Яша часто проклинал свою жизнь, в которой он прожил уже почти сорок лет. Сорок лет, которые он считал прожитыми бездарно, впустую. Часто закрываясь в своей комнате, надирался виски, валился на диван и перебирал в памяти эти пролетевшие года: Школу, пионерские лагеря, линейки, — с их «взвейтесь» «развейтесь». Армейский стройбат, с его опухшими с похмелья офицерами, изрыгающими, — «ты, жидяра!». Затем физмат, а после него Академгородок в Новосибирске…
… Отец, мать и братишка-школьник уехали в США по вызову дяди. А ему отказ за отказом. Из-за этого пришлось уволиться из одного НИИ, где он дослужился до кандидата физико-математических наук и работал в должности младшего научного сотрудника.
А жить-то нужно. Ну, пошло и поехало: грузчик на ликероводочном заводе, ежедневные пьянки. Хорошо остановили друзья, которые познакомили с деловыми людьми. Быстро втянулся в «новую жизнь». Фарцовка, подпольные цеха по производству «ширпотреба», валютные операции…. Яша часто вспоминал брежневские времена, когда «заработал» свой первый миллион. Ну, и что? Да ничего…. Все просто. Или работай на МВД, или иди на нары. Выбрал первое. Продолжая заниматься «своими» делами, добросовестно «стучал» на своих подельников, не забывая при этом, «делиться» со своими благодетелями из «внутренних дел». Когда попал под подозрение подельников, и почувствовал холод неминуемой расплаты, Яша ринулся за помощью в КГБ. Все там рассказав, и сдав своих «благодетелей, он на коленях стал умолять, отпустить его к родителям в США. Тем более, что уже более пяти лет не связан с Академгородком и тем, где работал, злополучным НИИ.
КГБ дало «добро», но, естественно предложив сотрудничество под псевдонимом «Марек»…
На предварительной беседе в консульстве США в Москве, конечно же, рассказал все, что знал и не знал о своей работе Академгородке и то, что был завербован КГБ под псевдонимом «Марек». Мостик, по которому перебирался Яша в США, был очень хрупок. И он старался сделать все, чтобы тот не обломился…
И вот, наконец, все позади…. Оставались считанные дни пребывания его в этой стране, которая, желал он этого, или нет, но все же была его родиной…
Яша метался. У него были кое-какие драгоценности, и кое-какая валюта. Он лихорадочно искал канал переправки их на Запад. Нашел. Пришлось, правда, потратиться под дикие проценты, но канал сработал без осечки.
И вот он, наконец, вне досягаемости политической и социальной атмосферы родного государства.
По прибытию в Штаты, Яша посетил в Чикаго родителей и повзрослевшего брата Илью. Немного отдохнув, отправился к богатенькому дяде в Нью-Йорк. Там он с открытым ртом обозревал великолепие небоскребов, громаду мостов. Конечно же, поддавшись искушению, искупался в океане, и все свободное время болтался по Брайтон-Бич авеню.
Дядя уже, было, предложил вступить с ним в дело, но, увы, — Яшу разыскали строгие с непроницательными лицами господа, и предъявили подписку о сотрудничестве, которую он написал, когда был в американском консульстве в Москве. И, вот, он уже несколько лет, является сотрудником неправительственной организации «Дом свободы», в секторе по работе с евреями-эмигрантами из СССР.
Платили Яше хорошо. О том, что он «подрабатывал» на долевом участии в реализации нелегально поступающих из СССР алмазов, внутренняя служба безопасности «Дома», конечно же, знала об этом, но, закрывая глаза, иногда напоминала, чтобы тот не зарывался. Благодаря Яше, ФБР держало этот канал под своим контролем.
Все шло своим чередом. На Брайтон-Бич он уже пользовался в определенных кругах уважением. У него уже появились влиятельные знакомые, правда, не всегда живущие в ладах с действующим в США, законом. Все было хорошо и по службе. Он даже получил повышение, — стал заместителем руководителя еврейского сектора. Но….к величайшему сожалению, Яша пристрастился к виски и, — проституткам. Отсюда скандалы с дядей, который пригрозил отписать наследство младшему племяннику Илье. Своих детей у дяди не было. Ну, и самое плохое, — пьяные скандалы с полицией…. А на службе? На службе снова стал рядовым сотрудником.
По утрам, протрезвев, начинал задумываться, — для чего он приехал, в этот чертов «рай»? Что он приобрел здесь? Кто они, его новые сограждане, как они добывают себе хлеб насущный? И приходил к выводу, что здесь, в Штатах, толпы не желающих работать безмозглых идиотов, мечтают делать деньги не прилагая к чему-либо, каких бы то ни было усилий. Он никак не мог понять эту экономику на дичайших займах, кредитах, долгах, комиссионных. Затем у него начинало в голове все переворачиваться…. Он плевал на все, и снова надирался…
Так продолжалось, если не каждый день, но через день, это точно. И, конечно же, надирался он в свободное от работы время. Но вот в «Доме» появился новый сотрудник, который Яше сразу понравился. Конечно, он аккуратно «стучал» и на него, как и на других сотрудников. Но если, «стуча» на отдельных из них, он испытывал порой какое-то удовлетворение, или, вернее, и злорадство: кто-то над ним посмеялся, за «глаза» назвал «пархатым», то на новенького информацию давал только положительного характера. И чувствовал при этом удовлетворение человека, делавшего доброе дело.
От нового сотрудника, представившегося Яше Филиппом Джексоном, шла какая-то суровая доброта, которую излучали его огромные голубые глаза, которые, ну никак, не вязались с его суровым и мужественным лицом солдата. Во всем его облике чувствовалась огромная воля и твердость духа. Именно эти качества, которых, к сожалению, не хватало Якову, и тянули его к этому человеку. Он стал меньше пить, избегать проституток, и вообще, стал серьезнее относиться к своей жизни. Если когда-то и выпивал, то в небольшом тихом ресторанчике и, конечно же, со своим новым другом. А если когда и надирался, то только у себя дома и один.
Вот и сегодня, хотя и выходной, а он даже и не «нюхал».
Ключ легко поворачивается в замке зажигания, и, машина почти бесшумно покидает место парковки. Улица была по-зимнему сырой и мрачной. Летевшее от проносившихся встречных автомобилей грязные брызги, в буквальном смысле этого слова, разрисовывали своими потоками кузов «седана». Мелькала русскоязычная реклама ресторанов, кафе, магазинов заправок, — частной собственности ветеранов Брайтон-Бич. Эти ветераны, которые чтобы добиться того, чего достигли, как «карлы» пахали, выцарапывая каждую серо-зеленую бумажку, называемую долларом. Зато новое поколение эмиграции стремится получить все сразу, не прилагая для этого усилий любыми, порой даже не брезгуя убийством, способами. Вот такие мысли и занимали Якова, пока он ехал до места проживания Фила.
Ресторан с громким названием «Максим», конечно же, совсем не был похож на своего парижского собрата. Если схожесть какая-то и была, то по всей вероятности, только в кухне, да пожалуй, в манере обслуживания.
Филу здесь очень нравилось. Зал дышал уютом и доброжелательностью. Молодежь сюда заглядывала очень редко. Посетители были в основном люди зрелого, а то и пожилого возраста. Фил был благодарен Якову, что тот открыл для него, хотя и маленькую, но все же частичку его далекой родины.
Подошли к стойке бара. Бармен в вышитой русской косоворотке, перепоясанной наборным кавказским ремешком, суетился около ярко-рыжего конопатого юнца с перстнями чуть ли не на каждом пальце, и его юной спутницы. Но вот, наконец, он обратил на них внимание, и учтиво склонил разделенную прямым пробором голову.
Ресторан начинал заполняться. В зале засверкали бликами, имитирующие настоящие свечи, бра.
Они прошли в зал, погруженный в мягкий, излучаемый лампами с зелеными абажурами, свет. Сели за столик в уютной нише недалеко от пустующей еще эстрады.
— Ну, что будем делать дружище? — спросил Филипп, оглядывая зал.
— Как это, что!? — возмутился Яков. — Будем пить и жрать! Не знаю, как ты, но я голоден, как собака!
— Сдаюсь, сдаюсь, — засмеялся Фил, поднимая обе руки, и повернувшись в зал, подозвал официанта.
— Заказывай ты, — обратился он к Якову, ты здесь старожил.
— Ну, что ж, если ты так желаешь, — ухмыльнулся тот, и приступил к процедуре диалога с официантом. Делал он это обстоятельно, со знанием дела. Во всем чувствовалось, что процедура эта доставляет ему очень большое удовольствие.
Еда, друг мой Филипп, как любовь к женщине, — должна быть продуманной до последней детали, — смеялся он, потирая руки, и кивая в сторону сидящих на высоких стульях перед стойкой бара крутозадых, ярко накрашенных девиц.
Сначала им подали холодную закуску и водку. Оркестр негромко играл вальс «На сопках Манчжурии». Сначала выпили под холодную закуску, потом за предстоящую командировку Фила. Официант принес жаркое. Выпили под жаркое. По настоянию Фила официант принес рюмки больше похожие на наперстки, поэтому застолье было больше символическим.
Оркестр затих. На эстраду, с гитарой в руках, поднялся высокий пожилой человек. Благородная седина красивых волос выгодно сглаживала его скуластость. Ровный, с небольшой с горбинкой нос, такой, какие обычно называют «римским», подчеркивали его аристократичность. Далеко не новый смокинг, аккуратно облегал его сухощавую жилистую фигуру.
Тихий, постепенно нарастающий перебор гитарных струн мягко обволакивает полумрак небольшого зала. И вдруг, что-то далекое, родное врывается в зал. Красивый, чистый густой баритон мягко выводит: «…ямщик, не гони лошадей…».
Фил почувствовал легкий озноб. Он украдкой посмотрел на Якова и, с удивлением увидел, как по его щеке горошинкой скатывается слезинка. Какое-то мгновение зал замирает, затем взрывается аплодисментами.
— Давай дружище, — осевший голос Якова вернул Фила из далекого прошлого. — Выпьем за ту, которую оставили…
И, вот поплыл романс, который так нравился Филу. Запись его он не так давно слышал в одном из кафе-баров. А сейчас, с грустью смотря на исполнителя, он едва слышно тому подпевал:
Тишина в зале не наступала, потому что сразу раздался шквал аплодисментов и крики «браво». Затем небольшая пауза, и снова в свои права вступил оркестр…
Около ресторана стояло несколько полицейских. Лениво помахивая дубинками, они ожидали своих потенциальных клиентов. О том, чтобы кто-то из друзей сел за руль «седана», не могло быть и речи, хотя, завидев полицейских, Яков мгновенно отрезвел. В последнее время блюстители порядка были для него, как красная тряпка для быка. Яша сразу вспомнил, как около месяца назад в районе Бродвея он влип в неприятность: Приехав по делам на Риверсайд-драйв, рискнул отставить машину в запрещенном месте. Полицейскими даже и пахло. И только вышел из «седана», как из стоявшего напротив магазинчика, к нему, как пауки к своей жертве, бросились двое полицейских.
Яков успел прыгнуть в машину, запустил движок и, только крутанул руль вправо, чтобы выехать на проезжую часть, как перед ним выросли, с нацеленными на него кольтами, полицейские. Искаженные злобой лица, говорили о решимости их принять к Якову, самые, что ни на есть, радикальные меры. И через несколько секунд он уже стоял, опершись руками на кузов «седана», чувствуя, как его профессионально обыскивают опытные руки полицейского. Тогда по суду он лишился ста долларов, вместо тридцати штрафа, если бы не сделал попытки сбежать.
«Седан» пришлось оставить на стоянке до утра, подарив служителю ресторана, пять «баксов». По домам доехали на такси.
На первом этаже дома, где проживал Яков, светилось рекламой и окошками ночное кафе. Яков с трудом, но уговорил Фила, посетить его. Он даже предложил тому заночевать у него.
— А как же твой дядя? Ты говорил, что его достали рэкетиры?
— Потом, Фил, все потом… Сначала давай сюда, — Яков подхватил друга под руку и потащил в сторону мигающего рекламой кафе.
Кафе было полупустым. Заказали по чашечке кофе. Хмурое лицо Якова говорило, что хмель его покидает. Он молчал и, изредка, словно намереваясь, что-то сказать, бросал на Фила свой напряженный взгляд. Наконец с шумом вздохнув, выдержал паузу, и тихо сказал:
— Фил, дружище, только не перебивай меня, и ни о чем не спрашивай. Иначе я замолчу, и ты не вытянешь из меня, ни сейчас, ни в будущем, ни слова.
Фил молча кивнул головой.
Яков одним глотком допил кофе, жестом попросил официанта принести еще два, закурил сигарету, и тяжело вздохнув, наконец, решился:
— Ты под «колпаком» Фил. И воду вокруг тебя мутит, твой начальник Стивенс. Хотя он такой же Стивенс, как ты, — Джексон. Извини, я не хотел тебя обидеть, — смутился Яков, увидев, как тот резко дернулся на стуле.
— Так вот. Стивенс почему-то тебе не доверяет. А потому, он настоял перед службой внутренней безопасности, проверить тебя, так сказать, по всем «швам». На тебя «стучу» даже я. Поверь, это я тебе говорю, как другу. И чтобы ты знал, я желаю тебе только добра. Будь осторожен…
Фил внимательно слушал. И вдруг его поразило лицо Якова. Оно стало, каким-то бледно-серым. Его вытаращенные глаза смотрели куда-то поверх головы Фила. Затем с трудом пробормотав, — извини, я сейчас, — поднялся из-за стола, и быстрым шагом направился в сторону туалета.
Фил резко повернулся. Но, ни у входа в туалет, ни у входа в служебное помещение, никого не было.