Да, а что же Алена? Еще до моей женитьбы на Маргарите она попала в больницу с гландами. Я узнал об этом от ее подруги и стал навещать. Приносил фрукты и книги, шутил, смеялся, но не сказал о том, что встречаюсь с другой женщиной. Однако видел, что Алену не подводит ее внутреннее чутье: она догадывалась, что со мною происходит. И попросила больше не приходить. Но я все равно приходил, хотя уже знал, что Рита забеременела, и потому позвонил маме в Москву и сказал, что женюсь. Правда, не сказал, что скоро у нас будет ребенок, — не смог выговорить такую правду. Мама просила подумать, напомнила, что у меня есть Алена — умная, добрая женщина, которая любит меня. «Мы все ее полюбили, — сказала она. — Ты ее очень обидишь, сынок, у нее, кроме тебя, никого нет: ни матери, ни отца, она выросла сиротой. В общем, думай, а я тебе своего материнского согласия на брак с другой не даю…»
После операции вышла из больницы Алена, и случилось так, что приехала она ко мне в тот момент, когда у меня была Маргарита. Они познакомились, долго разговаривали, и я видел, что Рита теряется, не находит слов и чувствует себя лишней в моем доме. Потому что любой вопрос, который мне задавала Алена, подчеркивал нашу с ней длительную связь — между мной и Аленой было значительно больше того, что было между мной и Ритой.
И Рита ушла. После нее ушла Алена. Я лег спать, но утром — а было воскресенье — отправился к Рите и, переступив порог, увидел на кухне Ритину маму с тарелкой в руке. Снял шапку и сказал: «Анастасия Егоровна, мы с вашей дочкой решили пожениться. Прошу вашего согласия». Женщина отступила на шаг и опустилась на табурет. «Ой, что же это? — еле слышно проговорила она. — Я не знаю, как быть… Она вроде бы еще не собиралась».
К ней подошла дочь, взяла за руку: «Я пойду за него, мама. Не волнуйся, у нас будет все хорошо».
Они обе поплакали там, на кухне, а я, радуясь, что решился на такой шаг, стоял рядом и молча разглядывал обеих женщин, понимая, сколь важна для нас троих эта минута.
Через месяц мы поженились, Рита перешла жить ко мне. С ее приходом как-то преобразилась моя квартира. Появились новые шторы на окнах, вязаная сеточка для лука, мясорубка и еще несколько предметов, которые своим видом показывали, что здесь живут семейные люди… Что она скажет, когда ее вызовут на допрос?..
Киоск «Роспечать» рядом со зданием, в котором расположена моя редакция. Я купил «Невскую перспективу» и сразу открыл третью полосу. Обычно здесь под рубрикой «Жизнь во мгле» печатались наиболее острые сюжеты ночного Питера. Так и есть, в сегодняшнем номере продолжение. Первый материал — о некоем Лосеве, который выбросил котенка из окна пятого этажа. За это супруга плеснула ему в лицо кипятком — Лосев доставлен в больницу… Так, здесь про наезд на пешехода… Ага, вот обо мне, под заголовком «После ужина»:
«Вчера вечером в ресторане „Каравелла“ задержан и препровожден в отдел милиции Московского района корреспондент газеты „Камертон“ Юрий Крайнев. По словам Крайнева, будучи нетрезвым, он дал швейцару пятитысячную купюру и попросил ее разменять. Швейцар принял деньги, но, как показалось Крайневу, собирался их присвоить, рассчитывая на то, что пьяный Крайнев либо забудет о деньгах, либо тут же свалится и уснет. Однако Крайнев не забыл, а набросился на швейцара и отнял у него более четырех тысяч рублей, которые тот получил от посетителей ресторана. Наша газета будет следить за развитием этого не совсем обычного происшествия».
Молодец Витя, все правильно написал, порадовался я, опуская газету в карман. Свой брат-газетчик, какой ему смысл писать иначе?
В редакции все уже на местах. Каждый вычитывал свою полосу, исправляя и дополняя в тексте то, что ошибочно напечатано или пропущено. На моем столе, сложенная вдвое, лежала моя полоса. Я присел, но вычитывать не стал.
— Плохи дела, — сказал я, ни к кому не обращаясь.
— Что случилось? — спросил Гена Кусков.
— «Невскую перспективу» читали?
— Мы желтуху не читаем, — сказал Гена Кусков. — Расскажи, что в ней.
Я рассказал.
— Ой, и чего теперь будет? — испугалась Оля Кузнецова и подошла к моему столу. — Может быть, нам поговорить со швейцаром? Убедить его в том, что он не прав? И пускай заявит, что…
— Если он это заявит, то на него тут же заведут уголовное дело, — сказал я. — А так его заводят на меня.
— Ничего страшного, — сказал Гена. — Если б ты был виноват, то сидел бы теперь не здесь, а в арестантской. Требуй, чтобы вернули пять тысяч. Подай встречный иск и требуй возврата. И компенсацию за моральный ущерб.
— Тут тюрьмой пахнет, а ты про деньги, — сказал я.
— Не говори глупостей, — сказала Оля. — Есть люди, способные на преступление, а есть неспособные. Ты неспособный, они это знают. И Гена прав, требуй, чтобы вернули.
Вошел редактор. Поздоровался со мной за руку. Не удержался от вопроса:
— Почему сегодня с опозданием?
Ему я тоже рассказал, что произошло. Он спрятал подбородок в кулак, задумался.
— Нужно твой случай опубликовать в нашей газете, — сказала Оля. — И поставить вопрос: с кем мы имеем дело в общественных местах? Милиция распоясалась, нет на нее управы, швейцары обнаглели. Я сама готова сделать такой материал. Побеседую с тобой, разовью, дополню, а там посмотрим.
Маленькая, женственная, удивительно красивая брюнетка с голубыми глазами, Оля обладает взрывным характером. Она мгновенно загорается, когда нужно кого-то защищать или драться за справедливость. И пишет темпераментно и хорошо. Написав статью о судьбе мальчика, от которого отказалась мать в роддоме из-за того, что он родился без кисти левой руки, она долго навещала его в Доме малютки, а затем уговорила мужа взять мальчика на усыновление. Феде шел уже пятый год, он рос в Олиной семье вместе с Олиной дочкой, семилетней Катей, и был по-детски счастлив.
— Да, мой милый, — сказал главный. — Приятного мало. Ты не пострадаешь, пострадает газета, если…
— Не переживай, — сказал я. — Сложится в худшую для меня сторону, подам заявление. Причем задним числом.
— Я не об этом, — поморщился он. — Что произошло с тобой, интересно читателям. Ольга права, но писать будет не она, а ты. Что называется, из первых уст. Не лодырничай. Больше красок, больше возмущения и гнева. И зубодробительной иронии. Даже язвительности. А после твоей статьи попросим читателей поделиться своими впечатлениями, как их обслуживают в кафе и ресторанах. А также в других общественных местах, в том числе в больницах. Такой разговор на пользу газете и обществу. Смелей, гуляка, главное дело, не унывай.
Редактор ушел. Его предложение не увлекало. Он не знает всей подоплеки. Это совсем бессовестно — сначала ограбить швейцара, а затем ударить в него из пушки с газетной полосы. Но нет выбора. Сказав «а», скажешь «б».
Заерзал на столе мобильник, я взял его и услышал голос редактора «Приюта» Марии Нарышкиной:
— Юра, верить ли тому, что напечатала «Невская перспектива»?
— Да, Машенька, так и было.
— Здесь у нас переполох, осуждают швейцара. Надо же, каков негодяй!
— Ничего, разберутся, ясное дело, — сказал я.
— Да, Юра, хорошо бы уладилось, у нас на тебя большие планы, ладно? Надеюсь, ты понимаешь?
— Конечно, конечно. Не переживай, все путем.
Я отключил телефон, положил перед собой свежую полосу и попытался вчитаться. Но буквы разъезжались, слова набегали друг на друга, сливались, таяли, и в сознании не возникало хоть сколько-нибудь толковой мысли. Бессонная ночь и все, что я пережил сегодня, сделали свое дело. Я не прислушивался к тому, что говорили сотрудники, я думал об Уле — как она вчера добралась домой? Пожалел, что не взял ее телефон, сейчас бы справился, все ли хорошо.
Так просидел до обеда. Когда позвали в кафе, встал и пошел к дверям. На улице остро почувствовал разницу между мной и остальными сотрудниками. Они, в отличие от меня, свободны. И, чтобы не томиться, расстался с ними, сказав, что дома засяду за статью.
В субботу мама встала рано и почти бесшумно ходила по квартире. Она собирала вещи в дорогу и готовила завтрак. Из кухни сюда волнами доходил аромат жареных сырников. Сегодня она уезжала домой, а я, лежа в постели, на миг ощутил, будто бы вернулось детство. Как в детстве, я чувствовал себя маленьким, просто сыном, с мамой, а значит, и защитой. Хотелось подольше побыть в таком состоянии, полежать, слушая мамины шаги, но я понимал, что ей одиноко, ей нужно разговаривать со мной, и потому повернулся и открыл глаза.
— Вставай, сын. Позавтракаем и поедем на вокзал.
— Считай, готов! — сказал я и сбросил одеяло.
— Сегодня приедет Алена, я все приготовила вам на обед и на ужин, потом разогреете.
— Спасибо, мама.
Осеннее утро высветило желтые листья на деревьях, но в их ярком цвете не было радости. Улица и двор пустынны, только в доме напротив в открытом окне стоял мужчина в зеленом спортивном костюме и неистово натирал стекла тряпками и комками бумаги.
— Начинают готовиться к зиме, — сказала мама.
— Да, скоро снег вернется.
— Я где-то слышала, что зима будет суровая. Уже давно не было у нас хорошей, морозной зимы.
— И не будет, — сказал я. — Грядет глобальное потепление. Правда, некоторые ученые говорят, что подобные страхи чья-то хитрая уловка. Она позволяет на этой теме хорошо нажиться. Но если на самом деле такое произойдет, растают льды Мирового океана и многие города и даже страны окажутся под водой.
— И наш Ленинград?