Поляки разорвали немцев буквально на куски, но и сами понесли страшные потери. Улицы местечка были завалены польскими и немецкими трупами. Сорока восьми весенних часов оказалось достаточно, чтобы по местечку поплыл сладковатый запах. Похоронная команда падала от изнеможения. А по бывшим улицам шатались одетые неизвестно во что солдаты-победители и горланили старые польские песни. Дивизия, как, впрочем, и вся Первая армия, к этим дням обтрепалась так, что узнать польского солдата можно было только по истерзанной конфедератке или потерявшей какую бы то ни было форму русской теплой шапке с польским орлом. Немецкие мундиры всех родов войск, английские шинели, советские телогрейки-ватники, крестьянские меховые безрукавки... А на что была похожа обувь! В чем только поляк не шел к победе!
Поплавский разнес комсостав дивизии в пух и прах за все на свете. За отвратительный, нестерпимый внешний вид воинства, за полную безынициативность в организации отдыха подразделений и, самое главное, за то, что с улиц и из руин не были убраны трупы, быстрое разложение которых угрожало эпидемиями и болезнями.
Произнося свою гневную филиппику, он понимал, что в ужасном, непотребном виде солдат никто из комсостава дивизии не виновен. Последние три месяца они продвигались вперед столь стремительно, что системы снабжения и обеспечения, и без того уже достаточно обескровленные, не успевали, да и не могли, обмундировать армию, как требовалось. Именно поэтому Поплавский и собирался приехать в ставку командующего фронтом пораньше, чтобы успеть переговорить с маршалом до начала совещания.
Что касается плохо организованного отдыха личного состава, то и тут Станислав Поплавский в душе сознавал, что совладать с людьми, случайно выжившими в кровавой бойне, измотанными в изнурительных ночных бросках и многокилометровых переходах, при помощи бесед, политинформаций, самодеятельных концертов и всего того, над чем должны ломать головы офицеры политотделов, тоже нелегкая задача.
Ну а уж убрать с улиц трупы и своих и чужих они были просто обязаны! Тут им нет никаких оправданий. Рисковать здоровьем и жизнью людей, которые здесь, на возвращенных Польше землях, поселятся после их ухода, они не имели никакого права!..
Спустя десять минут трупы стали вывозить на окраину местечка, к глубокому оврагу, где их встречали рота саперов, один бульдозер и два танковых огнемета. Четыре грузовика безостановочно мотались между местечком и оврагом на окраине.
В последнюю секунду, когда Поплавский уже садился в машину, чтобы следовать в ставку, на его глазах произошел дурацкий случай. При очередной загрузке трупов в грузовик мертвое тело белобрысого немца средних лет оказалось совершенно живым и здоровым телом польского капрала, сильно перегруженного алкоголем. Закинутый в кузов грузовика, польский капрал в немецком мундире очухался и громко завопил, что он провоевал в этом полку с сорок третьего года и не собирается переводиться ни в какую другую часть! И если ему сейчас же не помогут слезть с этого вонючего грузовика, он как-нибудь выберется сам и начистит всем рыло!..
Свои вопли он уснащал такой отборной руганью, что командующий Первой армией Войска Польского обескураженно махнул рукой и приказал своему шоферу не развешивать уши, а немедленно заводить двигатель и уезжать.
— А если я так? — хитро спросил Поплавский и наконец опустил своего ферзя, угрожая им ладье Рокоссовского.
Рокоссовский мельком взглянул на шахматную доску, оценил невыгодную для него позицию и сказал:
— Подожди.
Он оттянул воротник толстого свитера, достал градусник, посмотрел на него и досадливо покачал головой.
— Сколько? — по-польски спросил Поплавский.
— Опять тридцать восемь и одна...
— Может быть, все-таки обычной водки с перцем?
— Ты с ума сошел! У меня и так там все воспалено. Где это меня так прохватило?
— Вчера на моем КП.
— Нет... Это у меня еще раньше началось.
— А я бы все-таки водки с перцем выпил, — убежденно сказал Поплавский.
Рокоссовский нажал кнопку. Дверь отворилась, и на пороге мгновенно появился немолодой подполковник — адъютант командующего фронтом.
— Николай Иванович, будьте любезны, мне чаю крепкого и все, что там выписал доктор. А генералу Поплавскому — водочки с перцем. Ну и соответственно...
— Мне-то зачем с перцем? — удивился Поплавский.
— Ты же сам советовал, — сказал Рокоссовский и уставился на шахматную доску.
— Но я же не себе, а вам советовал...
— Вот я на тебе и проверю, — проговорил Рокоссовский и убрал ладью из-под удара ферзя.
Он поднял глаза на стоящего в дверях подполковника и сказал:
— Пожалуйста, Николай Иванович. Пожалуйста. Выполняйте.
— Слушаюсь. — Подполковник несколько помялся и доложил: — Товарищ маршал, генерала Поплавского разыскивает по всем телефонам генерал Голембовский...
— Что там еще такое? — обеспокоился Поплавский и встал.
— Переключите сюда, — распорядился Рокоссовский.
— Слушаюсь. — Подполковник закрыл за собой дверь.
— Возьми вон ту трубку, — сказал Рокоссовский и показал на один из четырех телефонов.
Поплавский быстро подошел к рабочему столу и снял трубку:
— Слушаю. Поплавский. Что там у тебя?
Последовала долгая пауза, во время которой подполковник — адъютант Рокоссовского — бесшумно открыл дверь и впустил молодого офицера в коротком белом халате — ответственного за кухню командующего. В руках у того был поднос с чаем для Рокоссовского и водкой для Поплавского. На небольших тарелочках была сервирована закуска. На блюдце, отдельно, лежало несколько белых таблеток. Стоял на подносе и стакан чистой воды.
— Вот эти таблетки — по две сразу... — прошептал подполковник маршалу, чтобы не мешать Поплавскому. — И запить простой водой. Вот она.
— Спасибо, Николай Иванович, — так же тихо проговорил Рокоссовский. — Вы свободны.
Подполковник и офицер в коротком халатике вышли.
— Понял, — сказал Поплавский в трубку. — Молодцы! Сначала я дам команду остальным. Используйте все местное население, все ресурсы. Сегодня же будет приказ. Начните с разминирования участков. Союзники?.. Захотят — пожалуйста, нет — неволить не будем. Действуйте и докладывайте. Удачи!
Поплавский положил трубку. Рокоссовский проглотил таблетки, поморщился, запил водой из стакана. Спросил:
— Что там у тебя за новости?
Голембовский в своем замке тоже положил телефонную трубку. Выдержал драматическую паузу, окинул всех собравшихся победным взглядом. Повернулся к своему заместителю по политико-воспитательной работе подполковнику Андрушкевичу и чуточку торжественно произнес:
— Ну, Юзек, настал твой звездный час! Раз ты считаешь, что любое движение должно иметь крепкую идеологическую основу — тебе и карты в руки. Командуй!
— Слушаюсь! — Андрушкевич вскочил, вытянулся по стойке «смирно».
Поплавский поведал командующему фронтом о разговоре с Голембовским. Во время своего рассказа он все время следил за выражением лица командующего, чтобы заранее понять его отношение к случившемуся. Где-то в глубине души вдруг возник червь сомнения: не поторопился ли он в разговоре с Голембовским? Не нарушил ли воинский этикет? Он разговаривал по телефону из кабинета высшего начальника и отдал распоряжение своему подчиненному, не поставив в известность хозяина кабинета. В правильности своего решения он не сомневался ни секунды, однако не следовало ли сначала спросить совета у Рокоссовского? Но под конец своего рассказа Поплавский почти успокоился. По собственному опыту он хорошо знал, что, если Рокоссовскому что-то не нравилось или он был с чем-то не согласен, он некоторое время прямо, не мигая, смотрел в лицо докладывающего, словно хотел понять, как такая бездарная мысль могла родиться в голове его собеседника. При этом он обычно легонько похлопывал ладонью по столу и в самый неожиданный момент прерывал доклад буквально на полуслове, жестко произнося: «Нет». И тогда принятые решения отменялись, все начинало немедленно раскручиваться в обратную сторону, а прерванный маршалом подчиненный получал основательную встряску, которая гарантировала его от повторения подобных ошибок на ближайшие несколько месяцев. Или лишался возможности принимать вообще какие-либо решения.
Сейчас Рокоссовский разглядывал фигуры на шахматной доске, помешивал чай ложечкой и, кажется, не собирался прерывать Поплавского. Он даже молча показал пальцем на стул, приглашая его сесть за стол. Закончив рассказывать о том, что произошло в месте расположения дивизий Сергеева и Голембовского, Поплавский попросил разрешения отлучиться до начала совещания.
— Ты же хотел водки с перцем, — сказал ему Рокоссовский. Поплавский пожал плечами, налил себе водки, выпил и деликатно закусил маленьким бутербродом.
— Если разрешите, я хотел бы до начала общего разговора собрать своих и попробовать набросать проект приказа.
Рокоссовский, поправив на плечах сползающую старенькую куртку, кивнул Поплавскому: