А дети в школу не пошли и сидели на стройке, на бревнах. А так как учились они во вторую смену, то время, значит, шло уже ближе к вечеру, а так как стройка была не новостройка, а реконструкция столовой под ресторан, то сидели они на бревнах, которые были вовсе не бревна, а пиленые налощенные доски, и сидели они в самом центре города. Шел весенний холодненький дождик. Асфальт взмок, напитался асфальт, потемнел. Гудели легковые машины, наливались огнем буквы световых реклам, чтобы вспыхнуть вечером во всю свою ограниченную напряжением 220 вольт мощь. Никто еще никуда еще не спешил, было светло еще, и из окон раскрытых не грянули еще бодрые и неумолимые звуки поп-музыки.
И в это время тот гражданин тоже еще сидел на работе в своем очень красивом костюме из дорогой импортной ткани, при галстуке, а в манжеты, конечно, вдеты янтарные запонки, а на душе не легкая грусть, а размышления о несущественном, насущном. Тина, прель за окном, весенние испарения, а в окно липа лапой тычет, за стенкой сослуживцы перекликаются. Подошел гражданин к окну, открыл форточку, вдохнул свежего воздуха.
"Э-эх, хорошо,- думает.- Сейчас весна, а скоро будет май и зазеленеет все, и зацветет, и распустится, а потом будет жаркое лето с его ливнями, с его солнцем, отдыхом, загаром, а потом будет осень, но ведь и в ней есть своя прелесть увядания, как это сказал поэт: "...пышное природы увяданье. В багрец и золото одетые леса". Так? А потом подуют ветры, задуют ветры снега сойдут на бедную землю, накроют покрывалом - плотным, крепким, пушистым, и готово! Да-да, все готово! Нужны теплые ботинки, а это - деньги и очередь, и нервотрепка, а прошлогодние ботинки стали похожи на позапрошлогодние, а также детям тоже надо, потому что они зимой тоже вынуждены ходить по улицам",- думал гражданин, подойдя к окну и открыв форточку.
А дети все еще сидели на бревнах и будут сидеть там очень долго, почти на протяжении всего объема рассказа. Да, кстати, сразу же нужно заметить, чтобы не было нелепостей, что эти самые дети, о которых речь пойдет ниже, они вовсе не были дети того гражданина, а просто были обычные дети обычных других родителей. Лет им было на вид непонятно сколько - может быть, двенадцать, а может быть, и все восемнадцать. Одеты они были в тоже очень красивую одежду: на ногах дешевые, красивые ботинки с рубчатой подошвой, брюки - не те "техасы", что шьют в городе Верея, а пошитые в ателье из дешевого брезентового материала, но красивые - клеши с цепями, все чин чинарем, согласно моде, выше брюк - пушистые свитера из вигони, красивые, которые, в отличие от красивого тоже костюма того гражданина, могли видеть все прохожие, ибо нейлоновые стеганые куртки на молниях, те самые, которые год-другой назад стала выпускать наша легкая промышленность, были всего лишь небрежно накинуты на плечи детей. И что за замечательные куртки имели дети, которые в этот день не пошли в школу во вторую смену и сидели на бревнах, покуривая да рассуждая!
А рассуждали они, говорили они рассудительно о том, что когда-нибудь закончат школу и вступят в большую жизнь.
- Кто в институт пойдет, кто на завод, кто в армию. Как хорошо, сколько у нас будет интересного в жизни,- говорили они. И согласно кивали головами, и закуривали, и сплевывали, и смотрели, как асфальт впитывает воду, а воду невпитанную направляет прямехонько в канализационные решетки.
И тут к гражданину в кабинет постучались и спрашивают:
- Вы, гражданин, в этом месяце плащ получали?
А не заходят.
Метнулся гражданин от окна, от форточки, в которую лапа липы тыкалась, метнулся к письменному столу, р-раз - по папкам прошелся, по ящикам, выдвигал - хлоп, хлоп, захлопали ящики, когда выдвигал, по папкам, в шкаф полез, по полкам прошелся, полазил, а на полках тоже папки, сшивки, дела учетность всякая.
А за дверью ждут, не торопятся.
Захитрил гражданин, испугался, заюлил и так тихо, ласково, стараясь интонацией не проговориться, проговорил:
- Нет, э-э, представьте: как ни странно, а не получал в этом месяце.
И тут за дверью раздался вздох радости и облегчения:
- Вот и хорошо, что сказали вы. А то мы случайно затеряли всю свою учетность и боялись, что вы не получили причитающийся вам прорезиненный плащ, а обратиться к нам стесняетесь, мы боялись, а теперь не боимся, потому что завтра же вы получите причитающийся вам прорезиненный плащ с поясом и пластмассовой пряжкой, длинный, до пяток,- получите, и наша совесть станет опять чиста и свободна.
"Ура",- подумал гражданин.
"Хорe",- подумал гражданин.
"У меня теперь будет два плаща",- подумал гражданин.
"Я-то уж знаю, как с ними распорядиться",- подумал гражданин.
- Только вот одно чрезвычайно плохо,- сетовали дети.- Это то, что многие, а точнее сказать все, развлечения потеряли ценность ввиду того, что все всё про них знают и они все описаны в мировой литературе, которую мы все читали. Вот почему и скучно. Можно, конечно, пуститься в область наслаждений, в область культа силы и секса, но связываться с этим рискованно, потому что это противоречит нашей общей морали. Что ж тогда делать? Мы не пошли сегодня в школу, хоть и учимся во вторую смену, мы рассуждаем о вступлении в большую жизнь, а также о прошлом, настоящем и будущем развлечений, а также о связи их с наслаждением и реальной жизнью. Так вот. Мы считаем, что нужно возвратиться к старым, грубым, примитивным шуткам, но поднять их на должную высоту. Рубля, например, не жалеть. Это раньше они были бедные - рубль к веревочке привяжут, а сами прячутся за забором, всей кодлой. Прохожий видит, что рубль лежит, рад, как дитя, цап за рубль, а рубля не только нету, а вдобавок еще и хулиганы за стеной смеются. Кепар на нос, кодла крупная - страшно даже при взгляде, какой уж там рубль, не до рубля теперь! Да и рубль-то раньше дешевый был, а сейчас нет. Хоть рубль и дорог, хоть на него можно купить массу полезных вещей, даже если хоть и юбилейный, сияющий,- ты все равно его трать, не скупись, подросток,- так рассуждали дети, сидя на стройке, на бревнах, и пропустив школу, и покуривая, и дождь прошел, и весна на улице, и взбух асфальт, и еще не позден вечер был, и твердо обещали гражданину выдать еще один прорезиненный плащ, и шел себе гражданин по улице, еще не поздним вечером легко шел, счастливый, с работы домой и все время смотрел под ноги, твердо веря в свою удачу.
Шел гражданин по улице и видит - лежит на тротуаре юбилейный рубль.
Дети развлекались - они говорили, что это раньше так было - за веревочку дергать, а сейчас рубль жалеть не надо, а надо утончить наслаждение.
И гражданин нагнулся, и гражданин потянулся, и гражданин пальцы растопырил, хвать юбилейный рубль, и вдруг - трах-тара-рах, хлобысь его нечто по башке. Померк в глазах его весь белый свет, упал он, бездыханный, головою к реконструируемой столовой, кепка спала, галстук дыбом на гражданине, плащишко задрался, так что глядят на весь внешний мир одни подошвы, и, кроме подошв этих, не глядит больше ничего у гражданина. Зажат в руке его рубль юбилейный - сияет, лучится. Да! Для полноты описания, с целью понять, как лежал гражданин, следует добавить, что под брюками у него при нападении обнаружились розовые, слегка грязные носки. Лежит. Уж и вечер поздний подступает, рекламы светом налилися, и из раскрытого окна уже грянули бодрые и неумолимые звуки поп-музыки, веселя души и тела. Лежит себе гражданин с рублем, а кругом почти ничего особенного и не происходит.
- Наш лежит, наших умов и рук дело,- говорили дети, глядя на гражданина в розовых носках.- Вот как можно разнообразить предмет шутки. Раньше, бывало, дернут за веревку, пропадет рубль, и вся игра окончена, если драка не завяжется. А сейчас вон - и рубля у нас нету, у гражданина рубль, и по башке его стукнуло нашим нехитрым приспособлением, а все-таки интересно и гораздо веселее, чем если бы рубль остался у нас, а гражданина по башке не стукнуло.
- Интересно! Нужно будет еще раз как-нибудь попробовать, а также придумать что-нибудь другое, но тоже обязательно интересное.
И они пошли все по домам, потому что гражданин хоть и не очухался полностью, но уже поднимался и мог их убить.
А дальше вышло вот что.
Очухался гражданин только тогда полностью, когда склонились над ним еще два гражданина - не с целью его ограбить, но с целью с ним поговорить.
- Ты здесь не лежи,- сказали они,- здесь теперь столовой нету, а в ресторан ее еще не реставрировали, так что это все зря ты здесь валяешься, потому что там ты напиться не мог. Ведь правда?
- Правда,- нехотя согласился гражданин.
- Конечно, правда. Чистая правда, такая же, как то, что у тебя в руке, товарищ, крепко зажат юбилейный рубль, и мы тоже двое, можем пойти сообразить русский бутылец и поговорить на русские темы.
- Я, собственно, иду домой,- продолжал гражданин, лежа,- и собираюсь купить кефиру, 400 грамм ветчины в форме, ну и плавленых сырков "Новость", конечно. Но как произошли события, то я не откажусь и выпить.
Обнялись новые друзья и зашагали прямо в магазин. А там - веселье, шум, суета. Кто водку берет, кто вино, кто просто смотрит - у кого денег нету и кому не подносят.
Выпили новые друзья и обнялись, и опять выпили, и опять обнялись, а также пели песню "Посияла огирочки блызко над водою", а потом гражданин пошел пьяный домой и ни кефиру, ни сырков, ни ветчины в форме- ничего не принес, а жена его так та даже очень удивилась, увидев, что ее аккуратный муж без покупок и в состоянии, как свинья. Она очень стала ругаться, но гражданин ей все объяснил. Она бы и не поверила, но он предъявил юбилейный рубль, который нашел на улице, и объяснил, как нашел, и объяснил, что не его тратил, потому что не мог из-за внутренней совести, а выпил на кефирно-ветчинно-сырковые деньги с новыми друзьями, и сказал, как зовут и где работают: один - сантехник-слесарь, другой - в городской библиотеке консультантом, и крался на цыпочках, чтобы не разбудить своих детей-пионеров, шел, чтобы спрятать рубль, как память о чудесах, в картонную коробочку для реликвий, где уже лежали: значок о высшем образовании и медаль "За освоение целинных земель", полученная им в 1956 году, когда он ездил по призыву комсомола и сердца. Про плащ он жене ничего не сказал, потому что на следующий день, плащ получив, пропил его со своими новыми друзьями. И вообще после этой истории он стал частенько попивать, и хотя его работе такое не мешало, семейной жизни - тоже, но все-таки очень некрасиво все это. И очень жаль, что дети не узнали о трагических последствиях своей нелепой шутки - это бы послужило им хорошим жизненным уроком.
Помните рассказ Куприна "Тост"? Идет встреча 2906 года. Богом на земле стал человек, единственным ее господином - человеческий гений, труд наслаждением. Сильные и красивые, гордые и равные люди не знают ни вражды, ни насилия, ни зависти, ни обмана. Они достигли всего, о чем можно мечтать. И вот накануне Нового года председатель великой электроземно-магнитной Ассоциации произносит тост. Он вспоминает жизнь тех далеких времен, когда земля, такая обширная и прекрасная, была тесна для людей, как темница. Но и тогда находились герои с пламенными сердцами. Они обагрили своей кровью землю, умирали на виселицах и под расстрелами. Имя этих героев революционеры. Председатель предложил выпить бокал наедине с собственным сердцем и в память этих героев... И вдруг одна прекрасная женщина заплакала. На вопрос о причине ее слез она ответила: "А все-таки... Как бы я хотела жить в то время... с ними... с ними..."
Глубокий смысл я вижу в этом рассказе. Только та жизнь имеет смысл, которая наполнена борьбой за счастье людей.
Мы завидуем тем, кто совершал революцию. Но я уверен, что и нам будут завидовать потомки.
Л. ШЕВЧЕНКО, бригадир каменщиков-монтажников,
Герой Социалистического Труда, Невинномысск
Зачем любить,
копить добро,
других опережать,
Когда приходит коммунизм,
вот он - рукой подать!
И пели трубы чистые,
преграды все круша.
Чекисты пили истово,
кожанками шурша.
Пойдут они по улице,