И сейчас там сидели, обняв подмороженную водой небольшую окружность искривившимися по этой причине ногами, две расторопные бабенки. Раскраснелись, подруженьки, на духмяном сибирском морозце! И прически их растрепались, возвращая первозданную красоту пьяным зрелым женским лицам. Мохеровые шарфы поднимали эту красоту до уровня неземной. Они обе как будто бы сошли с картин древних живописцев. Сошли и уселись на параллельное бревно.
Когда подошел Мирзликин, они отдыхали. Они устали. Дышали ровно и твердо. Они дышали и радовались - своей усталости, белому свету, белому снегу, русской зиме, веселию, пьянству.
Они отдыхали, но каждая держала в правой руке по новенькому холщовому мешку. Мешки эти, как понял Мирзликин, были мягкие и гуманные. Мешки были набиты древесной стружкой производства столярной мастерской стадиона "Динамо". Налицо имелась старинная игра под названием "Бой мешков".
- Будя, отдохнули! - крикнули из толпы, жадной до соревнования.
- Давай, давай, чего там примерзли? Состязайся!
- Ну и давай! - крикнула тогда одна из соревнующихся, а вторая молча ударила ее мешком по голове. Но не попала, а промахнулась, а первая зато попала - прямо по голове. А молчаливая вторая была упорная и молча снова ударила. И на этот раз кре-е-пенько!
Потому что кричавшая "Ну, давай!" закачалась, затрясла головой, покачнулась, покачалась да и съехала с бревна прямо в снег, показав публике краешки теплого белья. Ее подняли, отряхнули, дали стакан. Баба выпила.
- Семеновнина взяла! - крикнул маленький мужичонка, одетый для веселья в красную атласную рубаху поверх ватной телогрейки. И запел, и заиграл, щелкая по кнопкам гармошки:
Ай, Семеновна,
Баба русская.
Чего широкое,
А чего узкое.
Семеновна улыбалась гордо. Тогда вместо упавшей на бревно вскарабкался волосатый мужик, шофер необъятных размеров.
- Сразимся! - крикнул он.
Ну и сразился... Опытная Семеновна как хватила его мешком, так он и полетел с бруса к чертовой матери.
- Закусывать лучше надо, Ваня! - резюмировали зрители.
Победил ли кто в конце концов Семеновну или "баба русская" осталась непобежденной до самого финала, я не знаю, потому что этого и Мирзликин не знал.
Дело в том, что он уже стоял и смотрел на вертикальный шест. Шест упирался в стальное небо и тоже был полит, водой. Вода тоже обледенела. Это тоже было соревнование, поскольку наверху, где шест упруго упирался в стальное небо, имелся привязанный к верхушке шеста приз, заключенный тоже в мешок.
- И почему кругом одни мешки? - удивился Мирзликин.
- А что в мешке? - поинтересовался Мирзликин.
Но ему никто не ответил. Все были увлечены собственными разговорами о мешке.
- А что в мешке?
- Там - бутылка "Коньяк" и клетка.
- Какая клетка?
- С решеткой.
- На кой с решеткой?
- Ты лучше спроси, какой коньяк.
- Мне коньяк ни на кой. Мне он на дух не нужен.
- Поднесли б задарма и выпил.
- Конечно бы выпил. А что в мешке?
- Там клетка и бутылка "Коньяк".
- А кто в клетке?
- Как кто в клетке? Петух.
- Жареный, что ли, петух?
- Жареный петух тебя в зад клюет, а там живой петух.
- Врешь!
- Зачем мне врать? Там петух и бутылка "Коньяк".
- Может, там водка, а не коньяк?
- Что ты, Василий? Разве я тебе когда врал, друг-портянка?
- Коньяк?
- Коньяк.
- А почему коньяк?
- Потому что коньяк дорогой.
- А водка, по-твоему, дешевая?
- Водка абсолютно дорогая, а относительно дешевая.
- А коньяк и абсолютно и относительно?
- Во-во. Хочешь - лезь. Все твое будет.
- А я бы залез.
- А ты и залезь.