых в камуфляж егерей, казалось, было меньше, но, возможно, Елизавета всего лишь хотела в это верить. Она предполагала, что заблуждается, поскольку не понаслышке знала, какие потери несет наступающая сторона. Но и то — правда, ни времени, ни желания занимать голову подобного рода "материями" у нее не было. И думать сейчас Елизавета могла лишь об одном, как бы побыстрее сбросить рейтаров с крыш и захватить ратушу…
"Коронация!" — вот, что действительно было важно этим утром, важнее даже ее собственной жизни, хотя Елизавета и надеялась дожить до того, чтобы стать законной супругой Людвига, его женой "перед Городом и Миром" и, как следствие, императрицей.
Пуля снайпера ударила ее в грудь, остановив на бегу и заставив качнуться назад.
"Ох!" — показалось, что убита. В глазах потемнело, боль прошла раскаленной иглой прямо сквозь сердце", и легкие сжало спазмом.
"Как жаль…" — Елизавета все еще стояла на ногах, медленно заваливаясь назад и вправо, хватала широко открытым ртом воздух, но дыхания не было, и воздух отказывался поступать в агонизирующие легкие.
"Черт возьми!" — ее охватил гнев невероятной силы. Она не должна была, не имела права умереть сейчас в полушаге от железной короны.
"Ад и Преисподняя!" — Бешенство Скулнскорхов очистило ее взгляд, и Елизавета увидела низкое серое небо, дымы, поднимающиеся между домами и над трубами старого города, темные пятна тел на черепичных полях крыш, но вот что странно, она не услышала ни звука, лишь с еще большей силой ощутила боль в груди.
"Кровь и пепел!" — Не все еще было совершено, и одна ночь любви — всего лишь одна ночь!
Елизавета выпрямилась и чудовищным усилием сделала вздох. Короткий, с сиплым свистом, но это был все-таки вздох. Глоток холодного, пахнущего дымом и смертью воздуха, которого так жаждало ее все еще не желавшее умирать тело.
— Графиня! — слух вернулся к ней так же внезапно, как и покинул. — Вы ранены?!
— Я… — но даже это слово далось ей неимоверным усилием, и вызвало приступ лающего кашля.
И в следующие минуты Елизавета была не способна говорить, тем более идти куда-то или что-либо делать. Она кашляла, ее рвало и колотило, как в лихорадке, и пробивало потом, сменявшимся ледяным ознобом. И вообще ей было так плохо, что впору вспомнить отравленную мадьярскую стрелу. Тогда, на Висле Елизавета пережила отнюдь не лучшие дни своей жизни. Сейчас, в Марбурге, прошлое настигло ее с невероятной силой, позволившей вспомнить весь тот безумный поход из Замка Скулнскорх до встречи с Людо вблизи бурга Эльц. Впрочем, на этот раз, все происходило куда быстрее. Ее "смерть и воскрешение", — если и имели место, — длились не дни и часы, а в лучшем случае, минуты.
— Странная реакция… — произнес где-то за ее спиной спокойный мужской голос. — Пуля попала в бронежилет. Больно конечно, но не смертельно, пробития ведь не было…
"Много ты знаешь!" — Елизавета уже почти пришла в себя. Сидела на крыше, привалившись спиной к высокой дымовой трубе, курила сигарету, чувствовала боль в груди и хрипы в горле, слушала стихающие звуки боя и думала о судьбе. Сейчас, сегодня, буквально несколько минут назад она встретила свою судьбу лицом к лицу. Не в первый, впрочем, раз, но наука пошла ей впрок, и на этот раз Елизавета смогла разглядеть лицо Хозяйки Судьбы, и не удивилась тому, что увидела. У ее судьбы, у судьбы графини Скулнскорх, будущей императрицы Елизаветы было два лица, а не одно. Два очень разных, но по-своему красивых лица…
— Ну, что там внизу? Какие новости? — спросила она, чуть отдышавшись.
— Томас фон дер Тиц прорвался на Нойемарктплатц! — сразу же ответил лейтенант, подошедший от группы егерей, сгрудившихся вокруг радиста. — Ратуша наша!
— А у нас тут что? — сигаретный дым казался горьким, или он, и в самом деле, пах сгоревшей травой?
— Мы обеспечили успех штурмовой колонны, ваша Светлость!
— Живые рейтары хоть есть? — поинтересовалась она через силу.
— Только раненые…
— Пусть так! — Елизавета сделала над собой усилие и встала. — Пошли вниз! Я хочу увидеть ратушу!
На самом деле, она хотела первой войти в зал Марбургской Унии. Елизавете казалось, что там, в этом странном месте, куда она до сих пор никак не могла заглянуть ни во сне, ни наяву, ей откроется сокровенное знание. Что-то такое, о чем Елизавета не могла придумать истории, потому что Пророчество, как и следовало ожидать, темно и невнятно. И слишком поэтично, чтобы быть правдой.
На площади перед ратушей все еще дымил сгоревший броневик. Бродили среди грузовиков и полевых кухонь панцергренадеры в утепленных комбинезонах и егеря в камуфляже. Их голоса сливались в гул, движения казались хаотичными, но Елизавета понимала — чувства обманывают. Во всем, что происходило здесь и сейчас, в это утро на площади Нового рынка, или где-либо еще в старинном городе Марбург, ставшем когда-то много веков назад последним пристанищем князя Людо Кагена по прозвищу Аспид, в этом всем, в каждой мелочи, в каждом штрихе ощущалось присутствие Вечности. Чего-то гораздо большего, чем может вместить человеческое сознание, но что способно уловить вещующее сердце настоящей колдуньи.
— Спасибо, Том! — Елизавета еще раз окинула взглядом площадь, покачала головой. — Даже не верится… Кажется, наша встреча под Дрезденом случилась буквально вчера.
— Две недели назад, — кивнул Дамаль. — Тринадцать дней, если быть точным. Но ты права, Цисси, смена декораций кажется мне слишком быстрой. Одно утешает — Тилли со мною, и вы с Ловисом все те же, что и раньше. Что скажешь?
— Ты выставил охрану? — вместо ответа спросила Елизавета. Ей не хотелось продолжать разговор на эту опасную тему.
— Разумеется! Хочешь стать первой?
— Хочу, — честно признала она и, наконец, посмотрела Дамалю в глаза. — Не ходи со мной! Не надо!
— Я должна быть там одна, — объяснила она через мгновение, ничего, на самом деле, не объясняя.
— Людо будет здесь максимум через полчаса… — Том смотрел на нее серьезно, но словно бы, вопросительно.
— Вот именно! — кивнула Елизавета. — Именно поэтому.
— Исчерпывающее объяснение! — усмехнулся Том, качая головой. Глаза его оставались внимательными.
— Какое есть!
— Мне достаточно, — пожал он плечами. — Иди!
— Мне нужны саперы и взрывчатка…
— Лейтенант! — взмахнул рукой Томас, останавливая спешащего по своим делам офицера. — Двух саперов с инструментом и взрывчаткой в распоряжение ее Светлости!
— Так точно! — подтянулся лейтенант, с интересом, но без наглости рассматривая Елизавету. — Двое под моим командованием, инженерный инструмент и пластит. Пятиминутная готовность.
— Графиня будет ждать вас внутри. Исполняйте! — нынешний Томас фон дер Тиц умел управляться с людьми не хуже своего именитого деда. Впрочем, старый барон никогда не побеждал в таких грандиозных сражениях, какие довелось выиграть его внуку, и такими большими армиями не командовал тоже.
— Спасибо, Том! — Елизавета даже не подумала улыбнуться или еще что, ее голову и сердце занимали совсем другие мысли и чувства.
— Иди уж! — Махнул рукой Дамаль, умевший принимать ее такой, какой она была, а она, по совести говоря, бывала разной.
— Да, да… — рассеянно бросила Елизавета и пошла к ратуше.
Высокое кирхообразное здание из серого камня. Узкие стреловидные окна, пламенеющая готика — одновременно простая и тяжелая, замысловатая и легкая, устремленная ввысь — геральдические щиты, горгульи и фигуры святых, увенчанная черным шпилем квадратная башня, образующая фасад, дубовые, оббитые потемневшей бронзой двери на высоком крыльце.
— Это кто? — спросила Елизавета у охранявших двери танкистов и кивнула на штатского, топтавшегося рядом, но все же несколько в стороне.
— Говорит, что кастелян, — пожал плечами офицер, по-видимому, возглавлявший пост, и подтолкнул к Елизавете высокого тощего старика в черном пальто и шляпе с широкими обвисшими полями.
— Вы кастелян? — подняла бровь Елизавета.
— Да… э…
— Я графиня Скулнскорх, — усмехнулась Елизавета. — А вот вы, милейший, ничуть не похожи на кастеляна. Да ведь и ратуша не замок, так с какой стати вдруг кастелян?
— Традиция, ваша Светлость! — поклонился старик.
— Ладно, пусть будет кастелян, — согласилась Елизавета. — И раз уж вы, господин кастелян, здесь главный, не затруднит ли вас показать мне зал Марбургской Унии?
— Увы, ваша Светлость, — развел руками старик, — но это никак невозможно!
— Отчего же? — нахмурилась Елизавета.
— Он замурован! Маркграф Фридрих Тутта…
— Заика Фридрих умер пятьсот лет назад[94]! — резко оборвала кастеляна Елизавета.
— Да, но его приказ все еще остается в силе! — возразил старик, выпрямляясь во весь свой немалый рост. Сейчас он смотрел Елизавете прямо в глаза.
— Я отменяю приказ Фридриха, и, как наследница Тюрингской линии через Альбрехта II Негодного, требую вскрыть зал Унии! Саперы за мной! — скомандовала она и снова взглянула на старого кастеляна. — Показывайте, господин кастелян, или я стану разрушать эту чертову кладку вашими костями!
Угроза, произнесенная сорванным хриплым голос и подкрепленная жестоким выражением ее усталых глаз, подействовала. Старик отшатнулся, но тут же вял себя в руки, поклонился, как и предписывал этикет, и засеменил вперед, показывая дорогу.
— Так-то лучше! — усмехнулась Елизавета и двинулась следом, сопровождаемая бойцами эскорта и саперами.
"Теперь уже скоро!" — следуя за стариком, Елизавета миновала холл, поднялась по боковой лестнице, прошла несколькими все время менявшими направление коридорами, и остановилась, наконец, напротив оштукатуренной стены, почти полностью скрытой под древними — потемневшими почти до полной потери вида — гобеленами.
— Что это за тряпки? — спросила она, нахмурившись, когда что-то смутное ворохнулось в ее памяти, но так и не всплыло к свету.
— О, ваша Светлость! — всплеснул руками старик. — Не говорите так, ради всего святого! Это не тряпки, моя светлая госпожа, это Мюнстерский триптих, повествующий о великих деяниях Девы Севера!
"Точно!" — неожиданно вспомнила Елизавета, и перед ее глазами встали строчки из старинного путеводителя по Марбургу.
"…деяния королевы Скулнскорх, рекомой в народе Девой Севера… Битва с мадьярами в долине реки… поединок с королем Дании Гамлетом I… сражение в виду Дрездена…"
— Снимите! — приказала она, уже понимая, что зал Унии скрыт именно за этой стеной. — Только осторожно, я забираю их, как военный трофей… И, пока не забыла, скажите, господин кастелян, не знаете ли вы случайно хорошего реставратора гобеленов?
— Реставратора?
— Видите ли, мой друг, — Елизавете вдруг расхотелось орать и угрожать, — на этих гобеленах изображена Лиса Скулнскорх… А меня, если вы помните, зовут, Елизаветой. Я не королева, а графиня, но пятьсот лет назад происходило много такого, о чем нам нынче и подумать страшно! А гобелены эти создавались на основе картонов, написанных Ульфредом Швабом — живописцем из Баварского королевства… Вы следите за моей мыслью?
— Да, — ответил растерянный старик. — Да, ваша Светлость! Непременно, но…
— Без "Но", мастер кастелян! — остановила Его Елизавета. — Без единого "Но", потому что Ульфред Шваб лично знал Лису Скулнскорх. Он шел вместе с армией Клодды Галицкой, и, если кто-нибудь, и мог оставить нам заслуживающий доверия портрет королевы Лисы, то только он.
— Понимаю! — потрясенно произнес старик, глядя, как принесшие стремянку саперы снимают со стены драгоценные гобелены.
— Ничего вы не понимаете! — вздохнула Елизавета, не способная объяснить постороннему человеку, что это такое — помнить Ульфреда Шваба, рыжего художника, умершего пятьсот лет назад, так, словно, виделась с ним буквально пару недель назад. — Впрочем, неважно!
— Лейтенант! — подозвала она офицера. — Здесь, — кивнула она на стену, — где-то ближе к центру должен находиться дверной проем, заложенный кирпичом…
— Одиннадцатая плитка слева, — обреченно сгорбившись, указал на пол старик-кастелян. — Считайте плитки, господин офицер. Одиннадцатая слева, десятая справа. Проем между ними, и, если верить записям, то замурован он всего лишь в три ряда кирпичей.
— А общая толщина стен? — сразу же заинтересовался сапер.
— Метр девяносто.
— Тогда, мы выбьем кладку, как пробку из бутылки!
— Но аккуратно! — осадила офицера Елизавета. — В зале за стеной фрески… Их нельзя повредить!
"В зале за стеной фрески…"
Что ж, все так и было. Зал в ратуше Марбурга, замурованный по приказу маркграфа Фридриха Тутты сразу после заключения Унии … И зал Марбургской Унии, расписанный Карлом Рейнером из Лейдена… Фрески Лейденского Ангела… Он писал их всего лишь через полтора десятка лет после смерти князя Людвига Кагена, первого этого имени, а Мюнстерский триптих соткан по картонам Ульфреда Шваба, и Елизавета хорошо помнила этого высокого худого мужчину с не расчесанными рыжими волосами и безумными зелеными глазами…
"Людвиг… Лиса… и я…" — Елизавета вдруг осознала тот простой факт, что в этом месте — в старой ратуше Марбурга — и в это время, сегодня, сейчас, сошлись три совершенно разные истории. История Людвига Кагена, которого иногда называли Темным Серебром, одиссея Лисы Скулнскорх, о которой граф Богуслав Гасиштейнский из Лобковиц говорил, что она Красное Золото эпохи, и роман о Елизавете и Людо…
"Золото и Серебро, не так ли? — думала Елизавета, наблюдая за работой саперов. — Серебро и Золото. Я и он. И наша история, написанная кровавыми чернилами Пророчества…"
Сейчас она понимала, что три эти романа, хоть и связаны между собой, но отнюдь не являются единой, длящейся во времени и пространстве историей. Пятьсот лет назад, — или чуть более того, — жил и умер Людо Каген, по-видимому, неспроста прозванный Аспидом. Но тогда, как могли оказаться в том же самом времени, но как бы позже на сто или двести лет, Лиса, графиня Скулнскорх и Людо, князь Каген? Даты сходились, но личные истории никак не пересекались. Людо Каген, заснувший в постели Лисы Скулнскорх в бурге Эльц, вроде бы, приходился Людвигу Аспиду отдаленным потомком, и значит, эти двое никак не могли быть современниками. Однако Елизавета, смотревшая сейчас из настоящего в прошлое, отчетливо видела там, в пятисотлетней глуби времени и того Людвига, и другого, как видела там и Лису Скулнскорх — сказочную королеву Севера, и себя саму, живущую жизнью конунга Лисы. Но, стоя здесь и сейчас перед кладкой, закрывающей проход в зал Марбургской Унии, она никак не могла вспомнить, чем закончилась сага о Лисе Скулнскорх и Людвиге Кагене.
"Беда с этими пророчествами! — вздохнула Елизавета, отходя по сигналу сапера назад и за угол. — Влипнешь в такое паскудство, и уже не знаешь, Пророчество ли ведет тебя туда, куда ты и не чаяла попасть, или это ты сама торишь путь, овеществляя Пророчество, которое, на самом деле, всего лишь темные слова…"
"Слова, слова, слова… Не так ли, принц Гамлет[95]?"
И в это время грохнул взрыв. Ударило по ушам — не сильно, но чувствительно, — и коридор заволокло облаком кирпичной пыли.
— Ну, что там?! — крикнула Елизавета, выскакивая из своего укрытия и поспешая к месту подрыва. — Все или еще долбить придется?
— Похоже, открыли проход! — откликнулся откуда-то из клубящейся мглы офицер-сапер. — Тут пустое пространство, но света нет. Темно, как…
— Не уточняйте, лейтенант! — остановила его Елизавета. — Я знаю, где это! Вы послали людей на купол?
— Так точно!
— Ну, так свяжитесь с ними и прикажите снимать щиты!
Фридрих Тутта, как выяснилось, не удовлетворился тем, что замуровал дверной проем. Он еще и восемь окон барабана, на котором лежал уплощенный купол свода, приказал закрыть щитами — деревянными рамами с кирпичной кладкой толщиной в один ряд. Получалось, что пять сотен лет в зал Унии не только не входили люди, в него и солнечный свет все это время не проникал. Лунный, впрочем, тоже.
— Есть! — откликнулся все еще невидимый из-за клубящейся пыли сапер. — Радист!
— Здесь!
— Передать Третьему. Снять щиты!
— Есть!
Перекликались саперы, хрустел под подошвами битый кирпич, и шелестела осыпающаяся с потолка штукатурка…
"А что, если и фрески осыпались?" — Елизавета осторожно пробиралась сквозь колышущуюся мглу, пахнущую боевой химией и сухой известкой, сквозь кирпичную пыль, норовившую забить глаза и рот, сквозь опасения и надежду. Она тоже, как и офицер-сапер, угадывала впереди огромное пустое пространство. Туда и шла, ориентируясь скорее на звериное чутье, чем на объективные человеческие чувства. И, судя по всему, не ошиблась. В какой-то момент, кирпичный лом перестал скрипеть под ногами, воздух очистился, в том смысле, что из него исчезла пыль, так что стал явственно ощутим запах затхлости, и Елизавета вдруг поняла, что стоит посередине огромного непознанного пространства. Чем-то это ощущение напоминала то, что пришлось испытать Лисе Скулнскорх в "нигде и никогда" ее давней магической грезы, где раскачивался великий маятник, делящий мир на две части — сторону Добра и сторону Зла, — и где герцог Тригерид в очередной раз попытался взять верх, но проиграл.
"Сейчас!" — Елизавета опередила события буквально на долю секунды, но знание лишним не бывает, и она не вздрогнула, когда первый луч света ударил сверху вниз, открывая ее взгляду зал Марбургской Унии.
"Да! — признала она, медленно поворачиваясь по кругу. — Впечатляет!"
Второе и третье окно открылись почти одновременно, а затем — не прошло и тридцати секунд — свет неяркого зимнего дня вошел в зал Унии уже через все восемь окон барабана. Тьма отступила, и перед глазами Елизаветы предстали отлично сохранившиеся во тьме и покое многовековой тайны фрески Пророчества, ибо истинное название замурованного зала в ратуше Марбурга было именно таково — зал Пророчества. А историю с Унией придумал умница Альбрехт — ландграф Тюрингии.
"И за что только его прозвали Негодным?"
Елизавета завершила круг и снова посмотрела на центральную фреску, расположенную там, где находился бы алтарь, будь это собор, а не ратуша.
"Что ж, здравствуй Людвиг Каген, первый своего имени! Узнаешь меня, или нет?"
Этот Людо казался старше и суровей, но дело даже не в этом, а во взгляде синих глаз. Художник совершил невозможное, он передал выражение глаз Людвига Кагена, каким увидел его при жизни. В этом взгляде не было жестокости или высокомерия, призрения или гнева. Он был холоден до равнодушия, и в нем не было жизни. Такого Людвига Елизавета не знала, и, если честно, не захотела бы узнать.
"Аспид Каген…"
Он был так похож на ее Людо, что от жалости и разочарования сжимало сердце, но, к счастью, это был не он.
"Князь Людвиг Каген, первый своего имени…"
Он был одет во все черное. Лишь темное серебро отделки, пряжка пояса и рукоять меча, шпоры, серебряные кружева, да еще серебристая, как на полотнах Эль Греко, белизна кожи, все остальное лишь игра оттенков черного. Мрак за спиной, тьма, скрывающаяся в складках плаща…
"Темное на темном…"
Аспид Каген держал в протянутых к Елизавете руках железную корону, на которой посверкивали крупные, грубо обработанные камни — рубины, алмазы и сапфиры. Он словно бы, возлагал ее на голову неизвестного потомка…
"Или он знал? А они?"
Справа от Людо Кагена была изображена высокая стройная женщина с прекрасным, но суровым лицом. Льняные, чуть вьющиеся волосы Девы Севера — а ее наряд не оставлял на этот счет ни малейших сомнений, — свободно спадали ей на плечи, схваченные на лбу узким золотым обручем с крупным изумрудом, свободно свисающим к переносице на тонкой золотой цепочке. Взгляд серых глаз заставлял вспомнить об озерных туманах. В руках принцесса Джевана сжимала меч.
А слева от Аспида, стояла одетая по придворной моде дама, в которой, казалось, воплотились все лучшие черты Великой Женственности. Не любоваться ею было невозможно. Ее фигура была великолепна, чего не могло скрыть даже тяжелое платье из многих слоев золотой парчи и подобранных в тон ей шелков. Ее золотисто-русые волосы, украшенные вплетенными в косу золотыми нитями с крупными аметистами и бриллиантами, были уложены на голове в виде короны. Медового цвета глаза, казалось, излучают свет сами собой. Ну, а в руках графиня Маргарита Корвин держала, как и следовало ожидать, скипетр и державу. Символика триптиха, таким образом, была более чем прозрачна, но автор пошел, что называется, до конца, не оставив уже ровным счетом никаких сомнений.
Властвуй! — было написано под изображением Джеваны.
Правь! — гласило послание Мары Корвин.
Сим нарекаю! — эти слова были выписаны внизу центральной фрески, и сразу под ними на пюпитре темного дерева лежала железная корона императора Хильдеберда. На этот раз настоящая, а не нарисованная, но как две капли воды похожая на ту, что протягивал своему далекому потомку князь Каген.
"Какое элегантное завершение истории…"
— Ведь ты не откажешь мне в любезности, Елизавета Скулнскорх, — раздалось за ее плечом. — Я думаю, это должна сделать именно ты!
Елизавета оглянулась. Людо стоял почти рядом, — а она и не заметила, как он пришел, — смотрел на нее, ждал.
— Разумеется, Людвиг Каген, — она бросила взгляд на зрителей, замерших в ожидании чуть поодаль, и улыбнулась, — я сделаю это.
Она еще раз посмотрела на Тома и Тилли, на генерала Байера и его валькирий, на офицеров и солдат, стоявших в отдалении и, кажется, даже затаивших дыхание от осознания значимости сцены, наблюдать которую им выпала удача.
"Отличные свидетели, если подумать!"
Она перевела взгляд на еще одну группу людей. Полтора десятка мужчин и женщин самого разного возраста и вида стояли чуть в стороне. "Господа Электоры" прибыли засвидетельствовать, что факт избрания нового императора имеет место воплотиться в жизнь.
Чуть поклонившись тем и другим, Елизавета отвернулась, решительно подошла к пюпитру, взяла с него корону, с удовольствием ощутив ее прохладную тяжесть в своих обнаженных ладонях — перчатки по такому случаю Елизавета сняла, — и вернулась назад, к ожидавшему ее посередине зала Людо.
— Преклоните колени, ваша Светлость! — потребовала она.
— По вашему слову, графиня! — Людо легко опустился на колени и сложил руки на груди, глядя сейчас прямо перед собой.
— Решением совета Электоров нарекаю вас императором! — провозгласила Елизавета и опустила корону на голову Людо.
Мгновение длилась тишина. Затем Елизавета и сама опустилась на колени и склонила голову перед своим императором.
— Встаньте, ваше Величество! — попросила она, не поднимая глаз. — Правьте нами с миром!
Она услышала вздох облегчения, долетевший до нее со стороны зрителей, и шорох одежды, когда Людо встал с колен.
— Моя госпожа!
Елизавета подняла взгляд и увидела руку, которую протягивал ей Людо.
— Надеюсь, вы все еще не возражаете, стать моей женой? — спросил он ее, когда, опершись на его руку, Елизавета поднялась на ноги.
— Нет, разумеется, — ответила она с улыбкой.
— Вот и славно! — улыбнулся ей Людо.
— Дамы и господа, — обратился он к собравшимся, — насколько мне известно, гражданские браки существуют в империи де факто уже без малого сто лет. Поэтому, с вашего позволения, я попросил бы присутствующего здесь советника Фаля официально зарегистрировать наш брак с графиней Скулнскорх…
— И наш! — надтреснутый голос Тили ван дер Шенк заставил доктора Фаля вздрогнуть, и это стало первым и единственным доказательством того, что дядя Клотильды все-таки скорее жив, чем наоборот.
— Спасибо, что напомнили мне, фюрстина, — еще шире улыбнулся Людвиг. — Разумеется, речь идет так же о брачном договоре между Великой княгиней Галичмерской и графом фон дер Марком.
— Сочту за честь! — поклонился доктор Фаль. — Но вынужден требовать, чтобы таинство брака было сегодня же подтверждено церковным обрядом.
— Непременно! — согласился император Людвиг, и в этот момент Елизавета услышала музыку сфер…
Конец
Больше книг на сайте - Knigoed.net
В армии королевства, как и в России восемнадцатого века, премьер-майор — помощник командира полка, его заместитель в случае необходимости, и командир 1-го батальона во время боевых действий.
Presto — музыкальный темп "быстро".
На самом деле, если действие романа разворачивается в двадцатом веке, то умер маркграф около шестисот лет назад. Но у нас тут иная вселенная.
Реплика принца Гамлета из пьесы Уильяма Шекспира "Гамлет".