(Грамматин Н. Стихотворения,
ч. II, с. 137).
Отвечая на посвящение, Дмитриев писал 21 марта 1820 г.: "... мне очень нравплис'ь и первые ваши опыты, и я не однажды убеждал вас к продолжению оных" (Дмитриев И. И. Соч., т. Л. СПб., 1895, с. 262). Уже в 1804 г. в сборнике произведений воспитанников пансиона "И отдых в пользу" Грамматин поместил "Видение Коннала" (отрывок из "Фингала", кн. II). Затем через два года в другом сборнике пансиона появились "Конлат и Кютона". Далее последовали отрывки пз "Сельмских песней" в "Утренней заре" (1807, кн. V) и "Вестнике Европы" (1808, ч. XLII); полный перевод поэмы вошел в сборник стихотворений Грамматина "Досуги" (кн. I. СПб., 1811). В 1808 г. было опубликовано переложение отрывка из "Картона" - "Клессамор" (Вести. Европы, 1808, ч. XLII); полностью Грамматин перевел поэму, по-видимому, около 1820 г., а напечатана она была только в посмертном издании его "Стихотворений" (1829). Здесь же впервые появились его переложения шести из восьми книг "Теморы" и "Бератона", а также оыли перепечатаны отредактированные заново ранее публиковавшиеся переложения. Все они объединялись заглавием "Древние гальские песнотворения" и были снабжены предисловием и примечаниями. В цитированном выше письме Дмитриев писал Грамматину: "Надеюсь, что вы... подарите нашу словесность полным переводом шотландского барда. Желал бы при том, чтоб вы не употребляли другого размера". Вероятно, это пожелание совпадало с намерениями самого Грамматина, осуществить которые ему, однако, помешали другие филологические занятия и ранняя смерть. Общий объем его переложений из Оссиана - более 5200 строк - значительно превышает вклад любого другого русского поэта.
Приверженец романтического, фольклоризма, Грамматин интересовался древними памятниками словесности разных народов, пропагандировал их, создавая переложения, в которых использовал разные формы русского народного стиха. В круг этих интересов входил и его труд над Оссианом. Зная об оссиановскон полемике, он, однако, не сомневался в подлинности публикаций Макферсона и писал в предисловии к "Древним гальским песнотвореяиям": "Что Оссиан жил и пел на гальском языке, в том нет никакого сомнения; песни его носят на себе такие очевидные признаки древности, что разве тот только в них усумнится, кто прочтет его не с надлежащим вниманием" (Грамматин Н. Стихотворения ч. II, с. 3). В представлении Грамматина Оссиан вместе с Гомером - "два величайшие епические песнопевца, каковых когда-либо произвела природа". "Живое и верное изображение природы" делает их "неподражаемыми" "и творения их драгоценными для самого отдаленного потомства". Самый "дух Оссиана" Грамматин видел "в простоте, возвышенности, силе, краткости и живописи слога, т. е. что оный чрезвычайно обилен смелыми и неискусственными фигурами, отличительный признак первобытной поэзии у всех народов, когда самая грубость и бедность языка сему способствуют" ([Грамматин Н. Ф.] Критическое рассуждение о "Слове о полку Игоревом". - В кн.: Слово о полку Игоревом, историческая ноема... М., 1823, с. 11-12, 25). Кроме поэм Оосиана, которые он читал по-английски, Грамматин также изучал "рассуждения" Макферсона, "Критическое рассуждение о поэмах Оссиана" Блэра (отрывок из которого он перевел еще в университетском пансионе: Сравнение Оссиана с Гомером. - Утренняя заря, 1806, кн. IV) и использовал их при составлении предисловия и примечаний.
Избрав для переложений поэм Оссиана "русский склад" (возможно, не без влияния примера Гнедича), Грамматин не отступал от этого размера (в чем, как видно из цитированного письма, его поддерживал Дмитриев). Однако к 1820-м годам "русский склад" уже утратил привлекательность и вышел из моды. И когда собранные вместе переложения увидели свет, рецензент "Стихотворений" Грамматина заметил: "Хорошо написать сим метром несколько строк, даже страничек, но Грамматин написал множество песен, пьес отдельных... переводил Оссиановы поэмы упомянутым метром" (Моск. телеграф, 1829, ч. XXX, Э 21, с. 96). Это был единственный печатный отклик на "Древние гальские песнотворения".
Ф. Ф. Иванов
Вестн. Европы, 1807, ч. XXXI, Э 1, с. 29-32. - Berrathon (приложение).
Федор Федорович Иванов (1777-1816) обратился к литературному творчеству сравнительно поздно. Воспитанник гимназии при Московском университете, он в 1794 г. поступил на военную службу по морскому ведомству, а позднее перешел на гражданскую службу. В начале 1800-х гг. Иванов сблизился с литераторами кружка А. Ф. Мерзлякова, поэта и профессора Московского университета по кафедре российского красноречия и поэзии. В этот кружок входил и Н. Ф. Грамматин, чьи опыты переложения поэм Оссиана "русским складом", возможно, побудили Иванова создать тем же размером "Плач Минваны". Литературную известность Иванов стяжал в дальнейшем главным образом как сочинитель и переводчик пьес.
Д. П. Глебов
Моск. вестн., 1809, ч. I, Э 20, с. 319-320; Э 21, с. 321-327. Подпись: Дм-ий Гл-в. - Croma.
Дмитрий Петрович Глебов (1789-1843), поэт и переводчик, был воспитанником Московского университетского благородного пансиона, по окончании которого служил в московском архиве Коллегии иностранных дел сперва актуариусом, а затем переводчиком. Как поэт Глебов переводил Байрона, Горация и особенно французских второстепенных поэтов: Мильвуа, Легуве, Бертеня. Переложения из Оссиана относятся к началу его творчества. Помимо "Кромы", он переложил стихами "Минвану" (Аглая, 1809, ч. VIII), опираясь в обоих случаях на прозаический перевод Кострова.
П. А. Катенин
Цветник, 1810, ч. V, Э 1, с. 69-85; Э 2, с. 147-159. Подпись: К-н. Печ. по: Катенин Павел. Соч. и переводы в стихах, ч. П. СПб., 1832, с. 5-17. The Songs of Selma.
Павел Александрович Катенин (1792-1853), поэт, критик и театральный деятель, опубликованием "Песен в Сельме" начал свою литературную деятельность. Тогда же в "Цветнике" появилось несколько его стихотворных подражаний латинским и французским поэтам, а после закрытия журнала он начал работать для театра и к Оссиану больше не обращался. В 20-е годы, находясь в своем имении после высылки в 1822 г. из Петербурга по политическим мотивам (Катенин был одним из руководителей Военного общества - тайной декабристской организации), он принялся за переработку "Песен в Сельме" в соответствии со своими эстетическими принципами, утвердившимися в 1810-е годы. Он стремился устранить следы сентименталистской поэтики и придать стихам героическое торжественное звучание, для чего архаизовал лексику, опираясь на прозаический перевод Кострова, затребованный им в 1823 г. из Петербурга. Своему другу и доверенному лицу Н. И. Бахтину Катенин писал 9 января 1828 г.: "Оссиана переводить все равно, что с французского, что с английского; ни то, ни другое не подлинник; подлинника нет. С чего переводил Костров, не знаю, а перевел прекрасным языком, мне и того довольно". (Катенин П. А. Письма к Н. И. Бахтину. СПб., 1911, с. 104). В конце жизни Катенин, отказавшись от былого пристрастия, утверждал, что "прочесть с доски до доски всего макферсоновского "Оссиана"" - это "тяжелая эпитимия", которую можно налагать за литературные прегрешения (А. С. Пушкин в воспоминаниях современников, т. I. M., 1974, с. 193).
А. С. Пушкин
Вестн. Европы, 1814, ч. LXXVI, Э 14, с. 102-106. Подпись: Александр Нкшп. - Colna-dona.
Кратковременное увлечение Александра Сергеевича Пушкина (1799-1837) поэзией Оссиана относится ко времени пребывания его в Царскосельском лицее, где профессор русской и латинской словесности Н. Ф. Кошанский, восторженный поклонник переводов Кострова, увлек своим примером лицеистов. Оссиан в костровском переводе "был настольною книгою в лицее и составлял некоторое время любимое чтение Пушкина, который в послании "К другу стихотворцу" упоминает о Кострове рядом с лучшими поэтами" (Гаевский В. Пушкин в лицее и лицейские его стихотворения. - Современник, 1863, т. XCVII, Э 7, отд. I, с. 164-165). Создавая "Кольну", Пушкин опирался на перевод Кострова. Характерно, что юный поэт остановился на редкой у Оссиана поэме, не имеющей трагической развязки, и в своем переложении, несколько сократив поэму, усилил ее жизнеутверждающий пафос.
Причисляемая обычно к оссианическим стихотворениям Пушкина "Эвлега" (1814) в действительности прямого отношения к поэмам Оссиана не имеет. Это вольный перевод отрывка из поэмы Э.-Л. Парни "Иснель и Аслега", восходящей главным образом к скандинавским первоисточникам. В следующей балладе "Осгар" Пушкин попытался объединить, поэтические импульсы, полученные от Оссиаиа и Парни. Помещая своих героев в оссиановскую обстановку, разрабатывая в духе Оссиана трагический финал, он заимствовал у Парни любовную коллизию (строфы 6 и 7 являются вольным переложением отрывка из "Иснеля и Аслеги"), в сущности чуждую поэзии Оссиана.
А. А. Крылов
Соревнователь просвещения и благотворения, 1818, ч. III, Э 9, с. 342-350. - Temora (приложение).
Александр Абрамович Крылов (1793-1829), элегический поэт, окончил в 1819 г. Петербургский педагогический институт и служил надзирателем в училище глухонемых до второй половины 1820 г., когда он уволился и уехал в свое имение под Тихвином. Литературная его деятельность началась еще в институте. В феврале 1817 г. он вступил в Вольное общество любителей российской словесности и со следующего года начал помещать в журнале общества "Соревнователь просвещения и благотворения" переводы из Вольтера и Делиля и подражания Оссиану. Его стихотворение "Оскар и Дермид" (переложение эпизода, который в свое время привлек внимание И. И. Дмитриева, - см. выше) до опубликования читалось на публичном собрании Общества 26 марта 1818 г. (см.: Соревнователь просвещения и благотворения, 1818, ч. I, Э 3, с. 451). Крылову принадлежит также стихотворение "Минвана" (там же, 1819, ч. VI) переделка приложения к "Бератону" со счастливым концом.
А. А. Никитин
Благонамеренный, 1820, ч. XI, Э 16, с. 245-250. - Carthon (вставной эпизод).
Андрей Афанасьевич Никитин (1790-1859), воспитанник Московского университета (выпуск 1808 г.), в начале 1820-х годов преподавал риторику, логику, поэзию, мифологию и российское сочинение в Горном кадетском корпусе в Петербурге и сотрудничал в петербургских журналах. Был одним из основателей и постоянным секретарем Вольного общества любителей российской словесности, литературного объединения декабристской ориентации. Внимание Никитина привлекли "новонайденные" оссиановские произведения Э. Гарольда, из которых он переложил стихами "Ларнуль, или Отчаяние" и "Смерть Азалы" (Соревнователь просвещения и благотворения, 1818, ч. IV), а также "Песнь утешителей" (опубликован отрывок: "Песнь Уллина" - там же, 1819, ч. V). Из макферсоновского Оссиана Никитин переложил лишь отрывок из "Картона", который зачитывался и был одобрен на заседании Вольного общества любителей словесности, наук и художеств 15 июля 1820 г. (см.: Благонамеренный, 1820, ч. XI, Э 14, с. 123).
Ф. И. Бальдауф
Благонамеренный, 1820, ч. XII, Э 20, с. 107-109. Подпись: Ф. Б-ф. Carriсthura (отрывок, окончание вставного эпизода).
Федор Иванович Бальдауф (1800-1839), горный инженер и поэт-сибиряк, в 1813-1823 гг. обучался в Петербургском Горном кадетском корпусе. Здесь началась его литературная деятельность. При содействии А. А. Никитина, преподававшего в корпусе (см. выше, с. 565), Бальдауф стал посещать заседания Вольного общества любителей российской словесности и познакомился с А. А. Бестужевым, В. К. Кюхельбекером, Ф. Н. Глинкой. В 1819 г. он начал печататься в "Соревнователе просвещения и благотворения". Возможно, что Никитин обратил его внимание на Оссиана. Три переложения Бальдауфа были напечатаны в том же журнале "Благонамеренный" (1820, ч. IX, XI, XII), что и "Отрывок из Оссиановой поэмы Картон" Никитина. Помимо "Песни Уллина", Бальдауф поместил здесь стихотворения "Копал" ("вставной эпизод из "Фингала", кн. II; посвящено А. А. Бестужеву) и "Мальвина" (начало "Кромы").
М. П. Загорский
Соревнователь просвещения и благотворения, 1823, ч. XXIV, кн. 2, с. 154158. - Fingal I (вставной эпизод).
Михаил Петрович Загорский (1804-1824), студент историко-филологического факультета Петербургского университета с 1819 г., уже в 1820 г. начал выступать как поэт в петербургских журналах. Он много переводил - из Горация, Вергилия, Байрона, Ламартина, Шиллера и других поэтов. Особо его привлекали фольклорные темы, литературные обработки которых занимают важное место в его творчестве. С этими интересами связано, по-видимому, и обращение Загорского к Оссиану. Помимо "Морны", он переложил стихами байроновское подражание Оссиану "Калмар и Орла" (Соревнователь просвещения и благотворения, 1823; ч. XXIV). Оба стихотворения читались в 1823 г. в заседании Вольного общества любителей российской словесности (см.: Базанов В. Ученая республика. М.-Л., 1964, с. 428). "Морна" Загорского стихотворное переложение соответствующего отрывка из прозаического перевода Кострова.
П. П. Шкляревский
Благонамеренный, 1823, ч. XXI, Э 5, с. 321-324. - Berrathon (начало).
Из поэтического наследия Павла Петровича Шкляревского (1806-1830), умершего от чахотки во время учения в Профессорском институте в Дерпте, сохранилось немногим более трех десятков стихотворений, главным образом переводных. Хорошо владея древними и новыми языками, он переводил стихи Горация, Гете, Шиллера, Матиссона, Байрона, Вальтера Скотта. "Песнь Оссиана", представляющая собою очень вольное переложение источника, является, видимо, первым выступлением Шкляревского в печати; его фамилию издатель "Благонамеренного" А. Е. Измайлов сопроводил примечанием: "Воспитанник бывшего Учительского Института, что ныне С. П. бургская гимназия". Примечательно, что уже это раннее стихотворение посвящено теме смерти, характерной для творчества Шкляревского (см.: Бобров Е. Жизнь и поэзия Павла Петровича Шкляревского - Сб. Учено-лит, о-ва при имп. Юрьевском ун-те, т. XIV, Юрьев, 1909, с. 42-45).
В. Е. Вердеревский
Мнемозина. Собр. соч. в стихах и в прозе. Ч. I. M., 1824, с. 116-118. Fingal II (вставной эпизод).
Василий Евграфович Вердеревский (1801-после 1867), поэт и переводчик, воспитанник Московского университетского благородного пансиона, с конца 1810-х по начало 1830-х годов сотрудничал в московских и петербургских журналах и альманахах. Наибольшей известностью пользовался его перевод поэмы Байрона "Паризина" (1828), вызвавший ряд откликов в печати. Вердеревскому принадлежит также "Последняя песнь Оссиана" (Благонамеренный, 1822, ч. XVII) - переложение начала и конца поэмы "Бератон" (ср. одноименное стихотворение Н. И. Гнедича). Переложение "Коннал и Гальвина" написано, по-видимому, по соответствующему отрывку прозаического перевода Кострова, с которым, однако, поэт обращался довольно свободно. В 1840-е годы Вердеревский оставил литературное творчество. С 1847 г. он служил председателем пермской казенной палаты, а в 1865 г. был судим за растрату, лишен всех прав состояния и сослан в Сибирь.
Д. В. Веневитинов
Веневитинов Д. В. Соч., ч. I. Стихотворения. М., 1829, с. 14-15. Печ. по черновому автографу (Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина) с добавлением заглавия по первой публикации; стих 37 восстановлен предположительно. - The Songs of Selma (отрывок).
В небольшом поэтическом наследии рано умершего Дмитрия Владимировича Веневитинова (1805-1827) существенное место занимают стихотворные переводы. В основном он переводил Гете, в отдельных случаях обращался к Вергилию, Мильвуа, Грессе. Переложение отрывка из "Песен в Сельме" сделано на основании французского перевода Летурнера. Оно, возможно, не закончено или дошло не полностью.
А. И. Полежаев
Вестн. Европы, 1825, Э23-24, с. 182-184. Печ. по: Полежаев А. Стихотворения. М., 1832, с. 37-39. - Temora III (приложение).
В творчестве Александра Ивановича Полежаева (1804-1838) стихотворение "Морни и сын Кормала" явилось первым его выступлением в печати. Непосредственным источником "Морни" послужило французское стихотворное переложение П.-М.-Л. Баур-Лормиана "Morni, et 1'ombre de Cormal", где уже были изменены имена английского первоисточника. В своем переложении Полежаев усилил энергию стиха и, устранив некоторые частности, создал произведение в духе декабристской поэзии (см.: Баранов В. В. Восстание 14 декабря 1825 года и поэзия Полежаева. - Учен. зап. Калужского пед. ин-та им. К. Э. Циолковского, вып. 11. Калуга, 1963, с. 4-7). Белинский назвал "Морни и тень Кормала" в числе стихотворений, "которые могут войти в дельное издание сочинений Полежаева" (Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. VI. М., 1955, с. 159).
А. Н. Муравьев
Муравьев А. Таврида. М., 1827, с. 97-98. - Temora VII (заключительный отрывок).
Андрей Николаевич Муравьев (1806-1874), получивший впоследствии известность духовного писателя, начал свою литературную деятельность как поэт. Вкус к литературе привил ему его домашний воспитатель поэт-переводчик С. Е. Раич. В 1823-1826 гг. Муравьев служил в армии. "В то же время, - писал он в 1827 г., - я выучился английскому языку и начал переводить Оссиана. Никто не действовал столь сильно на мое воображение, как мрачный певец Шотландии; я любил дикие звуки его арфы и полночные песни; во глубине души моей был ему отголосок..." (Муравьев А. Н. Мои воспоминания. - Русское обозрение, 1895. Э 5, с. 60). Летом 1825 г. Муравьев попал в Крым. Пребывание здесь, утверждал он, "совершенно развило мою страсть к поэзии, которую с тех пор избрал своей целью... я начал творить!" "Однажды я нечаянно перевел две песни Оссиана четырехстопными ямбами; я прежде никогда не писал рифмами, и это побудило. меня продолжать; таким образом, я постепенно описал всю Тавриду..." (там же, г. 61, 63). В стихотворениях Муравьева, посвященных Крыму, обнаруживаются следы оссианической поэтики; недаром он объединил их в одном сборнике со своими переложениями "Оссиан" и "Галл" (см.: Киселев-Сергенин В. С. А. И. Муравьев. - В кн.: Поэты 1820-1830-х годов, т. II. Л., 1972, с. 108-109).
И. П. Бороздна
Бороздна Иван. Опыты в стихах. М., 1828, с. 24-27. - Carricthura (отрывок).
Иван Петрович Бороздна (1804-1858) получил образование в Московском университетском благородном пансионе, который окончил в 1823 г. В 20-е годы он деятельно сотрудничал в столичных журналах, помещая в них свои стихи, оригинальные и переводные - из Ламартина, Мильвуа, Парни, Байрона, Мура, Геснера и других поэтов. Ему принадлежат семь оссиановских стихотворений: "Прощание Оскара с Мальвиною" (Вестн. Европы, 1824, Э 14), "Оссиан к Сюльмале" (там же, 1827, Э 21), "Песнь Фингала на развалинах Валклуты", "Бой Фингала с духом Лоды", "Минвана", "Смерть Гидаллана", "Оина" (Опыты в стихах Ивана Бороздны, 1828). Все они восходят к французским стихотворным переложениям П.-М.-Л. Баур-Лормиана, в частности "Бой Фингала с духом Лоды" - к стихотворению "Combat de Fingal et du fantome de Loda". В примечаниях к "Бою Фингала" Бороздна писал: "Без сомнения сия песнь есть одна из последних Оссиана. Он, как известно, ослеп под старость; обращение же к Сельме, замку Фингала, отца Оссианова, есть следствие восторга, в коем старец, исполненный воспоминаний о прошлом, забывая слепоту свою, думает видеть еще чертог своего родителя и знакомые ему холмы, окружавшие Селъмуъ (Опыты в стихах, с. 164). А завершая примечания к "Оине", он выразил свой взгляд на Оссианову мифологию: "Столь разнообразные вымыслы Оссиановой мифологии носят на себе отпечаток дикой, но величественной природы севера... Воображение шотландцев сурово и мрачно как берега шумной Лоры, как туманные горы Морвена, как грозные бури в долинах Лоды. Внимательное исследование начал, хода и постепенного распространения сих религиозных понятий, на кои так сильно действовали образ жизни, свойства и самая местность народов, есть несомненно важный предмет для опытного и ученого изыскателя" (там же, с. 169-170). В этой связи рецензент "Московского телеграфа" замечал: "... г-н Бороздна говорит о мифологии каледонян и песнях Оссиана, как исторических фактах. Но теперь уже не подвержено сомнению, что все это были выдумки Макферсона. Барды и герои каледонские могут входить в область поэзии; но в области прозы они не имеют уже голоса и не могут быть поводом ни к каким догадкам и разысканиям" (Моск. телеграф, 1828, ч. XIX, Э 4, с. 554).
Бороздна продолжал печатать стихи до 40-х годов включительно, но к Осеиану уже не обращался.