— Моей жены не видали? — спросил он после обмена приветствиями. Оба отрицательно покачали головами.
— Ее следы спускаются от хижины вниз, — продолжал он испытующе. — И потом они обрываются на большой дороге, как раз против вас.
Его слушатели были как на иголках.
— И вот я… я подумал…
— Она была здесь! — загремел Уартон. Священник взглядом заставил его замолчать.
— Вы видели ее следы до самой хижины, сын мой? — Хитрый отец Рубо: он очень старательно затоптал все следы, когда шел по тропинке час тому назад.
— Я не останавливался, не смотрел… — Его глаза глядели подозрительно на дверь, ведущую в другую комнату. Потом они вопросительно обратились к священнику. Отец Рубо покачал головой отрицательно, но сомнения, по-видимому, не рассеялись.
Тогда священник прошептал тихую, короткую молитву и поднялся.
— Если вы сомневаетесь, ну, что же… — Он сделал вид, что хочет открыть дверь.
Священник не мог лгать. Эдвин Бентам часто слышал это и верил этому.
— Нет, отец, разумеется, нет! — возразил он поспешно. — Я только не понимал, куда это ушла жена, и подумал, что, может быть… Вернее всего, она у мистрис Стэнтон на Френч-Гёлче. Какая славная погода, не правда ли? А новости слышали? Мука упала до сорока долларов за сто кило, и говорят, че-ча-квас'ы целыми стадами отправились за ней вниз по реке. Ну, мне пора. До свидания.
Дверь захлопнулась, и из окна видно было, как он направился на Френч-Гёлч.
Несколько недель спустя, как раз после июньского половодья, два человека ехали в челноке по середине реки. Они нагнали плывущую ель и привязали к ней лодку. Это помогало парусу и увеличивало его слабую силу, как какой-нибудь буксир. Отец Рубо решил оставить верховье реки и вернуться в Минуук, к своей черной пастве. К ним пришли белые люди, и теперь они оставили даже рыбную ловлю и отдавали слишком много времени некоему божеству, временное жилище которого было в бесчисленных черных бутылках. У Мэйлмюта Кида тоже были кое-какие дела на низовье, и потому они путешествовали вместе.
Только один человек на всем Севере знал Павла Рубо — не отца Рубо, — и это был Мэйлмют Кид. Только перед ним снимал священник свою официальную одежду и обнажал свою душу. И почему бы нет? Эти два человека достаточно знали друг друга. Разве не делили они между собой последний кусок рыбы, последнюю щепотку табаку, последнюю и самую интимную мысль на пустынных пространствах Берингова моря, в мучительном лабиринте Большой Дельты, на ужасном зимнем пути от мыса Барроу до Паркюпайны?
Отец Рубо молчаливо дымил своей изношенной в путешествиях трубкой и смотрел на красный круг солнца, темневший дымным пятном на самом краю северного горизонта. Мэйлмют Кид вынул часы. Была полночь.
— Ладно, старый друг! — Кид, очевидно, продолжал прерванный разговор. — Бог, разумеется, простит эту ложь. Вот вам слова человека, который хорошо сказал о лжи:
Если губы ее сказали хоть слово, помни, что на твоих — печать молчания.
И пятно позора на том, кем выдана тайна.
Если Герварду тяжко и самая черная ложь прояснит его горе, —
Лги, пока движутся твои губы и пока хоть один человек остался
в живых, чтобы слушать твою ложь…
Отец Рубо вынул трубку изо рта и подумал вслух:
— Твой автор говорит правду, но не это мучит мою душу. Ложь или раскаяние — это зависит от Бога. Но все-таки, все-таки…
— Что все-таки? Ваши руки чисты…
— Не совсем, Кид, я много думал об этом, и факт остается фактом. Я знал — и все-таки заставил ее вернуться.
Звонкая песнь реполова донеслась с лесистого берега; вдали откликнулась куропатка; олень шумно фыркал, купаясь. А два человека курили трубки и молчали.
1900
Руно баснословного золотого барана, похищенное якобы аргонавтами из священной рощи Арея в Колхиде (греческий миф).
Клубмен — клубный завсегдатай.
Клеопатра — египетская царица, славившаяся своей красотой, пленившей Антония, одного из римских полководцев.
Золотые россыпи были открыты на Клондайке в 1896 г. События рассказа относятся к последним годам минувшего столетия.
Лукреция — римлянка, подвергшаяся бесчестию со стороны Секста и покончившая с собой; заставила мужа и отца поклясться отомстить преступнику.