Церемониал взаимных приветствий - кивки головой, краткие восклицания, рукопожатия. Ласт взбирается на стул справа от Парсела, Раджан - слева.
- Нет и еще раз - нет, Джерри, - продолжает прерванный разговор Дайлинг. - В этом романе главный герой у тебя получился наивно-старомодным. Многие борются против многих - это я понимаю, приемлю. Но один против всего и всех? Ты меня извини, но это весьма прозрачно отдает ницшеанством.
- По-че-му? - Джерри пьет свой "мартини". Улыбается.
Ехидно. Надменно.
- Сей-час от-ве-чу, - принимает вызов Дайлинг. И, обращаясь у журналистам: - Господа, разговор не для печати. Вы когда-нибудь слышали фамилию Уайред?
- Известный романист. О'кей? - отозвался Тэдди.
- Если речь идет о писателе, то я читал что-то его. например, "Растоптанные миражи", - сказал Раджан.
- Перед вами, господа, мистер Уайред. Он же мистер Парсел, - Роберт Дайлинг торжественным жестом представляет журналистам Парсела-Уайреда, затем пододвигает к ним рюмки с уже готовым "мартини".
"О'кей" таращит на Парсела восхищенные глаза. Раджан недоуменно хмурится: "Не может он сам так писать. Когда же он делами тогда занимается?" - Итак, по-че-му?
- Изволь, если ты так настаиваешь, Джерри. - Речь как раз идет о "Растоптанных миражах".
Раджан молча кивает.
- Полагаю, не потому вовсе, - продолжает Дайлинг, - что Ницше был взят на вооружение Третьим Рейхом...
Парсел презрительно оттопыривает губы. Глаза сужаются, блестят, как две бритвы.
- Не поэтому, - поспешно повторяет Роберт. - С житейской точки зрения человеку всегда нужна опора. На какое-то время это может быть опора, обретенная внутри себя. Свой собственный сильный дух.
- Могучий дух, - говорит Парсел, не глядя на Дайлинга.
- Допустим, - соглашается тот. - Но в жизни рано или поздно наступает кризис, когда одного собственного "я" мало.
Страшно мало. Ты проводишь своего героя через десятилетия.
Вокруг него гибнут люди, далекие и близкие. Он переступает через них и продолжает шествие по жизни. Ни смягчающих душу восторгов. ни разъедающих душу страданий. Все ровно и методично. Все точно и механически спокойно. И надо всем незримо реет девиз: "Хочешь жить дольше, никаких эмоций. Не восстанавливаются лишь нервные клетки". Сильная индивидуальность?
Да, согласен. Но отрицание веками выработанных человеческих отношений? Упразднение жалости, любви, доброты? Разрушение семьи? Прости меня, Джерри, но это против моих убеждений!...
- Я несколько иначе понял главного героя "Растоптанных миражей", негромко сказал Раджан. И, встретив заинтересованный взгляд Парсела, продолжал: - В одном окопе с ним гибнет его друг детства. К этому времени он сам так отупел от бомбежек и атак, от крови и смертей, что просто не в состоянии страдать по поводу гибели еще одного человека. Пусть самого близкого друга. Герой на грани сумасшествия. десять миль он тащит на спине труп друга, не зная зачем: они окружены со всех сторон японцами. Они и в плен попадают вдвоем - живой и мертвый... Или глава, в которой он узнает о смерти матери от рака. А в его душе - ни горя утраты, ни обыкновенной жалости.
И откуда им взяться? Трехлетнего, она сдала его в приют. Полюбила другого, ушла от мужа. Новый возлюбленный не пожелал воспитывать чужого ребенка. Отец тоже отказался от него. за тридцать лет он не только не видел мать ни разу, строчки от нее не получил. Хотя сам писал. Встретиться хотел... Или история с его второй женой... Нет, как хотите, а для меня это роман о фатальной трагедии человека. Человека, ищущего пути к себе подобным, но все время натыкающегося на препятствия. ТО на пропасти, то на скалы. непроходимые. непреодолимые... И человек ожесточается...
- А есть ли они - эти пути, господин Раджан? - спрашивает Парсел. И сам задумчиво отвечает: - Если и есть, то никто их еще не нашел и не проложил. Миражи...
"Роберт мыслит категориями наших ханжей-критиков, - думает Парсел. Все, что не укладывается в понятия их скудной морали, их пошлой нравственности, для них чуждое, враждебное... А этот молодой индиец совсем не глуп..." И говорит вслух: "Главный герой книги списан почти с натуры. И ты его неплохо знаешь, Роберт. Впрочем, это не имеет никакого значения...
"Слишком многие черты этого характера свойственны тебе самому, милый Джерри, - беззлобно думает Дайлинг. - Стальной американец Джерри Парсел, несгибаемый Джерри Парсел, неумолимый Джерри Парсел". И, повернувшись к Ласту: - Что нового в парламенте? - спрашивает он, продолжая встряхивать шейкер.
Парсел искоса поглядывает на Раджана, на Ласта. Тэдди залпом выпивает "мартини", достает сигарету, закуривает. В его глазах - бешеные искорки.
- Как вы думаете, - приятно быть свидетелем того, как дяде Сэму дают со всего размаху по шее, а он должен делать вид, что все о'кей? - отвечает Тэдди, нервно улыбаясь и глядя на Парсела.
- А что такое? - спокойно спрашивает тот.
- Только что в парламенте объявлено, что русские берутся строить электростанцию в государственном секторе, которую мы, американцы, строить отказались.
- Ну и что? - глядя исподлобья на Тэдди, Парсел пожимает плечами. Русские делают не бизнес, а политику. Черта с два будем мы вкладывать деньги в этот госсектор! И вообще Индия темная лошадка. Социализм, видите ли, хотят строить. Наших парней с деньгами больше всего отпугивают эти их декларации о социализме. Не хотят вкладывать деньги в Индию - и все тут.
- Джерри, ты же знаешь, что на девяносто процентов местный социализм - пустая болтовня, - возражает Дайлинг.
- Знаю, Роберт, знаю, - соглашается Парсел. - Но наши парни не хотят рисковать даже на десять процентов.
- Вы не хотите рисковать на десять процентов, а Кремль о'кей рискует на девяносто! - взрывается Тэдди.
- Спокойно, - невозмутимо басит Парсел, - спокойно. Ты слишком мало знаешь, мой мальчик, слишком мало видел. Надо смотреть глубже. - Он прищуривается. - А если смотреть глубже, то соотношение девяноста к десяти не получается.
Разливая коктейль по фужерам, Дайлинг продолжает: - Вот он только что сказал: русские делают не бизнес, а политику. Это, так сказать, во-первых. А во-вторых, хотя мы делаем здесь только бизнес, но он оборачивается иногда весьма серьезной политикой.
Дайлинг подмигивает Парселу: - Предположим, русские начали строить электростанцию.
Ну, допустим, на этой стройке получат работу тысяч десять, двадцать с их семьями; людей, благодарных красным, будет ну, сто пятьдесят - двести тысяч. А мы нашей пшеницей и другими продуктами, которые поставляем сюда, как и в другие развивающиеся страны, как ты отлично знаешь, Тэдди, кормим половину населения страны. Откажи мы им сегодня в продовольственной помощи, и завтра миллионы индийцев подохнут с голоду. Извините, Раджан, но...
- Чем откровеннее, тем интереснее и полезнее. Для меня, конечно, поспешно говорит Раджан, боясь, что американцы прекратят этот разговор.
- Только еще раз повторяю: все, что вы слышите здесь сейчас, не для печати. Слово? - Дайлинг настороженно смотрит на Парсела, улыбается.
- Слово, - успокаивает его Раджан.
- О чем это мы? А, да! Это, так сказать, то, что касается брюха, продолжает Дайлинг. - Что же касается башки, то ты, Джерри, отлично знаешь, что здешний книжный рынок завален нашей, а не русской литературой; что продаются здесь, главным образом, наши газеты и журналы; что слушают здесь наше радио; что на всех киноэкранах идут наши картины. Ну, и потом не следует забывать, что индийский солдат держит в руках оружие с маркой "Сделано в США"; что он летает на самолетах и мчится на танках с той же маркой. Пока - с той же маркой, - многозначительно подчеркнул Роберт. - И последнее в этой связи.
Хорошо, сегодня у власти в Индии либеральное правительство.
Но ведь такое положение отнюдь не вечно. Предположим, завтра приходит к власти военная хунта или правое крыло правящей партии...
Дайлинг щелкает пальцами, улыбается, медленно тянет коктейль.
- В том, что ты говоришь, Роберт, есть известная доля истины, соглашается Парсел. - Мы оказываем продовольственную помощь за счет своих излишков, не вырываем изо рта американца кусок хлеба.
- Но, черт возьми, я не вижу здесь никакого риска, возражает Тэдди. Если судить по вашим же рассуждениям, здесь нет и десяти процентов риска. О'кей!
- Увы, мой мальчик, - со вздохом прерывает его Парсел, и трудно понять - деланный это вздох или естественный, - в жизни далеко не всегда получается, как в наших рассуждениях. И потом из всего, что Роберт и я сейчас сказали, можно - пока!
- сделать лишь один вывод: нет риска в торговле. В торгов-ле, а не в ка-пи-та-ло-вло-же-ниях. В этой стране, если взять статистику, семьдесят процентов всех иностранных капиталовложений - английские. Вот пускай англичане и рискуют. А мы? Мы пока будем торговать!
Джерри Парсел устало закрывает глаза, и Тэдди Ласт вдруг видит перед собой не "Моргана в квадрате", как когда-то писала о Парселе левая газета в Штатах, а просто пожилого американца, которому давным-давно все надоело и который смертельно устал от волнений атомного века.
Внезапно распахивается вторая дверь, ведущая в бар из столовой. Входят две девушки. Обе одинаково свежи, молоды, задорно веселы. Одна из них - Беатриса Парсел. Она в коротких белых штанишках и нежно-голубой безрукавке навыпуск. Стройное, смуглое тело второй облачено в цветистые национальные одежды Индии. У нее - классический южноиндийский профиль, полные, чувственные губы, волосы и глаза цвета воронова крыла. Это Лаура, экономка Дайлинга.