Я просто вышел на тротуар и нагло загородил дорогу двум крепко поддатым мужикам с довольно звериными рылами. Те, не ожидая подобного поведения от весьма хлипкого интеллигента, с интересом уставились на меня.
— Братаны! — сказал я. — Подкиньте меня вон на ту пожарную лестницу. Дам на водку.
— Водки у нас самих навалом, ее сейчас всюду завались, бесплатно. Нам развлечений не хватает, — ответил один из них. — А че тебе туда надо?
— В квартиру залезть.
— В свою или чужую?
Я понимал, что от моего ответа будет зависеть и их решение. Могут и оставшиеся кости переломать.
— В чужую, конечно, — правильно сказал я. — Грабануть надо.
— Это дело, — сочувственно закивали они. — Это мигом.
Они подхватили меня под руки, повели и легко подбросили до нижней металлической перекладины лестницы. Остальное было делом техники. Я подтянулся и полез дальше.
— Удачи тебе, браток! — услышал я их прощальный возглас.
Не теряя времени, я добрался до нужного окна. Надо было ступить на карниз и сделать несколько шагов. Кирпичная кладка под ногами стала крошиться. Дом был старый, сталинской застройки. Этажи высокие. Внизу, прямо подо мной — спуск в подвал. Если навернусь, то покалечусь несомненно. А главное — как открыть окно? Не думая больше ни о чем, я двинулся по карнизу, прижимаясь к стене. Дошел боком до окна и прильнул к нему. Тут-то одна моя нога и сорвалась, но я успел уцепиться… За что? То ли за какую-то выемку, то ли за железную скобу, а еще мне показалось, что за чью-то ладонь, раздвинувшую стекло. Не знаю, не могу понять, к тому же все у меня в голове мешалось. Важнее, что я уцелел, удержался и опять прильнул к окну.
Стал стучать, но никто не отзывался. Я заметил полоску света между не до конца задернутыми шторами. Начал смотреть. Это был рабочий кабинет Сергея Николаевича. Сам он сидел на стуле за столом. Неподвижно. А рукопись лежала перед ним. И главное — он тоже глядел на меня! Потому что был жив, хотя производил впечатление окаменевшей статуи. Даже веки не моргали, просто остановившийся взгляд, полный бездны.
С чего я решил, что он жив? Опять же, не знаю, но я чувствовал это. Я даже понимал, что в подобном состоянии он может пребывать очень долго. Что-то его заступорило. Заклинило, зажало в тисках. Наверняка эта самая рукопись. Ноги мои вновь стали скользить по карнизу. Еще немного — и я больше не смогу держаться. Тогда я принял единственное радикальное решение, о чем и предупреждал Алексея: правым кулаком с силой ударил по стеклу (а оно было двойное!), разбил его, вышиб и, не обращая внимания на боль и кровь, полез в комнату. Порезавшись еще больше (не только руки, но и лицо), я свалился на пол, попутно опрокинув какие-то цветочные горшки. Кажется, с моей любимой геранью.
От такого звона и шума мог бы пробудиться и мертвый. Но Сергей Николаевич продолжал неподвижно сидеть, только изменил наклон головы, теперь он смотрел на меня, барахтавшегося на полу, в черепках, цветах и крови.
— У вас звонок не работает, — произнес я, не найдя, что сказать.
…В ночь с 17 на 18 сентября 200… года, с четверга на пятницу, в Москве (по России тоже) происходили столь странные, да попросту и необъяснимые вещи, что дать им какое-либо определенное или однозначное толкование невозможно, нельзя, не нужно и не требуется, как было бы и неразумно требовать какого-то объяснения от природной стихии. Об этом уже много писалось и говорилось, и повторять не имеет смысла. Да, столица была некоторое время совершенно неуправляемой, как вышедшая из берегов река. Власти… Впрочем, о них и упоминать не стоит, поскольку безволие градоначальников и федеральных управленцев достигло предела, словно под внезапно сброшенным панцирем обнажилось клейкое, водянистое, червивообразное желе, растекшееся по мостовой. Население… Одна часть пребывала в оцепенении, другая — в безумии, третья — еще в чем-то, похожем на предродовые схватки. Явившийся на свет младенец мог быть и ужасным, и спасительным. Суждения и выводы будут сделаны потом.
Но если судить по многочисленным фактам, то к утру 18 сентября какое-то массовое отрезвление все-таки стало наблюдаться. К тому же прошел мощный ливень, едва не накрывший город с макушкой. По крайней мере, он смыл многое из того, что не тонуло все эти годы. И еще. Любопытная история произошла на крыше одного высотного здания. Там в это время собрались представители многих элитных слоев общества, не пожелавшие или не успевшие покинуть Москву: политики, депутаты, бизнесмены, журналисты и пр., которые с явным удовольствием наблюдали сверху на мечущуюся в пожарах столицу. Гремела музыка, хлопали пробки от шампанского, произносились ликующие тосты. Интересно, что значительное большинство было совершенно голыми. И мало кто стеснялся своих мохнатых телец. Шабаш продолжался всю ночь.
Однако в самый разгар этого пира на крыше появился человек явно нездешнего вида. Как он прошел через многочисленную охрану — это уже вопрос второй. Важнее другое. Судя по всему, он обладал недюженной силой. Иначе как объяснить тот факт, что одной рукой он сумел ухватить за тулово первого правителя свободной России, а второй — за причинное место главного энергетика и потащить их к краю крыши? Причем все собравшиеся восприняли это как очень забавную и остроумную шутку. И даже когда все трое полетели вниз, то и тогда гости не прекратили смеяться. Правильно говорится, что когда Господь хочет кого-то наказать — то Он лишает его разума. Впрочем, это уже совсем другая история…
Сергей Николаевич продолжал пребывать в ступоре, только не отрывал от меня взгляда. Врач у нас Алексей, поэтому я первым делом и побежал отпирать дверь. Увидев меня, всего в крови и порезах, он перепугался не на шутку. Наверное, подумал, что между мной и стариком произошла бойня. Или еще что. Даже не смог поначалу ничего сказать.
— Доктор, идите в кабинет, — успокоил его я. — Там Сергей Николаевич, как живой труп.
Но мои слова повергли Алексея в еще больший шок. Как бы и он тоже не впал в прострацию, — подумал я. Однако волновался зря, медицина у нас пока что на высоте. Алексей взял себя в руки, быстро прошел в кабинет. Я — следом. Мельком увидел себя в зеркале: вид был ужасен, таким только на Страшном суде и место. Все лицо и одежда залиты кровью. Но мне было чихать, и такого полюбят.
Алексей заглянул профессору в глаза, пощелкал перед ним пальцами. Потом сбегал на кухню, вернулся с аптечкой. Достал нашатырь. Сунул старику под нос, опять начал щелкать. Я тем временем прошелся по квартире, никого не обнаружил. Наконец Сергей Николаевич громко чихнул, замотал головой и сердито произнес:
— Ну чего ты все щелкаешь? Да жив я, жив! Просто задумался.
— Крепки же ваши думы, — сказал я. — Как летаргический сон.
— А ты что мне тут беспорядок учинил?
— Я нечаянно.
— Перепутал окно с дверью?
— Вроде того. Мы боялись, что с вами что-то случилось.
— Ничего со мной случиться не может. Я слишком стар для случайностей, это удел молодых.
Сергей Николаевич оттолкнул Лешину руку с нашатырем и добавил:
— Убери эту гадость, налей-ка мне лучше немного коньяка, так я скорее приду в чувство. Порой со мной действительно происходит нечто подобное, особенно…
Он не закончил, лишь взглянул на рукопись и вздохнул. Но мы поняли: видимо, все дело именно в ней, в находке. Она повергла его в этот ступор. А Сергей Николаевич опять как-то боязливо покосился на нее. Я налил три рюмки коньяка, мы молча выпили. Потом Алексей достал из аптечки йод, вату и занялся моим лицом и руками, стал выковыривать из них осколки. Боли я не чувствовал, потому что сам был возбужден до предела.
— Ну, рассказывайте! — поторопил я Сергея Николаевича.
— Да, дядя Сережа, не тяни, — поддержал Алексей. Нам не терпелось узнать, что это?
Но вместо ответа вредный старик вышел в коридор, а вернулся с веником и совком, начал собирать черепки с пола. Мы с Алексеем лишь тоскливо переглянулись. Ничего не попишешь: генералиссимус от науки был, судя по всему, большим педантом, и порядок для него стоял на первом месте.
— Помогайте, чего торчите? — буркнул он сердито.
Мы присоединились к субботнику. Однако продолжалось все это недолго. Хозяин сам бросил в сердцах совок с веником и произнес:
— Нет, не могу. Невозможно что-либо делать, пока это сидит в голове. Давайте-ка еще раз по коньячку.
— Дельное предложение, — согласился я. Теперь, кажется, пила в той или иной степени вся столица. Только по разным поводам.
После того как мы пожевали дольки лимона, Сергей Николаевич сказал:
— Сейчас слушайте и не перебивайте. Вы нашли рукопись монаха Авеля. Заключительную ее часть. О ней много слухов, но мало кто видел, читал или хотя бы держал в руках. Но такие люди есть, были. Сам Авель, в миру крестьянин Василий Васильев, из деревни Окулово Тульской губернии, родился в 1757 году, а умер в суздальском Спасо-Евфимиевском монастыре, на восемьдесят пятом году жизни. Практически в заточении.
— Тот самый прозорливый старец? — не веря услышанному, воскликнул Алексей.
— Цыть! — шикнул на него Кожин. — Сейчас вот не стану ничего рассказывать. Потому что мне тоже не легко собраться с мыслями. После того, что я прочитал.
— Не буду, не буду, — торопливо сказал Алексей. — Слова больше не услышите.
Но старик еще некоторое время обиженно молчал. Потом все-таки продолжил:
— Авель был действительно вещим иноком, как его называют. Это дар от Бога, сами понимаете. Нравом он отличался простейшим и бесхитростным, а потому то, что открывалось его духовному взору, он и объявлял во всеуслышание, не заботясь о последствиях, за что всегда и страдал от власти. В годы Екатерины Великой он обитал в Соловецком монастыре. Там Авель и напророчествовал, что, мол, пройдет такое-то время, и царица помрет — и даже указал, какой смертью. От Соловков до Питера путь долгий, однако слово его все же дошло до Тайной канцелярии. Приехали крепкие молодцы в монастырь, настоятель и монашеская братия за инока заступаться не стали, всем он поперек горла стоял со своими предсказаниями, его бросили в сани да повезли в столицу. А там — в крепость. Да в железо. Он и до этого уже частенько сидел в темницах, и в Валаамском монастыре, и в Николо-Бабаевском Костромской епархии, на Волге. Там же и сочинял свои пророческие книги. Были у него многие искусы, но все их преодолел, за что сказа ему безвестная и тайная Господь о том, что будет всему миру, велев: Буди ты новый Адам и древний отец я напиши я же видел еси, и скажи яже слышал еси, но не всем скажи и не всем напиши, а только избранным… Когда рукописи Авеля попали властям, создали следственную комиссию. Из гражданских, военных и архиереев. Генерал Самойлов, главнокомандующий Сената, прочитав о скоропостижной смерти Екатерины, ударил странствующего инока по лицу и закричал: Как ты, злая глава, смел писать такие слова на земного Бога? Авель отвечал: Меня научил секреты составлять Господь! Генерал решил, что перед ним просто юродивый, не стал отправлять его на казнь, как настаивали архиереи, хотя и доложил все-таки о нем государыне. Екатерина из любопытства встретилась с монахом, долго беседовала наедине, осталась очень задумчивой и растерянной. Но из темницы не освободила.
Сергей Николаевич прервался и однозначно указал мне на рюмки. Я молча налил коньяк. Затем он продолжил:
— Пришел день, и пророчество Авеля в точности исполнилось. Екатерина умерла так, как и предсказывал странный монах. Тогда-то о нем вновь и вспомнили, Авель предстал перед очи нового государя, Павла Петровича. Твоя вышла правда, — сказал царь. — А теперь ответь: что ждет меня и мое царствование? Старец, так и не наученный горьким опытом, все выложил: и что не долог будет его век, и что умрет не своей смертью, а от злодеев-подданных, мученической кончиной. Князь Куракин присутствовал при их разговоре, тайно, в соседней комнате, и все описал дословно.
— Подслушивал, что ли? — неосторожно спросил я. Сергей Николаевич так зыркнул на меня глазами, что я прикусил язык.