5419 год, середина первого месяца зимы
Север королевства Маркаун, Северные пустоши, на пути к безымянному аванпосту
Мы решили переночевать прямо тут, на поле битвы. Однако сначала прибрались. Стащили тела северян в одну кучу и подожгли их. В получившийся гигантский костер перенесли и тела убитых егерей. Их оказалось шестеро. Да, теперь наш отряд сократился практически наполовину. Мы понесли большие потери. Тошно! Тошно от того, что умелые, сильные, хорошо обученные воины пали от руки варваров.
Тяжело на душе! Раз, и те, кого ты знал, кому доверял и с кем дружил, внезапно исчезли. Перестали существовать.
Пекарь вообще ходил сам не свой. Он сильнее остальных переживал смерть товарищей. В особенности Ланца. Северяне изрубили его на куски, но мы все-таки смогли опознать друга. Вот только от этого не стало легче… Да, мы многих сегодня потеряли…
Наконец, когда с мертвыми было покончено, мы принялись за более насущные дела. Развели костер, перегнали лошадей чуть в сторону, отгородили санями место ночевки, принялись разбирать вещи. Стали натягивать полог, разбивать палатки, копать в плотном, слежавшемся снегу ямы под отхожие места. Накололи дров. Помогали даже трое северян, прибившихся к нам накануне… Вот ведь! А о них-то я совсем забыл. В пылу битвы было не до этого. Однако же варвары не сбежали и не ударили подло нам в спины. Да и, по сути, куда им бежать? Обратно на север? Нет, не для этого они проделали такой большой путь. На юг? Там первый же егерский патруль поймает их, и еще неизвестно чем это может обернуться. Северянам безопаснее с нами, они это понимают и принимают.
Закончив с установкой палаток, я отправился кашеварить вместе с Пекарем. Мы споро разложили над костром треногу и стали варить похлебку из круп, сухих овощей и соленого мяса. Да, простенькая и незатейливая еда, даже Бэн в своей сторожке готовит вкуснее, но в пути да на морозе и это за счастье.
Пока бурлила вода в котелке, а я засыпал крупу и овощи, Пекарь отстранено пялился в костер. Его, конечно, можно понять. Видно, как он тоскует по Ланцу. Они ведь с ним всегда были вместе. И в бою и в делах, да и в споре. Бывало, до хрипоты могли что-то доказывать друг другу, чуть ли не до драки, но ни разу серьезно не поругались. Да что там, они ту же похлебку и то всегда вместе готовили.
Я не мешал Пекарю, не отвлекал его глупыми разговорами. Понятное дело: человеку необходимо побыть наедине с собой.
— Алаэн, пойдем, поможешь полог заново растянуть! — обратился ко мне один из егерей.
— Так натянули же вроде.
— В другом месте решили…
Я отправился следом за егерем.
М-да! Полог и, правда, необходимо переносить в другое место. Легкий, морозный ветерок доносил сюда запах горелой человеческой плоти. Я сморщил нос и повыше натянул шарф на лицо.
— Давай-ка… Вон туда, правее, — предложил товарищ.
Мы перенесли полог подальше, поставили против ветра так, чтобы и дым не попадал и ветер не задувал.
Постепенно этот нелегкий, долгий день подошел к концу. Стемнело, стало заметно холоднее. Мы разожгли второй костер, хотя и от кучи горящих трупов было немало тепла. Пока что. К середине ночи мороз покажет себя во всей красе.
Егеря неторопливо подтягивались к огню, рассаживались в круг. С делами на сегодня было покончено, и теперь можно отдохнуть, отвлечься от всего, просто сесть рядом с товарищем и поговорить, а еще лучше помолчать. Особенно в такой вечер.
Последним к костру пришел Пекарь. Он принес жареное на вертеле мясо. Сегодня сержант Пайк расщедрился и решил побаловать нас запасенной в дальнюю дорогу свининой. У огня умопомрачительно запахло. В животе у меня требовательно заурчало.
— Ну, парни, давай по очереди! — сказал пекарь и принялся разливать по плошкам похлебку. — Давайте-давайте, живей! Стынет ведь… Эй, куда?! Не особенный. Мясо только после супа, — по-отечески добро ворчал Ториш.
Все получили свой паек и расселись у костра. Молча принялись за еду. Многие достали фляжки с забористым пойлом.
— Будешь? — Пекарь протянул мне бурдюк с плещущейся в нем жидкостью.
— Что там? — спросил я.
— Медовуха. Эх и хороша, плутовка! Забористая, етить ее в душу мать…
Я пригубил напиток, распробовал на вкус.
— Да хлебай как следует! За тех, кто пал сегодня, — Ториш сказал незамысловатый, наивный тост, но на душе стало легче.
— За друзей! За тех, кто отдал свои жизни за нас, — сказал я.
Щедрый глоток. Ароматная жидкость пилась легко, без отторжения. Я глотнул еще раз, потом еще, пытаясь достичь нужного эффекта. Ну! Наконец-то. Медовуха, попав в желудок, зажгла что есть силы. Эх, красота. По телу быстро разлилась приятная легкость, голова прояснилась, стало намного теплее.
Я передал бурдюк с медовухой Пекарю. Все, хватит. Главное, что тело согрелось. А вот если выпить еще больше, то под утро будешь проклинать Троих. И никакой костер уже согреться не поможет. Когда постоянно находишься на морозе, с пойлом лучше не перебарщивать.
Пекарь пустил свою медовуху по кругу. Выпив по паре глотков, егеря довольно крякали. Тихо трещали поленья в костре. Умиротворенно хрустели овсом лошади. На руках у северянки изредка попискивал ребенок.
— Ты заметил? — спросил Эд.
— Что? — не понял я.
— Ну, северяне… Многие из их воинов были женщинами!
— Хм… Нет, не заметил, — удивленно ответил я.
— Мы когда трупы в кучу стаскивали, я специально под их шлемы заглядывал… Ну, интересно было… Короче, десятка два суровых северных баб.
— Интересно… Нам их укладов не понять…
— Я больше того скажу, — перебил меня старый северянин, — у них дети и те с малолетства при оружии.
— Суровая земля и суровые законы. Все как-то стараются выживать, — заметил Эд.
— Кстати, о детях, — внезапно мне на ум пришла одна мысль. — Интересно, где дети, старики и остальные женщины Гвизаров? Они же должны были где-то оставить своих небоеспособных соплеменников?
— Скорее всего, они их съели! — продребезжал старый северянин Тригар.
— Да что ты заладил: съели, съели! — недовольно буркнул Эд. Тригар, прищурившись, строго глянул на парня.
— Послушай, сынок, я знаю, о чем говорю. Я, а не ты всю жизнь прожил среди этих снегов. Гвизары делали так и раньше. Если их племени грозила какая-то напасть, они убивали и съедали всех слабых женщин, стариков и детей, а в живых оставляли только воинов. Женщин и мужчин… Согласись, ведь любая баба может нарожать детей, даже если она и размахивает топором или мечом.
Эд задумался, но потом сказал:
— Да, наверно такое возможно. Гвизары ведь только о своем выживании думают, о том, как племя сохранить. Хм… я бы на их месте так и поступал… Постой-ка, тогда получается, что мы уничтожили всех Гвизаров! Не осталось ни одного! Если, конечно, они и, правда, съели остальных соплеменников.
— Всякое может быть… — проскрипел старый Тригар. Зевнул, прикрыл глаза, замолчал.
Притих и Эд, и остальные егеря. Постепенно все начали разбредаться по своим палаткам. Мы выставили часовых и отправились спать. А на следующий день двинулись дальше на север.
Утро встретило нас ярким морозным солнцем и искрящейся белизной бескрайних северных просторов. Холодный зимний воздух бодрил, обжигал горло, нос и губы. Мы все укутались потеплее. Натянули на лица шарфы и шерстяные платки, на головы — меховые шапки, на руки — рукавицы подбитые мехом. Принялись сворачивать лагерь.
— Да-а-а… чую я, завернет еще зима… — ворчал Пекарь.
— Да уж куда больше-то? — возмутился Эд. — Когда к северному рубежу подходили, вон какая метель была, вспомни-ка.
— Помню. Но помяни мое слово: это только начало, — уверено сказал Пекарь.
— Эх! Ну ее к демонам. Я уж и так сыт по горло этими снегами.
— Хе-хе-хе! — закудахтал Пекарь. — Это скажи еще спасибо, что мороз без ветра. А то бы хлебнули лиха.
— Сплюнь! — сказал я.
Пекарь поплевал под ноги. Эд закатил глаза, беспомощно застонал. Да уж, возможность ветра при таком морозе пугала.
Наконец наш отряд покончил со сборами и двинулся дальше. Прибившиеся к нам северяне, добровольно сдавшиеся в плен, тащились за нами. Пайк, решил оставить их, а потом, по возвращению в Нортмарк, самолично сдать варваров начальнику гарнизона, или даже самому командующему Ольтеру. Повышение сержанта пока еще никто не отменял, а очередная похвала сыграет ему только в плюс.
Мы шли быстро, не останавливались весь день. Торопились. Даже ели на ходу. Такими темпами и лошадей загнать проще простого! Но мы плевать на это хотели и стремились как можно быстрее достигнуть Последней Твердыни. Интересно, что будет, когда мы дойдем до крепости? Попытаемся ее отбить? Или отправим кого-то за подмогой? Скорее всего, будем отбивать! Но это при условии, что там и, правда, засел какой-то непонятный, доселе невиданный враг. Мне не хотелось верить в это, вот только что-то подсказывало, что башня захвачена. Скорее всего, просто дурное предчувствие… Хотя, чего загадывать и переживать? Прежде чем добраться до Последней Твердыни, нам нужно еще миновать безымянный аванпост.
К вечеру мы отмахали приличное расстояние, и, когда уже стало темнеть, остановились на ночлег. Разбили лагерь у подножья невысокой скалы, в кругу массивных валунов. Дневной переход вымотал всех настолько, что мы особо не рассиживались. Поели, у кого что было, и завалились спать. А на следующее утро, когда макушка солнца только-только показалась из-за гор, отправились в путь.
К полудню в окружающей нас обстановке что-то незаметно поменялось. Стало очень-очень тихо и… тоскливо что ли. Грустно, муторно и темно. Я не обратил на это особого внимания, списав возникшие ощущения на собственную меланхолию и тоску по дому. Однако через полчаса я заметил беспокойство на лицах товарищей. Многие, побледнев, стали затравлено озираться вокруг. Другие еле слышно забормотали молитвы Троим. Захныкал ребенок северянки. Я почувствовал тревогу.
Чем дальше мы продвигались, тем хуже становилось. Тревога, до этого сидевшая где-то в потайных уголках души, теперь рвалась наружу, колола в груди мелкими острыми иглами, разрасталась. Она непроницаемым полотном мрака застилала разум, плотным сгустком тьмы забивала грудь.
Стало трудно дышать. По спине потекла одинокая струйка холодного пота, волосы под меховой шапкой взмокли. Сердце в груди забило кузнечным молотом. Тяжело и редко. Бум-бум! И тишина. Бум-бум. Тишина… В легких будто бы раздувались раскаленные кузнечные меха, в горле жгло.
Тяжело шагать… Я словно бы брел по грудь в воде, еле переставляя ноги. Вокруг было светло, весело искрился снег под яркими лучами зимнего солнца, но я не замечал этого. Казалось, что на заснеженную пустошь опустилось темное, сонное марево. Окружающий пейзаж выглядел безжизненным, ненастоящим, обманчивым. Стало непонятно, что есть сон, а что явь…
Внезапно я понял, что тревога превратилась в мохнатый зверский ужас. Судорожно дернувшись всем телом, я будто бы очнулся от кошмара, задышал легче, но ничего не изменилось. Страх опутал липкими, омерзительно-черными путами, и от него некуда было деться. Бессмысленно… Бессмысленно пытаться избавиться от этой жути. Она повсюду. Она и есть окружающий мир…
Я, опустив голову, брел вперед, ничего не слыша и не видя. Забыл про товарищей, идущих рядом, про дом, про семью, про плодородные поля, что вольготно раскинулись в поместье Дербидж. Сейчас существовали только я, страх, наполняющий душу тьмой и мерзким трепетным чувством, и желтые, изуродованные вечной тьмой и голодом, глаза. Глаза… они мелькали в моем сознании, словно всполохи яркого костра темной зимней ночью. Чьи они?! Кому они принадлежат?!!
Колени прострелило тупой болью, лицо остудило колючим снегом. Я обнаружил себя лежащим на земле. Правая рука сжимает подрагивающую ромфею. Руны, украшающие клинок, весело искрятся на солнце. Тяжесть меча в руке придала мне уверенности и вывела из оцепенения. Я поднял голову, осмотрелся. Лошади, запряженные в сани, остались позади. Все егеря лежат рядом. Скулят, кричат и причитают. Только Джалек, как и я, стоит на коленях. Он, зажмурившись, шепчет слова неизвестной мне молитвы.
Я, напрягая все оставшиеся силы, перевел тяжелый взгляд вперед, туда, куда мы держали свой путь. На вершине небольшого холма высились руины маленькой деревушки, а рядом, на возвышающемся валуне, стоял Зверь. Я зажмурился, боясь потерять рассудок от вида монстра. Нет, в его внешнем виде не было ничего ужасного. Длинное, тощее, горбатое тело. Черная как смоль густая грива, морда, похожая на волчью, но с четырьмя глазами. Вот пожалуй и все, что я успел заметить… Однако всего один взгляд на Зверя порождал во мне волны, нестерпимо леденящие тело и дух.
Из цепких лап ужаса мены выдернул душераздирающий вопль. Я распахнул глаза и увидел одного из егерей, бросившегося прочь. Зверь, возвышающийся над руинами разоренного поселения, хищно вскинулся. Я метнулся следом за товарищем, нырнул, ухватив его за ноги, повалил в снег.
Зверь завыл. Я забыл, как дышать, перестал чувствовать тело. Хотел пошевелиться, но так и не смог, продолжая лежать, уткнувшись лицом в снег.
Справа что-то затрепыхалось, но так далеко, где-то не здесь, в другом мире. Я, сжав зубы до боли в челюстях, попытался сосредоточиться. Назойливое шевеление справа продолжилось. Через несколько мгновений я осознал, что это все так же подрагивает ромфея.
Усилие! Вдох-выдох. Сердце бьется, пытаясь проломить ребра. Еще усилие! Вдох-выдох. Рывок! И вот я стою на коленях. Скрип зубов, видимо моих. И вот я поднимаю голову, стараюсь уверено смотреть вперед. Нахожу взглядом глаза Зверя. Желтые, изуродованные тьмой. Сердце, словно маленькая пташка, летящая против шквалистого ветра, забилось, замерло в невесомости. А через секунду продолжило свой ровный ритмичный танец.
Вдох-выдох! Я опираюсь на меч, медленно поднимаюсь на ноги, делаю шаг. Еще шаг. Еще и еще… Ромфея отставлена в сторону на манер косы, я уверено шагаю вперед, часто дышу. До разрушенного поселения остается не больше сотни шагов. Взмахиваю клинком и останавливаю его перед своим лицом. Ромфея хищно подрагивает. Я не знаю, что с ней. Раньше такого не было…
Внезапно Зверь коротко завыл, оскалился напоследок и широкими прыжками умчался прочь. На север. Я смотрел монстру вслед до тех пор, пока тот не затерялся среди предгорий.
За спиной жахнул выстрел. Я оглянулся. Среди лежащих в снегу егерей стоял сержант Пайк. Он держал пищаль стволом кверху, и ошалело пялился на меня. На промежности его шерстяных штанов расплывалось характерное темное, влажное пятно.
— Хватит жечь порох понапрасну! — осудительно сказал Джалек. Южанин поднялся с колен и медленно побрел ко мне. Пайк выронил огнестрел и прикрыл лицо дрожащими руками. Да, сержанту будет тяжело теперь смотреть нам в глаза.
Мы с Джалеком осмотрели руины поселения. Кругом алели еще подрагивающие останки разодранных тел. Среди хаоса следов погибших северян обнаружились четкие, упорядоченные следы Зверя. Судя по всему, он пришел сюда один. Не найдя больше ничего важного, мы устало побрели обратно.
Егеря постепенно начали приходить в себя. От повозок, оставшихся позади, к нам ковыляли трое северян. Старый варвар Тригар подоспел самым последним. Он отдышался, харкнул себе под ноги и плюхнулся прямо в снег. Мы уселись рядом.
— Я много чего в жизни видел, — заговорил Джалек, тщательно подбирая слова, — но с таким столкнулся впервые. Что это было?!
— Зверь того, кто обосновался на севере, — хрипло ответил Тригар и затих.
Повисло гнетущее молчанье. Я чувствовал, что каждому из нас есть что сказать, но пустота, поселившаяся внутри, напрочь отбивала желание говорить. Егеря хмурили лица, прятали взгляды, тяжело сопели.
Сержант Пайк первым нарушил тишину:
— Тригар, что ты еще знаешь об этом монстре?
Старый северянин молчал, свесив голову.
— Тригар? Тригар! — требовательно крикнул Пайк. Он так и не сменил пропитанные мочой штаны.
Но старик молчал, не шевелился. Не вздымались в такт дыхания его плечи, не шло теплое дыханье изо рта. В тщедушном старческом теле не билась больше жизнь.
Заголосила северянка Ланита. Захныкал младенец на ее руках.