В душу невольно закрадывалось сомнение: туда ли бредем? Наше доверие к Пономареву постепенно меркло. Он, должно быть, почувствовал это, остановился и, словно поддразнивая нас, плачущим голосом сказал:
— Ух ты, чижало! Придется малость передохнуть, а то сердчишко вот-вот выскочит. В прямом и в переносном…
Лица Валентина мы не видели, а он в этот момент, судя по всему, ехидно улыбался. «Мне все нипочем, не хнычьте и вы!» — так можно было расценить его поведение. Силен, бродяга! Тут рта раскрывать не хочется — от ветра захлебнешься, а ему, зубоскалу, хоть бы что.
— Признайся лучше, что не знаешь, куда идти, — зло огрызнулся Зубарев. Ему было еще тяжелее, чем нам: помимо чемодана он нес свой баян.
— Ты зато знаешь, — процедил Пономарев.
— Да уж как-нибудь, — глухо обронил Николай и, упрямо нагнув голову, зашагал куда-то вправо. Он не позвал нас за собой, даже не оглянулся, и мы нерешительно топтались на месте. Остановить его или догонять?
— Еще один Сусанин! — в сердцах пробормотал Шатохин, глядя в ту сторону, куда удалялся Зубарев. И вдруг обрадованно закричал: — Смотрите, огонь!
Действительно, там виднелось какое-то тусклое желтое пятно. Оно то меркло, затушеванное метелью, то обозначалось более отчетливо. Сомнений не оставалось: там расплывчато, еле различимо светилось окно. Сразу повеселев, мы чуть ли не бегом устремились в том направлении.
Идти было нелегко. Дорога забирала в гору, на ней то и дело попадались выбоины и невидимые в темноте камни. Неожиданно Валентин громко охнул, потерял равновесие и с глухим мычанием осел наземь.
— Что с тобой? — испугался я. — Что случилось?
— А, ч-черт, нога! — зашипел он сквозь сжатые зубы. — Ногу подвернул!
Ему, видимо, было очень больно, а я не знал, чем помочь. Растерялся.
Нас догнал шедший сзади Шатохин. Он тоже склонился, сочувственно спросил:
— Как же это ты, а? Идти сможешь? Или, может, у тебя перелом? Покажи, где болит?
Валентин попытался встать, но снова ойкнул и жалобным голосом пробормотал:
— Не наступить… Надо нее…
Шатохин взял у него чемодан, крикнул в пространство:
— Э-эй, Коля, подожди-и! Беда-а!..
Зубарев не остановился. Наверно, не услышал, и звать его было бессмысленно. Я подошел к Пономареву, присел, подставил ему плечо. Он обнял меня за шею, и мы, спотыкаясь, побрели дальше. Не ходьба — мука, того и гляди, оба растянемся.
Вряд ли я один довел бы его до места. Хорошо, Зубарев все же догадался подождать нас. Он повесил футляр с баяном Леве за спину, и мы вдвоем с ним подхватили Валентина. Необходимость заботиться о пострадавшем товарище словно прибавила нам сил. А еще было досадно: не смогли добраться до части без ЧП! Офицеры, называется, военные летчики!..
Заметенная снегом дорога, огибая пологую сопку, привела к невысокому кирпичному домику. Слева стояла арка с массивными металлическими воротами и решетчатой калиткой. Это был контрольно-пропускной пункт, какие обычно находятся при въезде на территорию любого военного городка. Нас еще при подходе осветили прожектором, и властный оклик часового показался радостным приветствием.
Яркий луч, ослепив, тут же погас. От этого стало вроде еще темнее. Зато дверь открыли нам без промедлений. Заметили, наверно, что у нас что-то не в порядке, не зря же мы человека на руках несем. И вдруг, отстранив меня и Зубарева, наш пострадавший как ни в чем не бывало первым шагнул через порог.
Мы не сразу поняли, что произошло. А когда сообразили, никто в замешательстве не мог вымолвить и слова. Да он, прохиндей, нас обманул! Он над нами потешался!
А у Пономаря ни следа раскаяния, ни малейшего угрызения совести: улыбка — от уха до уха.
— Вот где Ташкент! Порядочек. А то я уже от мороза вибрировать начал.
— Так ты что же — притворялся? — вырвалось у меня.
Он взглянул на меня с самым простодушным удивлением, даже вроде с обидой:
— Скажешь тоже! Просто я споткнулся… о Полярный круг.
Лева Шатохин хихикнул и, не получив нашей поддержки, смущенно умолк. А Зубарев сердито блеснул глазами:
— Нахал! Пора бы и поумнеть, ты не в училище.
— А ты, Коленька? — живо повернулся к нему Пономарев. — Как только завидел жилье, сразу о нас забыл. Хорошо, да? Чего молчишь?
— Сказал бы я тебе, — Николай понизил голос, — да вот… — Он кивнул в сторону коричневого дощатого барьера, за которым у тумбочки с телефоном стоял солдат.
А тот, будто ничего и не слышал, кого-то вызывал:
— Ало, ало! Заснули вы, что ли! Чево? Ах, нет его… Понял…
Потом, положив трубку, он попросил нас минуточку подождать и вышел в соседнюю комнату. Воспользовавшись этим, Шатохин — вот уж чего я от него никак не ожидал! — наградил Пономарева крепким тычком в спину. А по комплекции Лева — тяжеловес, и силенка у него — дай бог! Валентин чуть было не запахал носом. Смешно взмахнув руками, он отлетел в сторону и еле устоял на ногах.
Как раз в этот момент в дверях появился дежурный по части — невысокий офицер с погонами старшего техника-лейтенанта. На правом боку — кобура с пистолетом, на левой руке — красная повязка.
— В чем дело, товарищ лейтенант? — удивленно взглянул он на Пономарева.
— Да нет, ничего… Не беспокойтесь… — При всем своем умении оставаться невозмутимым в любой обстановке, Валентин смутился и, пряча глаза, пробормотал: — Просто я, это самое… споткнулся.
— Ага, — буркнул Зубарев. — О Полярный круг.
Я дернул Леву за рукав, чтобы тот не пыжился от распиравшего его смеха.
— Понятно, — сказал дежурный, пряча усмешку. — А я-то было подумал…
— И ничего вам не понятно, товарищ старший лейтенант! — со злостью перебил его Пономарев. — А вот почему вы машину не подослали — это уж извините… Вы что, телеграмму от нашего начальства не получили?
— Теперь это уже детали, — не ответил на его вопрос дежурный. — Главное, вы на месте. Так что, с прибытием вас. — И, пожимая нам руки, он назвал себя: — Рябков. Петр Тимофеевич Рябков. — Затем как бы между прочим сказал: — Сегодня переночуете в клубе. Командира будить не стану, он только что лег. Завтра представитесь честь по чести, не так, как мне.
— Все правильно, — кивнул Валентин. — В службе важно что? Подход — отход. Это, знаете, как один товарищ очередное звание получил? За четкий рапорт инспектирующему. Тоже был дежурным по части, рубанул навстречу строевым, отбарабанил как по нотам и — шаг в сторону: «Лейтенант такой-то!» А генерал ему: «Здравствуйте, товарищ старший лейтенант!..»
Сглаживая неловкость, Пономарев пытался найти общий язык с Рябковым, но его анекдот был, что называется, с бородой. Старший техник-лейтенант вежливо кивнул и предложил пройти с ним в клуб. По дороге он пояснил, что там у них есть резервная комната для приезжих артистов, открыл ее и распрощался:
— Сами понимаете, служба…
В помещении, куда он нас привел, стояли узкие, с металлическими спинками солдатские кровати. Как в казарме или в лазарете.
— Сойдет, — махнул рукой Пономарев. — Занимай, ребята, горизонтальное положение!
Засыпает он легко и быстро, как набегавшийся за день ребенок. Ткнулся лицом в подушку — и моментально отключился. Завидный у него характер! А я долго лежал с открытыми глазами.