- Вы догадываетесь, что я не понял ни слова. Тем не менее не рекомендую вам с ним общаться, - обидчиво сказал Дардыков, когда мы спускались по лестнице. - Этот молодой человек представляет собой сплошное высокомерие. И несмотря на то что я в совершенстве владею немецким, мне абсолютно не о чем с ним говорить. Он, знаете ли, считает себя пупом земли, думает, что все на свете - его подданные...
На этот раз хозяйка квартиры оказалась дома - это была смуглая, худая женщина лет сорока, с черными блестящими глазами. Казалось, мы ее разбудили.
Она сказала, что готова сдать комнату, что ее зовут Кармен, что она бывает дома редко и что я могу пользоваться посудой на кухне с одним условием - мыть ее после еды.
- Сколько времени ты будешь жить? - спросила она.
- До воскресенья.
Мы условились о плате. Кармен вручила мне ключи от комнаты, от квартиры, от входной двери в дом и от калитки, затем взяла деньги, не пересчитывая, положила их на телевизор и сказала кратко:
- Можешь переезжать.
- К сожалению, - сказал, озабоченно посмотрев на часы, Дардыков, когда мы вышли на улицу, - я не могу вам сейчас помочь в переезде на квартиру. Скоро у меня начинаются занятия - это на другом конце города. Но что вы делаете сегодня вечером?
- Не знаю.
- Тогда, может быть, я зайду к вам? Часов в восемь? Ведь мы теперь соседи.
- Я вам очень благодарна, - ответила я, - но...
- Я непременно приду, - понял мой ответ по-своему Дардыков. - Мы погуляем с вами по городу, и я расскажу вам о местной архитектуре. К сожалению, сами испанцы игнорируют историческое прошлое своей страны...
- Да-да! Мы обязательно погуляем... И поговорим! - ответила я и почти побежала прочь.
В гостинице хозяин затребовал с меня плату еще за одни сутки.
- Сейчас два часа, а расчет начинается с двенадцати, - сказал он.
- За отсутствие горячей воды и кондиционера мне тоже платить?
- Не надо, - угрюмо ответил он.
Я заплатила, собрала вещи, вышла на улицу, взяла такси и через пять минут снова разбирала чемодан в своей новой комнате.
Хозяйки не было видно. Деньги мои лежали по-прежнему на телевизоре.
Сидевшая на белой стене ящерка, увидев меня, юркнула за штору.
До вечера оставалось еще слишком много времени. Я решила побродить по городу, взяла сумку и вышла на улицу.
С приближением сумерек город оживал - разноголосый шум заполнял улицы: люди выбирались из домов, где они прятались от жары, и занимали столики ночных кафе. Громкий смех взрослых смешивался с лопотанием и визгом детей. К дверям ресторанов и баров тянулись организованные толпы туристов - на их лицах светилось удовлетворение: видимо, они уже осмотрели и запечатлели на пленку все местные достопримечательности. Теперь их ждал обильный ужин и золотое пенящееся пиво. Я тоже поужинала и пошла вверх, в гору, по первой попавшейся улочке.
Вдали, на высоком холме, едва виднелись стены старинной мусульманской крепости. Их тяжелые контуры проступали смутными очертаниями на темном небе, а зубцы башен уже потонули во мгле.
Я долго шла вперед. Все меньше прохожих попадалось навстречу, улицы стали совсем узкими, запетляли и закружились среди белых стен.
- Hola, guapa!2 - гаркнул кто-то мне в самое ухо, и я шарахнулась в сторону.
Молодой испанец прошагал мимо и, скрываясь за поворотом, весело послал мне на прощанье воздушный поцелуй.
Петляя по лабиринту улиц, я наконец выбралась на главную площадь. Андре и скандинавки сидели на бортике фонтана, видимо, не замечая, что он мокрый. Рядом с ними нетерпеливо подпрыгивала на месте незнакомая черноволосая девица.
- Какая пунктуальность! - засмеялся немец. - Еще нет двенадцати, а ты уже пришла.
- Привет! - сказала черноволосая девица. - Меня зовут Соледад.
- Ну что? Идем? - крикнул Андре.
Он пошел вперед легким быстрым шагом, его светлые волосы развевались на ветру.
- Здесь, - сказал он, останавливаясь напротив ярко освещенных дверей. - Заходите. - И, глядя, как мы усаживаемся за столик, добавил: - Возьмем три кувшина сангрии.
Хозяйка бара - пожилая испанка - принесла бокалы. В движениях ее тучного тела еще таилась былая красота, а черные, как крыло ворона, волосы сверкали тонкими нитями седины. Но мои новые друзья не смотрели на нее.
- Подумаешь, кольцо в носу! - кричала Соледад. - У меня и в носу, и над бровью, и на пупке, но это все не то! Самое главное - это здесь! Смотрите все! - И она высунула язык, на котором сверкала металлическая бляшка.
- А у меня только в носу! - вздохнула нестриженая скандинавка.
Глаза Соледад заблестели:
- Конечно, на языке неудобно! Особенно если целуешься. - Но ведь тогда можно и снять!
- А я хочу татуировку, - сказала другая скандинавка. - Такую же, как у Тони. - Она указала на свою подругу. - Только рисунок еще не выбрала.
- У меня их три! - махнула рукой Соледад. - А вот показать не могу. Придется снимать джинсы.
- Ой! - взвизгнула стриженая. - Смотрите, под столом кошка!
Соледад залезла под стол.
- Моя хорошая! - донеслось оттуда, и через несколько секунд она вынырнула из-под стола с кошкой на руках. - Смотрите, какая красавица! - И она поцеловала кошку в морду.
- Фу! - поморщилась нестриженая.
Кошка зажмурилась и замурлыкала. На черной лестнице нашего дома, на Васильевском, сколько себя помню, всегда жили кошки, и мы с мамой их кормили. Мне всегда ужасно хотелось взять хоть одну из них в нашу комнату, но было нельзя - из-за соседей.
- А вы знаете, - продолжала Соледад, - что во время гражданской войны люди ели кошек и собак? А еще собственные пальцы. Вначале отрубали! Потом варили!
Андре заерзал на стуле. Вряд ли его смущала тема разговора, просто Соледад слишком перетягивала на себя общее внимание. Он хотел что-то сказать, но тут к нашему столику подошла хозяйка.
- Бар закрывается, - сообщила она.
- Почему так рано? - удивился Андре.
- Так всегда, - ответила хозяйка.