Толстая служанка подступила к своей госпоже. Посмотрела на неё сверху:
— Что вы с ней сделали?
— Это знак, — пробормотал старый жрец. Он протянул дрожащую руку сквозь решётку, и коснулся руки дочери, бессильно лежащей на каменной плите пола:
— Фиалка!
Женщина шевельнулась, провела ладонью по лбу:
— Что… что это было?
— Вы упали в обморок, госпожа, — сухо проговорила служанка. — Давайте-ка, я помогу вам…
Толстуха пригнулась, кряхтя, расставила ноги, приготовившись поднять свою госпожу с пола. Фиалка отмахнулась от неё.
— Я видела сон. Странный сон.
Она поднялась на колени, взялась тонкими пальцами за решётку:
— Ко мне пришла богиня. Она была печальна и не показала своего лица. Богиня возложила на меня свою руку. Она молча плакала, и я чувствовала, как капают горячие слёзы. Я спросила: «Мать, что недостойная дочь может сделать для тебя?» И тогда богиня посмотрела на меня.
Фиалка вздрогнула, вцепилась в решётку:
— Её глаза как два огненных колодца. Её рот и губы — пещера без дна. Всеобщая мать смотрит на тебя, и видит насквозь.
— Госпожа, мужчинам неинтересно слушать женские сны, — скрипуче сказала служанка. — Стоит ли утомлять их разговорами?
— Богиня показала мне мою душу. Там пусто и холодно, и посредине пустоши, присыпанной пеплом, стоит одинокое дерево. На дереве, на самой верхушке, где сохранилась зелёная ветка, сидит птица, и ждёт. Ждёт так долго, что оперение её покрылось пылью.
Рэм услышал, как позади, в темноте подземелья тихо вздохнул Ястреб. Женщина не могла видеть его из своей клетки.
— Потом среди этой мёртвой пустыни я вдруг увидела его, — Фиалка посмотрела на Рэма. — Он сиял и дробился, как отражение солнца в воде. Вдруг он рассыпался и вновь стал целым, только их было уже двое. У одного в руке был жреческий жезл, у другого — меч. И голос великой матери сказал мне: «Они идут!»
— Госпожа! — крикнула служанка. — Замолчите!
— Я в страхе проснулась, а голос всё звенел в моей голове, всё повторял…
Служанка вцепилась Фиалке в волосы и дёрнула вверх:
— Замолчи!
Держа свою госпожу за волосы, служанка зажала другой рукой Фиалке рот. Та укусила её за палец. Толстуха вскрикнула и отдёрнула ладонь.
— Это знак. Я видела царский трон, он развалился от удара! Мир никогда не станет прежним!
— Отпусти её! — крикнул жрец. — Как ты смеешь!
— Нет, — хрипло ответила служанка, наматывая волосы Фиалки на кулак. — Она умрёт. Мне дан приказ убить пленницу, если она скажет лишнее.
— Царь не мог отдать тебе такой приказ! — Ястреб взбежал по каменным ступенькам к прутьям решётки, и встал рядом с Рэмом. — Отпусти её!
Толстуха сипло рассмеялась, оттащив Фиалку подальше, в темноту камеры. Женщина выворачивалась, брыкалась, но служанка крепко держала пленницу. Плотнее перехватив волосы на макушке Фиалки, она приподняла её с пола, выхватила из складок юбки короткий нож. Блеснуло узкое лезвие.
— Во славу богини! — хрипло выкрикнула толстуха.
— Нет!
Рэм не успел разобрать, кто это крикнул. Возможно, это был он сам. На краткое мгновение, на один удар сердца время застыло, застыл нож в руке служанки, замер с открытым в немом крике ртом старый жрец. Мгновение всё длилось, а Рэм медленно, словно во сне, взял изогнутый жезл из руки старика и швырнул его между прутьями решётки. Поблёскивая в застывшем, густом воздухе серебром наконечника, жезл, неторопливо крутясь, пролетел через камеру, и ударился в лоб толстухи.
Сердце стукнуло, и вновь забилось, как прежде. Воздух опять стал воздухом, лёгким и прозрачным. Что-то прошелестело рядом, обдав щёку ветерком, кто-то вскрикнул, и Рэм увидел, что на груди толстой служанки словно ниоткуда появилась диковинная брошка, а жезл как прилип к её лбу, да там и остался.
Пухлые пальцы служанки разжались, похожая на окорок рука соскользнула с шеи Фиалки и бессильно повисла. Звякнул о камень узкий нож. Толстуха пошатнулась, глядя застывшими, выкаченными глазами на замершего у решётки Рэма, и медленно повалилась набок. Диковинная брошь оказалась рукояткой короткого меча, вошедшего ей в грудь по самую крестовину.
Фиалка, не поднимаясь с колен, боязливо тронула торчащий изо лба своей несостоявшейся убийцы жезл. Голова служанки качнулась, и стало видно, что игольчатое остриё наполовину вошло в кость.
— Жезл и меч, — прошептала она. — Жезл и меч. Они убили её!
Старый жрец взглянул в опустевшую ладонь, где мгновение назад был символ его служения, и обречённо простонал:
— Теперь нам конец. Царь не простит убийства своей надсмотрщицы.
Рэм взглянул на Ястреба, но тот смотрел только на Фиалку. На поясе его покачивались пустые ножны.
— Я возьму на себя всю вину, — хрипло сказал он, не отводя глаз от женщины. — Царь накажет только меня.
Жрец отрывисто рассмеялся:
— Царственный брат только ждёт повода, чтобы расправиться со мной и моей дочерью. Что ему наши жизни по сравнению с твоей? Ты его лучший друг и советник. Он не принимает без тебя ни одного важного решения.
— Наша судьба в руках богов, — твёрдо ответил Ястреб. — Я возвращаюсь во дворец.
— Я тоже, — неожиданно для себя заявил Рэм. — Это я бросил в неё жезлом.
— Ты не мог этого сделать, — старик всё сжимал и разжимал опустевшие пальцы. — Священные предметы не позволяют простым смертным использовать их как оружие. Это невозможно. Я просто не помню, как бросил его. Я учился этому много лет. Должно быть, это вышло само собой.
Фиалка поднялась с колен, подошла к решётке, прижалась лицом к прутьям.
— Ястреб, тебя ли я вижу?
Щёки её порозовели, и Рэм даже засмотрелся на неё. А она ещё ничего, совсем не старая. Вон как покраснела, глазки так и блестят.
— Госпожа, — советник склонил голову, прижал ладонь к груди. — Простите меня. Я не должен был приходить сюда.
— Я рада видеть тебя, Ястреб.
— Я тоже рад вас видеть. Прощайте, госпожа. Мне нужно идти.
— Он казнит тебя, — Фиалка протянула руку через решётку, и легонько коснулась его плеча. — Скажи царю, что это я сделала. Я убила её. Мне всё равно.
— Нет, — ровно ответил Ястреб, и Рэм увидел, что по его шее стекает струйка пота. — Я сам отвечу за всё. Прощай, Фиалка.
Она открыла рот, хотела что-то сказать, но пронзительное завывание, долетевшее из круглого отверстия высоко наверху, заглушило её слова. Звук повторился, тоном ниже, прокатился по каменному колодцу и отразился эхом в подземном коридоре.
Рэм задрал голову. Глаза его привыкли к темноте, и он уже различал круглый кусочек неба, словно вырезанный из синей бумаги. Звук прозвучал в третий раз, оказавшись дребезжащим гудением медной трубы.
— Это сигнал, — жрец тоже посмотрел наверх. — Труба гудела трижды. Что-то случилось.
— Подай мне меч, женщина, — резко сказал Ястреб, не глядя на Фиалку. — Мой долг зовёт меня. Господину угрожает опасность.
Фиалка прошла в глубину своей темницы, взялась за рукоять меча, торчащую из груди мёртвой служанки, и одним движением выдернула клинок. Тщательно обтёрла его о платье служанки, вернулась обратно и протянула меч через решётку. Ястреб молча взял меч.
— Исполни свой долг, советник, — холодно сказала женщина и отвернулась.
Ястреб вбросил меч в ножны, и, не оборачиваясь, сбежал по ступеням вниз, к зияющему чернотой входу в узкий тоннель.
— Я присмотрю за ним, — сказал Рэм и кинулся следом.