Чужой праздник - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3

Часть 2. Елена: всё впереди

Глава 12.

2009

Блимм!

Звук смс-ки был таким громким и звонким, что у Елены резкой болью кольнуло в затылок. Она протянула руку, не открывая глаз, пошарила вокруг, нащупала телефон. Приоткрыла один глаз ровно настолько, чтобы попасть по кнопкам для разблокировки.

«Привет, я в городе на пару дней, увидимся?»

Елена ткнула кнопку блокировки, закрыла глаза и опустила голову обратно на подушку. Мельком успела заметить время — половина первого. Дня, конечно. «Не отвечу — Эта начнёт звонить ведь», — подумала она злобно. И тут же упрекнула себя в несправедливости. Не будет она звонить, конечно же, никогда не звонит первая. Смс кинуть, в аську стукнуться (или в скайп с некоторых пор), может даже комментарий написать в блоге. Звонила считанные разы.

Елена полежала ещё, надеясь задремать и доспать хоть полчаса, но нет: в комнате было жарко и душно, простынь смялась и собралась мерзкими складками, да ещё была чуть влажной от пота. Подушка слежалась комом и тоже была влажной. Привет, октябрь: ночью натягиваешь на себя покрывало поверх одеяла, днём потеешь и прячешься в тень.

Елена откинула одеяло, медленно села, держа голову как мыльный пузырь, готовый вот-вот лопнуть. Комнату по диагонали пересекала полоса горячего солнечного света. Едва заметно колыхались большие листья монстеры под сквознячком из приоткрытого окна. На плитках пола валялось розовое платье с бахромой по подолу, сетчатые колготки лежали кучкой на журнальном столике рядом с ниткой искусственного жемчуга и горстью шпилек со стразами. Мешочек с танцевальными туфлями лежал тут же у ножки столика. Елена медленно пошевелила стопами — их перетянуло слабой колкой болью, подъём чуть ныл, пальцы саднили. Вечер удался, ох.

Она по-прежнему очень медленно и плавно поднялась и пошла на кухню как есть — в одних трусах, босиком. Пол в коридоре был приятно прохладным и чуть лип к потным подошвам. На кухне, куда Елена свернула через несколько шагов, наоборот было жарко, как в сауне, солнце светило прямо в незашторенное окно, и Елена моментально зажмурилась, ощущая новый наплыв головной боли и знакомое скручивающее чувство в животе.

— Отставить тошниться, — сказала она себе строго, шагнула к разделочному столу и на ощупь нашла кувшин с водой. Рядом стояла керамическая затейливая кружка под стать кувшину. Елена немного постояла, держа кувшин за ручку, а кружку обхватив своими длинными худыми пальцами. Наливать воду вслепую было рискованно. Она чуть приподняла ресницы и, глядя через марево и муть, кое-как наполнила кружку. Принялась пить медленно, равномерно вдыхая и выдыхая между небольшими глотками. Потом поставила кружку и ощупью нашла табуретку, села.

Немного полегчало. Через пару минут она смогла нормально открыть глаза и вытащить из кухонного шкафчика аптечку. Аспирин, но-шпа, янтарная кислота. Кинуть в рот, проглотить, запить. Повторить.

В комнате телефон снова издал пронзительное блямканье. Елена встала с невнятным звуком — что-то между рычанием и стоном — и побрела смотреть, что ещё на неё свалилось.

На этот раз ничего важного. Ну или ничего срочного, во всяком случае. Чувствуя, как медленно ослабевает головная боль, Елена подняла с пола платье, а с журнального столика колготки, отнесла в корзину с грязным. Потом убрала в шкатулку бусы, сунула пучок шпилек в стакан возле зеркала. Встряхнула одеяло, расправила, накрыла кровать покрывалом. От всех этих усилий тело заново покрылось испариной, которая не хотела сохнуть, а липла к пленке вчерашнего пота. Елена закрутила волосы в лохматый узел, сунула в него пару шпилек и пошла принимать душ.

Под прохладной струёй она тёрла плечи и бока свой любимой натуральной мочалкой, чувствовала запах своего любимого вишнёво-коричного геля для душа и размышляла, хочет ли она встречаться с Этой.

(У Этой есть имя, сказала она себе, но)

Душ на время дал ощущение свежести, словно смыл даже похмелье. Елена знала, что это чувство обманчивое и мимолётное. Стоит коже нагреться, и вернётся весь прелестный букет, кроме разве что головной боли, сурово заглушенной таблетками.

Елена вытащила из комода бюстгальтер, трусы и белые носочки. Неторопливо пересмотрела стопку блузок в шкафу. Наконец, оделась: голубая рубашка с перламутровыми пуговками, полотняные штаны на широкой резинке, безрукавка крупной «дырчатой» вязки. Подошла к зеркалу, вынимая шпильки из волос.

Ну-с, могло быть хуже. Из зеркала смотрела высокая статная женщина с крупным бюстом и крупно вьющимися каштановыми волосами. Сейчас её смуглая кожа была бледной в прозелень, под глазами лежали роскошные коричневатые круги, а сами глаза были красными и слезились, но в целом — немного тональника, консиллер, румяна, и никто через полчаса не скажет, что эта красавица недавно едва не побежала пугать фаянс после весёлой ночи.

Елена села к зеркалу и принялась наносить, подмешивать, растирать и растушёвывать, думая с досадой, что после тридцати танцевать до утра становится сложно. С другой стороны, до тридцати она и не танцевала вообще.

Наконец, соорудив на лице иллюзию прекрасного самочувствия и хорошего настроения, она взялась за телефон и набрала номер Этой.

Эта взяла трубку сразу, словно ждала звонка.

— Привет! А я боялась, что ты моё сообщение не увидела.

— Привет. Нет, я прочитала. Не могла сразу ответить, видишь ли.

— А… — Эта словно споткнулась, вся радость в голосе ушла дымком в это печальное «а…». — Занята?

— Да нет, — Елена встала, подошла к окну. Ничего достопримечательного не было видно из её окон, только крыши, крыши, черепица почти до горизонта, а там — высотные дома в солнечном мареве, серо-синие против солнца, на фоне бледно-голубого неба.

— Так… — Эта опять мямлила, выдавливала слова, — Мы встретимся? Ты… как?

— Я тут, если честно, прихожу в себя с дикого похмелья, — сказала Елена, — Когда твоя смс-ка пришла, меня чуть не вывернуло.

— А… что так?

— Ну что, ну как обычно, — Елена вдруг развеселилась. Объясни-ка человеку внешнему реалии танго-жизни. — Вчера у нас была милонга деньрожденная, поздравляли моего близкого друга. Налопались, как поросята, плясали до пяти утра. Оно бы и ничего, но зачем-то я догонялась шампанским после куантро. Это была большая ошибка. Местные вообще мало пьют, но как дорвутся…

— Я думала, тут вообще не принято пить алкоголь, — удивилась Эта.

— Ну, у цивилов не принято, конечно, — Елена вздохнула, — Но в танцевальной тусовке люди другие. Ладно. Слушай-ка, а ты на этот раз как — нормально, или… — она как обычно смешалась, так и не найдя верного слова. Вот тоже тема. Казалось бы, они тут в одной тусовке, если это можно назвать тусовкой, но говорить об этом всё равно сложно.

— Или, — ответила Эта. Повисла пауза. Елена собралась с мыслями.

— Так, ладно. Ты где?

— На Таксим. В «Симит-сарае» сижу.

— Ну вот сиди, я подъеду минут через десять.

— Тебе взять что-нибудь?

Елена подумала.

— Ну… двойной эспрессо. А лучше не надо, остынет, я сама.

Эта как обычно устроилась за столиком напротив входа и рисовала. Перед ней стояла большая чашка американо и тарелка с какими-то «туристическими радостями». Фисташковые рулетики, слойки в сиропе, лукум. Убойные дозы сахара по неоправданно высокой цене. Елена, идя к столику, не без раздражения думала, что Этой невероятно повезло с метаболизмом: ела она всегда всё, что не приколочено, и в любых количествах, оставаясь всё такой же доской.

Едва она подошла и поставила свой эспрессо на столик, женщина за столиком вздрогнула, оторвала взгляд от скетчбука и уставилась на неё.

— А! — слегка испуганное выражение сменилось искренней радостью, — Лен, привет!

Елена отодвинула себе стул, села, положила рядом с чашкой портмоне и сдержанно ответила:

— Здравствуй.

Указала легким кивком головы на книжку в руках собеседницы:

— Для дела или так?

Та закрыла книжку, оставив между страниц маркер, положила у своего локтя, всё так же радостно улыбаясь. Ответила с энтузиазмом:

— Личный проект. То есть, пока это больше для удовольствия, но потом, кто знает…

— А что стало с предыдущим проектом? — поинтересовалась Елена, берясь за чашечку с кофе.

— А, — собеседница махнула рукой, — Сделала тонну набросков, потом пришёл большой заказ, стало некогда. Потом я как-то остыла. Но, — она обхватила обеими ладонями свою большую чашку и подалась вперед, к Елене, — Немного пользы от этого было! Несколько набросков я продала. Удачно получилось, знаешь, одной барышне понадобились картинки для книжки. Я ей сразу сказала, что полноценно иллюстрировать мне некогда сейчас, а она неожиданно решила, что вот ей как раз такие наброски отлично подойдут. — она хихикнула, — Представляю, как меня материл её дизайнер. Ну или кто там ей всё оформлял.

Елена отпила глоток, ещё один. Она каждый раз словно попадалась в какую-то ловушку. Пока Этой не было поблизости, она жила своей прекрасной раз навсегда налаженной жизнью: днём работала в турфирме, вечером танцевала или ставила музыку для других танцующих, встречалась в необязательных отношениях с местным «маэстро», державшим свою танго-студию, и раз в несколько месяцев летала в родной город, в очередной раз сделать вид, что когда-нибудь вернётся «домой». Дом её между тем давно уже был тут, в Стамбуле.

Но вот появлялась Эта, и на Елену точно холодным ветром дуло из угла. Каждый раз Елена произносила одни и те же слова, так или этак пытаясь утвердить своё желание оставаться в рамках нормальной жизни, в декорациях здравого рассудка и размеренной повседневности. Но за Этой как будто тащился шлейф из опавших листьев, сигаретного дыма и выброшенных автобусных билетов, из дырявого кармана сыпались истраченные стержни от авторучки и мятые бумажки, на ботинки налипла глина, а на рукаве висел репейник. За её спиной сейчас была яркая оранжевая стенка кафе с синим постером, на котором замер в бесконечном кружении белый силуэт дервиша, но Елена поверх стены и постера (или параллельно с ними) словно видела приоткрытую дверь с серыми сумерками в проёме. Из этой двери всегда тянуло, Елена словно чувствовала движение возможностей и шевеление невероятного. Она зажмурилась, отпила ещё кофе и посмотрела прямо в глаза Этой.

— Давай сразу уточним кое-что, — начала она.

— Да-да, я понимаю! — женщина напротив снова сжала чашку, отпустила, сжала теперь одной ладонью другую. Её плечи, укрытые серой толстовкой, приподнялись, словно она хотела втянуть голову, защищаясь. — На этот раз совершенно не жду от тебя ничего… Да и не должно быть никаких… — она сжала пальцы ещё сильнее, и суставы защёлкали.

Елена скривилась — ненавистный звук! — и сказала, стараясь, чтобы слова не прозвучали резко:

— Я ведь тебе говорила, помнишь? Всегда готова быть другом. Как раньше. Но не более того. Сама понимаешь, как в прошлый раз…

— Нет, конечно! На этот раз ничего такого, — та подняла взгляд, снова улыбнувшись. Елена добавила, пытаясь придать голосу шуточные интонации:

— Только, бога ради, не хрусти пальцами! Я только-только в себя пришла, а от этого звука у меня опять желудок к горлу.

— Да, — Эта разняла пальцы и смирно положила руки по сторонам от чашки, — Прости.

Елена снова встретилась с ней взглядом и с тревогой призналась себе, что совсем не так уверена в своей позиции, как только что обозначила. Чтобы развеять морок, она встряхнула волосами, облокотилась о стол, упершись пальцами в висок и небрежно спросила:

— Так что, какие планы у тебя?

Женщина напротив, улыбаясь, сказала:

— Я, ты знаешь, через пару недель должна быть в Москве. Хочу отдохнуть немного, пару дней тут, потом… двинусь дальше.

— Тем же манером? — тихо спросила Елена.

— Ну а как ещё, — Эта всё улыбалась, — У меня, к сожалению, нет выездного штампа. Был один прошлогодний, но я потратила уже, надо было легально домой лететь.

— Ты не рассказывала, — недовольно сказала Елена, выпрямляясь.

— А, ну, — улыбка увяла, — Там семейные дела. Родственница… болела. И… они были в курсе, что я заграницей.

Елена уставилась на собеседницу, словно она внезапно перекинулась чудовищем. Они? Родственница? У Этой? Родственница болела, так что она срочно купила билет на регулярный рейс и потратила возможность легально въехать на родину?

— Я бы не хотела об этом, — сказала та.

Елена снова подперла свою идеальную щеку своими длинными пальцами с идеальным маникюром и ответила:

— Как скажешь.

Глава 13.

1999

Пара тянулась бесконечно. Елена сначала пыталась записывать, потом положила ручку и стала слушать, стараясь не уплывать в сон. Переписать потом можно, подумала она, сжимая челюсти, чтобы сдержать адскую зевоту. Большую часть ночи Елена провела за барной стойкой клуба «Тыщавольт», наливая пиво, водку, виски и газировку и насыпая фисташки в стеклянные блюдечки. Коктейли готовил её напарник Стас, высокомерный кудрявый блондин, всегда идеально одетый и свежий на вид. Свежий, как последняя сволочь, думала Елена, глядя, как этот хлыщ трясет шейкером, улыбается, поворачивает запястье, наливая напиток, сжимает щипцы для льда. Она очень хотела бы его трахнуть, но этот засранец, похоже, был голубой.

(Иначе никак не могла себе объяснить Елена тот факт, что Стас мог равнодушно ходить мимо высокой девушки с шикарной грудью и роскошными волосами, которая сногсшибательно выглядела даже в предписанных дресскодом простой белой рубашке и темных брюках).

Елена, думая про Стаса, на секунду потеряла самоконтроль и тут же её челюсть предательски поползла вниз в медленном, невыносимо длинном, бесконечно широком сладострастном зевке. В тот же момент что-то хлестнуло её по лицу и она услышала возмущённый голос препода:

— Да прикройся хотя бы!

Оказывается, он шлепнул её по губам своей бумажкой с формулами. Вся немаленькая аудитории задрожала от хохота. Елена схватилась за лицо, чувствуя, как краснеет. Препод дождался, когда смех пойдёт на убыль и желчно сказал:

— Не моё дело, чем вы по ночам занимаетесь, но здесь будьте добры учиться, а не спать с открытыми глазами!

Студенты снова заржали. Хихикала даже Ольга, с которой они вроде как дружили. Елена сжала зубы так, что мышцы в щеках заныли и взялась за шариковую ручку. «Чтоб ты сдох, сморчок гнилой», — думала она про препода, который уже вернулся к доске и тыкал меловой палочкой в последнее преобразование, поясняя свои обозначения.

После окончания занятий она вышла из аудитории и быстро пошла в гардероб, а потом — прочь из корпуса, сквозь февральскую метель, к остановке автобуса. Она шла, представляя как бы со стороны, что снежинки забиваются в её распущенные волосы, оттеняя их глубокий цвет и блеск, ложатся трогательно на ресницы (подкрашенные водостойкой тушью) и на брови, а на щеках расцветает тёмный, южный матовый румянец. Она замедлила шаг, представляя себя в кадре. Наезд, нежная округлая щека, щётка ресниц, тёмно-серая радужка чуть прищуренного блестящего глаза. Общий план, гибкая спина, стройные ноги в новых сапожках изящно ступают по одной линии, бедра, облитые чёрным пальто, мягко покачиваются.

Налетел ветер, швырнул снегом, поднял волосы облаком над головой. Елена ойкнула, рукой в перчатке прижала взбунтовавшиеся пряди и бегом вбежала под крышу остановки. Без толку: ветер дул сбоку, снег летел почти горизонтально. В крошечном павильончике и вокруг толпились такие же, как она, студенты: последние пары заканчивались одновременно у трёх факультетов. Елена попыталась пробраться глубже, спрятаться за спинами от ветра.

Протискиваясь между людьми, подошла Ольга.

— Ну ты чего убежала! — воскликнула она в своей обычной манере, — Я тебя еле догнала!

— Ты надо мной ржала, — сказала Елена.

— Чего? — Ольга уставилась на неё круглыми светлыми глазами в окружении рыжеватых ресниц, — Лен, ты чего вообще! — у неё был такой искренне удивленный вид, что Елена вздохнула, махнула рукой: — Ладно, проехали.

— Сегодня как обычно! — Ольга даже вопросы задавала словно вбивая гвозди.

— Сегодня не моя смена, — ответила Елена, — Можно, в принципе.

— Пойдём в «Милю»! — сказала Ольга, — Там будет Саня с биофака. И его там друзья ещё.

Не очень Елене хотелось тусить в «Миле». Это был небольшой клубчик с двумя танцполами и десятком столиков, там всегда болтались студенты младших курсов и другая подобная публика — безденежная, довольно унылая и бесперспективная.

— А что за Саня? — спросила она, чтобы только занять время.

— Да ну! Ты забыла что ли? Саня, который нам те самые сигаретки носил, помнишь, в «Парусе»?

Ах, «Парус». Елена вспомнила месяц, проведённый в профсоюзном доме отдыха после первого курса. Нда, ничего так было. Правда, пили они там многовато, да ещё вот курили всякую дрянь, после чего она навеки зареклась пробовать что-то наркотическое. Побочные эффекты были такие, что получаемый мелкий кайф того не стоил. Саню она помнила хорошо. Саня был тип наподобие Стаса. Тоже очень ухоженный, упакованный мальчик при деньгах. Бес его знает, чего он при таких родителях вообще пошёл на биофак. Такие мальчики обычно околачивались на юридическом или в инязе.

— Саня — в «Миле»? — спросила она, — чего он там забыл? Такие парни обычно тусуются в нормальных точках.

— А ты подумай, — хихикнула Ольга. — Знаешь, что про «Милю» говорят? — она улыбнулась какой-то нехорошей, ускользающей улыбкой и добавила:

— Что это место для особых мальчиков и девочек.

— Осо… — Елена вытаращила глаза — Для этих… Для…

— Ага, — Ольга с удовольствием кивнула, наблюдая реакцию подруги.

— Саня?.. — произнесла она растерянно.

— Совершенно точно, — кивнула Ольга, — Он мне сам сказал.

Вау, подумала Елена. Ничего себе ты с ним близко задружилась.

— Ну тогда мы ему на что, — сказала она, пытаясь говорить небрежно, — Раз он не по девочкам.

— А он любит тусовку. Чтобы вокруг весело было, чтобы друзья радовались. Друзья у него, кстати, многие вполне «по девочкам», — объяснила Ольга, — Он там типа такой душа компании. И у его компании это теперь типа база. Они там каждый вечер почти. Я его случайно встретила в главном корпусе, он за стипендией приходил, он меня узнал и позвал к ним.

— В смысле за стипендией? — удивилась Елена.

— А, ну, он староста группы, — объяснила Ольга.

Елена снова подумала — и зачем ему это? Она бы ни за что не стала старостой, начерта эта морока.

На светофоре остановился автобус, люди на остановке задвигались, теснясь к проезжей части.

— Наш, — сказала Ольга. Елена молча ждала, когда автобус подойдёт и самые ретивые пролезут вперёд. Ей и ехать-то было три остановки, и чуть подальше — Ольге.

Дома она плюхнулась на кровать, обняла большого плюшевого леопарда и закрыла глаза. Ей нужно было поспать хоть пару часов, иначе чёрта с два она сможет провести в клубе полночи. Как назло, сон не шёл. Она лежала, прислонившись щекой к мягкому искусственному меху леопарда, и вспоминала отдых в «Парусе».

— Только не затягивайся, — сказал Саня, — тут не в этом смысл.

— А в чём? — она с сомнением смотрела на тлеющую в руке папиросу.

— Надо набрать дым в рот и подержать. Всасывается через слизистую, — объяснил Саня. — Опытные курильщики могу и затягиваться, но на первые разы это будет пиздец жёстко.

Елена осторожно потянула в себя воздух через папироску, наполняя рот дымом. Немного дыма просочилось внутрь, и она тут же ощутила жжение внутри и закашлялась. Дым вырвался у неё изо рта, защипало глаза. Вокруг захихиками, зафыркали над ней другие участники вечеринки.

— Норм! — сказал Саня, отбирая у неё папироску, — Первый раз всегда так, — Он потянул немного дыма в рот, задержал, выдохнул, снова сунул папироску Елене в пальцы:

— Давай, не бойся. Набери в рот, как воду.

Она набрала, подержала немного, потом ещё немного, выдохнула. Во рту слегка кололо, словно по языку и щекам изнутри пошли мурашки. Она вдруг почувствовала какую-то лень и желание расслабиться. Откинулась на диванчик, вздохнула полной грудью. В глазах как будто помутилось, но это не было нарушением зрения, скорее, мир вокруг стал каким-то мягким. Она улыбнулась, спросила:

— Саня, а в чём эффект выражается?

Саня посмотрел ей в глаза, улыбаясь:

— Тебе просто делается хорошо. Ещё будешь?

— Сейчас, — она подняла руку ко рту, набрала дым, подержала, выпустила аккуратной струйкой. Саня нагнулся к ней, осторожно вынул остатки папироски из её пальцев со словами «Вот и хватит пока» и передал ещё кому-то.

Елена прикрыла глаза. Ей, и правда, постепенно делалось хорошо. Сложно было сказать, что именно было хорошо, но в целом она чувствовала себя как после длинного летнего дня (а так и было), наполненного чем-то приятным и весёлым — но вместо усталости была лёгкость, словно тело стало воздушным. Как дым. Она почувствовала, что на диванчик рядом кто-то сел, прислонившись к ней горячим, плотным телом. Она была не против. Её обнимали, она обняла в ответ. Руки двигались по её груди и животу, потом она почувствовала губы на своих губах и ответила на поцелуй.

— Эй-ёй! — откуда-то издалека донёсся голос Сани, — Не тут же, а?

— Уммм, — поцелуй прервался, Елена открыла глаза — Саня стоял рядом и трепал за плечо Олега, с которым она, оказывается, обнималась. Это было странно, она знала, что у Олега есть девушка, но Елене сейчас было в общем всё равно.

— Валите в нашу комнату, если невтерпёж, — Саня совал Олегу ключ.

— Да мы просто целовались, — сказала Елена, хихикая.

— Да я уж вижу, — сказал Саня, — давай, Олег, бери свою зазнобу за задницу и тащи в отдельный кабинет, нехер тут катулловы оргии устраивать.

Какие оргии? — подумала Елена. Олег уже поднял её на ноги и вёл по коридору прочь, в дальний конец, в комнату, где жили Саня и… (другой мальчик, Елена не помнила его имени).

Она, конечно, давно не была девственницей. Класса с десятого примерно. И к сексу относилась с умеренным энтузиазмом, помня о необходимости контрацепции и о возможных неприятностях, если партнёр окажется агрессивным или неумелым.

Олег таким не был. Он без напоминаний надел резинку, он знал, где трогать и как ласкать, и уже к середине процесса Елена поняла, что, пожалуй, это самый удачный секс в её жизни. Она легко двигалась в ритме его тела, чувствуя, как нарастает наслаждение, неравномерными волнами накатывая и спадая, каждый раз лишь чуть-чуть не дотягивая до разрядки. Елена была готова к тому, что разрядки и не будет — раньше ей удавалось кончить только при мастурбации. Но на этот раз было действительно хорошо. Олег чуть снизил темп движения, но при этом изогнулся, ловя губами и языком её соски — один, другой, потом освободил одну руку, чуть приподнялся и скользнул пальцами в промежность. Возбуждение взорвалось, как фейерверк. Елена взвизгнула, по её телу прошла волна судорог и несколько бесконечных секунд она плыла в потоке чистого кайфа, потеряв чувство себя. Точнее, она словно сама стала этим кайфом с головы до ног.

Потом она поняла, что лежит, тяжело дыша — со всхлипом, точно после спринта, а по всему телу выступил пот. Олег висел над ней, опершись руками, и тоже дышал тяжело, так что качались длинные волосы, упавшие на глаза. Она шевельнулась, пытаясь отстраниться, парень, придерживая презерватив, осторожно отодвинулся и перекатился на спину. Они молча лежали ещё несколько минут, слушая, как успокаивается дыхание, чувствуя, как развеивается туман в голове и подсыхает пот на теле.

Наконец Олег сел, завозился — Елена отвернулась на другую сторону кровати, не желая смотреть, как он будет снимать и убирать резинку. Нашла на полу свои джинсы, поискала взглядом остальное — трусы и лифчик висели на спинке кровати, футболка, скомканная, валялась на подушке. Елена медленно оделась, стараясь не смотреть на Олега, потом просто вышла из комнаты и побрела к выходу из корпуса.

Она пришла в себя, тяжело дыша. Правая рука зажата между ног, сердце колотится, на спине влажно. Она медленно вдохнула поглубже, выдохнула, вытащила руку из трусов. «Чёрт, опять», подумала она с тревогой. На этот раз пронесло… Она бы предпочла нормальный секс, но парня у неё сейчас не было. Она перевернулась на спину, заложила руки за голову, подумала, что, может, в этот раз в клубе…

«Для особенных мальчиков и девочек», вспомнила она, и её тревога почти сменилась досадой.

Глава 14.

В клубе было как в клубе: темнота, стробоскоп над одним танцполом, большие малиновые и фиолетовые прожекторы над вторым, тяжелая пульсирующая музыка с какой-то свистящей многократно повторяющейся темой на фоне гулких басов и завываний. Елена давно привыкла музыку не замечать, потому что полюбить этот жанр ей не удалось, но на этот раз мерзкие звуки буквально ввинчивались в голову. Уии-виии-вииууууиии-виу-виу-виии! И снова, снова по кругу — уии-виии… Она почти пожалела, что в своё время выбрала для тусовок дискотеки, а не неформальские рок-концерты. Рок-музыка ей почти нравилась (она даже была на концерте «Арии» один раз). Но нефоры были по большей части грязными, нищими и уродливыми. А Елена была умной, ухоженной девочкой из нормальной семьи.

Ольга тащила её по краю танцпола к бару, уже размахивая рукой в чей-то адрес, её заметили, тоже замахали руками какие-то девицы и парни с высоких барных табуреток. Визжащая композиция пошла на убыль, пульсация басов перекрыла свист, с танцпола кто-то что-то выкрикнул, музыка стихла и тут же зазвучала снова — на этот раз привычная танцевальная унца-унца, под которую мрачно ныл на английском солист.

У бара Ольга тут же бросилась обниматься с какой-то девушкой в экстракоротких шортиках, сетчатых колготках и майке «на одно плечо», которая под клубной подсветкой бликовала пугающими фиолетово-белыми отсветами. Елена приготовилась пережидать всеобщее братание, но Ольга тут же вытащила её поближе и принялась знакомить со всеми. Елена, улыбаясь, кивая и пытаясь запомнить хотя бы половину имён, изумлялась — когда Ольга успела назаводить столько знакомств! Из присутствующих Елене были знакомы двое: Саня (который отсалютовал ей бокалом с джин-тоником от дальнего конца стойки) и сидящий рядом с ним как-его-там-мальчик. Санин сосед по комнате. Елена вдруг сложила два и два и от внезапной неловкости сказала «да» на вопрос «ты виски пьёшь?». Вопрос задал один из новых приятелей Ольги, чьё имя Елена благополучно прослушала.

— Эй-ей! Какой ещё виски! — завопила Ольга, — Это ты тут мальчик-мажор, а мы бедные студентки, вообще-то!

«Мальчик-мажор» засмеялся и уверил Ольгу, что угощает. Девушка в шортиках, назвавшаяся Дианой, обнимала Ольгу, наклонившись ей на плечо со своего «насеста». Она повернулась к «мажору» и сказала, чуть потягивая гласные:

— Диим, ну ты мееесто девочке устуупии!

— Которой? — спросил «мажор», спрыгивая со своего места.

— Моей, — лукаво улыбнулась Диана, подталкивая Ольгу к освободившемуся табурету.

Дима-мажор обернулся к Елене:

— Вот нахалка, а? Ты смотри, она у тебя подружку уведёт.

— В смысле! — завопила Ольга, — Мы просто подружки, а не такие подружки!

Вся компания у бара заржала так, что почти перекрыла музыку. С танцпола заорали в ответ. Подошёл бармен, Дима-мажор озвучил «две белых лошади со льдом» и повернулся к Елене.

— Хочешь, пойдём за столик. Эти жлобы тут всё обсели, как голуби (кто-то из «жлобов» что-то воскликнул неодобрительное, кто-то засмеялся).

— Ваши напитки, — сказал над их головами бармен. Дима обернулся, забрал оба толстых стакана, в которых поблескивали кубики льда, и пошёл к дальней стене, возле которой стояли столики и мягкие диванчики. Елена пошла за ним.

— Лен, я щас подойду! — крикнула ей в спину Ольга. «Не пущууу», тянула капризно Диана. Елена, не оборачиваясь, отмахнулась.

Дима поставил стаканы, сел, повёл рукой приглашающе, и Елена, моментально приняв решение, устроилась на том же диванчике.

— Раньше тебя тут не видел, — сказал он.

— Да я обычно в «Тыщевольт» зависаю, — ответила она, не уточняя.

— А, — Дима отпил из своего стакана, потом закинул голову назад, прикрыл глаза, замер — и тут же вернулся в нормальное положение, заулыбался:

— Слушай, я тебя вспомнил. Ты там работаешь.

«Бля», подумала Елена. Дима её досады не заметил, он вполне дружелюбно продолжал:

— Тебе, кстати, форма идёт. Идёт к твоим формам, — он отпил ещё из стакана. Елена сидела молча, поджав губы.

Дима повернулся к Елене всем телом:

— Не обидел? Нормас? Я в хорошем смысле.

— Нормас, — ответила она, тоже взяла стакан (скорее ощутила, чем услышала, как толкутся в нём кубики льда). Отпила небольшой глоток. Постаралась сохранить невозмутимое выражение лица, но, видно, получилось так себе. Дима снова разулыбался, сказал:

— Льда мало.

— Н-нет, норм, — Елена задержала дыхание, сделала ещё глоток и аккуратно выдохнула. По груди плеснуло теплом, разошлось в глубину.

Дима откинулся на спинку дивана, сказал, глядя на танцпол:

— Бесят такие места, если бы не Саня — я бы сюда не ходил.

— Чем бесят?

— Музло тупое. Сорри, но я как-то больше по гранжу.

Елена опять постаралась совладать с лицом, и опять не очень удалось, но Дима на неё не смотрел в тот момент. Спросил, не отрывая взгляда от дергающихся под вспышками света людей:

— Ну а ты?

— А я вообще не меломанка, — честно ответила Елена, — Мне в целом пофиг.

— Тоже вариант, — согласился Дима. Поболтал содержимое стакана, отпил. Елена почувствовала, как возникает напряжение — пауза чуть затянулась, надо бы что-то сказать, но ей казалось, что обычное легкомысленное с этим чуваком не прокатит. Вдруг он повернулся к ней и сказал:

— Даже не знаю, о чём болтать с такой барышней, как ты. Серьёзная такая.

От барной стойки раздался очередной взрыв хохота, они посмотрели туда — Саня что-то рассказывал, размахивая руками, молодые люди вокруг ржали, хватаясь друг за друга и шлепая ладонями по стойке.

— Санёк звезда, — мягко сказал Дима, поднял стакан, — Давай выпьем за нашего Саню.

Серьёзно? — пронеслось у Елены в голове, но она спорить не стала, подняла свой и легонько тюкнула краешком о Димин. Потом от души глотнула.

Дима, как оказалось, допил свою порцию, побренчал остатками льда:

— Пойду ещё возьму. Ты как?

— Пока не надо, — она показала свой стакан, в котором ещё на треть темнела жидкость. Дима кивнул, поднялся с диванчика и ушёл к стойке. Елена вздохнула, перевела взгляд на танцпол. Под очередную унцацу в центре зажигала высокая худая девушка в обтягивающем блестящем платьице и лаковых полуботинках на шпильке. У неё были короткие осветленные волосы, которые вспыхивали в лучах стробоскопа. Девушка быстро делала легкие, резкие изломанные движения, сводила и разводила колени, поднимала руки пугающими змеистыми жестами, потом вдруг замедлялась, перегибаясь в пояснице, поводила бедрами и размашисто, плавно перекатывала голову от плеча к плечу. Елена залипла, не в силах оторвать от этой змеищи взгляд. Круг танцующих заметно расступился, освободив ей весь центр танцпола, и все они, те, что были вокруг, практически перестали танцевать — только механически переступали под музыку, пялясь на девушку, как завороженные. Музыка к финалу ускорялась, змея-блондинка вертелась и извивалась, а в конце вскинула руки и вдруг упала на одно колено — с последней нотой композиции. Люди вокруг взвыли, запрыгали, а она поднялась и как ни в чём ни бывало пошла, расталкивая их, к бару.

— Лёлька охуенная, — сказал кто-то у Елены над ухом. Елена вздрогнула, отрывая взгляд от охуенной змеищи — это Дима вернулся с ещё одним виски, сел рядом. — Обалдеть, да? Она инструктором по танцевальной гимнастике работает. Профи.

Вроде, это должно было её разочаровать, но нет. Мысль, что кто-то может вот так зарабатывать деньги, Елену скорее восхитила.

— Но я тебе от души не советую.

Елена изумилась:

— Танцевать?

Дима засмеялся:

— Да не! Лёльку клеить. Она, во-первых, универсальный солдат и ебёт всё, что не приколочено. Но чаще всего только один раз. А во-вторых, у неё сейчас вроде как сложный период, так что внезапно можно попасть на чувства. А это ещё хуже, потому что она ревнивая собственница, хуже какого «нового русского».

Елена допила всё, что оставалось в её стакане, поставила его на стол и не стала спрашивать, откуда информация. Вместо этого она сказала, произнося слова ровно и мягко:

— Я придерживаюсь гетеросексуальной ориентации. Так что предпочла бы склеить тебя, например.

— У! — Дима тоже поставил стакан и начал было уже что-то говорить, как из колонок внезапно полилась новая музыка — тоже унцаца, но медленная, приправленная эротическими стонами и вздохами, и грубым речитативом.

— О, медляк, — Дима похлопал себя по бедрам, словно завис в сомнениях, — Слушай, это дико тупо и пошло, но пошли, что ли, потопчемся?

— Ну пошли, что ли, — ответила Елена.

Стробоскоп погас, остался только подсвеченный неярким лучом зеркальный шар. На танцполе уже топтались несколько пар в заунывном кружении — с ноги на ногу, обнявшись, по часовой стрелке или против, как кому подсказывало воображение. Дима предложил Елене руку, потом придвинул к себе — она с готовностью прислонилась к его груди, положила вторую руку ему на плечо. Он был худой, но не чересчур; от его рубашки приятно пахло каким-то хвойным ароматом. На щеке, до которой она дотянулась виском, была чуть отросшая щетина по мимолётной моде последних месяцев ходить с аккуратной трёхдневной «небритостью». Шаг, шаг, с ноги на ногу, мягко покачиваясь под глухие, точно ватные, басы. Солист надрывно бормотал, ему в контрапункт нежно пел бэк-вокал. Рука Димы поглаживала Елене спину. Она подняла лицо, их губы оказались рядом, но против ожидания он не стал тут же лезть с поцелуем. Сперва немного наклонился (шаг-шаг, с ноги на ногу, шаг-шаг), коснулся кончиком носа её щеки. Потом поцеловал — осторожно — скулу, повёл губами вниз, к уголку рта. Она согласно повернула голову, чтобы ему было удобнее.

От его дыхания пахло алкоголем, но пока не противно, а даже отчасти приятно. Он умело брал её губы своими, чуть сжимал, поводил языком. Она отвечала, поцелуй становился плотнее, потом она сама скользнула языком ему в рот. Почувствовала, как его рука сползает по её спине ниже, гладит ягодицы, чуть сжимает.

Они целовались, пока не начала стихать музыка. Потом оторвались друг от друга — оба с негромкими неловкими смешками, которые тут же заглушила следующая танцевальная унца-ца. Дима взял Елену за руку и отвёл назад, за столик. Она чувствовала легкое возбуждение, словно делала что-то немного нехорошее, но чертовски увлекательное. У неё уже почти год не было постоянного парня, а на какие-то мелкие шашни ей в последнее время катастрофически не хватало времени. Работа доедала все силы, которые оставались от учёбы — и вот ещё эти дурацкие клубные тусовки, на которых она, по ощущениям, бездарно тратила время.

Пока она устраивалась на диванчике, Дима успел сходить в бар и принёс ещё стакан.

— Хорош, — сказала Елена, чуть повышая голос, чтобы перекрыть очередную музыку, — Иначе я сейчас быстро уберусь в дрова. Что ты будешь делать с пьяной девушкой?

Дима сел, снова довольно улыбаясь, сказал:

— Увезу к себе и буду ублажать до утра всеми возможными способами.

— Ой, батюшки, — Елена вдруг ощутила раздражение и как бы не разочарование, — Для этого напиваться необязательно.

— Серьёзно? — он придвинулся к ней, заглянул в глаза.

— Серьёзно, — Елена тоже придвинулась, так что снова услышала запах его дыхания. — Если хочешь — поехали к тебе, у меня только одно условие.

— Какое?

— Презерватив, — быстро сказала она. Дима склонил голову к плечу, слегка прикусил нижнюю губу, потом снова улыбнулся широко, на все тридцать два зуба:

— Да, детка.

Встал, протянул ей руку, а когда она вложила в его ладонь пальцы — подхватил и легко поднял её с диванчика.

Глава 15.

Когда-то давно, тысячу лет назад, а точнее — в девятом классе, Елена приехала на каникулы в бабушке, в огромный дом на краю районного центра. Ей было тринадцать, а её двоюродному брату — восемнадцать. Она в теории уже довольно много знала про секс, умела доставить себе удовольствие, но с противоположным полом дел ещё не имела. Брат, с которым она не виделась года три, внезапно оказался спортивным, весёлым и доброжелательным к «малявке». Она две недели ездила позади него на мотоцикле на сборища местной шпаны, где её приняли равнодушно-благосклонно и не трогали. Потом однажды они пошли купаться, и Елена увидела брата выходящим из воды в мокрых плавках — там явно что-то бугрилось, даже торчало. Он подошёл, шлёпнул её мокрой рукой по нагретым солнцем лопаткам, но она не завизжала, не убежала к воде, а словно впервые стала рассматривать его тело. Он убрал руку, но в его глазах тоже что-то поменялось.

Пару дней спустя он лишил её невинности прямо в своей комнате, довольно торопливо и не слишком бережно, пока взрослых не было рядом. Ей не очень понравилось, хотя сначала она довольно сильно возбудилась.

Родственничек не подумал про контрацепцию, и следующие пару недель она провела в довольно неприятном ожидании. Брат попытался сунуться к ней ещё раз, на усаде за домом, но она молча отпинала его по голеням и убежала. Больше он попыток не делал.

С возможной беременностью обошлось, но она дала себе зарок раз и навсегда — никакого, нахрен, незащищенного секса. Когда долгожданная менструация пришла, Елена спряталась в спальне, где спала она и родители, и торопливо, надеясь, что никто не войдёт, стала мастурбировать. Ей это всегда помогало от неприятных ощущений. В этот раз как будто что-то изменилось. Возбуждение было сильнее и нарастало быстро, Елена даже хотела чуть приостановиться, чтобы продлить удовольствие, но не успела — оргазм пришёл как шквал. Она забилась в короткой судороге, потом на мгновение замерла, а потом последняя сильная волна тряхнула её. Елена полежала, постепенно расслабляясь, чувствуя, как немного плывёт сознание, вздохнула и на несколько секунд как будто отрубилась.

Почти сразу очнулась. Что-то было не так. Почему-то кололась подушка под щекой. Елена подняла к лицу ладонь, потёрла глаза, повернулась на спину. Над ней было чистое вечернее небо, перечеркнутое качающимися стеблями какой-то травы. Она издала невнятный хриплый звук и села. Вокруг было поле. Плотными стенами стояли колосья (Елена понятия не имела — чего), под задницей была сухая земля — верно, дождя не было уже неделю. Елена отняла руку от лица — на пальцах была размазанная засохшая кровь. В лицо бросилась краска от ужаса и стыда. Она вскочила, в панике огляделась по сторонам, не сразу поняв, что видит. Справа вдалеке высилась одиноким перстом колокольня. Слева были видны деревья и крыши. Вот там, в стороне от крыш, поднялось облако пыли — это была машина, едущая по грунтовке. Елена медленно пошла в сторону дороги, оставляя за собой примятый след на поле.

— Эй, о чём задумалась? — Елена открыла глаза, повернулась от окна к водителю. Дима поглядывал на неё со сложным выражением на лице. Должно быть, прикидывал, не передумала ли она.

— Ты не поверишь, — сказала она, усмехаясь.

— А всё-таки.

— Я вспоминала свой первый секс.

Он было открыл рот — но предполагавшаяся легкая пошлая шуточка не прозвучала. Машина повернула с улицы во двор, покрутилась по придомовой территории. Наконец, Дима остановил её, дернул ручник и повернул ключ. Мотор замолчал. Они посидели в тишине, как будто собирались что-то обсуждать, да не решались начать.

— Должен предупредить, — Дима завозился, отстёгивая ремень безопасности, — Я живу не один. В смысле, мы квартиру на двоих снимаем с чуваком.

Елена тоже отстегнула ремень, открыла дверцу, осторожно выставила ногу на покрытый снегом тротуар, убедилась, что каблук не соскользнёт, оттолкнулась от кресла. Кто бы знал, как она ненавидела вылезать из машины на каблуках! Это мерзкое чувство, что ты напрягаешь все силы, чтобы не поехать, не потерять равновесие, не шлёпнуться задницей на асфальт. Кажется, что и суставы ноют от напряжения, и каблуки эти проклятые трещат и вот-вот сломаются. Да ещё не удариться о верх. Наконец она выпрямилась, одёрнула свою мини-юбку из пушистого трикотажа и повернулась к подъезду. Дима ждал её, стоя в двух шагах, не делая попыток подать руку или как-то иначе помочь. Сама виновата, подумала она с досадой, надо было сидеть и ждать, пока он мне дверцу откроет.

— Так что там твой чувак? — спросила она, убирая волосы назад.

— Должен был сегодня уйти, но не факт. — Дима вежливым жестом указал на дверь подъезда, но на этот раз таки решил поджентльменить — обогнал и взялся за ручку сам.

— Неважно, — сказала она, шагая в подъезд. Её охватило нетерпение. Ей необходимо было заняться сексом с мужчиной, черт возьми. Ещё месяц-другой — и очередная мастурбация может закончиться… Елена тряхнула головой, прикусила губу и быстро спросила:

— Какой этаж?

— Первый. Сразу направо.

В подъезде было светло, довольно чисто. Оно и понятно, дом был «хороший», в центральном районе, старой удобной планировки квартиры. Тут жили люди обеспеченные, или снимали вот такие мажоры, как Дима. Она свернула направо, потом посторонилась, давая спутнику пройти к двери — массивной, железной двери с двумя серьёзными замками. Он позвенел ключами, замки тихо клацнули, дверь открылась, пропуская их в коридор квартиры. Внутри было тихо и темно, видимо, сосед и правда ушёл. Дима протянул руку куда-то вправо, щелкнул выключателем, загорелся одинокий плафон с тускловатой лампочкой. Дима обернулся, чуть нагнулся и прикрыл дверь за спиной Елены. И остался так стоять, нависая над ней.

— Только не говори, что у тебя нет кровати, и мы прямо здесь начнём, — сказала она резковато, поднимая к нему лицо и выпячивая подбородок.

— Не-е-а, — протянул он, наклонился ещё и неожиданно провёл языком по её подбородку. Елена вздрогнула, засмеялась, а он выпрямился, убрал руку и принялся неспешно снимать верхнюю одежду. Кинул кашне на полочку, повесил дублёнку, сбросил небрежно черные замшевые кроссовки. Обернулся.

— Тебе помочь?

— А… нет, — она тоже скинула своё пальто, повесила, нагнулась, чтобы расстегнуть молнии на сапогах.

— Позволь мне, — Дима опустился на одно колено, взялся за собачку на правом сапоге, медленно потянул вниз. На лице у него опять сияла эта безмятежная улыбка, которая вдруг начала не то, чтобы пугать, но немного напрягать. Вот он расстегнул молнию до конца, взялся за задник. Елена приподняла ногу, и ей тут же пришлось схватиться за его плечо, чтобы не потерять равновесие.

— Теперь другую, — сказал Дима, когда она поставила освобожденную от каблука ногу на прохладный ребристый коврик.

Всё это было довольно странно. Она в общем ожидала чего-то чуть более делового и при этом неловкого, как случалось у неё раньше с такими встречами на раз. Они бы быстренько прошли на кухню, выпили ещё немного спиртного — просто чтобы поддержать контакт, потом пошли бы в постель и занялись сексом. Но у её нынешнего партнёра явно был какой-то другой взгляд на эти вещи.

Он не повёл её на кухню. Он отодвинул под вешалку её сапоги, поднялся с колен и протянул ей руку ладонью вверх. «Ну ладно», подумала она, подавая руку. Дима улыбнулся и повёл её по слабо освещённому коридору в самый конец, а там, не включая свет — в просторную комнату, которую скудно освещал фонарь, горевший за окном как раз напротив. У стены стояла широкая кровать, аккуратно застеленная покрывалом. Дима отпустил её руку, взялся за покрывало и скинул его на пол.

— Располагайся.

Елена пожала плечами и начала стаскивать с себя кофточку со стразами. Кинула на пол. Подцепила резинку юбки, медленно потянула её вниз, по бёдрам, до колен, потом вышагнула из неё, тоже оставив на полу.

Когда она расстегивала бюстгалтер, Дима уже полулежал, опершись на локоть, и ждал её.

Обещания, которые давало его тело во время танца и потом, когда они целовались в постели, оказались лживыми. Он был из тех ленивых самодовольных мальчиков, которые сразу рвутся залезть членом внутрь, а потом однообразно долбят, быстро кончая. Елена сразу поняла, что от него толку мало, и попыталась сама себя дополнительно возбудить. И всё равно не успела — он кончил с шумным фырканьем, вцепившись одной рукой ей в ягодицу. Елена почти сразу отодвинулась, но он прижал её к простыне:

— Погоди, я могу тебе сделать хорошо по-другому…

— Не нужно, — она поймала его за плечо.

— Я умею, — он уже лез жадными пальцами к её лобку, наклонял голову. Елена схватила его за волосы и сказала чуть жёстче:

— Молодец, но не надо. Я так не люблю.

Он сперва замер, потом неловко задвигался, отползая в сторону, бормоча «Да ладно, как хочешь, дело твоё». Потом встал, ушёл куда-то — видимо, в душ. Елена зевнула, натянула на себя одеяло и свернулась комочком на боку. Она зверски устала и хотела спать. Ей повезло, её бездарный любовник не стал её будить и выпроваживать. Они оба проснулись от заунывно-въедливого пиканья будильника в семь утра.

— Давай проясним кое-что, — сказал он, аккуратно ставя перед Еленой чашку с кофе. — Было хорошо, но продолжения я не планирую.

Елена подняла на него взгляд (она не выспалась, резкое освещение кухни заставляло её щуриться):

— С чего ты взял, что мне надо продолжение?

Дима поставил свою чашку так же аккуратно, сел, сказал всё с той же улыбкой:

— Твоя подруга сказала, что ты хочешь найти парня. Но в нашей тусовке это тебе не светит.

Елена поставила чашку, из которой уже собиралась отпить, и спросила:

— Неужели?

— Без обид, — Дима отпил кофе, посидел пару секунд с прикрытыми глазами. — Но я тебя действительно вспомнил. Все в курсе, что ты спала с Олегом. А также с каким-то парнем с эконома, а также с чуваком из твоего бара. Ты шлюха. Тебя поэтому и позвали вчера.

Елена чуть подалась назад, но потом расслабилась и отпила кофе.

— А ты, значит, спишь с разными девицами регулярно, но не шлюха.

— Я мужчина, — Дима довольно улыбнулся.

— Пффф, — Елена снова поставила чашку на стол, — Какая разница? Ты любишь секс. Я люблю секс.

— На таких, как ты, не женятся, — сказал Дима, продолжая улыбаться, — А за таких, как я, охотно выходят замуж.

Елена покачала головой, встала.

— Если ты правда хочешь хоть на ком-то жениться, тебе надо научиться пасть вовремя захлопывать. Потому что трахаешься ты так себе, да ещё и тупой.

Елена отвернулась и пошла в прихожую. Дима сказал ей в спину «Шлюха, дешёвка» или что-то вроде этого, но она уже застегивала замочки на сапогах. Всё, что она чувствовала — это досаду за напрасно потраченное время.

Глава 16.

Автобус медленно плёлся по забитой машинами улице. Пробка была зачётная — через весь мост и на несколько кварталов с обеих сторон от него. Пятница, вечер, внезапный февральский снегопад, сокративший видимость до десятка метров. Елена сидела, прислонившись головой к стеклу окна и пытаясь подремать. Как только она начинала соскальзывать в сон, пробка приходила в движение, автобус дергало и трясло, вытягивая девушку из сна. В очередной раз проснувшись, она тяжело, длинно зевнула и потёрла пальцами веки. В глаза точно песку насыпали. Полноценный учебный день после смены на работе после учебного дня, того, когда она не выспалась в постели жалкого ублюдка.

Иногда ей казалось, что она не выспится уже никогда. Смены, учёба, тусня в клубах, снова учёба, потом приходили выходные, и она честно собиралась прийти домой часов в восемь и лечь спать, но всё время что-то случалось — и она опять притаскивалась заполночь или ночевала нетрезвая где-то ещё, где было чаще всего не очень удобно и не всегда безопасно. Год назад родители ещё пытались что-то говорить насчёт её образа жизни. Но потом она нашла работу и четко обозначила границы. В общем, это было уже даже и необязательно. Родители пережили её совершеннолетие, признали её взрослой и почти смирились с тем, что она прожигает свою молодость и здоровье не самым разумным образом.

В целом её всё устраивало. Ну, не выспалась, вот дела. «На том свете высплюсь», — говорила она себе, прикладывая охлаждающие полоски к красным векам, замазывая тональником сероватое лицо и нанося поверх румяна. Иной раз ей удавалось поспать шесть-семь часов в сутки, и она почти приходила в норму. Но иногда несколько дней слипались в один тяжелый липкий ком, который ей приходилось как бы тащить на спине, с трудом переставляя ноги. Она дремала в транспорте, перехватывала полчасика между вузом и работой, но ноша бессонного времени от этого словно только тяжелела.

«Зато точно ничего уже не хочется», — подумала она, усмехаясь. Снова прикрыла глаза, прислонилась к холодному окну. Автобус резко встал, Елену мотнуло вперед, и она едва успела подставить руки, иначе треснулась бы головой о подголовник кресла впереди. Некоторые пассажиры не успели среагировать, и теперь ругались и охали упавшие и ушибленные.

— Всё, приехали, — заорал со своего места водила.

— Чего такое? Что случилось? Почему встали? — заголосили пассажиры, привставая с сидений, вытягивая шеи, пытаясь протолкаться вперёд.

— Авария там, — сказала кондукторша, молодая худая девчонка в спортивном костюме и овчинной безрукавке, — Не проехать.

— Ну, выпускай тогда, — заявил кто-то у передней двери. Двери открылись, люди начали с ворчанием и руганью вываливаться наружу, кондукторша закричала «Ой, да погодите, куда вы на проезжую часть» — её не слушали.

Елена дождалась, когда в салоне станет свободно, встала, прошла вперёд. Спросила:

— Совсем глухо, или поедете ещё?

— А пёс его знает, — отозвался резким прокуренным голосом водила, — Пока гаишники подъедут. И ещё не факт, что растащат быстро, они вона как смялись.

Елена медленно спустилась вон из автобуса, отошла, поглядывая по сторонам, на тротуар. Люди не спешили расходиться, стояли кучками, тянули руки, указывая на смятые, перевёрнутые машины дальше по дороге. Елена отвернулась и пошла прочь, во дворы, рассчитывая срезать путь до соседней улицы Горького. Усилился ветер, снег летел в лицо, дома почти скрылись за волнующейся и вихрящейся белой пеленой.

Она уже почти вышла к нужной ей арке между домами, когда сзади засигналила машина. Елена вздрогнула, отошла от края тротуара. С ней поравнялся нос незнакомой серой машины, и снова раздался короткий прерывистый «би. ип». Она остановилась, машина встала тоже. Дверца хлопнула, из машины выскочил незнакомый человек.

— Извините, я не хотел вас пугать, — он обошёл бампер и остановился напротив.

— Я не напугана, — ответила она, разглядывая незнакомца. Высокий (даже по сравнению с ней), плотный, кожаная куртка, черная футболка, черные джинсы. Она вернулась взглядом к его лицу. Короткая стрижка, очки, крупный нос, тонкие бледные губы. Постарше её лет на десять, пожалуй.

— Вы меня, наверное, не помните, — он смотрел открыто, спокойно, — Я бываю в клубе, где вы работаете.

— А, — она покивала, — Так себе клубешник.

— Вот и я подумал, что вы могли бы больше, чем пиво разливать, — он слегка улыбнулся.

— Если вы про девочек по вызову… — начала она, засовывая руки в карманы пальто, но мужчина нетерпеливо махнул рукой, поморщился, перебил:

— Да нет.

— А что тогда?

Он снова улыбнулся. Сказал:

— Мне нужна девочка на ресепшен. Я перетёр со Стасом, он посоветовал тебя. — Елена так удивилась, что даже не заметила перехода на ты.

— Стас?!

— Он сказал, что ты аккуратная, спокойная и ответственная девочка. Хотя и совершенно не в его вкусе, — собеседник сделал шаг, оказался близко, — Я обычно ищу себе людей по рекомендациям. Не доверяю этой фигне с объявлениями.

— А… — Елена собрала мысли в кучу, — Так, а ресепшен у вас чего?

— Ага, ближе к делу. Удачно я тебя заметил, и до следующей смены ждать не пришлось, — он кивнул в сторону машины, — Поедем, покажу, объясню всё. — и, заметив, что она колеблется, добавил: — Пойми меня правильно. Девочку найти не сложно. Но ты высокая, внешность что надо, видимо, не дура, раз студентка. И для тебя это очевидное изменение к лучшему. Во всяком случае, платить я тебе буду больше, и ночных смен много не будет. Ну?

— Окей, — она шагнула к машине.

Выезжая из двора, новый знакомец говорил.

— Я Илья, у меня небольшая гостиница и сауна. Да, ты всё правильно сейчас подумала, но тебя это не коснётся. У меня всё чётко, штат — это штат, бляди — это бляди, — он дал по газам, проскакивая на желтый в поворот, — И от штата мне нужна четкая профессиональная работа. Взамен я даю нормальный оклад, приличный график работы и защиту от хуйни. — Он вполголаса выругался, когда какая-то машина притёрлась перед ним, поднимая пробуксовавшими колёсами фонтаны грязного снега.

— Официальное оформление? — спросила Елена.

— А у тебя трудовая книжка есть? — поинтересовался он, не отрывая взгляда от дороги.

— Ну… нет.

— Будет, — пообещал он, — Но учти, если проебёшься по-крупному — я тебя и уволю официально, по статье.

В машине было тепло, Илья вёл быстро и совсем чуть-чуть лишку агрессивно. Елена расслабилась, чуть съехав на сиденье. Глаза слипались, ей пришлось зажмуриться на секунду. Очень не хотелось вырубиться через пять минут знакомства с потенциальным работодателем. «А может, и не только», — подумала она, пытаясь взбодриться.

Машина свернула под арку старого кирпичного дома, резко остановилась. Илья заглушил мотор и повернулся к Елене:

— Приехали.

Десять метров до высокого крыльца с коваными перилами и навесом показались бесконечными. Ветер всё усиливался, снег теперь шёл мелкими твёрдыми крупинками, которые секли лицо. Елена кое-как поднялась по обледеневшим ступенькам, но на верхней каблук её таки подвёл, и она скользнула левой ногой. Напрягла икру изо всех сил, но уже чувствовала, как ползёт каблук, сгибается голеностоп, а колено устремляется к краю ступеньки.

Илья обернулся и взял её за оба локтя. Она ещё успела ойкнуть, но тут же поняла, что не падает, а почти висит в его руках. Потом он осторожно ослабил хватку, убедился, что она стоит нормально и сказал:

— Надо бы песку, что ли, накидать. Ещё навернётся кто-нибудь. — и взялся за ручку двери.

— С…спасибо, — сказала она ему в спину, но он уже открывал дверь, заходил, не особо интересуясь, как она там, уверенный, что она войдёт следом.

Внутри была баня. То есть, разумеется, там был небольшой холл с двумя окнами, стойка с часами и полка с ключами, лимонное дерево в кадке и двери куда-то ещё, но выглядело это обшитое золотистой вагонкой помещение натурально как баня какого-нибудь состоятельного милицейского пенсионера из знакомых её дедушки. Стойка, правда, была из карельской берёзы, из неё же — ободок больших часов на стене, но делу это не помогало. Интерьер был очень смешной. На стойке в качестве украшения стояла кустарная композиция из двух глиняных фигурок — мужик и баба в бане, с вениками и шайками, розовые, толстые, с улыбающимися круглыми лицами. На стене между двух окон висело тележное колесо, на его спицы были навязаны яркие разноцветные атласные ленты. В других простенках помещались тканые панно с белотелыми голыми женщинами на голубом фоне. Над панно висели светильники-шары с бронзовыми листьями на витых креплениях. На полу чуть в сторону от входа были расстелены типичные деревенские «дорожки», тканные из нарезанных лентой остатков ткани. А-ля рюс. Деревенская романтика. «Интересно, у них и в номерах вагонка?» — подумала Елена, оглядываясь.

За стойкой обозначилась коротко стриженная темноволосая женщина лет тридцати в сером свитере, весело сказала:

— Привет, Илюш. Рыбаки твои приехали, заселились и сейчас бухают.

— Окейно, — ответил он, обернулся, показывая на Елену:

— Я тебе сменщицу привёл.

— Ой ты бааатюшки, — протянула она, облокачиваясь на стойку и раскладывая перед собой свой немаленький бюст, едва удерживаемый тонким трикотажем, — И года не прошло. — Она мгновенно обежала Елену взглядом, коротко улыбнулась и спросила:

— Как тебя звать, дева-красота?

— Елена, — ответила она, внезапно проникаясь неприязнью к этой вроде-как-простушке.

— Ишь ты, тёзка, — грудастая заулыбалась на все тридцать два зуба, — Илюшка, у тебя чутьё на Елен с хорошими сиськами? — она прищурилась и посмотрела Елене прямо в глаза:

— Смотри, я ревнивая!

— Алён, ну хорош, — Илья положил на стойку руки, чуть похлопал по гладкой медовой поверхности с коричневыми завитками, — Не пугай девочку, она студентка и воспитанная.

— Да я чего, — Алёна-Елена отодвинулась от стойки, — К тебе в кабинет пойдёте?

— Да, пойдём, побеседовать же надо. — Илья провёл ладонью по волосам, стряхивая растаявший снег, потом вытер руку о джинсы и добавил:

— Полчаса максимум, ты пока позвони Васе, пусть подскочит бумажки сделать.

— Для тебя всё, что угодно, — она села на своё вертящееся кресло, придвинула телефон, а Илья уже шёл прочь, в ближайшую дверь, за которой оказалась мрачноватая лестница с тусклыми лампочками на площадках.

Елена плелась следом, размышляя, не стоит ли извиниться и свалить. Крошечная гостиничка с интерьером генеральской бани, зубастая тетка (русалка, блин, хоть и стриженая), лестница эта чёрт знает, куда ведущая… Илья обернулся, сказал, не замедлив шагов:

— Мы тут ещё не всё здание в порядок привели. С той стороны, где клиенты ходят, уже чистенько и свет нормальный, а тут я пока оставил как есть. Не главное. — он остановился на площадке третьего — верхнего — этажа, толкнул дверь во внутренние помещения, пропуская Елену, — А Алёнку ты не бойся. У неё чувство юмора специфическое, но она тебе поможет разобраться и в работу войти. — Теперь они шли по типичному офисному коридору: серые стены, серый промышленный линолеум на полу, лампы дневного света под унылым пыльным потолком. Кабинет Ильи оказался дальним, и когда дверь открылась, Елена аж глазам не поверила.

После кичово-убогого нижнего холла она ждала тут увидеть новорусскую роскошь: «предбанник» с секретаршей, а дальше интерьер с кожаной мебелью, ковром и огромным столом на полкомнаты. Может даже стояла бы хохломская дура — ваза в виде лебедя, или фигурка из бронзы вроде копии какой-нибудь конной статуи. Елена видела такое у некоторых своих наиболее продвинувшихся в бизнесе родственников.

А там была картинка из какого-нибудь журнала по дизайну. Светлые стены, высокие белые стеллажи на одной стороне, угловой компьютерный стол с удобным рабочим креслом (Елена сразу заметила, что вокруг гнездится какая-то ещё техника). У окна — переговорный уголок, два больших серых дивана и столик со стеклянной столешницей. В углу кофе-машина и стойка со всем необходимым. И здоровенный телевизор у дальней стены. На ближнем подоконнике топорщилась листьями довольная, здоровая монстера.

— Давай, садись, — Илья кивнул на диваны, — Кофе сделаю. А, вешалка слева.

Елена кое-как стащила с себя промокшее от талого снега пальто, пристроила на вешалку, прошла к диванам. Увидела, что на столике лежат несколько глянцевых журналов, потянулась к верхнему — но они все были посвящены машинам, яхтам и дорогому оружию. Ясненько, понятненько, подумала она, усаживаясь спиной к стеллажу. Илья подошёл, поставил на стол две простых белых чашки. Спросил:

— Сахар надо?

— Нет, — она торопливо потянула одну из чашек к себе, вдохнула запах, пригрелась ладонями к горячим бочкам. Хороший кофе. Она понюхала ещё, потом отпила. Очень хороший кофе. От любимого запаха нехотя отступила сонливость, Елена сделала ещё глоток, расправила плечи, вздыхая. Подняла взгляд на Илью. Он сидел, наклонившись вперёд, уперев локти в колени. Ждал с таким видом, как будто у него никаких планов больше нет на этот февральский день с отвратной погодой. Елена поставила чашку и сказала:

— Значит, вы меня проинструктировать должны.

Он выпрямился, повёл плечами, как будто сбрасывая что-то со спины. Положил на стол ладони, похлопал легонько по стеклу, ответил:

— Давай на «ты» лучше, мне так удобнее.

— Ясно, — кивнула она.

— Инструкции тут простые. Обязанности твои будут — находиться за стойкой, регистрировать въезжающих, выдавать ключи, отвечать на звонки. Записывать бронь, если кто-то по телефону бронирует, потом старшей горничной передавать информацию. Ну, это редко у нас, люди больше по знакомству обращаются. Отвечать на вопросы гостей, вызывать при необходимости ментов и скорую. Что ещё… — он задумался, взялся за подбородок, потом снова опустил ладони на столешницу и похлопал-побарабанил. — А, ну да, рассчитывать гостей тебе не придётся, заселение у нас в час, к часу приходит бухгалтер, Вера Васильевна, она принимает оплату и всё такое. Если кто-то появляется внезапно незаписанный — будешь ей звонить, она недалеко живёт. Но это вряд ли. Теперь про график. Могу тебе поставить смены через два дня, с учёбой уж сама решай, что пропускать. Смена двенадцать часов, с шести до шести. По вечерам тут моя родственница дежурит в любом случае. В выходные тут всегда Алёна, работы много. С оплатой проблем не будет, — и он назвал цифру, которую готов был платить ей в месяц. Она одновременно возликовала и встревожилась. Это было ровно в два раза больше, чем в клубе. С чего бы ему быть таким щедрым? Смены по двенадцать часов, но тут тебе не бар, сиди себе за стойкой. Хочешь — книжку читай, хочешь — варежки вяжи.

Она начала было открывать рот, чтобы что-то сказать, но тут застучали в дверь и чей-то прокуренный голос спросил из коридора:

— Илья, ты на месте?

— Да, Василь-Петрович, заходи, — громко ответил Илья, поднялся и унёс чашки — ополовиненную Елены и свою нетронутую — к кофе-машине.

Елена подняла взгляд и увидела свою главную проблему на ближайшие полгода.

Глава 17.

В шесть часов ясного майского вечера было ещё почти жарко. Елена потела в своей белой блузке с застегнутыми доверху пуговицами и «приличных» брючках со стрелками. Пару часов назад в курилке она почти с ненавистью сверлила взглядом уборщиц Машу и Варю, которые сидели на нижней ступеньке лестницы, тыкая пальцами в журнал «Бурда моден» и советуясь по поводу какой-то выкройки. На них были футболки, шорты из обрезанных джинсов и косынки, завязанные по-пиратски на коротко стриженых головах. И сланцы на ногах, конечно.

Елена вздохнула, поёрзала в туфлях влажными пальцами, чувствуя, как липнет и трёт шероховатый материал пропотевших «следков». К концу смены она всегда не столько уставала, сколько преисполнялась отвращением к себе. Потная кожа, косметика, забившаяся в микроскладочки и поры на лице, грязные от бумажек и ключей пальцы, или в качестве альтернативы — чистые, но ужасно сохнущие от постоянного мытья. И вот эти затекшие, влажные ноги в узких туфлях вдобавок. «Я человек-сосиска», — думала она с отвращением. — «Распухшая, тепленькая и вонючая».

Сменщица запаздывала. Сегодня на ночную должна была прийти какая-то новая тётка, спешно найденная Ильёй через знакомых — его собственная двоюродная сестра, которая обычно дежурила по ночам, валялась с сорванной спиной.

Елена посмотрела на часы — восемнадцать пятнадцать, — мысленно выругалась и потянула к себе телефон. Начала даже набирать номер, но тут с улицы послышались оживленные, громкие голоса, открылась резко дверь, и в холл ввалился Василий Петрович Бахарев, специалист по всему и липкая гнида в одном лице. Он сипловато хохотал и повторял «Эх-ай-яй, мать, эх-ай-яй!». За ним шла высокая, худая и изумительно носатая женщина в мужском пиджаке поверх серой блузки «с люрексом», длинной темной юбке и кроссовках на босу ногу. Она тоже хихикала.

Бахарев сразу подскочил к стойке и влип в Елену взглядом:

— Ну, привет, Ленуся! Ждёшь-не дождёшься тут, да? Вот смотри, Наденька пришла. — его жесткие рыжеватые усишки встали дыбом над довольной улыбкой, бровки поднялись кустиками, маленькие мутно-серые глазки заблестели.

— Здравствуйте, — Елена улыбнулась вежливой «протокольной» улыбкой, чуть отодвигаясь с креслом от стойки.

— Так, эээ… Надежда? — она посмотрела на женщину в пиджаке. — Давайте, я вам покажу, где что?

— А не надо, — Надежда обошла стойку, быстро окинула взглядом журнал регистрации, телефон, ключи на стене, — Была я тут уже. Ты, значит, Лена.

— Елена, — сказала Елена, — Приятно познакомиться. — Она встала с кресла и взялась за сумочку.

— Ну, свободна, Елена, — Надежда тут же плюхнулась на освободившееся место, — Вася вон видишь, специально со мной приехал, чтобы тебя со смены перехватить, — и она нехорошо, понимающе и сально ухмыльнулась. Елену едва не передернуло, но она сумела, выходя из-за стойки, спокойно сказать:

— Зачем же вам, Василий Петрович, так утруждаться.

— Ничё-ничё, — Бахарев, точно колобок, подкатился к ней, и у неё моментально возникло неприятное чувство, что он как будто окружил, обежал, отстранил её в отдельную какую-то емкость, завернул, как паук муху. Она много раз от него ускользала разными способами, но сейчас ей деваться было некуда: Ильи в офисе нет, кастелянша, Оксана, тоже уехала, а тут ещё эта вот… Надежда. Сидит и наслаждается спектаклем.

— Я, Ленуся, домой тебя подвезу, если ты не против, — сладко излагал Бахарев, едва заметно подталкивая Елену к выходу, — Я знаю, ты далековато живешь, а? А мы сейчас на машинке раз-раз, и докатим.

Елена почувствовала, как по спине между лопаток начинает натурально течь. Она сделала шаг-другой к выходу, потом остановилась и сказала:

— Вы меня простите, Василий Петрович, но мне бы в дамскую комнату. Перед выходом. Совсем я забыла сходить, — и она решительно развернулась в коридор, к туалетам для персонала. За её спиной Надежда, не скрываясь, сказала:

— Да погоди, куда она из сортира-то денется! Задний выход Илюха ещё на прошлой неделе закрыл.

Конечно, Елена добежала до задней двери и подёргала её. Конечно, дверь была заперта на ключ. Елена бросилась в туалет, торопливо защелкнула ключ-вертушку на двери, плюхнулась на унитаз и согнулась лицом в колени, чувствуя наконец весь груз дневной усталости. А к нему — отвращение, отчаяние и досаду. Это ж надо так проебаться. Но кто мог знать, что эта срань господня приползёт под конец смены! Он же ленивый, как свинья, кто мог подумать, что он жопу от дивана оторвёт только чтобы её, Елену, поймать на выходе. «Знал, что никого не будет», — подумала она с ненавистью и отчаянием.

В общем, можно было, конечно, убежать. Выскочить мимо него в дверь, выбежать из арки на улицу, а там он её преследовать уже не будет. Но до сего дня их отношения всё ещё напоминали что-то в меру ритуально-приличное: он увивался и приставал, она избегала и отбалтывалась. На людях (то есть, при Алёне или Илье) он вёл себя осторожно, в их отсутствие — наглел и распускал руки, но пока она сидела на рабочем месте, далеко не заходил. А теперь… Сбежать вот так, да ещё на глазах другой женщины, будет прямым оскорблением и объявлением войны. А Елена только-только освоилась с работой и начала даже видеть в ней некоторые перспективы.

Конечно, её первые мысли (тогда, в машине) насчёт Ильи были совершенно бестолковыми. Илья был делец, прямой, жесткий и ограниченный тип, но у него были свои принципы. Один из них относился к семье и браку: Илья был однолюб и жене не изменял. Жена его, зубастая русалка Алёна, была им не только любима, но и весьма уважаема, потому что с самого начала ворочала делами и разгребала говны с ним рядом, в четыре руки. У них была одна очень забалованная дочь, две очень больших собаки и полная гармония в чудовищно безвкусном и странно уютном (Алёниными стараниями) доме в ближнем престижном пригороде.

Если её это разочаровало, то не слишком сильно. Илья был хорошим шефом. Он никогда не орал, не устраивал разборок, не гонял персонал попусту, ради демонстрации власти. За ошибки и опоздания он просто и чувствительно штрафовал — со второго раза. Если ошибка была не от лени или небрежности, а от незнания, то штраф был символический, а разбор полётов дотошный и занудный. За март Елена получила ровно половину своего оклада. При этом Илья выложил перед ней список её прегрешений с указанием вычета за каждое. Обидно ей было до соплей, и она почти готова была действительно заплакать, но удержалась на самолюбии. А Илья, дождавшись, чтобы она ознакомилась и прониклась, положил поверх списка ещё часть суммы. Сказал:

— Это вот для облегчения страданий. Считай как бы премией. Алёнка сказала, что ты стараешься. Клиентам ты нравишься, опять же. Так что давай, делай выводы и больше не лажай.

Елена поблагодарила, сгребла деньги вместе со злополучным списком («Опоздание 15 мин. Вычет 200р. Ошибочно сказала расписание бара клиенту. Вычет 100 р…») и выкатилась в коридор, уже всё-таки хлюпая носом. У неё были планы на эту зарплату. Ох, планы… Она подумала, что, видимо, кто-то там наверху не дремлет, указывая ей на то, что скоро сессия, и вместо тусни по барам надо бы поучиться.

За апрель она получила всё — и чаевые. Это для неё было почти потрясением. Она совершенно не ждала, что в этом крохотном отельчике и с её обязанностями может вообще возникнуть ситуация, в которой ей дадут денег. Но вот звонит клиент, у которого раскалывается голова, и она несёт ему пенталгин и воду, напряжённо прикидывая, чем отбиваться на случай, если это только предлог заманить её в номер. В другой раз на ресепшен спускается заплаканная и измазанная собственной косметикой девица, заехавшая с крепкошеим немолодым мужичком, и Елена вызванивает по знакомым девчонкам «ту самую таблетку». Или задерживается у её стойки видавший виды командировочный мужчина, которого непонятным ветром занесло сюда вместо одной из больших городских гостиниц, долго треплется с ней обо всякой ерунде (например, советует посмотреть кино «Четыре комнаты»), а потом оставляет на стойке крупную купюру и уходит в номер, повеселевший и довольный жизнью.

И если бы не Бахарев, всё было бы отлично.

Елена разогнулась, встала, оглядела небольшую комнатушку. Окно было, но… Не пролезу, честно подумала она. Даже и не из-за внушительного бюста, а просто потому, что попасть в окно можно было только встав на унитаз и подтянувшись. Подтянуться она бы не смогла. Значит, убегать. Унизительно, глупо и с неизвестными последствиями. Она вздохнула и принялась расстегивать брюки — раз уж она в туалете, глупо будет не пописать.

И пока струя тихо шуршала о фаянс, Елена вдруг отчётливо осознала, что у неё есть другой выход. Осознание это было жуткое и одновременно захватывающее. Она закрыла глаза и вспомнила: лето, вечер. Смятая подушка под щекой. Пик оргазма — и вдруг жесткая сухая земля вместо постели под боком.

Был ведь и ещё один раз. Тот, который вспоминать было ещё неприятнее. Тот, когда она бродила по территории дома отдыха, всё ещё не отойдя от очередного выкуренного косячка. Тоже лето, тоже вечер…

…Елена шла, чуть пошатываясь, от одной оранжевой сосны к другой. Вечернее солнце светило из-за спины, сосны и дорожки между ними были золотыми и огненными, сияли травинки у корней, отсвечивали медом даже опавшие шишки. Елена подошла к очередной сосне, прислонилась. Вся кожа у неё словно трепетала, обострённо отзываясь на любое прикосновение. Елена опустила руку вниз, положила между ног. Слабый импульс возбуждения был как струйка тёплой воды, плеснувшая в живот. Елена повернулась к дереву лицом и прижалась грудью к шершавой коре. Теплая вода рванула волной, Елена торопливо расстегнула пуговицу на джинсах и толкнула пальцы туда, отводя тонкую тряпочку трусиков и накрывая горячий, пульсирующий бугорок клитора.

Ей понадобилось всего несколько секунд, чтобы достичь оргазма. Он был такой силы, что у неё подогнулись колени. Она как будто на секунду потеряла связь с реальностью, повисла в пустоте, в пространстве, пронизанном сиянием удовольствия.

А потом сияние погасло, и она рухнула на колени на чертовски твёрдый асфальт в темноте.

Елена посидела ещё немного, потом нехотя поднялась, воспользовалась туалетной бумагой и натянула трусы. Смыла воду, постояла немного, положив руку на ручку крана.

— Может, ничего не получится, — прошептала она, пустила воду, медленно, словно во сне, вымыла руки. Закрыла кран, снова замерла, чувствуя под пальцами прохладный металл. Если ничего не получится, не беда. Если что-то получится… Елена сглотнула, чувствуя, как в животе словно что-то проваливается в неведомые глубины. «Вот поди-ка возбудись с таким страхом», — подумала она, пытаясь взбодриться. Надо просто повернуться, открыть дверь и выйти. И решать проблему обычным путём. Может, и бегать не придётся. Ну, хочет он её подвезти, чего там, пока он за рулём, лапать не будет, а если совсем охамеет — можно у ближайшего светофора выскочить…

Она ни разу не разрешала себе вспоминать тот второй раз. Темная дорога, неизвестно куда неизвестно откуда. Километры пешком через лес, пока короткая летняя ночь светлеет и выцветает в утро. Озноб, слёзы, головная боль, жажда, разбитые колени, которые сперва жгло, а потом стало выкручивать ровной болью на каждом шаге. Когда встало солнце, она вышла на перекрёсток с большим междугородним шоссе. Неподалёку стоял павильон автобусной остановки, а рядом толпились бабки в платках и невзрачных робах, все точно горошины из стручка — старые, серые, малорослые, с сумками на колёсиках. Елена подошла к ним, робко поздоровалась и спросила, где находится.

— В лесу, штоль, заплутала? — спросила одна из бабок.

— Заблудилась, ага, — Елена понимала, что выглядит жалко, ободранная и заплаканная.

— От дурьи бошки, — сказала из-за спины другая бабка, — На шашлыки чей выехали?

— Я… нет, — Елена пыталась улыбаться и быть вежливой, — Из дома отдыха я… мы гуляли…

— Из «Морского», что ли?

— Н-нет… Из «Паруса»…

Кто-то из бабок сказал «у-у-ти, бааатюшки», а та, что стояла перед Еленой, перекрестилась:

— Дак почитай что двадцать килОметров! Вот так погуляла, девушка.

— Куда же мне теперь… — беспомощно сказала Елена, оглядываясь.

— Да ладно уж, — старушка перед ней протянула темную, сухую руку, похлопала Елену по плечу, — Автобус сейчас приедет, поедешь с нами. Тебе вон Лида скажет, где выйти.

— Скажу, скажу, — подошла плотная, щекастая Лида в вязаной серой кофте, покачала головой, — Угораздило! Ничего, до Перегона со мной доедешь, там от трассы полчаса пешком. За билет уж скинемся тебе.

— Спасибо, — Елена шмыгала носом.

«Почитай что двадцать километров». Елена расстегнула снова пуговицу на джинсах и села на унитаз. Потом вспомнила разбитые колени и опустилась на пол, прислонившись к двери.

На этот раз она даже ничего себе не расшибла. Впрочем, если бы у неё был выбор, она бы предпочла снова разбить колени, потому что, придя в себя, едва не утонула. Водоём, в котором она оказалась, был чертовски холодный и довольно большой. Окажись она парой метров левее, там, где начиналась глубина, ей бы и конец. А так она хлебнула совсем немного воды, но тут же уперлась ногами в твердое дно, выдернула себя на поверхность и встала по пояс, кашляя и фыркая, размахивая руками и пытаясь не упасть на скользком иле.

Наконец она смогла дышать и откинула с лица мокрые спутанные волосы. Перед ней был пустой пляж, чуть выше — дорога и деревья, и совершенно незнакомые на вид дома. И хотя несколько мгновений назад ещё был вечер, Елена моментально поняла, что сейчас раннее утро. Она медленно вышла из воды, добрела по песку до асфальта и села прямо на край дороги.

И вместо того, чтобы ужаснуться или восхититься произошедшему, с досадой осознала, что её сумочка осталась стоять возле унитаза в закрытом изнутри туалете гостиницы.

Глава 18.

На ресепшене с утра сидела Алёна. Подняв голову от регистрационной книги и увидев Елену, она в первый момент заметно удивилась и даже как будто испугалась. Потом брови её приняли привычное «ну-ка, ну-ка» положение, накрашенные ресницы чуть опустились и улыбка стала обычной — ленивой, чуть насмешливой.

— Что это ты, красавица, забыла на работе? Вроде, выходная сегодня?

— Привет, — Елена подошла, прислонилась к стойке. — Слушай, а Илья здесь?

— А на что тебе Илья? — Алёна прищурилась чуть сильнее, улыбка стала напряжённой, даже кончик носа словно загнулся вниз, как у хищной птицы.

Елена несколько мучительных секунд словно висела в невесомости, но потом — решилась.

— Алён, у меня проблема. Может… — она вздохнула. — Может, мне и не с Ильёй надо поговорить, а с тобой…

Алёна словно по-новому на неё посмотрела. Увидела растрёпанные волосы, вчерашний недосмывшийся макияж, мятую блузку с пятнами. Повернулась, кинула взгляд на часы, и сказала уже другим голосом:

— Давай, заползай сюда.

Елена обошла стойку, протиснулась мимо кресла и села в угол на небольшую табуретку, которую дежурные использовали по необходимости вроде замены лампочки.

— Ну, — сказала Алёна.

Елена попробовала собраться с мыслями, а потом словно по наитию спросила:

— А сортир-то смогли открыть?

— Какой сортир? — Алёна теперь смотрела на неё с тревогой и подозрением.

— Да захлопнулся же туалет вчера, — Елена подняла взгляд на начальницу и попыталась вложить в него всю силу убеждения, какую могла, — Понимаешь, как получилось. Я от Бахарева убежала в сортир прятаться, а он стал в дверь стучать. Никого нету, у девчонок перерыв, даже уборщицы ушли, а он, ты знаешь… — она запнулась.

— Попалась, значит, — Алёна хохотнула, но скорее мрачно, чем насмешливо, — А дверь что?

— Ой, ну что! — Елена вошла в режим «ври, как сивый мерин», и не собиралась тормозить, — Я испугалась, что он дверь сломает и открыла, а он от неожиданности отлетел, понимаешь? И я бегом. А он, значит, дверью хлопнул, и за мной, но меня не догнал. Я тут недалеко отсиделась, а когда вернулась, тут уже эта сидела… как её…

— Надя.

— Ну да. А я же в сортире сумку оставила! Ну и вернулась забрать, а дверь того. Не открывается. А я даже домой не могла попасть, потому что мои на даче у деда! — Елена шмыгнула носом и скривила нижнюю губу, нагоняя настроение.

— Нда, — Алёна смотрела на неё сочувственно, — И как же ты?

— Да тут подружка рядом живёт, перекантовалась у неё. Как встала — сразу сюда.

— Ладно, — Алёна повернулась к стойке, взяла из нижней ячейка ключ, — Пойдём, если там защёлка сработала, мы сейчас снаружи ключом отопрём. Если не заело.

— Ой, только бы не заело, — взмолилась Елена, подпуская в голос близкие слёзы, — Как я без ключей, без денег…

— Да погоди ты, — Алёна прошла через холл, заперла изнутри входную дверь и направилась в коридор. Елена, шмыгая носом уже по-настоящему (холодная была водичка, черт возьми), побрела за ней.

Дверь открылась сразу. Елена схватила свою сумку, которая так и стояла мирно на полу возле унитаза.

— Ну вот, всё путём, — сказала Алёна, когда они вернулись на ресепшен, — Чего Надька-то не открыла? — она покачала головой. — А насчёт Бахарева я тебе ничем помочь не могу. — Она прошла за стойку, села на кресло и подняла спокойный, честный взгляд на Елену. — И Илюха ничего делать не будет.

— Он же обещал, — пролепетала Елена, — Он же говорил — защищу от фигни… От… Это что, не оно самое?

— Да брось, — на лице Алёны снова проросла, поползла ленивой змейкой насмешливая улыбка. — Он тебя за жопу хватал? Нет. К сиськам лез? Нет. Если бы он тебя изнасиловать попытался, то да. А так — чего ему предъявишь? Девочка понравилась, он за девочкой вежливо ухаживает. Не нравится — отшей.

— Но… но… — Елена не находила слов.

— Боишься, — с удовольствием констатировала Алёна, — Правильно боишься, нагадить он тебе может много.

— И как?

— А так, — Алёна откинулась на своё кресло, сделала «эть» ручкой, — Знаешь, как в том старом советском анекдоте — между струйками. Всё, хватит, — она потянула к себе журнал, — Мне работать надо. Гуляй!

И Елена отправилась гулять.

На лекции она всё равно бы уже не пошла. Домой тоже не хотелось. Она как будто выпала из привычной паутины, которая держала её в жизни, из всех этих крепких нитей, соединяющих дом, вуз, работу, клубы и другие обычные места. Соскочила, как шестерёнка, покатилась и канула в неведомую щель. Словно его величество Расписание, державшее её холодной цепкой рукой, отвлеклось и упустило.

Прохладное утро разогревалось, обещая жаркий день. Деревья уж неделю как оделись листьями, небольшой ветерок шевелил эти свежие, роскошные гривы, которые пока что были такими яркими, такими нежными, словно вынутые из упаковки новенькие шелковые платки. Елена шла по знакомым улицам, пошмыгивая насморочно (простудилась, стопудово простудилась!), смотрела на голубые тени на асфальте, на яркую зелень. На неё словно морок напал, она сама была не своя и не в себе. «Как будто кино про себя смотрю», думала она, останавливаясь на перекрёстке, чтобы дождаться зелёного на светофоре. У неё внезапно образовался впереди пустой день, который она должна была теперь потратить. Не по назначению, без плана, незаконно и неправильно. Ей бы вспомнить о близких экзаменах, или о домашних делах (которые никогда не кончаются, как известно), или о подругах-однокурсницах. Ольга, небось, обижается — она никуда не выходили потусить уже больше недели…

Вспомнить, перейти на свой обычный деловой шаг-бег, направиться к остановке трамвая — вон он из-за поворота ползёт, погромыхивая — и поехать скорее туда, к делам, к нормальной жизни. А она дождалась зелёного, перешла улицу и свернула на перекрёстке налево. Туда, где небольшой переулок уходил в путаницу старой застройки и дальше, к откосам над рекой.

Здесь сохранялись одноэтажные и двухэтажные деревянные и кирпичные частные дома. Дома с эркерами, угловыми окнами и мансардами. Дома-избы с резными наличниками. Дома-лабазы с мрачными кирпичными надбровьями над прихмуренными подслеповатыми окнами. Перед одними тротуар лежал вплотную, перед другими торчали хилые палисаднички, дружно проросшие по весне тюльпанами. В проходах между домами густо росли черёмуха, сирень и американский клён.

Елена шла, бездумно разглядывая всё это, такое непривычное её взгляду горожанки, пересекавшей относительно аккуратный центр на транспорте, живущей в многоэтажном муравейнике на продуваемом ветрами недавно застроенном косогоре.

Один домик был просто поразительно хорош. Одноэтажный, бревенчатый, очень дачный на вид, он имел по торцам два крыльца с точёными перилами, невероятной красоты наличники и доску над фронтоном с буквами «К» и «Д» и цифрой 1899. Елена, зацепившись глазами за цифру, невольно остановилась. Домику было почти сто лет. Перед ним тоже стояла легкая реечная ограда палисадника. На удивление целая, хотя и потерявшая под дождями почти всю краску, изначально, очевидно, светло-голубая. За оградой росли две яблони-китайки, на вид такие же старые, как сам дом (хотя, конечно, это было невозможно). На яблонях уже налились, зарозовели многочисленные бутоны. День-два, и деревья обольёт бело-розовой пеной цветов. Под деревьями зеленел мелколиственный ковёр. Елена подошла ближе и рассмотрела — среди листьев проглядывали маленькие фиолетовые цветочки.

— Фиалки, ну надо же, — сказала она вслух, — Фиалки прямо в городе, а?

Эти фиалки её добили. Ощущение сна, или бреда, или параллельного мира накрыло её с головой. Несколько секунд она была уверена, что сейчас может просто оттолкнуться ногами от земли и полететь. Она подняла руку и потрогала бутоны на низко нависшей ветке яблони. Никогда в жизни ни прежде, ни после её чердак не был так близок к полному сползанию в овраг.

Сбоку, у калитки, что-то двинулось. Елена, всё ещё во власти чар, медленно опустила руку и повернулась. У калитки стояла женщина раза в два старше неё, одетая в «варёные» турецкие джинсы и футболку с Микки Маусом. Её лицо как будто не давалось взгляду, или это Елена потеряла способность смотреть в лицо.

Елена подошла к женщине и сказала:

— Знаете, сегодня всё как-то очень странно.

Женщина внимательно посмотрела ей в лицо, подняла руку, тронула лоб, потом зачем-то — ухо. Сказала спокойно:

— Пойдём, тебе бы присесть.

— Я отлично себя чувствую! — сказала Елена, радостно улыбаясь.

— Я вижу, — сдержанно ответила женщина, — Не переживай, это ненадолго.

— Я поняла, что это сон, — сказала Елена, — или у меня крыша едет. Вас тут нет, наверное.

— Пойдём, пойдём, — женщина осторожно взяла её за плечо и повела сперва в калитку, потом на крыльцо, по чуть прогибающимся ступеням, потом через облезлую дверь в темноватый коридор, где пахло кошками, и наконец — в светлую, большую комнату, про которую Елена в первый момент только поняла, что окон три, и в каждое льётся поток солнечного света. Её подвели к столу и усадили на деревянный стул. Она огляделась, замечая заставленные горшками с растениями подоконники, диван, на котором дрыхнут сразу два крупных кота, рыжий и черный, какие-то шкафы со стеклянными дверцами, за которыми через солнечные блики едва различается вроде бы хрусталь и фарфор…

Перед ней появилась чашка с кофе. Хозяйка села напротив и вторую чашку поставила перед собой. Сказала:

— Пей.

Елена подумала, что запах кофе какой-то бледный, словно выцвел на фоне кошачьей вони, но потом взяла в руки чашку и пар облизал ей нос. От этого её мозги как будто промыли. Она осознала, что сидит в чужом доме напротив незнакомой женщины и собирается пить сомнительный напиток из чашки неизвестной чистоты.

Хозяйка дома словно следила за её взглядом. Стоило ей подумать вот это всё — про место, кофе и чашку — как она усмехнулась и спросила:

— Начинаешь в себя приходить? Хорошо. Не бойся, пей. Чашки я мою как следует, кофе свежесмолотый, варила я его себе. Просто совпало удачно.

Елена отпила небольшой глоток. Кофе как кофе. Она поставила чашку, подняла взгляд на хозяйку и спросила:

— Вы кто?

Хозяйка покачала в пальцах свою чашку и несколько театрально ответила:

— Я твоя большая удача. — Заметила, как у собеседницы подозрительно прищурились глаза и добавила:

— С тобой произошло нечто необычное.

Елена опустила взгляд и стала смотреть на свои руки, лежащие кольцом вокруг чашки. Со мной произошло нечто? Она сейчас была совершенно нормальной, абсолютно обычной, в неё мгновенно вцепилась досада за напрасно потраченное время, тревога за пропущенные лекции и гнев — на дурацкую, нелепую ситуацию, в которую она влипла.

— Пей, — снова сказала женщина, — Кстати, меня Соня зовут.

— Елена, — машинально отозвалась она.

— Очень приятно, Елена, — не без язвительности сказала Соня, — А поговорить придётся.

Елена отодвинулась вместе со стулом от стола, встала. Сказала, стараясь не смотреть женщине в лицо:

— Извините, Соня. Мне надо идти. Спасибо… за… гостеприимство. Я в порядке, правда, мне надо идти.

Соня громко, нарочито вздохнула, потом хлопнула раздраженно ладонью по столу:

— Какие ж вы, девки, все дуры одинаковые. Ты хотя бы триггер свой поняла?

Елена ошалело уставилась на неё.

— Ну, запускающий механизм. Ну? — Соня сжала губы, её лицо напряглось, глубоко пролегли носогубные складки, обозначилась морщина между бровями.

— Из… ви… ните… — Елена сделала шаг назад и встала на кота. Откуда он там взялся, черт побери, ведь оба спали на диване — кот коротко взревел и швырнулся из-под её ноги в сторону, она потеряла равновесие и едва успела ухватиться за край стола.

— Сядь уже, — Соня нагнулась под стол, позвала там то ли «Муся», то ли «Пуся», повозилась и достала крупную белую кошку с серыми пятнами. Елена глазам не поверила.

— У вас их три?!

— Пять, — невозмутимо сказала Соня, — поэтому под ноги смотри на всякий случай. Но лучше сядь.

И Елена сдалась. Придвинула стул, села, взялась за чашку и одним глотком прикончила остывающий кофе. Сказала:

— Вы не поверите.

— Да ну, щас, — усмехнулась Соня, — Не боись, я если чему и не верю, то обещаниям правительства. Всё остальное в той или иной степени может оказаться правдой.

В этот момент Елена вдруг поняла, что, наконец, может смотреть на Соню. Смотреть и видеть её всю, а не только раздраженно сжатые мышцы челюстей или застиранного Микки Мауса на груди. Соня оказалась кудрявой, темноволосой, с чуть кругловатым лицом и большими глазами, у которых внешние уголки были опущены вниз. Нос Сони основательно выдавался вперёд, брови были широкие и густые, с небольшим заломом, в ушах болтались жемчужинки — может и настоящие. Фигура у Сони была крепкая, чуть грушевидная, плечи слегка опускались вперёд, а на округлых, мягких запястьях слева были аккуратные серебристые часики, а справа — странный браслет вроде пушистой верёвочки. Соня перехватила её взгляд, чертыхнулась, сняла «браслет» — это оказалась резинка для волос.

— Ну так что же? — спросила она.

— Ну, дело в том… — Елена подумала, что не сможет об этом рассказать. Она считала себя современной. Продвинутой, крутой и свободно мыслящей. И вот ей надо рассказать какими-то словами, что она неизвестным образом перемещается в пространстве после оргазма, вызванного мастурбацией. Тётке, которая примерно ровесница её матери. — Я не знаю, какими словами… — она почувствовала, что краснеет. «Да чтоб тебя! Мне что, должно быть стыдно за моё тело?!» — подумала она сквозь мучительную смесь стыда и злости, и наконец выдавила:

— Я перемещаюсь. Куда-то.

— Это я уже поняла, — неожиданно терпеливо ответила Соня, — Ты у нас, значит, путешественница. Осталось понять, как у тебя с триггером. Бывают путешественницы регулярные, случайные и неопределённые. Регулярные бывают с управляемым триггером и неконтролируемые. У тебя что, ты поняла уже?

Елена глубоко вздохнула, медленно выдохнула, снова вдохнула — уже нормально и сказала:

— Это… ну, удовольствие.

— Какое «это»? — Соня подалась вперёд, кошка с её колен бесшумно стекла куда-то вниз.

— Ну, — Елена снова ощутила горящие щёки, — Оргазм. Когда… кончаю… одна.

Соня вытянула губы трубочкой, бесшумно произнесла протяжное «ууу» и откинулась на спинку стула. Посмотрела на Елену серьёзно, даже озабоченно. Сказала:

— С одной стороны, тебе явно повезло.

Елена почувствовала, как у неё буквально подводит живот, точно на экзамене. Она спросила:

— А с другой?

Соня покивала и начала объяснять.

Глава 19.

2000

Сложно представить себе что-то тягостнее и скучнее большого семейного сборища. Кто-то из современных юмористов сказал (а Елена услышала по радио), что родственники — это люди, которые обычно встречаются по поводу изменения их числа. Свадьбы-похороны-дни рождения детей и прочее.

Мать Елены всегда была хлебосольная хозяйка. Чего не отнять, того не отнять: она умела готовить много, разнообразно и вкусно, умела красиво накрыть стол, умела всех многочисленных двоюродных-троюродных и прочих встретить, приветить, помирить, рассадить и занять. В каком-то смысле это было её хобби. Полноценное такое, отнимающее кучу времени. Она знала все дни рождения, помнила имена детей, держала набитую телефонами записную книжку и покупала подарки на все праздники заранее. Коробки и пакеты, подписанные и сложенные аккуратно по размеру в нижнем ящике комода, Елена помнила с детства. Комод стоял в родительской спальне, но ей можно было открывать маленькие верхние ящички, чтобы достать свечку или новое мыло. Одно время электричество отключали так часто, что мамино бездонное хранилище, кажется, едва не опустело, но потом жизнь стала налаживаться, и свечи лежали без надобности. Перестала Елена и доставать из соседнего ящичка душистые куски мыла «Дуру». Её мать начиталась каких-то журналов и завела вместо мыльницы модный стеклянный дозатор, который заправляла из пятилитровой бутыли жидким мылом. За мылом (и прочими домашними расходниками) родители её ездили на машине регулярно раньше на привокзальный рынок, а потом стали наведываться в построенный неподалеку торговый центр. Поэтому сперва не стало повода, а потом и желания выдвигать чуть-чуть нижний ящик комода и гадать, что и кому завернуто в тот синенький пакет, чья будущая радость просвечивает вон там или топорщится здесь.

Когда Елена поступила в универ, нашла работу и окунулась в тусовочную жизнь, родители на какое-то время отстали от неё со своими семейными традициями. Только на Новый Год они убедительно просили её уважить старших родственников и посидеть «как положено» за ломящимся от еды столом. Елена сидела, пила шампанское, улыбалась, старалась вежливо отвечать на вопросы тёть, дядь и прочих бабушек и ждала полуночи, чтобы свалить спать. Это у нормальных людей первое января открывает неделю ленивого пожирания остатков еды, пития алкоголя и пинания балды. У работающего студента январь — это месяц конца света по субъективным ощущениям.

Впрочем, у неё годом конца света стал, кажется, весь пятый курс.

Она уже к концу четвёртого поняла, что диплом ей не нужен. Точнее, что корочки она, конечно, получит, но не пригодятся они ей в её дальнейшей карьере. Потому что карьера её, как она представляла, должна была продолжать развиваться в отельном бизнесе, и корочки матмеха, даже красненькие, были там как собаке пятая нога.

Это было досадно и неловко осознавать. На матмех она поступала с мыслью, что учиться где-то всё равно надо, а тут она хотя бы точно знает, что сможет. И смогла, конечно, математика ей в школе отлично давалась. Мечты стать моделью — а она ходила на отборы, участвовала в пробах и копила деньги на фотосессии — так мечтами и остались. Работать в клуб она устроилась после одной такой фотосессии, просто фотограф сообщил, что его приятель ищет девочку в бар. Он же доверительно сказал, что на пробы и собеседования она ходит зря.

— Почему? — обиделась Елена, — Я высокая, у меня фигура хорошая, ухоженное лицо, что не так?

— Фигура у тебя огонь, но не для модели, — сказал фотограф, — Поверь мне просто. Сколько я снимал для портфолио и на пробах — всем нужны высокие худые девки со стоячей «двоечкой», а у тебя не меньше «четверки», и прямо скажем, не стоячая, — он ухмыльнулся, глядя, как унижение сводит гримасой лицо девушки. — Да не обижайся. Я же тебе помочь хочу. Чего время зря тратишь? Ищи нормального мужика лучше. С твоими данными это идеальный расклад.

Елена тогда собралась с силами и послала его прямо на мужской детородный орган. И ушла. Но ни одни пробы, ни одна фотосессия не принесли результата — ей ни разу не перезвонили. Ни в одном из модельных агентств не рассмотрели её настолько, чтобы предложить работу. Одна из рекрутёрок снизошла до объяснения:

— У тебя внешность, как бы это сказать… Слишком яркая. Глаза, губы, сиськи, — она хихикнула, — На подиум тебя не выпустишь, красить тебя будет сложно. Восточный типаж сейчас вообще не в моде, ты посмотри, какие сейчас актрисы на высоте — сплошные тощие блондинки. Для рекламы сниматься ты бы могла, и мы тебя в общую базу возьмём, конечно. Но база у нас здоровенная, сама понимаешь. И клиенты тоже ищут конкретные типажи.

И добавила, неожиданно пожалев её самолюбие:

— Мода меняется. Тебе просто не повезло, может, лет через пять снова будут любить фигуру «песочные часы» и яркость.

«Только мне уже будет не восемнадцать», подумала Елена. Рекрутёрка словно мысли её прочитала:

— Так что пока тебе восемнадцать, лучше ищи мужа нормального.

Елена встала и вышла, не прощаясь.

Однако, в клуб она наведалась — и получила работу.

Год, проведённый на ресепшене гостиницы «Подворье», немного вернул ей веру в себя. Она притормозила с клубами. Начала высыпаться хотя бы раз в неделю. В учёбе перешла от судорожных всепоглощающих рывков к регулярным занятиям (и долгие часы за стойкой действительно давали возможность неспешно заниматься, не оставляя всё на последний день перед экзаменом). И она окончательно поняла, что гостиница с её своеобразным распорядком, потоком постояльцев и всеми прочими внутренними процессами интересует её куда больше, чем теория графов и тензорное исчисление. Она сидела бы там и дальше, попутно тихо вникая в тонкости и детали, которые успевала ухватить, услышать, увидеть, но «Подворью» пришёл конец самым неожиданным образом. Девяностые кончались, уже не взрывались машины и не случалось разборок со стрельбой, но Илья тем не менее погиб каким-то мутным образом, в какой-то аварии-не-аварии, про которую обомлевшие от ужаса работники шептались, оглядываясь, нет ли рядом Алёны. То ли его машину столкнули с набережной КАМАЗом, то ли он сам въехал в этот КАМАЗ. Алёна ничего не рассказывала. За неделю она рассчитала всех работников и закрыла гостиницу. Самое странное, что тогда произошло — Алёна отдала Елене монстеру, стоявшую в кабинете Ильи. Просто поставила на стойку со словами «унеси, бога ради».

Неделя эта случилась в середине весеннего семестра, и Елена как будто с разгона налетела на стенку. Въехала в КАМАЗ, мрачно думала она про себя. Она всегда тяжело переносила резкие перемены, ей было невыносимо жить вне распорядка и устойчивых планов, и теперь она снова, как в прошлом мае, повисла в неопределённости. Разница была в том, что теперь она хотя бы знала про себя и про своё, и у неё была Соня на крайний случай.

— На самый крайний, — сказала она тогда, прощаясь.

— Но точно ведь неизвестно ничего? — спросила Елена.

— А я и не собираюсь ничего точно узнавать, — чётко ответила Соня, — Мне одного раза хватило с этими уточнениями.

— Ну ладно, — вздохнула Елена, — спасибо… До свидания.

Соня предельно ясно выразилась насчёт попыток поискать кого-то ещё такого же. Точнее, такую же. Но Елена не собиралась следовать её указаниям в точности. В конце концов, времена менялись. За последний год у половины её однокурсников появились компьютеры, а теперь все лихорадочно покупали модемы и осваивали интернет. Елена понимала, что сама не осилит создание сайта, но это и не требовалось. На городском форуме новые разделы пёрли, как грибы после дождя. Модераторы в погоне за трафиком разрешали почти любые тематические «уголки» и «закутки». Форум романтиков. Форум циников. Форумы любителей кошек, собак, кактусов, спиртных напитков. Форумы велосипедистов, аквалангистов и йогов.

Елена просто пошла и подала запрос на создание форума любителей мистики и сверхъестественного.

В общем, она собиралась только подкидывать иногда провокационные ссылки или писать короткие загадочные темы, а потом, читая комментарии, фильтровать из основной массы шизиков и малограмотных очарованцев тех, кто ей, собственно, и был нужен. Тех, кто могли быть другими путешественницами. Она вовсе не собиралась всерьёз увлекаться ни общением на форуме, ни тем более сидением в сети, а собиралась, наоборот, найти новую работу как можно быстрее.

Но тут случился мамин день рождения. И пропустить его было нельзя, потому что маме внезапно и поразительно исполнялось пятьдесят пять лет.

Елена привыкла к тому, что у матери как бы нет возраста. Конечно, она была «уже не девочка», но слово «пожилая» на неё было не натянуть ни с какого края. Крепкая бодрая брюнетка с круглой попой и всё ещё гибкой талией, живая и общительная, любительница джинсов с низкой посадкой, «казаков» с заклёпками и сумок «Шанель», её мать была — ну, моложавой. Женщиной среднего возраста. Женщиной оптимистичной, хозяйственной, шумной, прагматичной и жадной до жизненных впечатлений. В общем, цифра «пятьдесят пять» её саму не особо смущала, как и её мужа, а Елена внезапно осознала, что вот — её родители скоро станут старыми. Конечно, это было эмоциональное преувеличение, которое опять возникало из-за того, что Елена не хотела перемен. Она как будто решила (как-то неосознанно), что её взросление прошло и на этом можно всё оставить как есть. Наладить раз навсегда и не трогать, если работает.

Понятное дело, так как раз и не работает.

Одним словом, Елена выскребла потощавший кошелёк, пошла в торговый центр и, основательно пройдясь по этажу с ювелиркой и дорогими безделками, выбрала в подарок красивое коралловое ожерелье с серебром. И тем же вечером за ужином сказала как бы небрежно:

— Мам, а ты когда праздновать-то будешь?

Мать оторвалась от газеты со сканвордом, который она решала прямо параллельно с поеданием картошки, задрала брови и спросила:

— Как будто ты хочешь меня поздравить!

— Ну маааам, — Елена невольно сползла в свои двенадцать лет. Маму она любила, и мама любила её, но власть материнского сарказма была невероятной.

— «Ну мааам» — передразнила мать, — В субботу у нас зал арендован в «Птичке» на Звездинке. Я собиралась тебе сказать, но предполагала, что у тебя опять невероятно важные дела.

— Ну мам! — возмутилась Елена, — Я, во-первых, помню, что дата. Ну, то есть, — она смутилась, — В общем, я так и так собиралась быть, а потом, меня ж уволили.

— Чего? — Отец оторвался от обгрызания куриной ножки, — Это чего ещё такое?

— Да закрыли нашу гостиницу, — вздохнула Елена, вспомнила последние сплетни от кастелянши и передёрнулась, — Владелец наш… погиб. Разбился на машине.

— Ну, здорово живёшь, — отец кинул кость в тарелку, взялся за бумажную салфетку и принялся, хмурясь, тщательно вытирать пальцы, — Теперь новую работу будешь искать?

— Ну, вроде, надо, — Елена подперла щёку кулаком, вздохнула, — Но не хочется, если честно. Сама не знаю… Вроде как тут было интересно, платили нормально, где я такое место без рекомендаций найду? А к Алёне теперь шиш подъедешь за рекомендациями, она и трубку на звонки не берёт. То ли горюет, то ли боится чего-то.

Елена ещё посидела в задумчивости, а потом вдруг до неё дошло:

— Погоди! Вы банкетный зал сняли?!

— Ага, — отец встал, щёлкнул кнопкой на электрочайнике, — Она вон решила, — он сунул большим пальцем куда-то в пространство, примерно в сторону жены.

— А-а-а… — Елена прийти в себя от удивления не могла, — Но как же! Ты же всегда! Лучшая хозяйка среди всей родни! Стол как на выставку! Увидеть и умереть, а если выжил — обожраться и не подняться!

— Надоело, — легко ответила мать, улыбаясь, — Сколько можно уже? Тридцать лет кормлю толпу балбесов и засранцев, можно уже и отдохнуть от этой чехарды. В кои-то веки я буду сидеть красивая, а не носиться, обвязанная полотенцем, и жонглировать кастрюлями.

— А я тебе ещё пять лет назад говорил, — отец снова сунул в её сторону пальцем, теперь указательным, — Но тебе ж было надо.

— Дааа, — мать тоже подперла щеку кулаком и сказала со странной тоскливо-мечтательной интонацией:

— Я ведь тогда так носилась с этой готовкой, что спину сорвала. На собственном полтиннике сидела, обвязанная собачьим поясом под шелковым платьем.

— А я не знала, — удивлённо сказала Елена.

— Да эта разве признается, — отец смотрел на жену с неописуемой ласково-ехидной ухмылкой. Елена вдруг остро позавидовала их отношениям и на минуту пожелала себе таких же. Но тут мать скрутила сканворды в трубку и швырнула в отца через всю кухню:

— А тебе, ирод, лишь бы ржать, конь педальный!

Отец увернулся, заржал, и правда, как тот конь. У его локтя затрясся, забулькал, закипая, чайник, пыхнул пар, отец, чертыхнувшись, щелкнул по выключателю, не дожидаясь, когда сработает автоматика, и принялся разливать кипяток по чашкам. Елена вздохнула, кинула в свою чашку пакетик чая с мятой и стала очарованно наблюдать, как от пакетика расползаются янтарные завихрения.

Глава 20.

Поезд замедлялся. Вот он, мягко покачиваясь, начал входить в поворот, вагоны как будто чуть накренились, колеса слегка заскрипели по рельсам. За окнами проплывали серые многоэтажки, тёмные в пасмурном утреннем свете деревья, кирпичные стены с кривыми простоватыми граффити.

Елена зевнула. Сама не поняла — нервно? Сонно? Зябко? В поезде было прохладно, хотя обычно эти проходящие дальние скорые раскалены, как баня. Елена и не хотела брать на него билеты, рассчитывая на ежедневную удобную «Ярмарку», фирменный поезд с отличным обслуживанием, который шёл быстро, делая всего три остановки. Но с билетами она прощёлкала клювом, и пришлось брать купе в проходящем уральском поезде. Этот скорый был так себе скорый: кланялся чуть ли не каждому столбу. Поэтому, хотя села на него Елена ранним вечером, в восьмом часу утра он всё ещё неторопливо полз по пригородам столицы.

Впрочем, она не спешила. Вылет у неё был в шесть вечера, до аэропорта добираться чуть больше двух часов, так что она успеет всё: пройтись, пообедать, отзвониться своим.

На этом пункте мать настаивала особенно.

— Ленусик, хочешь, злись, хочешь — смейся, но отнесись с пониманием, — говорила она, — Ты впервые летишь одна. Мы имеем право волноваться…

— Ты, ты! — заорал откуда-то из кухни отец, — Ты имеешь право волноваться, не втягивай меня! Я за эту козу волноваться не собираюсь, чего с ней будет, она сама кого угодно уконтрапупит!

— Отец, не смей! — в сердцах воскликнула мать, — У тебя лишняя дочь? Может, у тебя их где-то ещё десяток припрятан?

— Непременно! — снова заорал отец, послышался звук падения чего-то некрупного и тихие чертыхания. — Из-за вас печенье рассыпал!

— Тебе помочь? — спросила мать, не поднимаясь, однако, с кресла.

— Обойдусь, — ворчливо прозвучало в ответ. Отец появился в дверях со стаканом сока в одной руке и печеньем в другой.

— Но из Москвы ты позвони всё-таки, — сказал он, опираясь на косяк, — Чтобы эта, — он кивнул в сторону жены, — Не психовала.

— Да ладно, ладно, — Елена вздохнула. Диалог этот с разными вариациями звучал уже третий или четвёртый раз за последний месяц. Вот как она билеты купила, так и началось. Сначала мать пришла в ужас от идеи ехать на отдых в одиночестве. «Но как же!» — возмущалась она, — «Это же элементарно небезопасно! И потом, ты чем там будешь заниматься? В одиночку? Ни в бар не пойти, ни погулять спокойно».

Елена особо не спорила. Она не собиралась ходить по барам. Она сдала последние экзамены, защитила диплом, вежливо отбилась от аккуратного, но сильного нажима «а не пойти ли тебе в аспирантуру» и теперь считала, что имеет право на отдых. Сначала она собиралась тупо свалить на дачу и отдыхать там. Родители посовещались и сообщили, что необыкновенно рады окончанию её учёбы и готовы оплатить ей отпуск где-нибудь на тёплом море.

Елена схватилась за их предложение, но с порога отказалась от идеи «идём в турфирму и бронируем турецкий олинклюзив в Анталье». Она была не против Антальи, она любила ленивый отдых на море, но сейчас она хотела кое-чего другого. Поэтому она таки пошла в турфирму — к бывшей уже однокурснице — и после некоторых обсуждений и советов купила билеты в Стамбул.

«Может, зря?» — подумала Елена вдруг, чувствуя, как поезд окончательно замедляется, подёргиваясь. Её совершенно отчётливо уже взяла нервячка, куда там экзаменационной. Пальцы сжались на ручке сумки, между лопатками побежали мурашки.

«Так, тихо тут, — внутренне прикрикнула она, — Я взрослая. Я умная. У меня всё в порядке с деньгами, билетами, паспортом и багажом. Я сейчас оставлю чемодан в камере хранения и поеду завтракать куда-нибудь… Куда-нибудь!»

Однокурсница Лиза, которая давно уже подрабатывала в турфирме, охотно выдала ей километровый примерно список едален и питейных столицы, проигнорировав замечание «куда мне столько на один день», поэтому у Елены был хороший выбор. Выйдя из поезда, она осторожно покатила чемодан по довольно разбитому асфальту перрона, сориентировалась во входах-выходах Ярославского вокзала и пошла по указателям искать камеру хранения. Со стороны глядя, никто бы не подумал, что эта высокая, спокойная девушка в льняном брючном костюме о чём-то волнуется или чего-то побаивается. Она шла легкими шагами уверенного в себе человека, её глаза защищали очки со стёклами-«хамелеонами», на её загорелом запястье болталась цепочка с милым, но женственным брелоком в виде эмалевой бабочки. На секунду она вспомнила, как когда-то шла под февральским снегопадом, воображая себя моделью, и невольно улыбнулась, чувствуя, как потеплели щёки. Ну, не стала она моделью, не стала. Неважно. Она теперь знала, что хочет чего-то более практичного и реального, и вместе с тем чего-то более подходящего именно ей.

Надо только сначала пристроить чемодан, позавтракать… и слетать на отдых, да. А там можно и карьерой заниматься. С новыми силами.

(Когда-нибудь я вспомню сегодняшний день, подумала она как-то мимолётно, и мне снова будет нежно и немного стыдно за свою наивность)

У камеры хранения была очередь. Елена вздохнула и мысленно списала из свободного времени следующие двадцать минут.

Конечно, она выкинула первую треть Лизиного списка сразу же. Лизон была умница и всегда готова помочь, но её представления о бюджетном ценнике явно отличались от Елениных. Посидев на скамейке с записной книжкой несколько минут, Елена разобралась с картой метро на карманном календарике, и решила, куда ехать. Дальше всё пошло как по маслу: метро, где она, почти не тормозя перед указателями, выбрала нужную ветку, пересадку и потом выход; незнакомая, но приятная улица, по которой Елена пошла наугад, и почти тут же нашла нужную вывеску. Зашла в заведение, которое было индийским ресторанчиком, села за первый попавшийся столик и взяла меню. Сказала себе: «Так, я наивная небогатая провинциалка, которая не часто бывает в Москве, и мне не надо изображать крутышку, мне надо поесть. Так что…»

— Здравствуйте! Что-то уже выбрали, или вам подсказать?

Елена подняла взгляд. Перед ней стоял пудель Артемон в человечьем обличье. Она сперва даже не поняла, мальчик это или девочка — человек-пудель был в белой рубашке, брючках и чёрном фартуке, а голос у него удачно располагался ровно посередине между теми точками, в которых мы интуитивно можем угадать пол собеседника.

— Здравствуйте, — сказала Елена, — Я у вас впервые, и я бы хотела как следует поесть, потому что у меня вечером самолёт. Посоветуете мне что-то вкусное, серьёзное и не запредельно острое?

Артемон улыбнулся (Елена едва не скосила взгляд, чтобы увидеть машущий хвост) и ответил:

— Я бы посоветовал вам карри с курицей, тушеную бамию и пшеничную лепёшку с набором соусов. Также для смелых духом у нас есть масала-чай и традиционные индийские сладости из кунжута, мёда и куркумы.

«Ничоси», — подумала Елена, сглотнула и спросила:

— А что такое «бамия»?

Артемон улыбнулся ещё шире и склонил набок голову со свисающими, как уши, кудряшками:

— Это овощ такой. Вы не волнуйтесь, он вкусный и полезный, и очень, очень серьёзный в смысле предстоящей дороги.

— Ну… ладно, — Елена сложила меню, протянула любезному Артемону, и тот ещё раз мило улыбнувшись, ускользнул между столиками, разочаровав её немного насчёт хвоста. «Зато я хоть знаю теперь, что это мальчик».

В ресторанчике было, оказывается, хорошо. Елена только сейчас вздохнула чуть поспокойнее и осознала — она ощущала и раньше, но теперь именно что осознала — какой насыщенный, тёплый и буквально ласковый воздух её окружает. Пахло пряностями. Елена никогда не пыталась перенять у матери кулинарный опыт, поэтому все эти ароматы были для неё по большей части безымянными. Разве что отдельно и очень отчётливо пахло чесноком и имбирем, которые не спутаешь ни с чем.

Наверное, для завтрака она сделала странный выбор. Окна здесь были прикрыты от уличного света несколькими слоями рыжих драпировок разной степени прозрачности, а между окнами в простенках светились небольшие лампы со стеклянными мозаичными абажурами. Столики были простые, железные, с деревянными столешницами, а диванчики обтянуты темной чуть блестящей материей в сине-фиолетовых и мятно-бирюзовых полосках. На столике стоял держатель для салфеток в виде слона и стандартный «масло-соль-уксус» набор в простых бутылочках на стальном подносе. Странно, мило, уютно. Елена невольно вздохнула, но на этот раз вздох был расслабленный. Так вздыхаешь, придя с мороза в тёплый дом и отогреваясь постепенно с чашкой чая. «Странная мысль для лета», — подумала она, и тут же поймала себя на том, что уже в третий раз мысленно использует слово «странно».

И это вдруг наполнило её радостью. Вот и как это работает? Она всегда любила жить по плану и действовать обдуманно, но с самого утра, делая именно это, она ощущала только тревогу, а теперь, заказав в незнакомом месте неизвестную еду (бамия? Бамия, боже мой?!) вдруг ощутила чистый детский восторг приключения. Вот же, ну — отпуск! «Я путешествую», — подумала она, проговаривая эту простую фразу мысленно, — «Я в дороге». В груди словно надулся воздушный шарик, а на губы вылезла улыбка. «Детский сад, штаны на лямках, — попыталась она себя осадить, — Прямо как будто дикая доярка впервые из деревни выехала!». Нет, нет, не впервые, но воздушному шарику внутри было всё равно. Он легко и нежно толкал её куда-то в диафрагму, а губы улыбались сами собой до боли в щеках. А мальчик-Артемон уже тащил полный поднос мисочек и чашечек, и вот выставил перед ней — мисочку с рыжей едой, мисочку с зелёной едой, круглый поднос с целым хороводом стальных плошек, наполненных разноцветными пастами и окруживших корявую румяную лепёшку, заботливо обернутую с одного края салфеткой. «Ой, мама, я отсюда без штанов уйду!» — в восторге подумала она, едва не повизгивая от нетерпения.

— Приятного аппетита, — сказал Артемон, ставя в качестве финального аккорда высокую глиняную чашку с чем-то дымящимся, вспененным, кремово-бежевого цвета, — Пожалуйста, будьте осторожны — всё горячее!

— С… спасибо! — выпалила она срывающимся от радости голосом и схватилась за ложку.

Кончено, этот завтрак её не разорил. Она даже не слишком удивилась величине счёта. Да, в родном городе ей на такую сумму есть не доводилось, но в родном городе она ещё ни разу не ставила себе задачу наесться на полсуток вперёд. Наелась она качественно. Так, что, допив масала-чай, обнаружила, что тарелка со сладостями оказалась нетронутой. Пришедшего рассчитать её официанта она спросила:

— А можно печеньки как-то упаковать? А то я что-то… не готова их прямо сейчас, понимаете?

— Да, не волнуйтесь, дайте мне пару минут. — И через пару минут он принёс бумажный пакет, в который аккуратно сложил сладкие кусочки и заклеил фирменной наклейкой в виде слона. Елена расплатилась, пожелала Артемону удачного дня и вышла на дневной свет.

Воздушный шарик радости теперь не поднимал её от асфальта только потому, что вниз надёжным якорем тянула индийская еда. Улица впереди была шумной, людной на тротуарах и набитой машинами по центру. Утренняя муть с неба разошлась, день сиял. Елена шла, сунув руки в карманы брюк, придерживая локтем сумку, и впервые за месяцы переживала абсолютное спокойствие и радость. «И всего-то надо было налопаться от пуза», — грубовато посмеивалась она сама над собой. — «Ещё ведь и в самолёт не села, а уже расслабилась».

Ей какой-то дальней частью рассудка ненадолго стало тревожно — а ну как сейчас она лишку отпустила вожжи, вот так и случается непредвиденное — но тревожиться было совершенно невозможно под этим горячим солнцем, на этой яркой шумной улице. Елена пошевелила плечом, поддергивая ремень сумки повыше, и пошла дальше, отмахнувшись от беспокойства.

И всё было хорошо. Она погуляла, потом спустилась в метро, доехала до Пушкинской и погуляла ещё. Вернулась на вокзал, чтобы забрать чемодан и позвонить родителям. Снова села на метро, вышла наугад где-то в центре, села на первой попавшейся кафе-веранде и выпила кофе с мороженым. Неторопливо добралась до конечной, с которой уходил раз в двадцать минут автобус до аэропорта, и ровно по своим расчетам в четыре была в Шереметьево-2.

Предыдущий её заграничный отдых случился почти за три года до этого. Тогда она с родителями летала чартером прямо из родного города, поэтому совершенно уже не помнила, как выглядит большой международный аэропорт. Не настолько большой, чтобы заблудиться, но достаточно большой, чтобы почувствовать себя неуверенно. Елена снова сказала себе: «А ну-ка, тихо там!» и, старательно держа спину прямо, а голову высоко, пошла искать стойки регистрации.

К моменту, когда на её животе застегнулась пряжка ремня безопасности, она успела прийти в совершенно очумевшее состояние. Эйфория новизны и недосыпа, державшая её на плаву весь день, сдулась примерно к паспортному контролю. К аэропортовому шаттлу и к своему месту в брюхе «боинга» Елена шла уже на автопилоте. Количество нового опыта было чрезмерным; она заполнилась, по ощущениям вся, аж возле ушей плескалось, и того гляди могло перехлестнуть через край.

Рядом с ней возилась, устраиваясь, ярко накрашенная женщина значительно старше. В какой-то момент она случайно зацепила Елену взглядом, отвернулась, но тут же снова заглянула в лицо. Сочувствующе спросила:

— Летать боитесь, да?

— Да нет, — Елена потерла ладони друг о друга, пытаясь вспомнить, лежит ли в сумке, сунутой сейчас под кресло впереди, крем, — Это… не летать. Просто день был длинный. Я как-то устала, что ли, чувствую себя совершенно выбитой из колеи. — она коротко смущённо хихикнула, — Совершенно не в себе.

— А, это бывает, — соседка тоже хихикнула, — Я когда впервые одна летела, чуть не рыдала вообще. Но у меня выбора не было, знаешь, я ведь за вещами начала летать. Челночила с девяносто третьего несколько лет. А ты по работе или на отдых?

— На отдых, — призналась Елена, чувствуя себя одновременно обязанной и стесненной этом внезапным разговором, а ещё тем, что соседка сразу и не спрашивая перешла на «ты».

— В Стамбул редко отдыхать летят, больше по работе, — сказала женщина, потом шумно выдохнула, надувая щеки:

— Жарко что-то. Старое корыто, не повезло нам. Ой, да ты чего? — она увидела, как Елена несколько поблёкла лицом и со смехом добавила:

— Да шучу я. Кондеи небось сейчас включат уже.

Елена только глазами похлопала в ответ. Весь день она то и дело сталкивалась нос к носу с недостатком опыта и отрывочностью своих знаний, и сейчас одновременно с избытком новой информации почти физически ощущала недостаток её же. «Со временем», — пообещала она самой себе, но это слабо помогло. Поэтому, когда наконец заревели двигатели и самолёт ринулся по полосе вперёд, Елена с облегчением отдалась переживанию физических ощущений от взлёта, позволив происходящему в теле полностью отвлечь её от разброда и кипения в голове.

Она ждала, что её будет тошнить и сжимать, как раньше, но вместо этого пережила почти невыносимо прекрасные ощущения. От ускорения её тело кайфовало ни с чем не сравнимым кайфом, а потом, когда самолёт оторвался от полосы, её как будто омыло чистой искрящейся радостью. Она попыталась вспомнить, было ли такое раньше, и не смогла.

Самолёт входил в вираж, поднимаясь из теплого рыжего земного вечера в холодное лазурное небо, а Елена сидела, дрожа от пережитого и отказываясь думать о будущем и думать вообще.

Глава 21.

Первое впечатление от Стамбула было отвратительное.

Елена не была готова практически ни к чему. В теории она знала, что это очень большой город, в котором всегда толпы туристов. Что город стоит на холмах, и его улицы всё время идут вверх или вниз. Что его транспортная система довольно хаотичная и нелогичная. Что местная валюта — лира — имеет очень низкий курс, поэтому на банкнотах и монетах стоят абсурдно гигантские цифры.

И всё оказалось именно так. Елена просто не представляла себе насколько.

Ей повезло с попутчицей. Бывшая челночница Юля оборжала её идею менять деньги в аэропорту, решительно отвергла предложение о совместном найме такси и сразу после получения багажа потащила Елену куда-то переходами, коридорами и поворотами наружу, в ошеломляюще горячий вечер, на ходу объясняя, что за углом остановка маршрутки (она произнесла какое-то непривычно звучащее слово и добавила — запомни, на них удобнее всего ездить, но Елена моментально забыла). На разворотной площадке возле крошечного павильончика толпились люди. Казалось, хаотично, но Юля деловито пристроилась с одного краю, и когда к павильончику подрулил битый жизнью микроавтобус, толпа зашевелилась и стала другим краем упорядоченно и мирно втягиваться внутрь: оказывается, тут была очередь. В первый автобус они не попали, остались стоять у края тротуара.

— Сейчас следующий будет, у них тут интервал десять минут, — успокоила Юля. — У тебя отель где?

Елена напрягла память и почти без запинки ответила:

— Район Лалели, отель «Гюль бешекер».

— Аааа, я его знаю, — улыбнулась Юля, — Ну, будешь всю ночь слушать, как наши тетки товар скотчуют.

— Товар — чего? — изумилась Елена.

— Скотчем заклеивают. Сумки, чтобы в аэропорту не открыли и не повытаскивали чего, — объяснила Юля.

Елена только глазами хлопала.

— Да не падай духом, — Юля улыбалась, — Годный отель. Там, правда, по большей части русские останавливаются, кто за шмотом катается, но тебе какая разница? Там чисто, от центра недалеко, хозяева вменяемые, чего ещё. Щас до Эминёню вместе доедем, там сойдёшь, поменяешь бабло, на трамвай сядешь — и через полчаса будешь у отеля. Остановка там называется «Университет», только ты по-турецки всё одно не поймешь, так что лучше считай. Она шестая от места пересадки.

— Шестая, — повторила Елена, — Слушай, я же могла на такси поехать без этого вот всего!

— Дурочка, я тебе баксы экономлю, — укоризненно сказала Юля, — Ты просто не представляешь, как нашу сестру тут обдирают по глупости и незнанию. Для них одинокая баба натурально добыча.

— Ёлы-палы, — Елена почувствовала, что у неё голос начинает дрожать.

— Ничо-ничо, — Юля похлопала её по спине, — Вон, гляди, наш долмуш едет, — Елена наконец расслышала и запомнила странное слово, означающее маршрутное такси, — Щас пока едем — я тебе расскажу, как от остановки до отеля идти. Справишься, не пропадёшь. Чай, тебе не бизнес мутить, а отдыхать! — и она весело, чуть хрипловато рассмеялась. Подъехал микроавтобус, Юля умело откатила дверь и полезла внутрь, командуя: «Так. Давай мою сумку, потом твой чемодан запихнём. Тааак… норм, давай чемодан! Давай, пошли назад, вот сюда…» — Елена знай слушалась, мысленно благодаря доброго боженьку за такую огромную удачу.

Долмуш докатил от аэропорта Ататюрка до «исторической» части Стамбула часа за полтора. За это время Елена успела услышать массу несомненно полезной информации, но в голове у неё задержалось очень немного. Она перенервничала, проголодалась, устала и хотела спать. Левая туфля натерла ногу. Глаза чесались, в них точно песка насыпало, и голова тоже чесалась, под грудью вспотело и неприятно покалывало. Она вспомнила свои дежурства на ресепшене «Подворья», как тогда называла сама себя «человеком-сосиской». Сейчас она была даже не сосиской, а каким-то холодцом. Подтаявшим к тому же.

Невпопад и не к месту она вдруг вспомнила про свой «паранормальный» форум. Уезжая, она оставила на вахте двух модераторов, но пообещала на отдыхе хоть раз найти интернет-кафе и посмотреть, что-как, хозяйским взглядом. При этом у неё не было совершенно ни единой мысли насчёт того, как в Турции с интернетом. Она было собралась спросить об этом Юлю, но тут микроавтобус выехал с широкой улицы на круговое движение, и Юлия сказала:

— Ну вот, смотри, сейчас сойдёшь. Помнишь, что я сказала про трамвай?

— Шестая остановка… а номер? — Елена в панике осознала, что не помнит номер, но Юлия засмеялась:

— Да неважно! Тут одна ветка, у трех номеров общий кусок маршрута. Любой, короче. — И, потянувшись, нажала сигнал остановки:

— Давай, выбирайся.

Елена, не помня себя от волнения, кое-как вывалилась из долмуша, держа свой чемодан на колёсах охапкой, и так же, глупо выпучив глаза и пыхтя от тяжести, отковыляла к павильону остановки. Вокруг была какая-то площадь, прорезанная трамвайными путями, ярко освещённая фонарями, людная, шумная. «Перейти площадь в сторону мечети», — напомнила она сама себе, опустила чемодан на тротуар и завертела головой. Мечеть была: большая, тёмная, с торчащими по углам минаретами, с клубящейся под её стенами жизнью (там стояли какие-то лотки, ходили люди). Елена нашла взглядом ближайший светофор и пошла, повторяя про себя инструкции Юлии.

Ей было чертовски страшно. Она боялась каждого пункта списка: перехода широкой оживленной улицы, поиска обменника «на углу, за мечетью, не доходя до здоровенного такого здания»; она даже думать не хотела, что будет, если обменник закрыт. Чемодан с треском катил по брусчатке, Елена до боли сжимала ручку и повторяла, повторяла: за мечетью, не доходя до большого здания. За мечетью. За мечетью…

За мечетью стояло несколько небольших киосков: печать, какой-то фастфуд, сигареты и… обменник. Елена от облегчения рванула к нему едва не бегом, тут же попала колесиком чемодана в выбоину и от рывка только чудом не растянулась плашмя. Чемодан так захрустел, что у неё сердце оборвалось — но, отдышавшись и присев на корточки, она обнаружила, что оба колесика пока что целы, цел и низ самого чемодана. Видимо, хрустели осколки выбитой плитки, которой была замощена небольшая площадь вокруг мечети.

Елена посидела, опираясь на чемодан, ещё с минуту, потом медленно поднялась и пошла к киоску-обменнику. Ей не понадобилось даже знание английского, она просто молча протянула оператору пару двадцаток и получила в обмен несколько купюр разного достоинства. Сказала одними губами «спасибо», но оператор уже выжидательно смотрел на следующего клиента.

Елена сложила деньги в свой поясной кошель, удачно прикрытый льняным пиджаком, и пошла в сторону транспортной развязки на площади, поглядывая по сторонам и под ноги.

Если бы она прилетела днём, то сейчас впереди, за площадью, увидела бы залив Золотой Рог, знаменитый Галатский мост, с которого стамбульцы ловят рыбу, и другой берег залива, на котором вверх по холму ползут дома, ограды и деревья. Но сейчас было уже темно, и там, за площадью, была только темнота и огни — очень много огней. А Елена совершенно не хотела красот. Она хотела отель и поспать.

«Трамвай», — сказала она себе, — «Трамвай, потом отель и поспать».

Трамвай проехал мимо, остановился метрах в пятидесяти. Елена было дернулась вслед, но тут же поняла смехотворность даже мысли его догнать, и просто пошла в нужную сторону, стиснув зубы и не обращая внимания на крошечные капельки, выступившие в уголках глаз.

Эти несчастные пятьдесят метров были как огромное издевательство. Она шла, вспоминая, как парила воздушным шариком над московскими тротуарами ещё пять или шесть часов назад. Чемодан казался чугунной гирей, привязанной к руке, а рука как будто стала тонкой и длинной от усилий, и в локоть из запястья стреляло.

Наконец, она дошла до остановки, и тут же подъехал следующий трамвай. Она кое-как забралась в него, с трудом тягая чемодан, который в своей неподъемности уже приближался к небольшой планете. Прислонилась к какому-то поручню и принялась считать остановки.

На другой день она вспомнила, что даже не подумала оплатить проезд — и запоздало порадовалась, что ей повезло не нарваться на какой-нибудь местный контроль. Но ей просто было не до того. Вся оставшаяся концентрация у неё ушла на то, чтобы держаться, держать чемодан и считать остановки. На шестой она, чертыхаясь, вывалилась из вагона, едва не уложив чемодан плашмя и чудом не разложившись сама на тротуаре. Дождалась, когда уедет трамвай и, стискивая зубы и мрачно сведя брови, оглянулась.

Улица Koca Ragimppasa (и Елена даже не пыталась представить, как это читается) оказалась ровно там, где и сказала Юлия — пересекала ту, по которой шли трамвайные пути, и бежала куда-то вниз, чуть изгибаясь влево. Елена перешла проезжую часть, в очередной несчётный раз прокляла чемодан и начала осторожно спускаться по узкому тротуару. Ей нужно было спуститься до самого низа, где улица делала поворот. Улица забирала вниз всё круче, фонари на ней стояли редко, Елена шла, почти молясь неведомому богу, и только старалась не думать, что будет, если она отпустит чемодан или неловко встанет на трещину в асфальте.

Наконец она дошла до поворота, немного выдохнула и с надеждой посмотрела вперёд и вверх. Пятиэтажное здание со светлым фасадом, над которым пафосно висели флаги разных европейских стран, сразу привлекло её внимание. До него был квартал. Она вздохнула и пошла, ориентируясь на освещенный фонарями и светящимся входом пятачок.

Она ошиблась. Призывно светящийся фасад принадлежал отелю «Юксель». Немного постояв в отчаянии и досаде, Елена завертела головой, и через пару минут увидела нужную дверь. Её «Gul Beseker» оказался крошечной гостиничкой типа Bad and Breakfast, чей узкий фасад выходил на улицу наискосок от пафосного здания. Вывеска над входом была едва заметной, и едва-едва светилась дверь с застекленной верхней половиной. Елена вздохнула и поволокла чемодан к этой двери.

Звякнул дверной колокольчик, братец вездесущих «ветряных музык», Елена перетащила чемодан через порог и оказалась в крошечной прихожей, освещённой оранжевой лампой на стойке. Назвать этот пятачок холлом язык не повернулся бы, там от двери до стойки ресепшена было метра три. А противоположных стен по бокам, кажется, можно было коснуться, всего лишь разведя руки. Елена сделала пару шагов и ей навстречу поднялась из-за стойки черноволосая девица в брючном костюме. Сказала

— Хелло! Кен ай хелп ю? — с таким акцентом, что у Елены скулы свело.

— Хелло, — ответила она, отпуская чемодан, словно признавая поражение. Чемодан подумал секунду и таки приземлился плашмя с треском.

— Сори, — сказала Елена, — Айм вери тайред. Айв букед э рум хир.

Девица выскочила из-за стойки, подняла Еленин чемодан, прислонила к стене, снова забежала за стойку и спросила:

— Сюрнейм?

— Мезенская, — ответила она и повторила ещё по слогам: — Ме-зен-ска-я! Елена.

— О, шюр! Вейт а минат, — девица шустро ковырялась в бумажках. «Могли бы и компьютер поставить», — неприязненно подумала Елена, но девица наконец выудила нужный лист и просияла:

— Елена! Ме-син-кай! Айв гат ит! — она помахала бумажкой, шлепнула её на стойку и сказала:

— Ёр пассапорт, плиз!

Елена закатила глаза, но делать нечего — пришлось лезть в сумку.

Через бесконечных пятнадцать минут, после оплаты аванса и подписания документов (слава Аллаху, на английском! — думала Елена), девица, которая представилась Лейлой, вытащила из ящика стола ключ с ярлычком и повела её по крутой лестнице на второй этаж. Чемодан Лейла взяла на себя, глянув только на выражение лица, с которым клиентка уставилась на свой багаж.

Номер был в самом конце коридора. Лейла открыла замок, толкнула дверь и протянула руку, пропуская Елену — «Плиз!».

Елена прошла в номер, забрала у Лейлы чемодан и ключ и закрыла дверь, не слушая, что там девушка пытается донести про информационные буклеты на стойке и возможность заказать чего-то там по телефону.

Она даже не рассмотрела толком номер. Он был невелик, почти весь занят кроватью и шкафом, но Елена первым делом нашла санузел (наконец пописать после нескольких часов пути!), вторым делом нашла окно (и балконную дверь рядом), а потом просто разделась, покидав вещи на пол, выключила свет и заползла в чистую постель. Может быть, было жарко. Может быть, в открытое окно доносились звуки большого города — транспорт, голоса, шаги. Может быть даже, в соседних номерах кто-то и правда «скотчевал» тюки с барахлом — ей ничто из этого не помешало почти моментально провалиться в глубокий, крепкий, не тронутый даже сновидениями сон.

Глава 22.

Обычно говорят «утро вечера мудренее», подразумевая, что с утра легче соображать и решать вопросы. Елена была склонна интерпретировать эту поговорку иначе.

Ранним утром в конце июля двухтысячного года она стояла на балконе своего номера, завернувшись в гостиничное покрывало, и смотрела на нескончаемую череду крыш, сбегающих вниз и вдаль.

Она отлично выспалась и здорово проголодалась. Ей надо было одеться и спуститься вниз, пройти по уже знакомой улице и попробовать найти в окрестностях какую-нибудь едальню, потому что она не стала оплачивать гостиничные завтраки.

И вот она смотрела на месиво улочек, крошево черепичных крыш, хаос домов, деревьев, столбов, заборов и тротуаров и думала, что если сейчас она покинет безопасный остров отеля, то, вероятно, сразу заблудится, потеряется в этих каменных кишках, и никогда не выйдет обратно.

«Каким местом я вообще думала», — спрашивала она себя, — «Когда решила ехать одна в какой-то чертов лабиринт. Это же не город, а монстр, небось, людьми питается!».

Где-то вдали, почти на горизонте, сияло голубое и жемчужное. Справа из-за соседнего здания медленно выбрались лучи солнца и неожиданно горячо скользнули по щеке девушки. Она вздохнула, повернулась и убралась с балкона.

В конце концов, она заставила себя одеться, причесаться, навести на лицо необходимый косметический минимум и спуститься на ресепшен. Давешней Лейлы там не было. Вместо неё за стойкой сидела сурового вида и плотного телосложения женщина в закрытом платье и платке на голове. Она подняла взгляд от потёртой тетради с записями и вдруг улыбнулась Елене изумительно тёплой, широкой улыбкой:

— Здрасти, русскай девочка! Ты вчера заехал, русскай девочка?

Елена, офигевая в край, ответила растеряно:

— Ага… здрасте…

— Красивый девочка какая, — женщина протянула руку, потрогала завиток Елениных волос, перекинутых через плечо. — На наш девочка похожа! — и она весело засмеялась, прищурив глаза.

Елена вдруг подумала, что куда бы она ни пошла, ей везде встречаются такие тётки — возраста её матери, и так же, как её мать, всегда весёлые и готовые к общению.

— Простите, — сказала она, пытаясь собрать в кучу разбегающиеся мысли, — А где бы мне найти карту города?

— Карту тебе, вот карта! — женщина вынула откуда-то из-под стойки брошюру, сложенную гармошкой, — Тут смотри — трамвай отмечено, мечеть отмечено, магазин отмечено! Музей пойдешь — тоже отмечено. Две тыщи лира для наших гостей!

Елена молча вынула из кошелька бумажку нужного достоинства, отдала женщине, забрала брошюру, а женщина вдруг подалась к ней, опершись на стойку и сказала доверительно, понизив голос:

— На Галата мост не ходи есть! Дорого очень. Рыба хочешь — иди Бюйук отель! Там ресторан хороший. Кёфте хочешь — иди за Юниверсите, туда на Фетхибей, там столови дешево, вкусно! Кёфте, искендер кебап, овощи, чай!

— Спасибо большое, — сказала Елена, понимая, что тут же забыла произнесённые названия. Турецкие слова звучали как куриное кудахтанье пополам с журчанием воды, и нипочём не держались в голове.

За её спиной зазвенел колокольчик, вошёл какой-то мужчина и «хозяйка» за стойкой переключила внимание на него. Он оказался местный, и эти двое тут же принялись с невероятной скоростью журчать и квохтать, сверкая улыбками и иногда взмахивая руками. Елена тихонько ретировалась на улицу.

Рыбы она не хотела, чаю и неведомого «кёфте» тоже. Она хотела кофе. Пройдя по улице до поворота наверх, она огляделась на перекрёстке. При свете дня вокруг было ещё бесприютнее, чем вечером. На одном углу прямо на тротуаре валялся здоровенный рыжий пёс. Здание напротив было почти похоронено под слоями бумажных объявлений, обклеивших фасад слоями на всю высоту первого этажа. С ближайшего фонарного столба свисали мотки проводов и какие-то жестяные ящики. Здание дальше глядело забелёнными окнами, поверх которых висела растяжка с турецкой надписью и цифрами — очевидно, это было объявление о сдаче внаём или продаже. Елена сказала себе, что с картой она далеко не заблудится, и пошла наверх, туда, где прошлым вечером сошла с трамвая.

С каждым десятком шагов по улицам она приходила во всё более мрачное и озабоченное настроение. В тот момент она не знала, что поселилась почти в центре торговых кварталов, неподалеку от большой промтоварной галереи и нескольких супермаркетов, куда с начала девяностых толпами наезжали «челноки» из России за одеждой и обувью, косметикой, парфюмерией и игрушками. Неудивительно, что хозяйка гостиницы изрядно насобачилась болтать по-русски — добрых две трети её клиентуры составляли деловитые тётки типа Юли, которые не первый год возили товары из Турции в Россию.

Район Лалели-Университета был очень суетным и шумным. «Очень» — значит, даже по меркам в целом неугомонно жужжащего круглые сутки города. Вокруг Университета сновали, казалось, во всех направлениях студенты. В небольшом скверике на скамейках сидели женщины, присматривающие за детьми, пожилые мужчины с газетами, монументальные закутанные в чёрное бабки, которые невозмутимо дымили сигаретами.

Елена шла, то и дело невольно округляя глаза: вот сидит на низкой скамеечке молодой парень, перед ним какая-то подставка с рядом непонятных торчащих шпеньков, сбоку прямо на асфальте толпятся какие-то бутылочки и баночки. Вот старуха с огромной тележкой, с верхом набитой газетами и картонными ящиками. Вот в тени дерева стоит семья: мужик в майке и шортах, двое маленьких пацанов в штанишках и футболочках и похожая на тень женщина, с головы до ног упрятанная в чёрную накидку, так что на видно даже глаз: отверстия в парандже забраны частой сеткой.

Кому-то другому эти же улицы показались бы экзотическими, манящими, обещающими приключения или хотя бы зрелища. Кто-то другой заметил бы балконы, уставленные горшками с растениями, многочисленных кошек, что вальяжно бродят, сидят, валяются, едят и играют на приступках домов, каменных оградах, полуподвальных окнах и в подворотнях. Увидел бы, как разнообразны закрытые платья-плащи мусульманок, какой на них яркий, непривычный нашему глазу макияж. Подивился бы бродящим там и сям мелким торговцам всем на свете — соковыжималками, прищепками, лотерейными билетами, салфетками, детскими игрушками, носками и сигаретами поштучно. Елена не видела этого всего, потому что не была настроена видеть. Она испытала потрясение, осознав масштабы города (всего-то и увидев с балкона небольшую его часть), и ещё одно — пройдясь парой не самых туристических улиц (но и не самых нехороших, уж точно). Ей нужен был кофе, передышка и подумать.

Она побыстрее прошла мимо череды киосков, мимо забитой людьми трамвайной остановки, углядела небольшую безлюдную улочку и свернула туда. Улочка с одной стороны отгораживалась невысокой, но длинной глухой стеной, на другую выходили двери маленьких магазинчиков. Елена прошла дальше, ещё дальше, и наконец увидела между двух магазинов веселенький голубой фасад с парой окон и приоткрытой белой дверью. На двери была нарисована «ладонь Фатимы», в центре которой приклеили здоровенную круглую стекляшку в виде голубого глаза. «От сглаза», вспомнила Елена из объяснений Юлии. Чуть выше двери висела вывеска Yıldızıcafe.

Елена обрадовалась, что хоть слово «кафе» на турецком выглядит знакомо, и уверенно зашла внутрь.

Кафе было славное. Очень простое: белые стены с парой-тройкой старинных сепийных видов в рамках, белые столики, темный плиточный пол, тёмные деревянные полки позади стойки. Над полками чуть слышно сипел старенький, с пожелтевшим корпусом кондиционер, но сурового офисного холода не было — кафе дышало в меру тёплым, самую малость пыльным воздухом.

Стоило Елене подойти к витрине и увидеть разложенные там сладости, сэндвичи, печенья, вдохнуть запах кофе, корицы и ванили, как она вдруг успокоилась. Там, снаружи, остался медленно нагревающийся на солнце монстр о тысячах крыш и миллионах глаз, а тут было тихо, чисто и совершенно безопасно. Елена встретилась взглядом с тучным усатым мужчиной в белом, который выжидающе смотрел на неё, вытирая руки полотенцем, и сказала:

— Hello! Coffee please!

— Coffee turkish? — спросил он, показывая на стоящую перед ним медную джезву.

— Yes, — она кивнула.

— Some food? Sweeties? — мужчина кинул полотенце на плечо, достал из-под стойки банку, принялся отмерять в джезву молотый кофе.

Елена задумчиво уставилась в витрину. Чего там только не было. Вот чего не было точно: чего-то хотя бы отдалённо знакомого. Какие-то вермишельные золотистые гнёзда с торчащими орешками, поджаристые рулетики, залитые сиропом, полупрозрачные крошечные свёртки, шарики, обсыпанные зернышками, кубики, обсыпанные сверху сахарной пудрой… Елена наугад коснулась пальцем стекла:

— This one, please.

Мужчина кивнул, взял маленькое блюдце, расписанное синими дугами и алыми лепестками, и водрузил на него одно золотистое истекающее сиропом гнездо с орешками. Поставил на стойку и махнул рукой в сторону кассового аппарата, который притулился за небольшой пластиковой перегородкой в углу.

Пока она расплачивалась, сварился её кофе. Толстяк аккуратно поставил перед ней маленькую белую чашечку на маленьком белом блюдечке: слева ложечка, справа пакетик сахара. Склонил голову набок, скупо улыбнулся в усы и пробормотал что-то по-турецки.

— Thank you, — Елена забрала кофе, сладость и, осторожно ступая, направилась к окну, за залитый солнцем столик.

Турецкий кофе оказался дьявольски крепким и вязким, как смола. Половину чашечки, кажется, заполнял осадок. Золотистое гнездо с орехами и сиропом было чудовищно сладким и хрустящим. Елена сделала глоток, откусила кусочек и поняла, что просто не знает, что с этим всем теперь делать. У неё в душе поднимался вал разнообразных чувств, потому что ей вдруг всего стало чересчур. Слишком яркое солнце, слишком шумный город, слишком крепкий кофе и слишком сладкий десерт. Кафе, натянувшее личину тихого приличного местечка, оказалось коварным предателем, агентом горячего опасного города-монстра. Елена возмущённо выпрямилась на стуле, невольно бросив взгляд в окно.

И на неё словно вылили ведро холодной воды. Ну, нет, не ведро — но плеснули в лицо щедрую порцию. Там, на освещённой улочке, в двух шагах от окна, стояла девушка чуть младше её на вид, и смотрела на неё. Она выглядела так, словно не вполне понимала, где находится. Её русые волосы до плеч были взъерошены и «петухами» торчали на затылке. Голубая футболка была мятой и с большими пятнами пота под мышками, джинсы с размахренными штанинами испачканы на коленях. На обвязанной вокруг бёдер клетчатой рубашке с одного боку висели какие-то репьи. Елена добралась до пыльных, когда-то зелёных кед и перевела взгляд на лицо.

Их взгляды встретились. Глаза той, за окном, расширились, рот собрался в «плаксивый комочек» (как выражался Еленин отец). Елена подняла руку и медленно махнула к себе длинным дугообразным движением, точно комара ловила. Глаза незнакомки, и так смотревшие плошками, раскрылись ещё шире, и она чуть не бегом бросилась к двери кафе.

«Какого чёрта я, блин, делаю?» — успела подумать Елена.

А через минуту смотрела на свою главную проблему на ближайшие несколько лет.

• «
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• »