Пустота. Серое Ничто без звуков, красок и направлений. «Сумерки сознания», — скажет поэт. Не чувствую тела. В уголке памяти копошатся боль и страх, плавает эхо сирен и хруст стекла. Не помню себя.
Мир вокруг начинает обретать реальность. Бесконечное серое? Небо. Легкое усилие, и впереди появляется тонкая полоса горизонта. Слишком зыбкая и далекая, словно над водой. Пусть будет море — холодное, тихое. Внизу сгущаются краски, проявляется берег. Крупный черный песок, ровный дикий пляж. Никаких следов, мусора, палаток. Здесь никогда не было людей.
У воды земляная насыпь. Пытаюсь рассмотреть, тянусь взглядом и сознанием. Замок. Огромный песочный дворец. Стены и башни, мосты и арки, острые шпили невероятной высоты и сложности. Вокруг замка ров с водой: надежный и глубокий вблизи, но смешной и мелкий для бесконечной морской глади. Красота и величие исчезнут с первым приливом, но пока море спокойно, высокие стены стоят.
При всей суровости и черноте, замок жив. Я вижу множество маленьких искр и огней. Разные цветом и формой, они двигаются внутри, мерцают и пульсируют, загораются и гаснут. Несмотря на призрачную слабость, искры кажутся надежнее песчаных сводов. Но пока море спокойно, хрупкие башни попирают небо, а огни продолжают танец.
***
Боль. Спасительный лом в теле, возвращающий чувства и отрезвляющий сознание. Я почти благодарен ему. Беспорядочный шум вокруг проясняется. Вой сирены сквозь рокот бульдозера. Короткие очереди отбойного молотка. Я с трудом открываю глаза. Уголок серого задымленного неба, край строительной площадки, множество людей и техники. В воздухе висит грузовой Винт, огромные лопасти молотят воздух. Мгновенье, и многотонная плита взмывает вверх. Слышен грохот осыпающегося свода. Над бетонным парапетом в стене высечено «станция Энергетик».
Картинка перед глазами качнулась, тело отозвалось болью, я понял, меня несут. Над головой проплыла стрела шагающего крана.
— Давай запаковывай. Док? — Надо мной склонилось лицо в дыхательной маске и очках. Перчатка коснулась шеи.
— Брось мешок! Живой он. Несите в полевой.
Носилки поплыли дальше, и вскоре пара спасателей переложила меня на брезент у палатки госпиталя. Вокруг прямо под открытым небом лежат десятки пострадавших. Одни стонут, баюкая изувеченные руки-ноги, другие молчат, самые тяжелые затихли без сознания. Аварии в подземке не бывают простыми. Рядом худощавый старик с перемотанной головой забормотал молитву — серьезный проступок и ошибка, верить во что-либо.
В дальнем конце лагеря работают две бригады медиков, гудит дефибриллятор, бегают санитары. Их слишком мало для такой катастрофы. Почти все в дыхательных масках и респираторах. Зачем? Пыльный ветер принес ответ вместе с острым запахом серного газа. Выброс не успели локализовать. В небе над станцией и между крышами высотных корпусов повисли желто-зеленые облака. И без прогноза я помню ночную температуру и влажность. Когда пойдет дождь, здесь начнется ад.
Над общим шумом раздался крик, затем скрежет металла и сухой каменный грохот. Я с трудом повернул голову. В облаке пыли у разобранного спуска на станцию лежит гусеничный кран, придавленный плитой перекрытия. Гнутая стрела торчит из-под обвала, как поломанная рука гиганта. Спасатели пытались расширить вход и завалили одну из опор.
Здесь нельзя оставаться. Если медики доберутся до меня, госпитализации не избежать. Потом окажется, что меня нет в здравоохранительной системе полиса, равно как и в других реестрах и базах. А через неделю, когда я перестану различать верх и низ, меня отправят в лечебницу — воровать обмылки, спать на стене и пускать пузыри от утренних «витаминок». Нет, в последние дни я должен много успеть. Значит, выбор невелик.
Преодолевая боль и тошноту, я поднялся на четвереньки и пополз. Рядом с госпиталем грузовой Винт бросил огромную плиту, сорванную с наземной части станции. Край лег над небольшой земляной насыпью, образовав низкий козырек. Там можно дождаться темноты. Пустячное расстояние в сорок шагов теперь оказалось реальным испытанием. Пока я полз к укрытию, отбитые ребра сковывали болью каждое движение, новый вдох, казалось, вот-вот разорвет грудь. Шипя от боли, я забился под плиту, подрыл землю и выглянул наружу.
На площадке что-то изменилось. Спасатели всё также суетились у провала подземки, но никто больше не спускался вниз, не таскал носилки. Винт качнулся в воздухе, сбросил пустую люльку и, заложив вираж, улетел. Оцифрованный голос что-то прошипел по громкой связи, люди забегали ещё быстрее. Медики свернули госпиталь в две минуты и сели по машинам. Землекопы и спасатели, бросая технику, загрузились в гусеничные проходцы. За пять минут спасательная площадка опустела.
Царапая руки, я выполз из укрытия и сел спиной к плите. Брошенная техника, горы земли и битого асфальта, бетонный остов на месте станции. Кроме меня, на площадке остались полтора десятка тяжелораненых, в основном без сознания. Что здесь вообще происходит, если медики не успевают забрать пострадавших?
Вдалеке завыла сирена. Тяжелый низкий гул нарастает и обрывается, повторяясь каждые семь секунд. На слух по частоте — экологи. Я попытался встать, земля под ногами качнулась. Опираясь на руку, я все же принял вертикальное положение. Несколько глубоких вдохов, и земля перестала двигаться. Вместо этого сорокаэтажная башня заводоуправления вдалеке накренилась на манер Пизанской. На мгновенье показалось, что все корпуса и высотки сектора ничего не весят, словно гигантские картонные коробки, разбросанные ветром, все связанные нитями кабелей и трубками пневмопочты.
Спустя секунду, видение прошло, уступив место реальному кошмару. Из-за высоких крыш в небо ударил огромный столб фиолетового дыма. Тяжелое эхо пронесло по сектору рокот далекого взрыва. Я понял, это не галлюцинация — на такое не способен даже мой психоз. Между тем, чудовищный дымный гриб раскинулся над границей секторов и, скрывая небо, пополз дальше. Выброс такой силы не сравнить с плановым. Должно быть, половина химкомбината взлетела на воздух.
Облако химикатов осядет на район через пять-семь минут. Остаться на улице — получить тяжелое отравление и умереть. Здания в Полисе оборудуют системами фильтров-вытяжек, персонал укрывается внутри и герметизирует выходы. Но стучаться в стальные двери ближайшей лаборатории без пропуска нет смысла. Переждать в метро не выйдет — вход на станцию разворочен, внизу два разбитый состава, а внутренние укрытия заблокированы.
Придерживая саднящее ребро, я побрел прочь с площадки. Каждый шаг давался с трудом, слабость и головокружение не отпускали не на секунду. Скоро площадь сменилась знакомым лабиринтом бетонных стен, сотами оргстекла и пластика. В этом секторе есть выход коллекторной системы. Я проверил нагрудный карман, старенький КПК должен помнить карту района. Но его удача закончилась — пластиковый дисплей рассекла аккуратная ветвистая трещина.
Быстро темнело, плотное фиолетовое облако накрывало сектор. Я шел по пустым улицам, сворачивал наугад и скоро совсем потерялся в городском лабиринте. На землю упали первые «снежинки» — легкие темно-синие хлопья, продукт химической реакции. Одна из них села на рукав ветровки, ткань тихо зашипела и начала тлеть. Я накинул капюшон и засунул руки в карманы. Времени почти не осталось.
Есть! Проходя мимо очередного переулка, я заметил водоотвод. Через сотню шагов нашлась неглубокая сточная канава. Она ведет к коллектору. Теперь дело в скорости. Стало ещё темней, ядовитые хлопья посыпались как снег. Сквозь прерывистое дыхание я слышал, как шипит и разлагается одежда, чувствовал тепло на плече. Нужно бежать, но каждый шаг обжигает болью, я могу лишь брести вперед под чудовищным снегопадом.
Я одолел почти два квартала, когда облако стало опускаться. В воздухе появился острый запах аммиака. Обогнув стеклянный купол лаборатории, я увидел мост — часть широкой грузовой эстакады. Под ним, между опорами должен быть сток.
Последняя сотня шагов стала жутким испытанием. Ядовитый воздух обжигает легкие, воспаленные глаза с трудом разбирают дорогу, химожог расползается по плечу. Когда я ввалился в темный тоннель коллектора, ноги подкосились. Я упал, ладони погрузились в холодную вязкую грязь. Жгучий снег остался позади, но дышать стало невыносимо. Нужно уходить дальше в тоннель. Собрав последние силы, я поднялся и побрел, но через десять шагов руки наткнулись на решетку. Широкие стальные прутья перегораживали дорогу. Я вцепился в один, попытался сдвинуть, сухой кашель сдавил грудь, и я сполз на колени в жидкую грязь.
Рядом раздался металлический скрежет, тяжелый удар. Полоса света прорезала темноту, слева в стене открылась массивная дверь, в проеме появился нелепый грузный силуэт.
— Совсем охренел?! — Густой бас сквозь респиратор прозвучал грозно.
Не дожидаясь ответа, пришелец зашлепал ко мне, сильные руки схватили за шкирку и поволокли в комнату. За спиной лязгнула дверь, мы оказались в коротком коридоре перед герметичным шлюзом. По углам скрипнули ребристые переборки, зашумела вытяжка — дышать стало чуть легче. В потолке заработал распылитель, синий пепел на куртке зашипел, стал пениться. Я вдохнул чуть свободнее, попытался стать на ноги. Мой спутник даже не заметил. Когда закончилась обработка, он повернул вентиль на двери, втащил меня внутрь небольшой комнаты и положил на низкий железный стол.
Пока неожиданный спасатель возился с запором, я умудрился сесть и немного осмотреться. Комната в пятнадцать квадратов, несколько столов с батареями колб и пробирок, стеклянные шкафы, пара микроскопов, таблицы и графики на стенах. В дальнем углу стенд со старым комплектом химзащиты: гермошлем, темно-зеленый прорезиненный покров, баллоны и раструбы дыхательного цикла. Сам спасатель даже со спины выглядел внушительно. При обычном росте, шириной плеч он мог поспорить с любым из былинных богатырей. Необъятная черная накидка расходилась на животе и больше походила на плащ-палатку. Когда он повернулся, я разглядел внушительную черную бороду и бакенбарды, переходящие в нечесаную шевелюру. Над дыхательной маской, на переносице красовались аккуратные профессорские очки.
— Впфувупф… — нервно сорвал респиратор. — Тьфу! Ну что, очухался?
— Кажется, да… — просипел я. Связки ещё не пришли в норму.
— Угу, слышу. Подышал свежим воздухом?
Я виновато кивнул. Собеседник чуть приосанился, поправил очки:
— Я Аркадий Игоревич, можно просто — Борода.
— Юра… — Я ещё не пришел в себя, осмотрелся. — А где мы?
— Это, — гордо начал Борода, — станция «Сток-3» системы контроля промышленных сбросов. А я — оператор.
Аркадий принялся стягивать комбинезон, затем копаться в шкафу и через минуту облачился в широкий белый халат. На груди даже появился маленький бейдж «Кандидат технических… НИИ ЭКО… Аркадий Ботхин». Я, тем временем, сквозь головную боль вспоминал старые статьи:
— Система КПС… её ведь расформировали лет десять назад.
Борода погрустнел. Вдруг куда-то испарился бодрый научный сотрудник, стали заметней пустота и затхлость маленькой станции, слой пыли на столах, подгоревшие лампы на потолке.
— Расформировали, — тихо буркнул оператор. — И посты растащили, да не все.
— А ты?
— Живу я здесь, — вздохнул Борода. — Кому нужен эколог внутри Периметра? И вообще, хватит мне на лоб загибать! Или ты сам себя полечишь?
Заняться собой и впрямь следовало. Ожог на плече спекся с тканью. Борода долго отмачивал рану каким-то раствором, обрезал и отрывал плавленые обрывки. Когда куртку все же сняли, горе-лекарь увидел ссадины и синюшную гематому в полживота. Тут я выслушал много нового в отношении моего образа жизни и способов передвижения. К повязке на плече добавился самодельный корсет на ребра. Шрам у запястья дюжий оператор одобрил — он сам не был меченым, потому и жил здесь.
— Вот как ты умудрился всё в один день? Тебе на обследование надо.
— Мне нельзя в больницу.
— Как нельзя? — Удивился Борода. — Ты себя видел, бессмертный прыщ?
— У меня есть неделя… — тихо начал я.
— А потом что?
— А потом всё. — Я был серьезен, как никогда.
Борода внимательно посмотрел на меня и ничего больше спрашивать не стал. Сильный руки затянули пластиковую стяжку на спине, корсет стал на место. Я прошелся немного по комнате, шаги больше не отдавали болью.
— Аркадий, спасибо тебе, — вздохнул я. — Но мне нужно идти.
— Куда? Химкой весь Полис накрыло. — Для убедительности кандидат наук развел руками.
Я помню. Казалось, сквозь метры земли и бетона я чувствую ядовитое дыхание, вижу хлопья кислотных осадков. По плитам потолка пробежала легкая рябь. Картинка перед глазами слегка помутилась. На секунду перекрытие потеряло материальность, стало прозрачным, и я увидел кусок фиолетового неба сквозь толщу бетона. Ещё мгновение, и всё вернулось на места. Я тряхнул головой. Наверное, воображение разыгралось.
— Я должен попасть в соседний сектор к НИИ. Там своя канализация. Думаю, под землей можно.
— А толку? — Буркнул Борода. — Яйцеголовые закрылись наглухо, рвануло-то рядом. Сидят на фильтры молятся да щели затыкают.
— У меня там знакомый. Он Белое братство разбирал… — я осекся. — Секта такая. Нужно расспросить его.
— Угу, братство. Два подвала в Пустоши и маркировка музея на всех святынях. — Грузный оператор задумчиво погладил бороду. — Если хочешь настоящих психов, искать надо здесь…
Наверное, лицо у меня сделалось непростое. Борода глянул на меня чуть с опаской, немного помолчал, потом тихо спросил:
— Серьезно?
Я кивнул.
— Ну ты и… Ладно, собирайся.
Сборы растянулись на четверть часа. Борода облачился в широченную плащ-палатку, на плече появилась увесистая сумка с непонятным барахлом. Куртка пришла в негодность, и мне достался черный прорезиненный плащ бывшего лаборанта. Тертые джинсы и сапоги пережили день лучше и были признаны годными. Для меня нашелся старый респиратор и банка газировки.
На станции обнаружилось второе помещение — маленький бокс с навесной кроватью и столом. Я ожидал увидеть разбросанные вещи или горы запчастей, но в комнатке оказалось чисто. Через неё мы вышли во второй переходник и дальше в темный тоннель.
Под ногами захлюпала грязь. Ядовитый воздух сдавил грудь.
— Надевай маску, — буркнул Борода. Старый подсохший фильтр не внушал доверия, но дышать стало легче. Дюжий оператор пошел вперед, освещая дорогу фонарем.
Городской коллектор больше походил на рисованное подземелье из древней видеоигры: темнота и сырость, реки нечистот, зарешеченные стоки в стенах. Следующий час потерялся в лабиринте узких коридоров и сточных труб. Борода за все время не сказал ни слова, лишь иногда касался стен или замирал, прислушиваясь к чему-то. Как он находил дорогу, для меня осталось загадкой.
Наш переход закончился неожиданно. Свернув в очередной проход, мы уперлись в дверь, обычную стальную с кодовым замком. Все равно, что идти по взлетной полосе и найти горшок с геранью.
— Её здесь не было. — Проводник был озадачен. По углам нашлось немного бетонной крошки, на стене свежие выбоины — дверь врезали недавно.
— Обойти можно?
— Не знаю, — протянул Борода. — Это старая часть, под Радиотехом, тут все по-другому.
Я подошел ближе, присмотрелся. Замок оказался древним: пять разрядов, цифровая индикация на контроллере. Мне доводилось программировать такие. У Бороды нашлось что-то похожее на отвертку. Я приставил инструмент к щели под дисплеем и ударил — на панели появилась трещина. Следующий удар расколол микросхему логики, дисплей мигнул, на нем осталось два разряда. Пара цифр и несколько тертых кнопок — меньше сотни комбинаций. Пять минут, немного удачи, и дверь поддалась.
Перед нами открылся полутемный коридор. Тусклый фонарь на потолке немного разгонял тьму, освещая часть стены с замысловатым рисунком. Черной краской под трафарет на бетоне красовалась маленькая панорама полиса — башни и небоскребы, корпуса и шпили, над ней — огромное лицо, расплывчатый лик божества, пустые глазницы, перекошенный рот.
— Теперь тихо, — сказал Борода. — Если кого встретим, говорить буду я. Может, помнят еще.
Дорога стала чище, воздух изменился, и я снял маску. Мы прошли несколько развилок, но так никого и не встретили. У очередного перекрестка проводник остановился:
— Где ж они все? Мы рядом, только не помню, куда дальше.
Я прислушался. Далекий низкий гул отразился эхом от бетонных стен. Одна из плит чуть исказилась, словно завибрировала. Борода всё так же смотрел по сторонам, вспоминая дорогу. Я коснулся руками гладкой поверхности. Далекий звук повторился. Стало казаться, что за стеной что-то меняется. Какое-то возмущение, не свойственное месту и пространству. Плита пошла мелкой рябью, затем стала прежней, и ощущение исчезло. Новый приступ? Нет, я спокоен, как и во время видений перед выбросом. До меня стало доходить. Сквозь прогрессирующий психоз я начал видеть больше, коснулся новой оболочки пространства. Только, что теперь делать?
— Идем. — Я свернул в ближний коридор.
— Э, ты куда? — Прогудел в маску Борода, но все же зашлепал следом.
— Нужно проверить. Здесь должен быть…
Я не закончил. Тоннель оборвался, и мы вышли в огромный полутемный зал. В центре зияла пропасть старого отстойника. Над ней на ветхом помосте громоздилась невероятная гора мусора. В полумраке я разглядел мятые корпуса машин, ежи антенн, куски старых труб и прочего металлолома. На вершине, сплетенное из кабелей и арматуры, стояло знакомое лицо-маска. Наверное, это и есть источник возмущений. Воздух в зале вздрагивал от тяжелого гула — никакой мистики, просто низкий звук на пределе слуха. Иногда темноту прорезали вспышки света, на вершине мусорной пирамиды мелькала пара проблесковых маячков.
Зал плохо освещен, когда глаза привыкли, я рассмотрел десятки фигур в серых накидках вокруг пирамиды. Одни раскачивались в такт нарастающему гулу, другие стояли на коленях или припадали к земле у подножия. Борода зашевелился рядом:
— Всё на конец света надеются. Каждый выброс так.
— Что это… там?
— Это их мусорный бог, — прошептал Борода. — Не помню, как его там зовут.
Я присмотрелся. Пара динамиков, маячки, несколько закрытых блоков наверху. По телу пробежала дрожь. Нелепая антенна наверху — излучатель. Такое оборудование не могло случайно оказаться в горе металлолома. Эта установка работает. Я почувствовал её сквозь толщу земли и бетона. Ощущение сродни разлому в метро. Мои видения связаны. В сознании прокатилась лавина вопросов. Что здесь происходит? Кто этим занимается? Как это связано со мной? Нужно разобраться, пока я окончательно не сошел с ума.
— Борода… — голос подводил, — это не техносекта. Тут сложнее.
В коридоре за нами послышались шаги. Мы вжались в нишу стены и замерли. Из-за угла вынырнула тощая фигура в сером плаще с капюшоном. Пришелец нес толстую книгу и был погружен в чтение. Он даже не смотрел в нашу сторону, но проходя мимо, запнулся об огромный сапог проводника и упал. Борода вышел из тени и что-то примирительно забубнил в респиратор. Но гость сильно испугался, не поднимаясь на ноги, что-то звонко заверещал и стал отползать. Мощная рука сгребла несчастного за шиворот, Борода сдернул маску и со словами «Не смей орать на научного сотрудника» влепил ему пощечину. Нокаутированный сектант повис на руке.
Я выглянул в зал. Серые братья стояли на местах, никто даже не повернулся на звук. Борода посадил пленника к стене. Под ветхим капюшоном оказалось худое острое лицо, впалые глаза, спутанные седые волосы. Я посветил фонариком — Сеченов! Побледневший и высохший от подземной жизни передо мной сидел престарелый академик старого ГИИ.
— Ну и чего с ним теперь? — Буркнул Борода.
— Это Сеченов — профессор, — объяснил я. — Нужно с ним поговорить.
В сумке нашлась фляга с водой. После легких водных процедур академик пришел в себя, завертел головой. Глядя в безумные глаза, я засомневался, что разговор сложится.
— Профессор, успокойтесь, — начал медленно. — Это Юрий, программист. Мы работали над искусственным нейроном, помните?
Взгляд профессора прояснился, он сел ровнее и даже поправил несуществующие очки.
— Молодые люди, — прорезался академический тон. — Потрудитесь объяснить, что здесь происходит? Вы срываете мою работу.
— Ну, мы здесь мимо проходили… — растерялся я. — Стойте. Какую работу? Вы здесь один?
— Увы, — вздохнул Сеченов. — Подобные исследования никому не нужны. Финансирования едва хватило на реквизит: дождевой плащ и справочник по собаководству. — Он кивнул на увесистый том.
— Так вы не один из этих? — Осторожно спросил Борода. — Вы уж извините…
— Нет, не один. — Профессор поморщился, коснувшись лица. — Я изучаю организацию изнутри, уже есть неплохие результаты…
— Что за установка там наверху? — оборвал я.
— Где? Не знаю, — старик замялся. — Мне не давали инструкций…
Из тоннеля донеслись невнятные шорохи, чей-то вскрик, звуки борьбы. В двадцати шагах по узкой развилке трое братьев протащили кого-то. Пленник сопротивлялся, в суматохе я рассмотрел только край темного плаща и высокий шнурованный сапог. Спустя пару секунд компания скрылась за поворотом. Повинуясь странному чувству, я осторожно подошел к перекрестку и осмотрелся. Братья ушли, но на полу что-то осталось. Я прошел чуть дальше и поднял перчатку, маленькую для моей руки, с обрезанными кончиками пальцев. Внутри похолодело.
— Кто это был? — Не узнавая свой голос, выдохнул я.
— Новая сестра, наверное… — профессор замялся. — Я слышал, её подобрали у северного входа.
— Короткие светлые волосы, жетон ЭКО на груди?
Сеченов кивнул.
— Что значит «новая сестра»? — Не выдержал Борода.
— Иногда сюда приводят людей. Поначалу бывает сложно, но потом с ними работаю я…
— Ах ты ж… — дюжий проводник подавился ругательством, — академик!
— Исключительно в научных целях, — стал оправдываться Сеченов. — Изменение внушаемости в групповой динамике…
Дальше я не слушал. В голове копошились обрывки мыслей и фраз, проигрывались десятки вариантов — зрел страшный план. Я осторожно отполз, выглянул в зал, прикидывая расстояние, считая шаги и секунды. Сеченов продолжал читать лекцию, когда я вернулся. Мой спутник оказался тактичным слушателем, даже перехватил академика в левую руку для удобства.
— Снимай, — выдохнул я.
Академик уставился на меня.
— Ваш плащ, профессор, — начиная терять терпение, — он мне нужен.
— Ты чего удумал? За подругой этой идти? — Удивился Борода.
— Я обещал.
Сеченов нехотя стянул свое одеяние. Свободная накидка легла поверх моей одежды.
— Когда станет шумно, двигай к двери и жди, — сказал я, надвигая капюшон пониже.
На очередную серую фигуру, вплывшую в зал, никто не обратил внимания. Я медленно брел между безучастными людьми. Обрывки слов, шепот и бессвязное бормотание наполнили воздух. Ближе к пирамиде я почувствовал дрожь — тяжелый гул пронизал тело. В голове немного помутилось.
До пирамиды ещё шагов двадцать, а меня уже трясло, как в лихорадке. Хотелось припасть к земле, рядом с серыми братьями. К счастью, лезть наверх не нужно. Я обошел гору металлолома и стал рассматривать землю за ней. Пара служителей, оторвались от земли, и уставились на меня. Один попытался встать, но вялая попытка не удалась. Кто знает, сколько они здесь, и что сейчас плавает в пустых глазах?
А вот и питание — среди грязи и мусора на полу лежала тугая змея силового кабеля. Меня накрыло секундное затмение — внутри жилы мелькнула тугая нить света. Что с ней делать? Дрожащими руками я поднял кабель и потянул — ничего. За спиной зашевелились люди. Я дернул ещё, но ничего не вышло. Человек пять позади, потянулись ко мне, глухие шаги раздались совсем близко. Начиная паниковать, я вцепился в кабель и. загребая сапогами, рванул на себя.
Наверху сухо затрещало, темноту разорвала серия вспышек. С вершины пирамиды покатился массивный черный ящик. Гул оборвался. Гора металлолома зашевелилась. Тяжело кувыркаясь и набирая скорость, ящик пролетел вниз и ударил в край помоста. Раздался хруст, собранная из мусора платформа накренилась, и пирамида ухнула в темную пропасть отстойника.
По залу прокатился гулкий стон. Самые истовые служители с криками бросились за своим идолом. Остальные хватались за головы, падали на землю, катались в пыли. Я не стал терять времени и побежал к узкому проходу у стены. Следующие минуты слились в калейдоскоп темных коридоров, тусклых светильников и пыльных углов. По пути я не встретил ни одного серого брата, словно они исчезли.
В конце очередного коридора обнаружился маленький грязный тупичок. В углу, привязанная к ржавым трубам, лежала Соня — без сознания. Я бросился к ней, стал развязывать, прикидывая, как далеко смогу унести её на руках. Когда последний узел спал, я получил жесткий удар в лицо. Без сознания, как же! Почти минуту я пытался успокоить обезумевшую подругу, пару раз получил по ребрам. Наконец, сорвал капюшон, сгреб Соньку и выдохнул в ушко:
— Дура, это я!
Сопротивление прекратилось. Пару секунд она недоверчиво смотрела, затем тонкие руки вцепились в меня и долго не отпускали. Ей досталось: плащ порван в нескольких местах, волосы растрепаны, костяшки на руках сбиты. Над тонкой скулой появился багрово-красный ожог.
Из подземелий серого братства мы выбрались без приключений, братья безумствовали вокруг разрушенной установки, им не было дела до пары беглецов. Сеченов исчез. Борода долго орал, объясняя, какой я псих, и что теперь начнется, но всё же вывел нас до коллектора на окраине полиса.
С трудом передвигая ноги, мы выбрались в холодную ночь. Техногенный монстр дремал, укрывшись дымкой ядовитых газов и выхлопов. Плевать, что не видно звезд. Им нет дела до нас. Темные силуэты высоток, шпили телекоммуникаций, редкие огни сирен — тоже красиво. Над соседним сектором сгущается мрак, мутный воздух вздрагивает, как вода, расходится тяжелыми волнами. Уверен, тусклую иллюминацию над Северной фабрикой не видит никто. В небе назревает очередной надрыв. Это не больная фантазия. Вернее, не только она. Я видел следы работы неизвестного оборудования, возмущения некой информационной оболочки. Как? Почему? Что делать? Больше вопросов, чем ответов. Но если я не разберусь, раньше или позже очередной приступ раздавит меня.