— Может, хватит изображать из себя страуса?
— Страуса?
— Ага. Птица такая, с ногами, — зло сказал Рэм. — Бегает туда-сюда. Как курица без головы.
Ромка оглянулся. Они сидели у обочины, густая тень от дерева над головами давала иллюзию прохлады. Он ждал, когда Рэм напьётся, и отдаст чашку с водой. Их воины расположились на травке, в десяти шагах. Солнце пекло невыносимо, но здесь, под деревьями, было не так жарко, как в низине. От самого города в небе не появилось ни облачка, и они едва не испеклись на дороге, пока долина не сменилась лесистыми холмами.
— Ничего я не изображаю.
— Мне можешь не врать. Я — это ты, забыл?
— Тебя не существует. Ты — мой бред, а я лежу на койке в больнице.
— Хочешь, в глаз дам?
— Отстань.
— Тогда что же ты на площади распинался, от трона отказывался? Раз это бред, чего стесняться?
Роман не ответил.
— А я тебе скажу, почему. Ты уже давно всё понял, только боишься это признать.
— Что я понял?
— То. Этот мир настоящий, и мы влипли в него, как две глупые, жирные мухи. Вот только пока не ясно, что в этой луже больше — дерьма или варенья.
— Этого не может быть, — Ромка зажмурился. Глаза, обожжённые слишком ярким солнцем, слезились и чесались, будто туда насыпали песка. — Это ненаучно.
— Ну да. Не может быть, потому что не может быть никогда, — язвительно ответил Рэм. Он подвинулся и оказался с Ромкой лицом к лицу. Его глаза, такие знакомые, Ромкины глаза, тоже покраснели, нос обгорел и шелушился от солнца.
— Послушай, если что-то выглядит, как колбаса, пахнет, как колбаса, и на вкус, как колбаса, значит это она и есть. Если тебя ударят, пойдёт кровь. Меня уже били, я знаю.
— Меня тоже, — Ромка машинально потёр свежий шрам в паху.
— Покажи! — потребовал Рэм.
— Убери руки, придурок.
— От придурка слышу. Покажи, что там у тебя.
— Ты не в моём вкусе, — Ромка оттолкнул Рэма, бесцеремонно задравшего ему рубаху. — Иди, приставай к Мухобою, он малолетка, как ты любишь.
Рэм отодвинулся и оглядел его с головы до ног:
— Шрам, прямой, узкий, длиной в пол-ладони. Угадал?
Роман кивнул. В желудке опять зашевелился тошный, шершавый ком, что не давал ему покоя с самого утра.
— Что это было? — негромко спросил Рэм.
— Мечом ударили. Я думал, умру.
— Я тоже, — сухо отозвался двойник. — Только я вдобавок не знал, отчего.
— Вот видишь. Это невозможно. Этот мир — не настоящий.
Рэм подёргал меч в ножнах. Меч ему дал Ястреб, когда они прощались на ступенях храма. Советник снял с себя пояс с ножнами и застегнул его на талии Рэма. «Возьми его, — тихо сказал Ястреб. — Тебе ещё пригодится». «А тебе?» — спросил парень, ощупывая добротную кожу пояса и шершавую, увесистую рукоять. «Я убил этим мечом женщину. И едва не убил тебя, — ответил советник. — Он мне больше не нужен».
Они тогда вышли из подземелья под храмом, где освободили Фиалку из её пожизненного заточения. «Прежде чем уйти, — объявил народу на площади Роман. — Мы воздадим честь нашей матери. Она достаточно послужила богине в темноте. Пора ей увидеть солнце». А старик с белой бородой ехидно спросил: «Разве она не дала обет безбрачия?»
Роман ответил, сжав в руке свой странный трезубец, и глядя на старца в упор, отчего тот смутился и отступил на шаг: «Разве в брак не вступают в ранней юности, когда девушка молода и желанна мужчине? Или кто-то из вас предпочтёт старуху?»
Мужчины на площади зашумели, захмыкали в бороды.
«Тогда почему женщина должна хранить себя до седых волос?» — продолжил Ромка, и никто на этот раз ему не возразил.
Потом, когда они спустились в темницу, и плачущая от радости Фиалка бросилась на грудь растерявшемуся Ястребу, Роман тихо сказал Рэму: «А она вовсе не старая». Рэм только фыркнул в ответ, глядя, как советник обнимает женщину: «С безбрачием ты точно погорячился, царский сынок». А Ромка пнул его в лодыжку.
«Я не знал про Амулетия, — говорил меж тем Ястреб, гладя Фиалку по волосам. — Если бы я не уехал тогда…» «Глупый, — нежно проговорила женщина, — Если бы ты не уехал, то убил бы его. Я тебя знаю». «Амулетий сказал, что ты родила от него. Что мальчики — его кровь». Фиалка покраснела: «Я не сказала ему, кто был у меня первым, хотя он и старался это выпытать. Дети не от него». «Да, я знаю, от бога, который явился к тебе ночью…» — проговорил Ястреб, и женщина шлёпнула его по губам: «Дурачок!»
Тогда Рэм отвернулся от парочки и дёрнул Ромку за руку: «Пошли. Хватит глазеть». И они вышли на ступени храма, где Роман объявил во всеуслышание: «Горожане! Ночью, когда мы бодрствовали у тела царя Амулетия, нам с братом было видение. Бог, наш отец, явился к нам, и велел уйти из города, дабы посетить его святилище и принести там богатые жертвы. Мы уходим и забираем с собой всех, кто хочет пойти с нами. Такова воля бога, и мы не можем его ослушаться. Наш дед Звездогляд будет хорошим царём для вас, а почтенный Ястреб поможет ему мудрым советом. Прощайте!»
Они вышли через городские ворота, и множество рабов ушло вместе с ними, бросив своих хозяев.
— Когда ты догадался? — Роман смотрел, как его солдаты передают друг другу бурдюк с водой. Назначенные им командиры сидели поодаль от остальных, воткнув в мягкую землю знаки своего отличия. Перевязанные ленточками метёлки торчали из травы диковинными цветами.
— Когда ты дал мне имя. Ну, не сразу, а после того, как старикашка в пещере налил нам отравленного вина. Лежу кверху пупом, таращусь в потолок, руки-ноги уже онемели, а в голове мысль, как шило: «Ёлки, да это ж Ромул с Рэмом собственной персоной! Лежат в занюханной пещере, на полу, и никто даже не догадывается, блин…» А ты когда понял?
— Не знаю. Наверное, когда нам про близнецов рассказывали. Только я не поверил. Подумал — бред на тему древнего Рима. Я и сейчас не верю до конца.
— А может, мы умерли? И это загробный мир?
— Не мы, а я, — сухо поправил Ромка. — Ты моё раздвоённое сознание. Альтер эго.
— Это ещё неизвестно, кто из нас Альтер эго. А всё-таки?
— Это бред.
— Хватит, затрастил — бред, бред! — зло сказал Рэм. — Если на нас сейчас выскочит дикий вепрь, я залезу на дерево, а не буду ухмыляться, как дурак: это глюки! Ты скажи лучше, что нам делать.
— Говорят, если не знаешь, как поступить, делай как должно, и будь, что будет, — нехотя ответил Ромка. Он вытянул ноги и привалился спиной к древесному стволу. Кудрявая травка приятно холодила натёртые сандалиями ноги и отбитый о спину лошади зад.
— Значит, будем Рим строить? — ехидно спросил Рэм. — Империю городить, и всё такое?
— Не знаю, как насчёт империи, а туалеты я бы тут построил. Замучился с лопухом по кустам бегать.
— А я бы себе бассейн отгрохал, как у Амулетия. Ты видел, какой у него бассейн во дворце? С нимфами.
— У тебя одни нимфы на уме. Если бы ты тогда за Козочкой к озеру не побежал, ничего бы не было.
— Всё зло от них, — Рэм ухмыльнулся. — Где ты свою козу оставил?
— Она не коза. Я ей велел остаться во дворце. Там служанки нужны. Мне старший евнух пообещал…
— Это хорошо, что ты её с евнухом оставил. А то, гляди, приплод будет. От помрачённого сознания.
— А я думаю, что будет, если мы ничего не сделаем. Не будем строить город Рим, не создадим империю, не взойдём на трон. Вообще ничего. Что-то изменится?
— Пока не сделаешь, не узнаешь.
— Но тогда нам придётся… — Ромка потёр лоб, вспоминая учебник истории, — придётся воевать. Много воевать.
— Ага. Брать в плен красивых женщин, грабить богатых купцов, и устанавливать у них демократию.
— Не ёрничай. Это не смешно.
— Парочку красоток я бы в плен взял.
— А их мужей в расход бы пустил? — рявкнул Роман. — Это убийство!
— Кто бы говорил.
— Я никого не…
— Совсем никого? — Рэм улыбался, но Ромке почему-то стало не по себе. — Ни одного человечка?
— Тот пират сам нарвался. Его лошадь копытом убила.
— Хватит прятать голову в песок, я сказал! — выкрикнул Рэм. Их солдаты беспокойно зашевелились и стали оглядываться. — Ты должен убить меня! Ромул убил Рэма, и построил Рим на его могиле. Вот она, твоя будущая империя!