- Эта книга вызвала такую бурю в Вашингтоне, что я, по правде говоря, не раз жалел, что связался с нею. И с вами, он вяло улыбнулся.
- Вы хотите сказать, что сотрудничество наше прекратится?
- нет, этого я не хочу сказать. Мы будем покупать у вас рукописи и издавать их будем. Но Боже сохрани меня от политики.
И Теннисон обеими руками закрыл свое лицо: "Вы даже не представляете, какой скандал - и где! - мне пришлось пережить. Признаюсь, именно тогда я вспомнил рассказ одного старого знакомого о том, почему он бежал без оглядки из Берлина в 1935 году.
И вам я посоветую впредь быть осторожнее. Поймите, это совет друга".
Виктор долго ходил под впечатлением этого разговора. "Не хотят слышать, не выносят даже самую мысль о том, что может существовать какая-то иная точка зрения. Вашингтон высказался, и это и есть истина в конечной инстанции. Если это так, то это просто страшно".
- Сегодня, - продолжал Теннисон, - мы присутствуем при крестинах вот этого великолепного ребенка, - он показал рукой на трехметровую копию обложки за своей спиной. - Я с удовольствием предоставляю слово нашему почетному гостю сенатору Эмори Киветту.
"Мистер Улыбка" привычным жестом вскинул руку над головой, и его несильный голос, модуляциям которого мог бы позавидовать иной драматический актер, стал обволакивать слушателей: "...Как все здоровые люди, я предпочитаю пищу разнообразную, обязательно вкусную и, как правило, обильную. Поэтому я не ошибусь, если стану утверждать, что издательство "Теннисон и Теннисон" оказывает нашему обществу услугу поистине неоценимую. за последнее время им изданы или переизданы великолепные иллюстрированные книги о кухнях Японии, Мексики, Франции, Таиланда, Испании, Греции, Индии, Израиля и - вот теперь - России. Любая национальная кухня - своеобразная антология зачастую многовековых привычек и вкусов, склонностей и увлечений народа с учетом доступных и полезных ингредиентов национальной диеты. Многие наши соотечественники не хотят или не могут слетать, скажем, на острова Фиджи или в Югославию, чтобы отведать тамошние яства и вина. За них это делает их полномочный и одаренный посол-гастроном, мистер Артур Теннисон.
Да здравствует его очередной отчет о загадочной... извините... позвольте (он достал из кармана бумажку и прочитал, запинаясь)... ку-ле-бя-ке, о неведомых пельменях, о таинственных щах и о хорошо известной всему миру русской водке!
- Теперь дегустация! - воскликнул Теннисон. - Борщ и пирожки!
Сенатор и издатель надели поварские колпаки и фартуки, взяли в руки половники и стали разливать в тарелки всем желающим дымящийся наваристый борщ. Им помогали несколько женщин, которые предлагали к борщу сметану, раздавали пирожки. Два бармена в разных концах зала наливали в крошечные рюмки водку. Аня вызвалась помогать женщинам. Минут через десять она вернулась к Виктору несколько обескураженная.
- Что случилось? Тебя обидели? - Картенев извинился перед собеседником, взял ее за руку.
- Нет, не то. Эти женщины, они сначала приняли меня за свою, сказали, что, видно, новенькая, что они меня не знают.
- Они эмигрантки?
- Да, - Аня удивилась, что он так легко это определил. Когда они узнали, что я - из посольских, они сначала немного растерялись, а потом замкнулись. Но я успела узнать, что ансамбль приглашен из ресторана "Русская чайная комната". Вот и весь мой разговор с бывшими соотечественницами, - она улыбнулась как-то виновато.
- Стоит ли расстраиваться? - Виктор обнял жену. Она благодарно заглянула ему в глаза: "Да, я чуть не разревелась. Их вон сколько, все как по команде - раз! - и замолчали". "Уверяю тебя, у них гораздо больше оснований держать слезы наготове. Впрочем, бог с ними. Давай пройдемся, на людей посмотрим, себя покажем".
Своеобразная публика собралась в тот день в демонстрационном зале издательства "Теннисон и Теннисон". Владельцы ресторанов, винных магазинов, сотрудники издательств, дегустаторы, шеф-повары. Кое-кто приехал даже из других городов, правда, не очень издалека. Знакомились с Картеневым охотно, беседовали радушно, звали в гости. За каких-нибудь полчаса левый нагрудный карман пиджака Виктора распух от визитных карточек...
Дрейфуя по залу, Картенев приблизился с Аней к Теннисону и Киветту. Издатель широко улыбнулся: "Эмори, познакомься с моими новыми друзьями миссис Анна Картенева, мистер Виктор Картенев, первый секретарь, пресс-атташе русского посольства в Вашингтоне". "Рад, - осклабился сенатор. - Рад". "Мистер Киветт, - заговорила Аня, чуть размереннее, чем обычно. - Вы первый американский сенатор, с которым я встречаюсь очно.
Пользуясь этим, хочу вам заявить..." "... что безудержная гонка вооружений, - подхватил "мистер Улыбка", - ставит мир на грань ядерной катастрофы. Я угадал? Нет, вы скажите, я угадал? Вы это хотели сказать?". Он снял фартук и колпак, взял рюмку водки, опрокинул содержимое в рот, причем сделал это лихо, и вновь спросил: "Так угадал?". "Вовсе нет, серьезно ответила Аня. - Я хотела заявить вам, как представителю высшей законодательной власти, что, как и многие мои друзья, я люблю Америку Твена и Сэлинджера, Уитмена, Хэмингуэя и Фолкнера. И не люблю Америку..." - Аня увидела умоляющее выражение лица Виктора: "Помолчи! Иногда молчание золото!".
незаметно подмигнув ему, продолжала: "И не люблю Америку Джона Берча и Джима Кроу!". "Мы с вами абсо-лют-ные единомышленники!", - воскликнул облегченно сенатор и поцеловал Ане руку - галантно, напоказ. Кто-то из фотографов успел поймать этот момент объективом. Вспышка. Еще вспышка сенатор поцеловал русской другую руку. "А ваша жена - отлично промаринованная штучка! - восхищенно прошептал на ухо Картеневу Теннисон. И сколько перца на кончике ее языка!". Тут же Виктор задал вопрос Киветту: "Как вы думаете, почему поя жена назвала имена только писателей?". "Хм... Действительно, почему?" - задумался сенатор на мгновение. И сам ответил: "Полагаю, их знает всякий. Книг, может, и не читал, а фамилию слышал. Поэтому?".
"Ну, а Джейн Фонду, Стэнли Крамера, Дина Рида - их разве знает не всякий?". "Тогда... почему?". "Потому, - Виктор машинально взял наполненную рюмку, повертел ее, словно примериваясь, какой точкой ободка приложить ее к губам, поставил назад на поднос, - что у нас их знают не хуже (а иногда определенно лучше), чем на их родине". "Классиков - да. А современников?". "Знаю статистику, - бесстрастно сообщил Картенев. Нет ни одного даже среднего писателя США, который не переводился и не издавался бы в СССР". "Вон куда гнет этот супружеский дуэт, - отметил про себя Киветт. - Под третью корзину хельсинкских соглашений критическую мину подводит - мол, мы саботируем. Что ж, поговорим".
- Что из того следует?
- Как - "что следует"?! - воскликнул Виктор, может быть, несколько более горячо, чем он сам хотел бы. "Нервы, старик, нервы!" - Я на полках книжных магазинов Нью-Йорка и Чикаго и Вашингтона что-то не заметил переводы книг не только средних писателей, но даже лучших наших мастеров.
- У вас на первоклассную литературу голод, у нас пресыщение.
- Вряд ли это может служить убедительным объяснением, возразил Виктор. - Эмоционально, но бездоказательно.
- Тогда, может быть, точнее будет так: "Спрос рождает предложение".
- Но как может появиться спрос на то, чего потребитель не видит и не знает?
- У вас издатель один - государство. Провал книги, даже многих книг, не ведет к трагедии. Частному предпринимателю иногда достаточно ошибиться один-два раза, и можно преспокойно заряжать пистолет и пускать себе пулю в лоб.
- Ваши издатели - народ закаленный. Верно я говорю, Артур? - Картенев повернулся к Теннисону.
- Если вы хотите знать, буду ли я стреляться в случае банкротства, ответил живо Теннисон, - то я смогу вас разочаровать, Виктор. Нет, не буду. Я слишком люблю, как образно выразилась миссис Картенева, "вкусную и здоровую пищу". разумеется, напитки тоже.
- Сейчас хочу сказать о самом главном, - сенатор выпил еще рюмку, почему-то вздохнул, надкусил пирожок. - Не кажется ли вам, что сегодня средний уровень на Западе - я имею в виду литературные произведения намного выше, чем ваш самый что ни на есть мастерский? И что причиной тому то, что вы называете "социалистический реализм и пресловутая "партийность"?
нужно учитывать и еще один чисто психологический момент. Американец не проявляет особого интереса к зарубежным странам без особой на то нужды.
- И к России? - удивилась Аня.
- Россия - исключение. Россию он побаивается.
- Потому, что его со всех сторон десятки лет пугают "русской угрозой".
Киветт продолжал, словно он не слушал фразы Картенева: - Но не настолько, чтобы читать однообразно-унылые "производственные" романы и надоевшие ему и давно вышедшие из моды повести о битвах Второй мировой войны. Для этого есть армия советологов, которым за чтение подобных произведений и за рецензии на них хорошо платят. Другое дело - книги диссидентов. Но вы же скажете, что это не литература вовсе.
- Нет, не скажу. Но я думаю, вы просто боитесь выпустить нашу литературу на массового читателя. Об этом говорит и все ваше "теоретическое обоснование".
- Сколько бы вы, господа, ни спорили, каждый из вас, скорее всего, останется при своем мнении, - сказал с легким смешком Теннисон. - А раз так, я предлагаю тост за виновницу сегодняшнего торжества - славную "Русскую кухню"!
К Ане подошел пожилой мужчина, пышуший здоровьем весельчак, представился: "Поль Микаельс, дегустатор вин из Сан-Диего, Калифорния. Меня всегда интересовал вопрос о питейных предпочтениях русских дам". Пока Аня пыталась систематизировать винные вкусы подруг, приятельниц, знакомых, Картенев откровенно влюбленным взглядом рассматривал жену. Гибкая, с длинными крепкими ногами, с мальчишеской прической, она была похожа на спортсменку, которой пришлось неожиданно сменить привычный тренировочный костюм и кеды на модное, чуть тесноватое платье и шпильки-лодочки. Лицо ее вряд ли можно было назвать смазливым. Но смеющиеся серо-синие глаза, но ровный нервный нос, но какая-то совсем детская припухлость губ заставляли встречных оборачиваться, запоминать это согретое радостью бытия лицо.
Ему вдруг захотелось, чтобы сейчас, сию же минуту исчезли все эти люди, вся эта никчемная суета, все эти нелепые шумы, голоса,звуки. Вот оно, солнечное, теплое утро где-то под Москвой, густой лес, ласковая лужайка, он несет приникшую к нему Анку на руках, спотыкается, падает, они хохочут вместе, он целует ее, он тонет, тонет, тонет в прозрачном, прохладном лесном озере. Вот и дно песчаное видно, и рыбки золотистые играют, и так светло, отрадно, трепетно. И вода, вода на щеках и ладонях. Или это смешались ее и его слезы радости, слезы любви, слезы легкие, как летний дождь? До этого озера ведь еще идти и идти...
- Господин Картенев, несколько слов для прессы.
Какой голос, какой очень знакомый голос! Виктор обернулся. Перед ним стояла Беатриса Парсел.
- Извините, если я разрушила ваше мысленное путешествие куда-то очень далеко, - она смотрела на него изучающе.
- Нет, я вполне здесь, с вами, и очень рад встрече. Сейчас я познакомлю вас с женой. А где Раджан?
- Раджан по заданию своей газеты знакомится с Гарлемом.
Я по заданию своей - с таинственной русской душой, путь к которой лежит через желудок.
- Этот путь к сердцу, по-моему, - вступила в разговор Аня. - С душой посложнее.
Задание редакции являлось предлогом. Беатриса была расстроена неудачей поиска следов заговора против Джона Кеннеди в Чикаго. Тэдди Ласт ее успокаивал: "Такие дела конспирируют знаешь как? Под десятое дно прячут и ключи в океан выбрасывают".
"Флюгер" шепнул ей, что тот же парень из ФБР мимоходом назвал имя сенатора Эмори Киветта. "Он будет сегодня у Теннисона, - "Флюгер" приблизил к ней вплотную свое лицо. - Прощупай его как следует". "Попробую", загорелась Беатриса. "Учти, в случае удачи - дюжина поцелуев", заторопился "Флюгер". "Две", - пообещала Беатриса.