Отчаянно колотя руками по воде, беглец попытался ухватиться за камень. Мокрые пальцы соскользнули, голова с судорожно разинутым в попытке глотнуть воздуха ртом скрылась под водой. Бешено крутящийся между прибрежных валунов речной поток пенился и шумел.
Один из пехотинцев забрался на нависший над водой валун. Берег здесь изгибался, мокрые от брызг камни вдавались в реку острым углом. В пятачке водоворота между камней мелкие волны подпрыгивали, как живые, выбрасывая острые верхушки. Человек, жадно глотнув воздух, высунулся из воды, и пехотинец сунул ему в руки древко копья. Подтащил вцепившегося в древко бедолагу к себе, нагнулся, ухватил за волосы, и вытянул на камень.
Тот скорчился у ног спасителя, выкашливая воду. Солдат дал ему перевести дух, рывком поднял на ноги, и тычками копья в спину погнал прочь от реки.
Ромка смотрел, как трясущегося от холода и страха человека подгоняют к его палатке. Тощий, едва прикрытый мокрой, потерявшей всякий вид и цвет тряпкой, обмотанной вокруг бёдер, парень обхватил себя руками и уставился на вождя чужеземного войска. Со спутанных волос его струилась вода, кожа посинела от холода.
— Кто ты?
Тот закашлялся снова, и солдат подбодрил его тычком в рёбра.
— Меня зовут Бородавка, — хрипло выговорил тот. — Мы живём выше по течению, за Двузубой горой. Жили…
Он всхлипнул и затрясся, переступая босыми ногами по земле. Там уже натекла изрядная лужа.
— Почему ты бросился в реку, когда увидел нас?
— Я подумал, что это они нагнали меня. Сыновья Белой Коровы, — парень затрясся, глаза его с безумным страхом шарили по Ромкиному лицу. — Они напали на селение, подожгли наши дома. Забрали скот, увели наших женщин. Я бежал весь день и всю ночь, потом без остановки шёл вдоль реки, только бы они не нашли меня. Они убили всех взрослых мужчин! Они и меня убьют, если найдут!
Солдаты, слушавшие трясущегося от страха парня, презрительно скривились.
— Два дня и ночь, — тихо сказал Филин. — Они уже близко.
— Расскажи, сколько их было. — Приказал Роман. — Расскажи всё, что знаешь.
— Вот здесь. — Парень ткнул пальцем в спешно нарисованную на земле карту. Вычерченная прутиком река изгибалась между треугольниками холмов. Губотряс прутком вывел кружочек возле одного из треугольников.
— Здесь?
Бородавка согласно мотнул головой. Взял прутик и нарисовал неровный овал между верхушек треугольников. Подумал немного, и процарапал вниз от овала неровную бороздку.
— Это ещё что за… за головастик? — спросил Ромка.
— Озеро. Озеро горной нимфы, — пробормотал парень, шмыгая носом над картой. — Из него вытекает ручей. Там маленькая долина между гор. Мы пасём коз возле неё. Пасли… — Он опять шмыгнул, и засопел, хлюпая носом.
— А селение ваше дальше за холмом? — задумчиво произнёс Филин. — Почему вы не жили в самой долине? У озера?
— Никто не живёт у озера. Там нельзя жить. Там нимфы. Кто туда пойдёт, назад уже не вернётся. Нимфа утащит его к себе на дно, и возьмёт в мужья. Кто станет мужем нимфы, уже никогда не увидит дневного света…
— Откуда ты знаешь? — спросил Роман, глядя в кружочек на карте. — Ведь никто не вернулся?
— Потому и не вернулись, что нимфа утащила, — пробормотал Бородавка. — Там по утрам так воют души её мужей, что мороз по коже. Дед Сивобород однажды пас овец на склоне, и зашёл слишком далеко в долину, к самому озеру. Потом с пастбища вернулись его козы, а он сзади идёт — весь седой, на лицо бледный, как пузо у сома, и ноги трясутся. С тех пор так и не опомнился. К зиме схоронили…
— А что здесь? — Роман повёл прутиком вдоль течения ручья.
— Там долина совсем узкая. Ручей весь в водопадах, кругом камни, по горам только козы могут пройти.
— И козьи пастухи, — проговорил Ромка, отчаянно скребя пальцами кожу на локте. Под рубахой, на которую был надет нагрудник, кожа зудела и чесалась. Блохи, что ли?
— Где сейчас сыновья Белой Коровы? Куда они пошли?
Парень зашмыгал, замотал головой. Мокрые, спутанные волосы зашлёпали по щекам.
— Они ещё там. В селении, — тоскливо отозвался он. — К нам на прошлое новолуние пришли беглецы из городка выше по реке. На них напали раньше. Жалкие свинопасы. Прибежали, бросив всё. Попросили приютить.
Бородавка фыркнул. Скривился, хотел сплюнуть на землю, но не решился.
— Мы взяли их женщин. Мужчин отправили вскапывать землю под посевы. Там были ещё дети. Парочка самых мелких умерла, а других наш вождь взял к себе в дом. Ходить за козами.
Ромка пристально поглядел на Бородавку. Никто из его командиров, презрительно морщившихся, когда тот говорил о своём бегстве, не повёл даже ухом при этих словах.
— Значит, они не торопятся? — холодно спросил он.
— Нет. Пока не съедят всех коз и свиней. Пока всех не пере… пока хорошенько не отдохнут на наших постелях, не уйдут.
— Это хорошо, — медленно проговорил Роман, глядя в карту. Поднял глаза и встретился взглядом с Филином и Губотрясом. Глаза Филина блеснули пониманием. Губотряс согласно кивнул.
Истошно визжала последняя свинья. Великий победитель мужчин и ужас диких зверей, а попросту Великоужас засмеялся, ущипнул девчонку за пухлую грудь. Девчонка, дочь вождя, взвизгнула, как свинка во дворе. Великоужас захохотал.
Девица брыкнулась, попыталась вырваться, и скатилась с ложа. Вождь сыновей Белой Коровы удержал её за ногу. Смачно шлёпнул широкой ладонью по упитанной попке.
Вождь расхохотался ещё громче, отхлебнул из чаши, что стояла возле ложа — местное вино было сладкое и терпкое, словно мёд — подтянул девчонку за ногу и прижал к себе.
Визг свиньи оборвался. Со двора потянуло дымом от разгоравшегося костра. Девка пищала и вырывалась.
Шум голосов молодых воинов, сыновей Убийцы Вепрей, жаривших на костре мясо, внезапно смолк. Великоужас теперь слышал только своё сиплое, ритмичное дыхание, да писк пухлой девки, слабо трепыхавшейся у него в руках.
Загремел и покатился по полу пустой кувшин. С истошным кудахтаньем взвилась в воздух чудом уцелевшая от вертела пёстрая курица. Под крышу дома вождя ныне не существующего племени взвились мелкие куриные перья и закружились, оседая на устланный тростником пол.
— Вождь! Вождь! — голос Полосатого Телёнка, ещё не устоявшийся в силу нежного возраста, сорвался и дал петуха.
— Чего тебе? — пропыхтел Великоужас, обильно потея.
Выпитое накануне вино и жирный кусок мяса, будь они неладны. Надо бы пить поменьше, но как себе откажешь, когда чужое добро само идёт тебе в руки?
— Тревога! — крикнул Полосатый Телёнок. Его выпуклые карие глаза затуманились, наткнувшись на пышные телеса девицы. — Тревога!
Вождь оттолкнул девицу. Она упала, скорчившись на увядшем тростнике.
— Говори толком.
Мальчишка отшатнулся. В гневе Великоужас бывал страшен, и сначала бил, а потом разбирался, что к чему.
— Выйди во двор, вождь! — просипел юнец, тыча пальцем себе за спину.
Вождь молча подхватил с ложа одежду. Набросил на плечи, и, на ходу перехватив пояс ремнём, на котором болтались ножны боевого ножа, вышел в дверь.
Узкая долина, стиснутая склонами заросших лесом холмов, розовела от вечерней зари. Верхушки гор горели багровым огнём. Одна из них, с двумя острыми вершинами, торчала в сиреневом небе, словно диковинный зуб хвостатого демона-трупоеда.
По склону ближайшего холма, в розовой дымке вечернего тумана, катилась в долину масса орущих, потрясающих оружием, людей. Что-то мелькнуло в небе, словно стая стрижей, и на крыши уцелевших от пожара домов обрушился град стрел. Вскрикнул за спиной вождя Полосатый Телёнок. Закрутился на месте, повалился на землю и скорчился, зажав ладонями шею. Над ключицей торчало древко стрелы.
— Белая Корова! — страшно гаркнул Великоужас.
Голос его прокатился над селением, выгнав из домов, и подняв на ноги всё племя сыновей Священной Коровы. — К бою!
Он принял блестящий, взятый в бою доспех из рук подбежавшего младшего сына. Поднял руки, позволив затянуть на себе ремни. Взял поданный другим сыном щит.
— Наконец-то, — в минуты опасности Великоужас становился холоден и неумолим, как ледяная стена, ползущая с гор. — К нам гости.