Еще в одном «Янус» сработал отлично… «Янус»? Я называл его так совершенно бессознательно. Возможно, лучше было бы назвать эту несовершенную, зато находящуюся в моем безраздельном владении модель как-то иначе, по-новому. Например, «Пандора» — проект «Пандора» — маленькая шкатулочка размером с игральную кость, даже меньше. Возможно, так и назову. Не исключено, что название приживется. Но, может быть, «Пандора» навсегда останется для меня лишь «вторым ликом Януса». И в этом смысле совершенно неважно, как я его называю. «Янус» — короче и привычней, а «Пандора»… что ж, попробуем примериться к этому имени — еще в одном она сработала отлично: стоило мне все убрать и добраться до превратившейся в постоянную дежурной постели, я мгновенно уснул. Начисто выпал из континуума, без сновидений, до тех пор, пока меня не разбудил Дон — неожиданно поздно. Было уже за полдень.
Я изумленно похлопал глазами на часы, потом на Дона — укоризненно. Тот лишь невинно и почти самодовольно улыбнулся, пожав плечами.
— У вас вчера был тяжелый день. Она сказала, что не стоит рано вас будить.
Она?
— Тарси?
Дон кивнул.
— Принимали снотворное? — поинтересовался он деловито.
— Нет.
— Было выдвинуто предположение, — продолжил он довольно осторожно, — что спать вы сегодня будете плохо, а потом придется наверстать, так что лучше оставить вас в покое, если только сами не позовете.
— Ну, ну…
Спал как раз отлично. И слава богу. Но пока мой «второй лик Януса» подключился, пока набрал нужную энергию… Времени прошло немало, так что все равно это было невероятно кстати.
— Я, правда, беспокоился, что может произойти что-нибудь плохое, так что заглядывал пару раз, — признался Дон. — Проверил — дышите. Значит, все в порядке. Арли делает вид, что так задумано и так вы проявляете свою позицию — не считаете нужным что-либо комментировать и на самом деле пропадаете на закрытых совещаниях. Вчера всего этого было предостаточно, а у вас и других дел полно.
— Точно, дел, — буркнул я, припомнив, сколько их запустил и как все должно выглядеть для тех, кто не знает о моей призрачной машине времени. А не знал о ней до сих пор никто. — Как по-твоему, Дон, я просто легкомысленный идиот?
— Я этого не говорил, сэр, — слишком тактично ответил он.
— Прекрати это, мы уже пили терро на брудершафт.
— Я знаю, что вам непросто. И вы делаете, что можете. Но… — прибавил он, будто знал, о чем говорил, — есть вещи, для которых вы не созданы.
— Править королевством, — услужливо подсказал я.
Дон рассмеялся, без задержки, будто его это и правда позабавило.
— Погружаться в рутину, — поправил он. — Вы хоть знаете, что вас любят?
— Кто это? — поинтересовался я подозрительно.
— Народ.
— Это очень расплывчатое понятие, — заверил я со знанием дела. — Даже не помню, когда я видел его в последний раз.
— Расплывчатое понятие?
— Народ!
— Тем не менее, — Дон снова перешел с шутливого тона на серьезный, — вы людям нравитесь. Многим, по крайней мере. Они вам сочувствуют, им нравится ваша решительность…
— Опрометчивость, хотите сказать, и неумение держать себя в руках? — Раз уж он не сдается, сделаем вид, что мы и впрямь не пили терро на брудершафт. Похоже, он не хотел, чтобы я терял своеобразную королевскую «форму». Тоже своеобразная поддержка.
Он пожал плечами.
— Может быть, им это и нужно. Чтобы кто-то пытался рубить узлы, а не развязывать.
— На самом деле, это опасно и безответственно, — заявил я. — Хотя, конечно, кто бы говорил, и прямое действие, которого не ожидают, это тоже «непрямое действие»… Вот только что тут неожиданного?
— Это кое-что новенькое, — снова перехватил инициативу Дон. — Не скажу, чтобы в Денебе веками не было потрясений, еще как бывали! Но происходящее сейчас больше всего напоминает времена из легенд. Это интересно!
Я покачал головой, уронив ее на руки:
— Совсем нехорошо!
— Ну… отчего же?
— Вы же знаете, где мы были почти что перед тем, как прибыли на Леду? Все последнее приключение «Януса»?
— Не могу утверждать, что знаю это точно.
— Во времени из легенд. В конце пятого века в Британии, — напомнил я, — и знаете, в чем была тонкость? Это действительно было время из легенд, очень далекое от реальной истории. Уж на что там ориентировался «Янус» — на какие-то наши представления из-за нехватки информации при перемещении с такой массой, требующей сильного сдвига в вероятностях, трудно сказать. Но это уже было. Я уже правил «сказочным королевством» целых полгода. Вышло не так плохо, как могло бы, но, черт возьми, это же был пятый век, да еще никогда не существовавший по нашим меркам! Не то чтобы не хотелось повторять тот же шаблон, но это просто не одно и то же. Даже в пятом веке — я понятия не имею, к чему затем привели те полгода. Я не должен относиться к этому как к какой-то сказке в не относящемся ко мне измерении. Немногое, наверное, можно было испортить в пятом веке, да еще среди вероятностей, которые могут быть какими угодно, но тут…
Дон кивнул, улыбаясь, а в глазах его загорелся дьявольский героический огонек.
— Да, припоминаю, рассказывали. Зато знаете, на что это похоже для нас, наблюдающих со стороны? На пробуждение от векового сна.
Я недовольно заворчал:
— Да, в точности как и там! Только обычно, когда после векового сна пробуждаются вулканы, они несут с собой гибель.
— Иногда гибель лучше сна, — беспечно заявил Дон.
— Что это вы такое несете? — удивился я, заподозрив, что несколько переоценивал невероятную адекватность моего нового друга.
Он склонил голову набок и скорчил забавную рожицу.
— Все произошло слишком быстро, вы, наверное, и заметить не успели — Денеб похож на зачарованное королевство. Не то чтобы в нем не происходило потрясений, повторюсь, еще какие бывали, но в целом вся эта жизнь с нашими размеренными традициями и формальностями — медленное погружение сон, что-то съедающее изнутри. Заживо переваривающее и растворяющее. Будто ничего не происходит, хотя это неправда. Если бы вас не было, даже то, что произошло, никого бы не разбудило. Вас всех знали еще мало. А королева Далира — о, она была прекрасной королевой, но столько времени она была «последней из рода», что к этому привыкли, словно перелистывались последние страницы. Род угасал, и Денеб вместе с ним — не звезда Денеб, будь то Большой или Малый, конечно, а королевство.
Война со временем. Нет, заметить я успел. И сам чуть не уснул. И она — королева Далира — говорила то же самое. Но где бы я только не уснул после всего, что когда-то знал?
— Да пожалуй, это происходит не только в Денебе, — проницательно заметил Дон. — Наверное, повсюду. Все мы потеряли какой-то импульс, что-то, что заставляло людей устремляться вперед, открывать новые миры.
— Время от времени это должно происходить, — рассудил я, — миры надо не только открывать, но и осваивать.
— Но пространства между ними огромны. Преодолеть их нетрудно, но все больше возникает вопросов — в какую сторону и зачем. Как протыкать иглой огромное одеяло — его можно проткнуть. Но в итоге, для чего?
— Отлично, и что же во мне такого бодрящего? — спросил я, и тут же заподозрил, что знаю ответ, и едва ли он мне нравится: я диковинная древняя рептилия. Здесь, в будущем, вернее — настоящем, я человек из прошлого. Поэтому все мои выходки навевают нечто атавистическое, что-то из зари человечества в пещерах и звериных шкурах.
— Вы выжили, — просто ответил Дон. — И ваше присутствие заметили. Все не просто обрушилось. Довольно резкие действия в самом начале дали понять, что все висит не в пустоте. Кто-то может подхватить падающую башню. А еще — перестроить ее.
— Но это всего лишь иллюзия. И если бы не ваши «опостылевшие традиции» и формальности, меня бы здесь не было.
— Может быть, недоставало как раз этого. Хотя бы иллюзии. Должно же что-то поднимать дух.
— А потом все затихло, я все бросил на самотек.
— Разве? — Дон скептически задрал брови кверху. — Кому-то вы просто не мешали, не разрушали еще работающую машину. А кое-где и помешали, было дело, это тоже заметили. Но ничего не нарушилось. Ответственных администраторов у нас все еще хватает. Да и вы постоянно на виду и что-то делаете, только не там, где это стало совсем дежурно и набило оскомину. Вы что-то переоцениваете собственное бездействие.
— Дон, да вы же просто выдаете желаемое за действительное!
— Потому что оно желаемое! — согласился Дон.
Я рассмеялся. Тут крыть было нечем.
— Это глубоко субъективное чувство. Но я ценю вашу попытку меня поддержать.
— А еще, вы думаете, ваша игра в салочки с торпедами осталась тайной?
— О, уж это было совсем безответственно!
Он весело хрюкнул, помотав головой.
— Впервые за многие годы королевский дом действительно интересен и не нужно высасывать истории из пальца!
— Всегда пожалуйста, Дон и дорогие читатели скандальных хроник. Ага… значит, хотите сказать, что тишина, которую я ощущаю и странная отрезанность от всего — это просто глаз бури? Что ж, ладно. — Я вздохнул. — Кстати о «доме». Давно собирался спросить, но забывал. Что это за заброшенное помещение, которое мы то и дело используем? Почему оно не занято? Оно находится почти в центре дворца, но пустует. И это даже не кладовка.
— А-а, — кивнул Дон удовлетворенно, — это старая капелла. Когда появилась новая, необходимость в ней отпала. Но на всякий случай она остается наготове и потому пустует, не занятая ничем другим. В ней до сих пор не демонтированы голографические витражи, в свое время они считались произведением искусства.
— Ах, так это та самая старая капелла!..
— Верно. Витражи просто отключены. Время от времени их включают и проверяют, все ли по-прежнему исправно, но редко.
— Ясно. Ну что ж, к вопросу о делах. Что там у меня на очереди?
Дон протянул мне планшет со списком, который держал наготове.
Я непонимающе посмотрел на экран.
— А где, собственно?..
— Нет ничего срочного, я все убрал. У нас же форс-мажор и все такое. Что хорошего в форс-мажорах, так то, что под их предлогом можно забыть о мелочах. Но если хотите, я могу показать изначальную версию.
Он нажал на кнопку.
— Ох, проклятье!.. Но это больше похоже на правду!..
— Из-за которой вы чувствуете тишину, как в глазу бури? Дел много, но они ничего не значат. Вы даже с друзьями поговорить не успеваете, разве что украдкой в старой капелле, да вырваться иногда сыграть в салочки с торпедами. И вас все еще мучают кошмары… И вы умудряетесь считать, что ничего не делаете? Может, потому что не успеваете осмыслить? Даже спите все время здесь, а не в своей спальне. Значит, заняты чем-то серьезным.
— Гм…
— Знаете, к черту это. Займитесь сегодня своими делами. У вас есть повод. Поговорите с Тарси, Страйкером, с Арли. Все эти представительства и мелькание на людях — это может быть бесконечно. Затягивает, да только впустую.
— Верно.
— Хотя за это вас любят тоже. Отдадим справедливость. Ну и если настаиваете, и раз мы заговорили о капелле, архиепископ Ледский полагает, что вам все же стоит упрочить ваше положение коронацией. Особенно после вчерашнего…
— Нет.
— Это позиция церкви. Хотя… то, что вы упорствуете в своем регентстве, тоже нравится людям, — похоже, Дон завел себе любимый рефрен, годящийся абсолютно для всего. — Будто все это не формальность, а нечто настоящее, имеющее значение. Но коронации, — прибавил он бодро, — да после такого зачина, они тоже еще как обрадуются!
— Нет, — повторил я.
— Тем более, есть кое-какие версии о том, что вы этого не желаете, потому что чувствуете какую-то вину.
А вот это прозвучало как предупреждение.
— А что, если это верно? — спросил я.
Дон криво улыбнулся.
— Военного времени у нас давно не случалось, но все-таки мы люди военные. Выжившие всегда чувствуют вину за то, что выжили. Но стоит ли другим это знать?
— Не знаю… И, все-таки, нет. Не хочу входить в поток. В вечный круговорот. Стоит сдаться этой традиции, и все еще больше пойдет как по накатанной. И мы все погрузимся в сон. Со мной во главе.
— Возможно, — кивнул Дон. — Но как-нибудь на будущее…
— Может быть. — В конце концов, ничто не должно быть слишком уж постоянным. Наверное. — Как вы думаете, Дон, откуда у меня жуткая аллергия на традиции? Может, я видел их слишком много и слишком разных, чтобы придавать им какое-то значение?
— Я ведь уже говорил про рутину? А что может быть рутиннее традиций?
— Верно. Оболочка без содержания. Но иногда, когда содержания в самом деле нет, это единственное, на что можно опереться.
— Если только это стоит того.
— Зависит от множества факторов.
— Несомненно.
***
Я вошел в пустынное гулкое помещение капеллы, ничем не напоминающее «произведение искусства». В руках у меня был планшет с чертежами, раздобытыми Страйкером. Отыскав нужный пункт в списке, я уточнил, подходят ли сюда еще источники энергии, кроме тех аварийных, которыми мы пользовались до сих пор. Оказалось, подходили, хотя в последний раз использовались очень давно, прошло уже шесть лет, как никто не включал их даже для проверки. Старое отжившее излишество. Я их не использовал тоже — считал область занятой текущими функциями.
Все коды активации, как и чертежи, были у меня под рукой. Я ввел их и… по залу разнеслось тихое пение, похожее на свист ветра в тростнике или в трубах едва ожившего органа. Замерцало призрачное свечение, превратившееся в вихрь вспыхивающих светлячков, сперва бесцветных, постепенно набирающих краски. Стены капеллы будто раздвинулись, углубляясь во все стороны, превращаясь в световые витражи, бросающие блики на мозаику пола, над головой вырос высокий просторный купол, значительно выше уровня настоящего потолка, яркий, пронизанный светом, струящимся в несуществующие окна. Сплошная иллюзия. Впрочем, только с точки зрения тех времен, где привыкли к материальным декорациям. А что есть материя? Плоть — ничто. Дух — (иллюзия?) — всё. Но разве этих фотонов не существует? Не говоря уже об их выверенных, настроенных источниках, потребляющих немало энергии, и даже — я подошел к ближайшему витражу и дотронулся до «несуществующего» холодного и гладкого на ощупь цветного «стекла» — создающих эффект осязаемости. Не просто свет, сложная энергетическая модель, обладающая плотностью и сопротивлением.
Передатчик тихо завибрировал, я нажал нужную кнопку, открывая дверь в преобразовавшийся «старый вокзал».
Вошедшая Тарси ахнула, застыла и оглянулась, на мгновение подумав, что зашла куда-то не туда.
— Это проекция! — обрадованный ее удивлением, я приветственно помахал рукой. — Считается произведением искусства прошлого века. Я не мог не взглянуть. Как оно тебе?
Она была в черном платье-пиджаке, усыпанном блестками. Широкие полы расходились в стороны как свободно опущенные крылья, готовые вот-вот совершить взмах. Костюм оставался брючным, практичным и элегантным, в то же время отдавая чем-то из эпохи испанского маньеризма — четкостью и жесткостью линий, пышностью, смешанной со строгостью. Да и его обладательница, синеглазая брюнетка, очень напоминала испанку старых времен. Выглядела она сегодня просто замечательно!
— Прекрасно! Но… — Тарси потрогала сияющие стены-витражи. — Это должно поглощать массу энергии.
— Не так много, как кажется. Прошлый век — не позапрошлый. Система замкнута на себя. И осязаемые эффекты сконцентрированы лишь там, где к ним прикасается что-то живое, они подстраиваются. В остальном это всего лишь игра света. Удобно — с этих витражей не нужно стирать пыль.
— Только с настоящих стен.
— Которых все равно не видно. И все-таки… да, они потребляют уйму энергии, и потому, в частности, от них отказались. Правда, для всех старых помпезных проектов дворец сам производит столько энергии, что девать практически некуда.
Мы как по команде выдержали паузу, потом попробовали заговорить одновременно.
— Нет, я не имел в виду…
— Напомнило Вегу, — сказала Тарси. И именно это я «не имел в виду». Она слегка смутилась.
— Да, я уже понял. Масса энергии, которую некуда девать — в самый раз для взрыва со всем содержимым и обитателями, если понадобится. Однажды это произошло.
— По счастью, только члены королевской семьи знают коды, обходящие поставленные предохранители.
— Да, официально. Кроме того, систему можно взломать не только как систему.
Мы снова молчаливо посмотрели друг на друга.
— Как дела у Страйкера? — поинтересовался я, чтобы сменить тему.
— Совсем неплохо, — ответила она с некоторым облегчением, но скрытое напряжение, все еще оставалось. Не могло не оставаться. — Хотя стоило бы распутывать клубок дольше и тщательнее… Но, на мой взгляд, программирование выглядит поверхностным. Может быть, оно было однократным, с использованием особых химических препаратов, может быть, составным, за несколько раз, очень мелкими штрихами, с окончательной активацией лишь совсем недавно. В любом случае, он ничего не заметил. Сколько раз его могли бы травить без его ведома? И практически ювелирно.
— Не представляю. Может быть, ты мне скажешь?
— Трудно сказать. Контуры очень смазаны. Но… вот еще одно, — мне показалось, что Тарси порозовела. А может, просто так упал свет от яркого витража? — Я кое-что заподозрила и сделала заодно анализ его ДНК.
— Да?.. — я не совсем понял, к чему она клонит, но наверняка это было что-то важное.
— Похоже, теперь я знаю, кто мой отец.
— В каком смысле?
— Прямом. Думаю, что это он. Страйкер.
Хор ангелов сфальшивил всем коллективом.
— Разве раньше ты этого не знала?..
Тарси мотнула головой, нетерпеливо или печально. А в моей что-то стало рассыпаться, облетая шелухой, как чешуйки краски со старой картины.
— Но погоди… Фамилия Карелл — она хоть что-нибудь значит?
— Значит. Это фамилия нашего приемного отца. Меня и Нейта. Он растил нас в детстве.
— Приемного?..
— Ты представляешь мою мать в роли любящей заботливой матери семейства?
— Нет…
— Она и не пыталась. А нам нужна была дополнительная защита.
Я помолчал. Разумеется. Как и нам. Но у нас хотя бы был настоящий отец. Правда, в самом детстве мы тоже росли у дальних родственников.
— А они хотя бы живы? Те, кто растил вас?
— Он сейчас нет, но это не то, что… Я не говорю, что все было естественно, но это было объяснимо…
— Думаешь, я в это поверю?
Она озадаченно нахмурилась.
— Во что?.. Почему?..
— А Нейт? Страйкер и его отец тоже? — Сейчас я был уверен, что нет, и последовавший ответ полностью соответствовал промелькнувшей у меня мысли.
— Нет… Вообще-то, его отец — полковник Линн с «Януса».
— Прекрасно! — воскликнул я так, что мой голос отразился рикошетом от несуществующих сводов, а может, просто от голых стен. — И ты говоришь мне об этом только сейчас!
Тарси вздрогнула, наконец заметив, какое впечатление на меня производят ее признания, до того она казалась слишком поглощенной своим открытием.
Картина облетела окончательно, под ней оказалась другая. Части огромного, старого, мерзкого, очень долгого плана. Нужно было проникновение на «Янус», и там оказался Нейт. Нужно было проникновение сюда, и вот здесь Тарси. Именно там, где и должна быть! Даже то, что Лидина настойчиво требовала вернуть своих детей, должно было лишь толкнуть нас навстречу друг другу.
— Эрвин!.. — прозвучало растерянно — неужели она не сознавала, что говорит?
— Если Линн — отец Нейта, сколько искусственного было в его безумии после ваших попыток на него воздействовать?
— Он ничего не знал!
— Как я не знаю! Может, я не знаю, что именно я делаю? Может, у меня бывают провалы в памяти, о которых я даже не задумываюсь и не замечаю, потому что не должен задумываться и замечать?
— Ты же знаешь, что нет!
— О, ты не права! Я знаю только, что ничего не знаю!
— Эрвин, — меня почти взбесило, что она повторяет мое имя, будто пытается заклясть, — разве ты не видишь, что я пытаюсь быть с тобой откровенна, как только могу? — Она казалась несчастной, искренней, но мало ли что я видел?
— Теперь можешь? Потому что все уже зашло достаточно далеко и некуда отступать? У тебя есть причины считать, что я уже ничего не могу поделать? Пусть даже взорвать этот дворец со всеми нами, чтобы со всем покончить одним ударом?
Тарси попятилась, побледнев. Я с ненавистью взглянул на планшет, не понимая, зачем все еще держу его в руке. Управление капеллой, да… Я отключил витражи, принявшиеся бледнеть и растворяться с унылым умирающим гулом. Это немного помогло, как настоящий удар кулаком в стену. Вдохнув поглубже, я начал возвращать себе самообладание. Что бы там ни было, это было в прошлом, она могла никогда не признаться.
— Если бы ты верил в то, что говоришь, — тихо сказала она, — ты бы этого не говорил.
Все, вызывающее подозрение, гораздо проще уничтожить сразу. «Если же правый твой глаз соблазняет тебя…» Разве я мог хоть словом намекнуть ей о «Янусе»? Ее было опасно оставлять на свободе. Потенциально она была такой же угрозой, как и ее мать, любой мог стать ее орудием, как и ничего не подозревавший Страйкер. Ее даже опасно оставлять в живых!.. Проклятие, я не хотел жить в таком мире. Но он проступал сквозь каменные стены, рисуя свои нематериальные, но ощутимые чудовищные проекции.
— А ты, Тарси, ты уверена в том, что делаешь? В том, что это именно ты, а не кто-либо другой действует через тебя?
Она ответила не сразу. Помолчала, глядя в сторону, и я понял, что она плачет. Если она не была моим врагом, я так легко мог заставить ее стать им. По всем законам этого мира я должен был это сделать, ни у кого из нас не должно было остаться выбора. Либо сейчас я сделаю огромную глупость, либо и без того вся моя жизнь — сплошная ошибка. Но что, если я сам сделаю то, что «должен сделать» — уйдя отсюда, толкнув ее в пропасть одиночества и заслуженной ненависти?
— Нет, — ответила она. — Как я могу?
Никак. Разумеется. Никто ничего не может гарантировать в мире, состоящем из иллюзий, способных коллапсировать в любой момент во что угодно.
— Тарси, — сказал я. — Я должен тебе кое-что показать.
***
Неважно, в чьих руках ящик Пандоры окажется в итоге. Окажется в одних, окажется и в других. Рано или поздно. Неизбежно. Пусть каждый сам наступает на свои мины. На свое безумие. На то, что, какие бы иллюзии это ни создавало, мы не способны что-либо изменить. А если даже в силах, отчасти, то все равно ничто не изменится по-настоящему. Нам только кажется, что мы чем-то управляем. На самом деле все просто движется по своим траекториям, заданным еще при Большом взрыве.
В чьих бы руках ни оказалось опасное знание, это не конец света и не конец эволюции. Оно по-своему изменит каждого, кому достанется. И без того все на свете постоянно мутирует и изменяется, превращаясь во что-то иное. Так что и в самом худшем случае — все неважно.
Тарси покорно следовала рядом, не выказывая протеста или обиды, обреченно и безразлично, наверняка одолеваемая не менее «веселыми» философскими мыслями. Она отлично знала, в каких монстров превращает паранойя вполне приличных людей. Уверен, многие из них изначально были куда лучше меня.
Коротким, наполовину потайным привычным путем я провел ее в кабинет, жестом предложил сесть, что она послушно исполнила, извлек «игральный кубик» и положил на проектор. Когда вокруг загудели светящиеся зеленоватые линии, я снова обратился к ней:
— Знаешь, что это такое?
Она отрицательно покачала головой.
— Это модель «Януса», — я выдержал небольшую паузу, прежде чем добавить: — действующая.
Вот теперь она чуть не подскочила на месте.
— Что ты имеешь в виду?
— Что она действует. Хотя не могу сказать, что идеально.
— Зачем ты мне это говоришь и показываешь?
Я помолчал.
— Понятия не имею. Может, это результат какого-то внушения?
Да, не смешно. Ее бледное лицо, еще с дорожками слез, было непроницаемо.
Мне тоже не смешно, подумал я. Вот все прекрасно, мы оба стараемся как можем, и все же смотрим друг на друга волком. Сквозь то, что является величайшей тайной в обитаемой вселенной, и это ничуть не помогает нам друг другу доверять.
— Как бы то ни было, я уже проверил, что она может. Не то чтобы все прошло гладко, но…
— Прекрати! — вдруг воскликнула она. — Хватит!
— Что хватит? — удивился я.
— Необязательно издеваться!.. — она никак не могла унять дрожь. — Выключи это световое шоу и запри меня уже наконец, или вышли, или просто убей, но не надо так!
А-а… Она в самом деле решила, что я просто издеваюсь? В тот момент, когда я думал, что раскрываю душу. Какая ирония. И все логично и естественно. Мячик летит в одну сторону, потом в другую. А главное, я все равно не могу продемонстрировать машину в действии. Она не настолько исправна, чтобы рисковать… по крайней мере чужой шеей. Особенно, если это ее шея.
Я вздохнул и потряс головой, тихо засмеявшись без всякого намека на веселье.
До меня донесся приглушенный судорожный всхлип.
— Прости, — сказал я, поднимая голову. — Даже, «всё понимая», я понимаю не всё, как и ты, потому что с тобой происходит то же самое. Я не издеваюсь, я думал, что только что дал тебе смертельное оружие против себя. Я был до смешного серьезен и трагичен. Не думай, что я не воспринял всерьез то, что ты сказала сегодня. Но оно вывело меня из равновесия, потому что я все равно собирался показать тебе это. Показав сначала витражи. Потому что они такая же реальность, невесомая, невещественная и поглощающая прорву энергии, потому что дворец на это способен. Море неконтролируемой неиспользуемой энергии. Плохо у нас вышло — я не ожидал, что меня так собьет в полете. И я еще не говорил об этом ни одной живой душе.
— Я все-таки не понимаю, — сказала она устало.
— Можешь верить или нет, можешь использовать это против меня, наверное, я этого заслуживаю. Тем более что не могу продемонстрировать ничего, кроме каких-то светящихся линий. Модель не откалибрована, побочные эффекты могут быть какими угодно, я в этом уже убедился. Но пока не появился буфер, я могу увидеть ближайшие события, не отстоящие от нас на полсотни лет. В любом случае это ничего не доказывает, даже ближайшие события несут в себе массу расхождений. Мы ничего не можем узнать наверняка. И все же, думаю, тебе бы хотелось это знать, кем бы она ни была — я не мог не проверить, что тогда произошло…
— С твоими родителями и сестрой? — быстро спросила она, перебив меня.
— Нет, — ответил я после новой шокированной паузы. — Я не мог, по крайней мере не сейчас. — Я понял, что даже говорить об этом для меня затруднительно. — С кораблем твоей матери. Я проник в сознание…
— В ее сознание?
Я на мгновение сцепил зубы: «Да ты что, издеваешься? Мстишь мне?» Но сумел понять, что она просто волнуется.
— Нет. В отключенное. Полагаю, что полковника Крейга. Он не должен был ничего заметить даже при том, что мое сознание было какое-то время активно. Он находился в медицинской капсуле. — Я увидел краем глаза, как она бессознательно кивнула. Видно, припоминала такие капсулы.
— Я находился там в то время, когда должен был произойти взрыв. Немного дольше. Но взрыва не было. Потом я вернулся. Это все.
Тарси шумно выдохнула.
— Это ничего не доказывает, — повторил я.
— Но повышает вероятность, верно?
— Да, — я немного сфальшивил — ведь точно так же не было никакого взрыва в той реальности, где я наведался в свою собственную голову, и чуть не застрял в том мире, может быть потому, что хотел этого. Но в последнем случае я бы предпочел, чтобы взрыв произошел, хотя Янус легко мог отправить меня и в царство моей собственной паранойи. Мы уже знаем, где он предпочитает в первую очередь брать недостающую ему информацию о том, куда мы собираемся отправиться.
— Но ты говоришь, что не можешь ничего продемонстрировать.
— Не могу. Система нестабильна. Чудо, что она вообще работает. Пока это только отличный способ потерять рассудок или отправиться куда-то и никогда больше не вернуться. А то, что я видел в последний раз — еще и вернулось ко мне по частям, не только в нужный момент, но и в прошлое, когда я не знал, что это такое, начиная с того момента, когда мое сознание было наиболее уязвимо. Понятия не имел, что это за галлюцинации, а оказалось, это от того, что я сделал только в будущем, своем совсем недавнем прошлом.
Она немного посидела молча. Потом просто кивнула.
— Я тебе верю.
Я выдохнул.
— Значит, у тебя есть «Янус», твой персональный, ручной, даже если пока необъезженный. И ты им пользовался, — продолжила она.
— Да. — Голос ее звучал как-то слишком ровно.
— Значит, ты на самом деле можешь оказаться виновным в любой катастрофе, даже не выходя из дворца.
Я уставился на нее, не в состоянии вопросить и такую банальность как: «Что?..»
— Можешь. Вот, что ты мне пытаешься сказать. Два случая слишком похожи. А ты, по-видимому, слишком безумен, по своему собственному желанию. Сделаешь ты это в будущем или уже сделал, чтобы оправдать все нестабильностью системы? Веришь ли ты в нее сам или лжешь всем кругом, неважно, какая у тебя есть на это причина? Я помню, ты всегда умел лгать. И что ты сделаешь со мной теперь?
Она быстро поднялась и прошла к выходу. Я нажал на кнопку, открыв дверь раньше, чем она этого потребовала. Она вышла не оборачиваясь. А я захлопнул дверь.
Может быть, в том, что люди даже не пытаются понять друг друга, куда больше смысла, чем кажется. Это чертовски экономит время.