Хрупов мнет мою подушку.
Я не хочу два с полтиной… не хочу больше водки, а он пихает стопку и усами мочит уши: «Вмазывай к литникам земельку, чтоб ее по форме разносило. А когда от «сосунов» твоих заказ отберут, я попрошу, чтоб тебя на пару со мной работать поставили на сдельщину… понял?..» — Зачем портить? Только’ сволочь портит… а он все свое: «Э-э… Чудила… Наше дело маленькое, заработать чтобы… Работа хорошая — мешок с монетой. Брось дурь-то!» По комнате топтался комод… Я разбил руку и все безделушки на комоде… А потом помню, от тебя бежал… Гром, я хочу домой… Пусти домой…
ФЕВРАЛЬ, 18
1. У литейщиков последняя отливка удачна. Двадцать восемь батарей из тридцати отформованных. Бригадира перевыбрали. Хрупов наш парень… Просто в поганые руки на один вечер попал. Дело Балаша передано в фабком…
2. Толковали с НШУ о фабзавуче: он загнул насчет коммуны. Говорит: «У нас есть начало. Я отпущу 500 рублей, устраивайтесь. Сделайте все общежитие коммуной».
— Ну, Чеби, держись, все на твою шею. Растратишь или ляпнут — я здесь не при чем. За всем не уследишь.
ФЕВРАЛЬ, 21
В общежитии запись в коммуну. Записалось 38 человек. 39-ый — «агитпоп жестяный». Она от мамаши переезжает в общежитие.
Остальные не хотят. Гонят со списком. Шмоту даже по уху смазали. Кустарями-одиночками хотят киснуть. И пусть тухнут со своими сундучками.
ФЕВРАЛЬ, 22
У Шмота обнаружены признаки стихоплетства. На бумажках черновики:
А вот это пришлось декламировать для всех:
— Ты ведь парень складный,
Шмот бегает и вырывает их из рук. А потом как брызнет плакать! Ну и поэт! Молодец, сукин сын.
ФЕВРАЛЬ, 26
«Кустарей-одиночек» оттеснили в задние комнаты.
В передних коммуна.
(Во какое слово смачное.)
Чеби завхоз. На пятьсот целковых всякого барахла накупил. Старые книжки и банки от сахару — в утиль-склад отправил.
Мы самоварничаем.
«Агитпоп жестяный» — зав культурой. Девчата произвели генеральную чистку комнат. Не вымывшись и не сняв спецовки, лучше не входи — заклюют (Советую, сам испытал.)
Гром проводит утреннюю зарядку. У него на столе будильник. Будит чуть свет и тащит всех в бывшую «гарбузию», превратившуюся в «зало имени шести гарбузовцев» (ах, эта другая комната, лучше бы нам жить в «гарбузии»; тут каждый гвоздь свой в доску).
— Становись!
И пошел: — «Руки за голову… Вдох… выдох..»
А там Чеби прикатывается:
— Мыться! Завтрак готов!
В ванной две кабинки с душем. Плескаемся. У дежурных столы накрыты.
(Выкусил Гром — не хуже твоего загнуто.)
Юрка — работник районной «легкой кавалерии». Тетрадь осиротела. Забросил. Серьезности и солидности за месяц накопил столько, что хоть отбавляй.
— На пустяки время нечего терять. А я бы тебя на две лопатки по писанию уложил бы.
Говорит с акцентом активиста. Настоящий прокурор. И это Юрка — пронырливое трепло — Юрка!
Что дальше будет?
Ночью кричали и плакали от любви коты. В открытую форточку врывался влажный, взволнованный ветер.
Утром сорвались сосульки и, звеня, полетели вниз.
Грица, Чеби и Юрка проснулись без будильника. Ошалело вертели головами.
— Ну и сны…
Чеби потрогал бороду и обрадовался.
— Ребята, бриться уже пора.
Он достал обрубок бритвы. Бритва толста, точно ее сделали из топора и куца, как заячий хвост. Наболтал в кружке мыльной пены.
— Подходи скоблиться!
Бритва, как щербатый резец, сдирает мягкий пух с лица, оставляя кровавые следы.
Шмот спит. Во сне он гогочет и что-то сосет.
Захлопали двери в других комнатах.
— Чего они так рано вскочили. Только через час задребезжит будильник.
В комнатах глухо разговаривают, смеются. Кто-то выскакивает в коридор и радостно кричит:
— Весна!
Соседняя комната отозвалась хором:
— Весна!
За ней другая, третья…