Мощеная улица засыпана мусором и осколками стекла. У обочины догорает пожарная машина, дымятся разбросанные покрышки и битая мебель — обломки баррикады. Уличные беспорядки и столкновения с силовиками интересны на экране телевизора. На деле это грязно и страшно. Пахнет гарью и слезоточивым газом. Как раз то, что я ищу. Из окна уютной квартиры сложно что-то рассмотреть. А сквозь расколотую витрину подгоревшей аптеки — в самый раз.
В конце переулка зашевелились военные. На солнце заблестели три десятка полированных шлемов, по брусчатке застучали грубые сапоги. Взвод перестроился, и стена пластиковых щитов медленно двинулась вперед. В двадцати шагах от меня тоже началось движение: зазвенело стекло, скрипнула дверца киоска на другой стороне. Когда отряд достиг середины улицы, из-за баррикады полетели камни и мелкий мусор. Перед строем упала бутылка с зажигательной смесью: сосуд раскололся, и на земле закоптела тёмная лужица масла. Щиты раздвинулись. Из шеренги спокойно вышел боец, дунул пару раз из огнетушителя. Пламя исчезло, и щиты поползли дальше.
Я забился вглубь аптечного киоска и стал ждать. Когда вояки добрались до баррикады, защитники выбрались из укрытий. Прозвучала команда, и силовики слаженно застучали дубинками о щиты. Кто-то побежал, двое в платках выскочили перед строем, пластиковая броня захрустела под ударами. Я увидел маневр первым. Четверо нарушителей подбежали к новостной тумбе и принялись её раскачивать. Полый металлический цилиндр сопротивлялся недолго, и после третьего толчка упал на стену щитов. Несколько стражей порядка покатились по земле. Остальные бросились вперед и заработали дубинками. Диверсанты успели убежать, только один получил серьезный удар и упал, но его быстро оттащили. Эти люди ломали мою систему. Они должны сидеть по тесным квартирам, максимум — выглядывать в окна. Так говорит Древо.
Конца сражения я не дождался — выскользнул через черный ход и нырнул в узкий переулок. «Семь человек — ещё не выборка. Исключения есть всегда», — успокаивал себя. Мой алгоритм не может быть идеальным. Я найду других людей, они впишутся в правила, как тысячи тех, что прячутся сейчас за стенами.
Дорожка огибала стеклянный комплекс и уходила в короткий переход к транспортной магистрали. Я спустился к арке, и скоро ботинки застучали по гладкой плитке. В тоннеле было темно, плафоны на потолке чернели битым стеклом.
Я шёл на свет в конце, но бледное пятно впереди мигнуло раз, другой, а потом исчезло. Я продолжал идти. Ноги не потеряли опоры, гулкое эхо шагов бегало между стенами. Да, свет в конце тоннеля погас. Это ведь не значит, что нужно стоять?! В темноте начали проявляться огни, тихие точки в духе звезд на ночном небе. Но они двигались. Летели мне навстречу, сначала медленно, затем быстрее и быстрее. Некоторые превращались в маленькие кометы с длинными искристыми хвостами. Скоро темнота вокруг наполнилась яркими нитями и трассами, превратилась в гудящий огненный поток. Зачем мне свет в конце? Он есть во всем. Нужно просто идти.
Мысли текли спокойно, немного отстраненно. В последние дни проблемы с реальностью возникали всё чаще. Главное — не боятся. Страх разрушает. Одна из комет пролетела слишком близко, скулу обожгло огнем, словно в наказание за самоуверенность. Я на секунду отвлекся, и видение исчезло. Но опору я все же потерял — что-то ударило под колено, и земля ушла из-под ног. Мгновение я не верил в реальность происходящего, но надо мной склонились два бойца в форме, и сомнения пропали.
Тугая пластиковая петля стянула запястья за спиной, сильные руки рванули за куртку, и я принял вертикальное положение. Тоннель закончился, мы стояли под бетонной аркой — я и пятеро камуфлированных вышибал. Отсюда открывался хороший вид. Дорога шла под уклон. Рядом начинались ровные ряды застекленных высоток. Чуть дальше — граница сектора и санитарная зона. Но бритоголовый сержант в броне не был расположен к созерцанию. Меня толкнули вперед, рукав на куртке захрустел. Видно, шрам на месте электронной метки им не понравился. Резкий удар, дыхание сломалось, меня согнуло пополам.
— Ещё один уродец… — сплюнул сержант. — Ничё, скоро машины подгонят, запакуем всех.
— А фиг ли с ним возиться? — Голос подал один из бойцов. — Отработаем его по полной, и пусть валяется.
— И то верно…
Мордовороты ухмыльнулись, на плечо легла черная перчатка. От очередного удара я упал на колени. Наверное, здесь и осталось бы мое здоровье, но из туннеля за спиной послышался гулкий топот. Все пятеро переменились в лицах. «Анхи!», — выдохнул сержант, и все отделение бросилось вниз по дороге, к ближайшему переулку. Из перехода бодро потянулась пестрая толпа. Человек двадцать в разной одежде, с платками и повязками на лицах. Почти у всех в руках обломки ограды или куски арматуры. Лидер словно только что сошел с плаката идеальной анархии: черно-красный гребень, ошейник, рваные джинсы и мощные сапоги. Он глянул вслед стражам порядка, достал нож. Тупое лезвие с трудом перегрызло петлю на руках. Без разговоров мне вручили подобранную здесь же дубинку, загнали в середину толпы, и отряд двинулся дальше. «Или с нами, или против» — не то предложение, от которого отказываются.
С каждый шагом мы уходили глубже в стеклобетонный лабиринт, а я всё четче понимал, что сам разрушил свою работу. Наша вылазка в отчужденную зону не осталась незамеченной. Данка выложила все найденные документы в Сеть. Тут и началось: пропавшие люди, случайные свидетели, секретные материалы. Истлевшую карту стали проверять, толпы искателей рванули сквозь Периметр. Охрана не справилась, и уже через сутки появилась информация о новых подземных ячейках. Полтора десятка лабораторий проводили эксперименты по удаленному контролю в черте города. Вследствие аварии, персонал одной из них погиб. Два квартала над лабораторией вымерли, редкие выжившие сошли с ума. Оцепление и внутренние войска справились с проблемой, но аварии стали повторятся. Было принято решение об эвакуации населения и организации «санитарной зоны» вокруг Полиса. Пригород опустел.
«Осколок» — сектор переселенных — уже несколько дней пребывал на грани изоляции. С него всё и началось. По жилому кольцу покатилась волна беспорядков. К счастью, не массовых. Как в любом гражданском конфликте, большинство людей забилось по домам. Тех, кто выбирает покой всегда больше. Свобода жить комфортно — главная и единственная из свобод. А с остальным справятся страх и лень. На улицу вышли единицы: «идейные» борцы, убежденные неформалы, психи и мародеры — те, от кого нормальное общество избавляется. Самые отчаянные самостоятельно вскрывали себе руки, пытаясь достать электронные метки, «выйти из системы». Страшно подумать, как эти попытки заканчиваются. Я, вдруг, понял, что меня тошнит. Почти услышал, как трещит по швам гнилая формальная логика, уступая чему-то. Мне проще и легче здесь, среди толпы нарушителей и психов. Плевать, что счет пошел на дни.
Мы двигались быстро. Лидер хорошо знал сектор и уверенно вёл к выходу. Несколько раз маленький отряд встречал случайные посты, но столкновений не было. Экипированные охранники быстро исчезали в боковых переулках, едва завидев пеструю толпу. Пару раз над крышами высоток проносились винты с пожарными рукавами. Бледное солнце висело высоко. Пусть привычные облака затянули небо, но впереди еще несколько часов света.
После получасового перехода мы выбрались к выходу из сектора. На широкой площади собралось несколько сотен демонстрантов — люди разных возрастов, одежды, цвета кожи. Над толпой реют десятки флагов: цвета партий, стяги анархистов и неформальных движений, даже посты старой рок-группы. Над рокотом толпы гудят несколько громкоговорителей — лидеры группировок собирают «своих». Скоро стала видна и причина беспокойства. Ворота сектора закрыты. Высокие решетчатые створки крепко связаны цепями, секции заграждений в обе стороны обросли колючей проволокой. Поперек дроги в три ряда стоят бойцы внутренних войск. За стеной щитов замерла пожарная машина. Всё, как положено — изолировать сектора и успокаивать по одному, чтоб не устраивать партизанских войн в пригороде.
Из боковых улиц к площади понемногу стекаются маленькие группки, вроде нашей. Мы быстро влились в толпу. Всё вокруг шумит и кричит. Одни скандируют лозунги, другие орут и матерятся. Где-то рядом играет торжественный марш. Предводитель повел нас «на передовую», где дрожат на ветру флаги Анхи — новых анархистов.
«Это знает моя свобода! Это знает моя свобода…», — два десятка панкующих подвижников воодушевленно орали песню. Кто только вспомнил? Я не стал лезть в первые ряды или вписываться в шумные компании. Эти люди ломали мой мир, моё Древо. Но я оставался здесь, смотрел изнутри, пытаясь понять.
Скоро выяснилось, что толпа разделена на небольшие группы. Если в центре все смешалось, то ближе к фронту люди четко разделялись по движениям. У каждого были явные лидеры, которые бегали перед строем, орали в мегафоны, вдохновляя своих. Ещё часть — фанаты, яркие и шумные. Остальные походили на массовку из кино.
Я долго блуждал в толпе, прислушиваясь к лозунгам, пытаясь с кем-то заговорить. Одни посылали, другие пытались связать несколько слов, третьи молча смотрели как на идиота. Пару раз чуть не получил по голове. Один неформал угостил из фляжки. После глотка спиртного я окончательно запутался. Большинство не понимали, зачем пришли сюда и что будут делать. Просто люди, которые хотят перемен. Здесь нет системы.
Воздух задрожал. Знакомый холодок пробежал по спине. Я уже приготовился увидеть пылающие небеса или исполинский ночной горшок, накрывающий землю. Но ничего глобального не произошло. На краю сознания что-то возмущалось, подрагивало, но я не разобрался в ощущениях. Наконец, вдалеке послышался мерный рокот, толпа вокруг притихла, вглядываясь в небо. Над крышами высоток появился винт. Гул нарастал, огромные лопасти с гулом рассекали воздух, грузовая машина спускалась всё ниже, пока не повисла в полусотне метров над площадью.
Заглушая рев двигателей, из динамиков на брюхе машины зашипел оцифрованный голос оператора. Прозвучало сообщение о том, что демонстрация запрещена, и все должны покинуть улицу. Толпа продолжила шуметь, к лозунгам добавились матерные выкрики в адрес авиации. Сообщение прозвучало ещё несколько раз, но никто расходиться не собирался. Тогда из динамиков раздался чудовищный вой. Однообразная промышленная сирена орала так, что закладывало уши. Тихий хлопок потерялся среди общего шума, за сигнальной ракетой потянулся тонкий дымный след. Маленький искрящий патрон щелкнул о толстую обшивку и полетел вниз.
Что-то надломилось, упала невидимая преграда. В мозгу вспыхнула картина: морской берег, шум прибоя и песчаные стены. Волна коснулась вычурных колонн, вдоль резных барельефов поползли трещины, стены стали оплывать.
Оставляя сизый шлейф, в толпу полетели баллоны с газом. Люди бросились врассыпную. Ещё пребывая на грани реальности, я увидел, как треснул и надломился песчаный шпиль, посыпались вниз тонны черного песка. Шпиль. Вдалеке, среди стеклянных корпусов стояла вышка метеостанции, рядом в небо поднимался столб черного дыма. Сонька! У нее хватит упрямства выйти на работу в этот день. Выйти и закрыться на горящей станции, защищая оборудование. В один миг всё потеряло смысл. Эксперименты над людьми, безнадежная революция, недописанное Древо, мой рассудок. Если я её не найду, все закончится… на пару дней раньше.
Я рванул сквозь толпу. Вокруг творилось невообразимое. Капсулы ядовитого газа падали везде. Смесь мгновенно распылялась в воздухе, забивала дыхание, ела глаза. В центре началась паника. Первые ряды бросились на стену щитов. Их встретили струями водометов и резиновыми пулями. В ответ полетели камни и бутылки с горючим. У ворот началась свалка. Я выбирался к узкой боковой улочке. Несколько раз меня сбивали с ног, катали по земле испуганные люди, но я всё же выбрался с площади. Впереди показались разбитые пикеты, остатки баррикад. Солдат здесь уже не было.
После десяти минут безумного марафона пришлось сбросить темп. Ноги гудели от напряжения, в голове плавала мутная боль — видно, вояки распыляли нервно-паралитический. Казалось, ещё немного, и я начну плеваться кровью, но дорога вдруг закончилась. В спешке я забыл о местных красотах. Полоса жилых кварталов и укатанных улиц обрывалась. Несколько километров до границы соседнего сектора занимали пестрые мусорные поля, горы металлолома и пластика, озера нечистот. Асфальт под ногами сменился разбитым глиняным трактом — тяжелые мусоровозы регулярно месили несчастную землю. Я вошел на городскую свалку.
Метеостанция, она же и экологический пост, словно в насмешку была установлена посреди зловонной пустыни. Суставчатая вышка с лестницей виднелась в полукилометре между ржавыми барханами. Рядом в небо тянулся мутный дымный столб. Я невольно ускорил шаг. Дорога становилась всё хуже и, наконец, сошлась до узкой тропы между высокими горами металлолома. Часть свалки была забита тяжелой техникой. Вокруг один на другом громоздились корпуса тяжеловозов, стрелы подъемников, гусеничные машины. Казалось, я чувствую дыхание механических гигантов. Сквозь толщу земли и мусора слышу скрип старых доспехов. Созданные людьми и брошенные за ненадобностью. Сколько оставлено на обочине цивилизации? Промышленных механизмов, государственных законов, общественных моралей? Не всё уходит бесследно.
Рядом послышался тихий шорох, на тропу посыпалась земля. Внутри всё сжалось, виски сдавила боль. Еще не понимая, я поднял глаза и замер. Гора металлолома впереди дрожала. Словно тяжелые спазмы прокатывались по исполинскому телу. Я чувствовал жизнь. Вызывая волны возмущений в пространстве, рождалось что-то неестественное. Из глиняной насыпи поднялся ковш. Выгибаясь и подрагивая, суставчатая стрела экскаватора потянулась вверх. Рядом зашевелилась земля. В воздух рванул фонтан мусора и жестяных обломков. Под глухой скрежет к небу поднялась огромная рука — чудовищная вязь поршней и труб с жилами силовых кабелей. На сгибах судорожно двигались суставы-шарниры.
Вскоре жуткий гигант поднялся из мусорной могилы целиком. Тело — сложный механический конструктор. Вместо головы — треснувшее корыто антенны. Скрипя суставами, он шагнул мне навстречу, земляной взрыв отбросил меня в сторону. Тут я принял первое верное решение за день — вскочил на ноги и в ужасе побежал. Но свалка словно ожила. Тонны ржавеющей плоти сошлись на месте тропы, отрезая обратный путь.
Земля за спиной дрожала, монстр двигался ко мне. Бежать, карабкаться по вздыбившимся завалам не выйдет. Как бороться с таким чудищем, я не знаю. Только и смог, что повернуться лицом и поднять сбитые руки. Даже про смешную дубинку за поясом забыл. Железный исполин подошел вплотную, склонился надо мной. На голову посыпалась ржавчина и облупившаяся краска. Наверное, это и называют «на грани паники». Уродливая голова опускалась всё ниже, под антенной показался обломок уличного фонаря, вросший в мусорную плоть. За тонкой решеткой сохранилась лампа, тонкая нить внутри мерцала и подрагивала.
«Этого нет… быть не может!», — билось в голове. Я уцепился за эту мысль, пытаясь собраться. Одно дело — беседовать с доктором о материальности галлюцинаций, совсем другое — быть раздавленным многотонной лапищей неведомого монстра, пусть даже и придуманного. Но всё же… если вспомнить, каждое из видений было реакцией, имело извращенный смысл и что-то символизировало. Этот мусор — то, что отброшено и забыто, выполнило функцию и должно уйти. Не важно, старый шахтный комбайн или мёртвое философское учение. Ненужный хлам выбрасывают. Я пытался идти от логики. Хватаясь за принципы, можно разжечь себя. Кто, если не я, хозяин моих кошмаров?!
— Тебя больше нет. — Пальцы вцепились в слабую решетку, смяли её, а следующим движением я вырвал толстую лампу, которую представил сердцем чудовища.
Стеклянное сердце оказалось холодным, как лед. Даже кровь в жилах потекла медленнее. Гигант качнулся, по жуткому телу пробежала дрожь. Раздался глухой скрежет, в последнем усилии тяжелая рука занеслась надо мной, но удара не последовало. На миг показалось, что я победил. Так просто, без боя. Но тело качнулось ещё раз и опустилось на меня. Многотонная груда металлолома, неудержимый шквал вековой темноты, страхов и ошибок. Я упал на землю, закрывая голову, словно это может спасти.
Шли секунды, но ничего не происходило. Сознание начало прояснятся, сердце возвращалось в нормальный ритм. Не знаю, сколько пролежал на зловонной земле, но когда открыл глаза, то увидел лишь бледный пятак солнца над ржавыми вершинами. Остаток пути я прошел, ни разу не оглянувшись. Полное опустошение. Галлюцинации слишком сильны. Рано или поздно одна из них меня раздавит.
Очередной завал остался позади, метеостанция показалась совсем близко. Едва ли сотня шагов отделяла меня от серого двухэтажного здания. Из пустого окна у земли шел дым. Никакого огня, только обугленный оконный проем и закопченные стены — пожар задохнулся в бетонном коробке. Метеопост, не косой сарай. Но внутри кто-то был. У подъезда стоял старый внедорожник — жуткая конструкция, плоть от плоти свалки. Ржавый корпус, вытертые шины, кое-как приваренные трубки защиты. Может ещё и двигатель на бензине. Чуть дальше, за вышкой виднелись барьеры Периметра. Одна из сеточных секций лежала в пыли, вдаль тянулись полосы от лысых покрышек.
Я не стал дожидаться хозяев. Сапоги зашагали к распахнутой двери, оставляя в пыли глубокий след. Тёмный коридор оказался пуст, пара подсобных помещений по бокам тоже. Внутри всё перевернуто, столы, шкафы и стулья свалены кучами. Кое-где следы неумелого поджога: тлеющий мусор, обгоревшая мебель. Сверху послышались гулкие удары, тяжелый грохот. Там находятся рабочие помещения, развернута основная часть оборудования. Я нашел лестницу, прислушался, удары повторились. Жёсткая дубинка, спрятанная до поры за пояс, сама легла в руку. Ступени молча вынесли меня наверх.
По лабораторному помещению словно прошел ураган. Всюду поломанная мебель, в центре разбитый стеклянный шкаф. Подошвы захрустели по острому крошеву из колб и реторт. Удары, шорох, а теперь и тихий мат доносились из соседнего помещения. Я подкрался к узкому проходу, заглянул внутрь. В комнате среди уцелевшего оборудования копались двое мародеров. Оба словно «плохие парни» из старого боевика: рваные черные куртки, джинсы, пыльные ботинки. Один деловито перерывал лабораторный шкаф, другой возился с маленькой дверью в углу. На ней повисла расколотая табличка «Заведующий». На металлической обшивке глубокие вмятины и царапины. На пол загремел тяжелый гаечный ключ, грабитель устало отошел от двери, походя что-то пнул. Из-за груды обломков послышался тихий стон. Я присмотрелся — на полу, скорчившись, лежал человек в халате, должно быть лаборант. Значит, станцию не оставили.
Я выхватил дубинку, и бросился на мародеров. Следующие секунды слились в жестокий хоровод. Преступники не ожидали нападения. Первый успел лишь повернуться на шорох и тут же получил тяжелым жезлом в лицо. Другой несколько раз испуганно отмахнулся ломиком, но под ноги попал обломок стула, боец пошатнулся и пропустил жёсткий удар. Не знаю, как я сделал это. Наверное, причина тому — удобный резиновый кий. Силовики знают толк в таком оружии. А может, действительно важно, за кого дерешься.
Грабители лежали на земле. Один без сознания, другой слишком занят разбитым лицом, чтобы мешать. Я склонился над лаборантом. На вид он казался моим ровесником. Настоящий молодой ученый: разбитые очки, порванный белый халат и телосложение подростка. Несколько легких шлепков привели его в себя. Он испуганно завертел головой, но потом признал во мне друга. Шипя от боли, поднялся на ноги, мятый халат сел чуть ровнее.
— Артем… меня зовут, — парень скривился, рука коснулась ребер. — Спасибо, что помогли с этими.
— Юрий, — машинально ответил я. — Кто ещё остался на станции?
— Там, — Артем кивнул на дверь. — Я плохо спрятал… — из оборванного кармана появились ключи.
Битый замок долго не поддавался, но через минуту дверь тихо скрипнула и отползла в сторону. В комнатке было темно и тихо. Я переступил порог, и на меня обрушился стул, к счастью, деревянный — рано расслабился, забыл, за кем пришел. Удар бросил меня к стене, рядом мелькнула стройная тень в плащи, и жесткий сапожок ткнул меня под колено. Сонька протащила мимо старичка заведующего, но в дальше наткнулась на Артема. Спустя пару минут всё прояснилось.
— Как ты здесь оказался? — Сонька поправляла короткие светлые волосы, глядя в зеркальный осколок.
— Тоже рад тебя видеть, — пробурчал я. — Очень приятно тебя спасать.
— У меня всё было под контролем! — Вскинулась защитница экологии. — Ну, почти… спасибо. — Меня ткнули кулачком в плече, почти нежно.
Сонька хотела добавить, но вдруг переменилась в лице, словно что-то вспомнила. Зеркальце полетело на пол.
— Уйдет ведь, — обронила уже на ходу.
— Сонь, стой. Куда ты? — Я спрашивал, уже догоняя её на лестнице.
— Нужно найти… — Повернулась, взгляд стал отрешенный, словно она прислушивалась. — Одного человека. Здесь рядом.
День подходил к концу, но снаружи было светло. Мутный облачный покров пропускал холодные лучи. Мародеры успели убраться, но ржавый багги стоял во дворе. Моя подруга запрыгнула внутрь, через пару секунд двигатель закашлялся и взревел. Мне надоело удивляться. Не говоря ни слова, я занял пассажирское кресло. Хрустнул ручник, машина рванула вперед, оставляя облака пыли. Сонька оказалась горячим водителем. Нас бросало во все стороны, колеса не пропустили ни одной выбоины на дороге. Я спасся только тем, что вцепился в защитный каркас.
Через минуту лихой езды, багги затормозил посреди дороги, между завалами ржавеющего железа. Соня выпрыгнула наружу, под ногами зашуршал мусор. Некоторое время я наблюдал, как она взбирается на горы металлолома, как сыплется сверху мелкий мусор. На мой недоуменный взгляд бросила:
— Если кого увидишь — кричи.
После пяти минут поисков старый двигатель зарычал снова, и мы продолжили наворачивать круги по свалке. Хрупкая девушка за рулем — это всё-таки красиво… издалека. На очередном повороте меня выбросило из машины. Багги тормознул в полусотне метров. На ходу отряхиваясь от мусора, я медленно закипал. Какого хрена?! Пусть я схожу с ума, но пришел за ней. Не знаю, почему, да и не важно — последний день не сильно укладывается в норму.
Когда я подошел, Соня стояла перед машиной: глаза закрыты, руки скрещены на груди. Глубокий транс прервался самым брутальным образом. Я ощутимо встряхнул её за плечи. На испуганный взгляд выдохнул:
— Объясняй.
— Не могу, — девушка попыталась освободиться, но я держал крепко.
— Уверена?
— Все сложно, ты не поймешь…
Дальше слушать я не стал. Пальцы разжались, отпуская хрупкое тельце. Спустя мгновение мусорная дорога потянулась прочь. В самом деле, сколько осталось? Сутки, может, двое. Тратить последние часы, скитаясь среди гор металлолома? Хватит! Уже сейчас мир выглядит ненастоящим, словно огромный картонный макет. Сомневаться в реальности мусора под сапогом просто страшно.
Я прошёл метров тридцать, когда услышал окрик. Плевать, показалось. Вскоре за спиной зашуршали шаги, послышалось прерывистое дыхание. Тонкая ручка словила за локоть.
— Подожди, — забыв про гордость, Сонька повисла у меня на руке. — Там в подземке… я всё помню. Ты меня вытащил.
— Ну и что?
— Это важно, — она дышала неровно после бега, — найти его. Останься…
— Почему я должен остаться?! — Мне надоели загадки.
Тонкие пальцы вцепились в куртку, Соня поднялась на носочки и коротко поцеловала меня. Я хотел уйти, но не мог отвести взгляд. На меня смотрели чистые серые глаза.
— Нужно вернуться в сектор. — Она перешла на шепот. — Он был там, я чувствую.
Когда мы добрались до жилых кварталов, то оказались на поле брани. У ворот догорает перевернутый грузовик. Всюду стеклянная крошка и тлеющий мусор. Вдоль улицы — битые витрины и обломки полицейских заграждений. Враждующие стороны покинули место сражения, но ветер ещё носил острый запах газа. Вездеход пришлось бросить. Дальше дорога пошла опустевшими переулками. Ведомая шестым чувством, Сонька вела к площади. По дороге мы не встретили ни силовиков, ни бойцов внутренних войск. Несколько раз над головой проносились пожарные вертолеты. Сонька шла, не глядя по сторонам, словно боялась потерять след. Иногда мимо пробегали группки мародеров. Нас не трогали, вокруг хватало добычи, но я не раз нервно поправил пояс с дубинкой.
От площади нас отделял один квартал. Сворачивая в последний переулок, я услышал далекую сирену. Навстречу что-то двигалось. Слух или другое чувство улавливало тяжелые ритмичные удары. Я схватил Соньку за руку и потащил в сторону. Тесный угол между домами приютил нас вовремя. Девушка шипела и сопротивлялась, но скоро затихла. Отбивая шаг, по улице пошли шеренги камуфлированных бойцов со щитами. Почти две сотни. Должно быть, на площади сборный пункт.
— Дальше нельзя. — Я перешел на шепот. — Ищи в другую сторону.
Сонька закрыла глаза, погружаясь в непонятный транс. Над её головой вспыхнула радужная сфера. Цветная поверхность поплыла всеми цветами спектра. Я мотнул головой, отгоняя галлюцинацию.
Транс длился меньше минуты, но я почему-то забеспокоился. Наконец, ресницы дрогнули, девушка повернулась, взгляд застыл в нужном направлении. Вскоре мимо понеслись тесные подворотни и технические дворики. За четверть часа мы обогнули площадь и вышли к спальному району. Впереди показалась знакомая угловатая застройка из многоэтажных комплексов. Ещё пару раз мимо проходили усиленные патрули, но тёмные переулки укрывали нас. Проходя мимо очередного корпуса, Соня остановилась.
— Не могу, — тяжело выдохнула. — Рядом… слишком много следов. — На лбу проступили бисеринки пота.
— Моя очередь. — Ко мне пришла охота поиграть в загадки.
Уже ничего не понимая, я подошел в железной двери. Из кармана появилась магнитная карта, пискнул терминал, и я открыл свой подъезд. Сонька повернулась на звук, тонкие брови взлетели вверх. Скоро тесный лифт уже полз на семнадцатый этаж.
Моя квартира Соньку немного напугала. Пока я искал наладонник, она рассматривала чудовищную программную клинопись на стенах и потолке.
— Не бойся, люди не укладываются в это. — Я кивнул на исписанные обои. — Ну, не все…
Она задумчиво кивнула, но ничего спрашивать не стала. Последний кусок алгоритма сполз на окно. В стекле зияла дыра, на подоконнике лежали острые осколки — во время работы прозрачная поверхность мутнела и плыла, словно смеясь над моими попытками всё упорядочить. Древо так и не удалось закончить.
В квартире мы не задержались. Меня волновал последний вопрос, я спешил выбраться на крышу. Ступени быстро вынесли нас на технический этаж. Тяжелая дверца заскрипела и нехотя открылась. Мягкий свет догорающего дня заполнил чердак. Я поднялся по лесенке, протянул руку Соньке. Та шлепнула меня по запястью и сама взлетела в проём. Еще секунду во мне жила надежда, что за день мираж рассеялся. Я сделал глубокий вдох и обернулся.
С крыши открывался хороший вид, но меня сейчас не волновали знакомые красоты. Вдалеке попирали небо стальные иглы небоскребов, дымили огромные трубы промышленных корпусов. Полис выглядел как обычно, только небо над ним словно истекало кровью. Мерцающая багровая дымка укрывала десятки километров над городом. Не облако очередного выброса. Намного хуже. Высоко над центром города в небе зияла жуткая трещина. Из черного разлома сыпалась серебристая пыль. Может снег, может крохотные звезды. Я боялся гадать, слишком сильна и устойчива оказалась галлюцинация.
— Я схожу с ума. — Произнес почти спокойно. — Никто не видит, даже ты.
Сонька посмотрела вдаль, лицо стало серьезным:
— Мы называем это Надрыв. — Перевела взгляд на меня. — Так это был ты?
— Где был? — Глупо спросил я. — Что значит «мы»? Сонь, если ты тоже видишь всё…
— Вижу, — оборвала девушка. — Мы — сенсеры. Наша группа пытается разобраться с этим.
— Сенсеры?
— Sense. Чувствующие, — пояснила Сонька. — Ты тоже. И очень сильный, просто раскрылся недавно. Наш ментор видел всплеск, мы долго не могли тебя найти.
— Так. — Я попытался переварить информацию. — А что с этим… надрывом? Мне кажется, я схожу с ума, теряю связь с реальностью.
— Не только ты. — Сонька вздохнула, лицо осунулось, стали заметней тёмные круги под глазами. Взгляд устремился к далекому небесному пролому. — Мы не знаем, что это. Но если не разберемся в ближайшее время…