2006
Глава 55.
Звонит и звонит.
Настя попыталась отбросить от себя монотонное, мерзкое завывание телефона, нырнуть обратно в сон, не думать. Кажется, удалось: телефон замолчал и в наступившей тишине сознание благодарно устремилось туда, где не было мыслей и переживаний.
Краем засыпающего мозга она успела безнадёжно понять, что сейчас телефон зазвонит снова, но ошиблась.
Вместо этого с неё содрали одеяло.
Она заорала, попыталась пнуть неизвестно кого, отползла к изголовью дивана, неловко толкаясь пятками и запястьями по съезжающей простыне. Перед ней стояли тёмные фигуры, облитые по краям ярким весенним солнцем, врывающимся в комнату из окна за их спинами.
— Это она? — спросила одна из них по-английски.
— Да.
— Забираем.
Они пренебрегли её воплями, попытками нащупать телефон и отчаянными пинками. Она, в общем, даже ничего толком не успела сделать, как две женщины (одна показалась смутно знакомой) схватили её за плечи, а третья, оказавшаяся тощей взъерошенной девчонкой, подошла и небрежно ткнула её пальцем в голый живот.
Она поняла, что происходит, только в последний момент. Воздух как будто превратился в пластик, дыхание перехватило, на мгновение она успела увидеть происходящее как замершую картинку — искажённую и безумно яркую, а потом её унесло.
Она никогда особо не задумывалась, как себя чувствуют те, кого она толкала. Соня говорила ей, что нагрузка на организм связана не только с дальностью перемещения, но и с некоторыми другими вещами. С тем, какова вероятностная сетка для местности. С тем, насколько точно целится толкачка. С тем, как расположена точка выхода. Так или иначе, она видела, что большинство её подопытных — вплоть до «того самого» раза — умудрялись ничего не заметить. В самом неприятном случае они немного теряли равновесие или осознавали внезапную головную боль.
Её кинули далеко, небрежно и поперёк всякой логики. А самое невероятное — самое, будем говорить, чудовищное, едва не вывернувшее её мозги и остальной организм наизнанку — её кинули прочь из закрытого города.
Видимо, она потеряла сознание, потому что момент выхода не запомнила совершенно. Просто в какой-то момент осознала себя лежащей на кафельном полу и блюющей так, как будто вознамерилась избавиться от всех внутренностей разом. Её трясло, выжимало и дёргало чудовищными спазмами, а голова болела до белых вспышек перед глазами.
Над ней словно птичий базар галдел. Несколько человек говорили, кажется, одновременно на нескольких языках, и Насте в её тошно-обморочном состоянии ни один из них не казался знакомым. Да что там, она и слова-то не различала, всё сливалось в мешанину резких звуков, буквально выедавших ей мозги.
Ей было так худо, что, когда галдёж вдруг прекратился, её окатило облегчением, как водой. Водой, впрочем, её тоже незамедлительно облили: кто-то вывернул ей на голову целое ведро. От неожиданности и холода она заорала, точнее, думала, что орёт. Стоящие вокруг неё мучительницы услышали довольно жалкий скрип, как будто Настя спала и кричала во сне.
Рядом раздался ещё один голос, довольно низкий и резкий. Тут же Настю подхватили, перевернули и прислонили к стене в сидячем положении. Она с трудом приоткрыла глаза, борясь с тошнотой и головной болью. Перед ней на корточках устроилась рыжая девица, та, что показалась ей смутной знакомой в момент нападения. Настя подняла руку (пальцы дрожат), провела по мокрому лицу, отводя слипшиеся, воняющие рвотой волосы. В желудке снова задёргалось. Девица словно поняла, что происходит, и быстренько вскочила, отошла на шаг. А Насте в лицо прилетела ещё одна порция холодной воды.
Когда она проморгалась и отплевалась, рыжая снова аккуратно присела перед ней на корточки. Подождала, пока их взгляды встретятся, и спросила:
— Поболтаем?
Настя бессильно повозилась на мокром кафеле, убрала за уши волосы, пошмыгала носом, но рыжая не переживала. Она понимала, что пленница тянет время, и её это не беспокоило.
— Что вам надо? — наконец спросила Настя. Она лихорадочно соображала, стараясь держать лицо растерянным и испуганным. Рыжая была в границах досягаемости, её достаточно толкнуть н метр, в стену, а потом…
— Для начала чтобы ты перестала фантазировать, как сейчас нас всех раскидаешь и убежишь, — сказала рыжая. — В этом городе только одна толкачка может толкать, и это не ты. — Рыжая улыбнулась и спокойно протянула руку, так что пальцы оказались прямо у Настиного лица. — Давай, попытайся.
Настя мгновенно схватила эти наглые пальцы, собрала силу и концентрацию и…
Вокруг неё оскорбительно заржали на несколько голосов. А рыжая легонько хлопнула её по руке, как ребёнка, который позарился на чужое.
— Огорчилась, бедная, — сказал кто-то неподалёку. Настя подняла взгляд, осмотрелась. Она находилась в довольно просторной ванной комнате, сидела в углу между стеной и душевой кабиной. Кроме рыжей в трениках и футболке, рядом стояла смуглая тощая девица в каком-то нелепом пёстром тряпье, держа в одной руке пластиковый тазик — кажется, та самая, которая толкнула её прямо из родной постели. Настя ощутила смутное беспокойство, словно что-то было не так с держательницей тазика, но ощущение появилось и прошло. Чуть дальше на деревянном коробе для грязного белья сидела похожая на смуглую девицу взрослая тётка лет сорока, в спортивной одежде и розовых сланцах. На запястье у неё была повязка, чуть запятнанная тёмным. Настя перевела взгляд правее, к двери, и увидела ещё одну женщину. Та была примерно ей ровесница и из всех присутствующих выглядела самой нормальной. Статная, прилично одетая (Настя сама одевалась в похожем стиле, почти офисном, но разбавленном романтичными элементами), аккуратно причёсанная, единственная из присутствующих с неброским дневным макияжем. Она стояла, прислонившись плечом к косяку, сложив руки на груди и спокойно, внимательно смотрела на Настю.
«Где-то я и её видела… Или нет?»
— Здравствуй, Настя Тараканова, — сказала женщина, не двигаясь с места, — Надо сказать, фоточка на аватарке у тебя выглядит куда лучше, чем ты сейчас.
Это прозвучало невероятно унизительно. Возникшая было симпатия к ней моментально растворилась. «Я запомню», — пообещал Настя себе и этой стерве.
— Ишь, как глазки-то загорелись, — тут же заметила та, — Пять секунд — и кровный враг. Темпераментная ты особа, а так ведь и не скажешь.
— Это ты не скажешь, — рыжая уже снова встала и стояла теперь, уперев руки в плотные бёдра, обтянутые трикотажем. — А я представляю, сколько там яда в этой голове.
— М-м-м? — элегантная стерва отлипла от косяка, шагнула чуть ближе. — Ты прямо видишь?
— К сожалению, — горько ответила рыжая. Повернулась к остальным и спросила на английском:
— Девочки, можно я на кухне подожду? Меня от неё тошнит.
— Нас всех от неё тошнит, — ответила девчонка с тазиком. — Кто-то должен помочь ей одеваться и приводить себя в нормальный. — Настя заметила, что у девчонки странный акцент.
— Идите, — сказала стерва, — Я с ней займусь. Деваться ей некуда, чисто физически она меня не осилит. Можете дверь снаружи закрыть, если боитесь.
— Ладно, — тётка в сланцах встала с ящика, — халаты и полотенца в шкафчике, бельё сейчас Акса принесёт.
И через минуту они остались вдвоём.
— Давай, поднимайся, — стерва бесцеремонно пихнула Настю под бедро носком белой кроссовки, — Вон душ.
— Мне плохо, — Настя всё ещё надеялась выиграть время. Она уже сумела нащупать сетку и построить развёртку, ей надо было только сосредоточиться…
— Не ври и не будь дурой, — сказала женщина. — Ещё пару раз попробуешь кого-то толкнуть — заработаешь истощение, к тому же замки тебя уже заметили. Поверь, здешние замки — не то позорище, которое вы на Нижний навесили. Тут их много, этим сущностям несколько сотен лет, они таких, как ты, без соли и перца кушают, если придётся.
«Позорище».
Настя на несколько секунд замерла, чувствуя, как сжимается горло и перехватывает дыхание. Нет, нет, нахрен, она не будет рыдать. Она сейчас выдохнет и вдохнёт, и ещё раз, и встанет, и будет снимать с себя облёванное и мокрое бельё.
Вещи шлёпнулись на залитый водой пол, Настя наконец разделась и, держась за стену, забралась в душевую кабинку. Задвинула створки, пустила воду. Горячая вода была такой приятной, от неё так явственно отступала и слабела головная боль, что Настя опять чуть не разрыдалась.
Снаружи раздались голоса, стукнула туда-сюда дверь. Настя стояла просто под струями из душевой лейки, чувствуя, как грязь и пот потихоньку смываются с лица и тела, как пропитываются и влажным шёлком скользят по плечам волосы, спадая на спину. «Отросли как, надо пойти в парикмахерскую», — машинально подумала она. И тут же осознала, что впервые с декабря ей пришла в голову какая-то мысль о себе и своём теле.
— Эй, ты там не в спа-салоне, — громко сказала её надсмотрщица снаружи, — быстро мой свою вонючую тушку и вылезай.
Настя было почувствовала вспышку ненависти, но горячая вода ей помогла: она тут же пригасила гнев. Выплюнув изо рта воду, женщина выдвинулась из-под душа и спросила, стараясь говорить спокойно:
— Зачем ты меня всё время оскорбляешь? Я тебя не знаю, и я тебе ничего не сделала.
Снаружи раздался неопределённый звук, что-то между фырканьем и смешком.
— Ну, давай познакомимся, — сказала стерва. — Меня зовут Елена, и ты мне очень даже что-то сделала.
Настя медленно огляделась — ага, вот бутылка с гелем для душа, вот чья-то мочалка. Не особенно гигиенично, да и пёс с ним. Она выдавила немного геля на мочалку и начала медленно намыливать плечи, соображая. Елена. Фоточка на аватарке. Связь через сайт дневников. Вот оно что!
— Ты, значит, с форума мистиков, — сказала она медленно.
— Я модератор форума мистиков, — нелюбезно заметила Елена.
— А! — Настя едва не выронила мочалку, — Ты Gloomy rose!
— Верно, а ты — Teo. На старой гостевой книге поэтов ты тоже была Тео-лог. И в дневниках ты Teo-bro-mina. Это у тебя мания величия или идея фикс?
Настя почувствовала, как к щекам приливает кровь. Она не раз за последние годы чувствовала потребность сменить никнейм в сети, поменять название дневника — но «Богиня за чашкой чая» нравилась её подписчицам! И ей самой, что и говорить, было жалко ладно сложенного образа из никнейма, заголовка, красивого акварельного фона с чайными листьями и аватарки — той самой, на которую намекала Елена, профессиональной студийной фотографии, где она сидела в лучах утреннего света, с чашкой чая в руках, в нежно-зелёном шифоновом платье…
Это всё была, конечно, ужасная попса, но эта попса имела успех у определённой аудитории, и Настя отлично понимала, что стоит её дневниковому «альтер эго» повзрослеть и отрастить хороший вкус, как многочисленные девочки-с-плеером-с-веером разбегутся. А на более серьёзную аудиторию, она понимала, ей не наработать.
Казалось бы, ну что с того? И почему она начала вдруг думать об этом сейчас, когда в руке истекает пеной чужая мочалка, на макушку льётся горячая вода, а за дверцами кабины ожидает куча неприятностей? Но Настя, медленно водя мочалкой по животу, ощутила настоящее горе. Как будто сжатое, спрессованное, упиханное в глубину, оно вдруг спружинило, сбросило наваленный на него гнёт ответственности и прагматичного подхода, и вырвалось наружу.
Настя таки уронила мочалку, села на пол кабинки и зарыдала.
Она плакала о своём блоге, о своём муже, о своём прошлом и о том, что ничего нельзя исправить и вернуть.
Минут через пять рыдания начали успокаиваться.
Елена из-за дверок кабинки сказала, едва перекрывая голосом шум воды:
— Ещё не конец света. Выходи давай, будем разгребать, что ты наворотила.
Глава 56.
Входя на незнакомую кухню как под конвоем, Настя невольно задержалась в дверях и тут же получила ощутимый тычок в спину. Сделала ещё шажок. На неё смотрели несколько пар глаз, и ни в одном взгляде не читалось ни капли приязни.
Настя отвела глаза и сделала вид, что осматривается. Тут, впрочем, было на что взглянуть. Светлое, просторное помещение окаймлял по стенам «фартук» из ярких плиток. Белые и синие перемежались с расписными, покрытыми переплетёнными орнаментами, стилизованными тюльпанами и гвоздиками, птицами и даже корабликами. Настя вспомнила, что видела похожие в одном из отелей в Анталии. «Турция?» — подумала она с недоверием. — «Они меня перекинули в Турцию?!»
Окна были открыты, снаружи, трепыхая белые занавески, врывались легкие порывы ветра и слышался какой-то смутный шум. Так мог шуметь большой город, или море, или многополосное шоссе.
Настя снова получила толчок в спину. Позади неё Елена довольно резко сказала:
— Шевелись. Вон туда садись.
«Вон туда» был свободный стул на дальней от неё стороне большого круглого стола. Настя медленно обошла сидящих, чувствуя, как провожают её недобрые взгляды. Смотрели так, что, кажется, начинали чесаться плечи, шея, затылок, так, будто не взгляды её провожали, а лазеры. «Гелий-неоновые», — подумала она, испытывая неожиданное и неуместное желание захихикать, — «Киловаттные».
Села, опустила взгляд на стол.
— Так. — Снова Елена. — Искренне надеюсь, что ты нормально владеешь английским языком. Наши турецкие подруги по большей части русским не владеют.
Настя подняла голову, встретилась взглядом с Еленой и хотела было соврать, что понимает еле-еле, но…
— Она отлично говорит и понимает. — это за неё ответила другая, рыжая, которая, как и Елена, откуда-то казалась знакомой, но Настя не могла никак вспомнить, откуда.
Настя перевела на рыжую взгляд и было хотела возмутиться, но та вперилась в неё острым, ненавидящим взглядом и сказала:
— Во-первых, я тебя насквозь вижу. Когда врёшь, когда боишься, когда правду говоришь. Я стражница, ясно тебе? Ты для меня стеклянная. А во-вторых, пока ты не заныла, что ты меня не знаешь, и ничего мне не сделала, объясняю. Ты мою подругу почти убила, потом отдала на съедение упырихе живого человека, а теперь живёшь как ни в чём ни бывало, и всё у тебя отлично. И нам пришлось четыре месяца потратить, чтобы тебя выследить, а для Светки каждый день — это минус шанс вернуться. И если мы её не вытащим, я тебе лично, собственноручно шею сверну.
Настя ждала, что рыжей возразят. Что сейчас кто-то из них скажет — мол, не надо горячиться. Что всё не так уж плохо, что все мы цивилизованные люди, никто никому ничего не будет…
Но они молчали. Настя обвела их взглядом, чувствуя, как холодеет и проваливается что-то внутри.
— Вы не можете! — у неё сорвался от ужаса голос. Она глубоко вздохнула, сжала зубы и сказала, старательно не крича:
— Не имеете права. Не докажете… Я ничего не делала! Я не виновата!
— Омайгаааад, — лениво протянул кто-то рядом. Настя повернулась и испытала очередной шок: две совершенно одинаковых тощих мрачных девицы сидели сейчас справа от неё. Одна в чёрной футболке и чёрных джинсах. Другая… другая тоже была вся в чёрном, но Настя вдруг шестым чувством определила, что еще недавно на ней была длинная пёстрая футболка и малиновые леггинсы.
— Ну ладно, — Елена наконец тоже подошла к столу, поставила дополнительный табурет прямо между одинаковыми девицами (они молча подвинулись) и села. Сложила руки на столе, оглядела собравшихся и на аккуратном английском сказала:
— Давайте познакомимся. Перед нами Анастасия Тараканова, двадцать семь лет, ассистентка на кафедре экспериментальной физики… неважно. Настя, толкачка экстра-класса, подопечная и подручная Сони, известной вам как Софья Измайлова, или, возможно, Софи Цейсс, или даже София Аристосис. И все имена, кстати, ненастоящие, насколько мы выяснили из известной тетрадки.
— Вы ошибаетесь, — сказала Настя. — Сонина фамилия — Клюева. Она Софья Клюева…
— Последние лет тридцать, — перебила её та взрослая турчанка, которая, видимо, приходилась матерью близнецам. — Возможно, меньше. За последние сто лет она не меньше трёх раз меняла фамилию и документы. Имя, правда, всегда оставляет одно и то же, и уверена, что никто не станет особо следить…
«Тётя Соня с первого», — подумала Настя. Нет, невозможно. «Отдала на съедение упырихе живого человека».
— Вы ошибаетесь! — горячо воскликнула она. — Вы ничего не знаете! Она пыталась Сашку спасти. Это был несчастный случай! Она пыталась…
— Господи, вот дура, — пробормотала рыжая вполголоса на русском.
— Нет, не дура, — так же тихо, с акцентом ответила одна из близняшек. — Не дура, просто боится вспомнить, как было… на правде.
— Ладно, по порядку, — сказала Елена. Все тут же обернулись к ней, словно заранее признали её главенство. Елена повернулась к Насте, отыскала её взгляд. Сказала медленно и весомо:
— Соня тебе не друг. Она воспользовалась тобой, чтобы добиться своей цели, а потом бросила одну с твоими проблемами. После того, как вы закрыли город, ты ей стала не нужна. Ей там теперь вообще никто не нужен, она теперь может до бесконечности собирать все нереализованные вероятности и поджирать чужие жизни. А твой муж теперь привязан к каналу в роли замка, и чем дольше он на канале висит, тем меньше вероятность, что он сможет оторваться, прийти в сознание и вернуться к нормальной жизни. Показать тебе, как выглядит замок лет через триста после смерти тела?
За столом воцарилась тишина. Женщины и девушки сидели молча, глядя на Настю, а она переводила взгляды с одной на другую, не находя слов. Наконец, рыжая негромко сказала:
— Лен, она ничего не поняла, кажется.
Настя посмотрела на Елену. Она ничего не поняла, но она услышала главное.
— В каком смысле — вернуться? — спросила она хрипло, — В каком смысле — вернуться к нормальной жизни?
— Ага, — Елена уперлась ладонями в стол и поднялась н ноги. — Давайте-ка всё-таки сводим её в Йеребатан.
— Сбежит, — недовольно предположила мать близнецов.
— Ну щас, — буркнула одна из девушек, — Я ей сбегу.
Её совершенно позорно подняли из-за стола и взяли «в клещи» близнецы, так что в коридор и дальше на улицу им пришлось протискиваться кое-как, мешая друг другу локтями. Даже обуться самостоятельно ей не позволили. Елена бесцеремонно схватила её за пятку и приложила к стопе одну туфлю, другую, третью. Наконец, какие-то относительно подходящие сандалии натянула ей на ноги и с раздражением затянула липучки так, что защипнула кожу на подъемах. Настя смолчала, почему-то показалось, что жаловаться — только радовать похитительниц.
Её вытолкали на улицу, в изумившую её жару и сияние дня. Дома в Нижнем была середина апреля, асфальт ещё не просох от талого снега, а холодный ветер трепал куртки и плащи горожан. А тут перед глазами замелькала толпа смуглых, легко одетых мужчин и женщин, где-то над головой явственно орали чайки, и взлохматил тут же влажные волосы настоящий тёплый бриз.
— Такси надо было вызвать, — проворчала мать близнецов.
— Надо было, — вздохнула Елена, которая шла позади всех, — ну, чего уж. Нас всё равно много, что, две машины искать?
Так, держась плотной группкой, они спустились по крутой улочке; тут же Настю подхватили ещё крепче и заставили бежать куда-то, оказалось — к остановке трамвая, куда как раз неспешно подъезжал вагон. Ошеломлённая, Настя вертела головой, постепенно проникаясь ощущением на самом деле. Она и правда была в чужом городе, её и правда каким-то образом перетащили за тридевять земель. Всё, что случилось с ней раньше, всё-всё — знакомство с Соней, их странные уроки, то, что она делала с другими людьми, то, что случилось в её доме — всё было правдой, но не той правдой. Не волшебством, не приключением, не могуществом и не победой.
А отвратительным и чудовищным провалом.
Настя словно споткнулась. Её с двух сторон подхватили, потащили, сунули прямо в толпу, втиснули между разгорячёнными людьми. Она на какое-то время как будто потеряла связь сама с собой. Её тянули, толкали, её прижали наконец в закуток за поручнем в самой задней части вагона, а она стояла, не чувствуя рук и ног, и смотрела на себя и всё происходящее со стороны. Смотрела и думала отстранённо: сейчас я вдруг увидела всё произошедшее не так, как видела раньше. Но значит ли это, что я прежде ошибалась, или это я сейчас поддалась мороку, наваждению, обману? Прежде я верила, что я особенная, что мне судьбой назначено совершить что-то необычное и великое, и я совершила нечто — а теперь оказывается, что моей роли там было не больше, чем у гончего пса, который бежит за зайцем. Почему я забыла, что произошло в тот день? Мы закрыли город, всё получилось, я сумела остановить путешественницу, которая хотела разрушить наш замысел, всё было правильно, если бы не беда с Сашкой… Но что именно с ним случилось?
У Насти внезапно опять заболела голова, она очень резко и сильно ощутила себя, свою слабость, сокращения в голодном желудке, уже натёртые неудобными чужими сандалиями мизинцы, толкучку, покачивание трамвая, и тут же, поверх всего, почувствовала зов. Её звал кто-то издалека, негромко, но настойчиво. Звал без слов, без голоса, тонкой струной тянул прямо из груди, всё сильнее, до боли. Она дотянулась до одной из близняшек, вцепилась ей в плечо и выдавила сквозь зубы:
— Мне плохо…
Девчонка дёрнула плечом, пытаясь сбросить Настину руку, потом обернулась и процедила так же, сквозь зубы, тихо и злобно:
— ПотерпИшь, дура!
Она терпела. Она пыталась не думать, не чувствовать и вообще не быть. Она цеплялась, как ненормальная, за плечо злой девчонки, и та, отчаявшись сбросить сведённые пальцы, вскоре начала ругаться и шипеть от боли.
Наконец, её выдернули, как морковку из грядки, из трамвая на улицу, и несколько секунд она блаженно подставляла лицо бризу, который нашёл дорогу между нагретыми солнцем стенами старого города. Ей дали буквально пару вздохов сделать, и уже тащили куда-то в потоке людей, направляющихся явно к определённой цели. Струна, проросшая прямо в душу, вибрировала и горела огнём, но Насте на удивление становилось легче с каждым шагом. Она приближалась, она шла туда, куда её вёл зов.
Не слишком осознавая происходящее, не заметив ни покупку билетов, ни спуск по лестнице, ни довольно длинные переходы в тёмном, скудно освещённом пространстве под землёй, Настя пришла в себя перед ограждением, пересекающим каменный помост, уходящий в темноту галереи. Она едва не заскулила от досады, но тут за спиной Елена сказала:
— Тихо. Сейчас Ёзге отвлечёт служителя, а девчонки тебя прикроют. Идём быстро, не оглядываясь, не бежим, не издаём звуков. Замок близко.
Настя сжалась, замерла, как бегун на старте. Она не могла думать, почти не понимала, что ей говорят, она могла только стремиться туда, вперёд, в темноту.
Елена подошла вплотную к заграждению, встала рядом с Настей. Опустила руку на задвижку, нащупала рычажок. Обернулась, поймала кивок старшей и быстро, бесшумно повернула железку. Взяла Настю под локоть, плавно отворила створку и пошла вперед ровными, широкими шагами. Настя моментально подстроилась к её темпу. Идти было легко, она чувствовала себя так, будто летит над плитами каменного помоста. Позади стихал гомон и шум шагов, потом за спиной осталась последняя пара светильников, помост из главного объема Цистерн ушёл в узкий едва освещённый проход. Молча, слыша только свои шаги и быстрое дыхание, женщины сделали ещё пару десятков шагов и остановились.
— Мне дальше нельзя, — сказала Елена, отпуская Настину руку, — Иди. Тут ещё метров двадцать, впереди тупик, не ошибёшься.
Настя постояла немного, балансируя между остатками рационального ума (пусть привыкнут глаза) и неистовым желанием идти вперёд, потом всё-таки сдалась и пошла прямо в темноту. Напряжение внутри достигло невыносимого максимума и вдруг пропало.
Настя поняла, что ничего не видит, и при этом видит всё, что необходимо.
Темнота встретила её и обняла.
Глава 57.
Олеся ходила кругами вокруг скамейки. На скамейке спокойно сидели Ёзге и её одинаковые дочери. Ёзге скроллила что-то в навороченном смартфоне, одна из близняшек откинулась на спинку скамейки и прикрыла глаза, другая (Олеся была почти уверена, что это Акса) недовольно следила за её метаниями. Наконец терпение у юной турчанки лопнуло, и она довольно злобно заявила:
— Кончай это мотать туда-обратно!
Олеся остановилась, подняла обе руки к голове и вцепилась в аккуратно заплетённые рыжие косички. Спросила:
— Акса, а ты что, совсем не чувствуешь?
Акса смутилась, отвела взгляд. Сказала неохотно:
— Ну, так… Какой-то… Мне и не полагается.
— Потому что ты тут всю жизнь живёшь? — разговор помогал Олесе отвлечься. Да ещё вот подёргивание себя за волосы.
Акса вздохнула. Определённо, ей совсем не хотелось что-то объяснять, но она понимала, что, если замолчит — рыжая опять начнёт мотаться вокруг, едва не повизгивая от нетерпения и неприятных ощущений.
— Это да, — ответила девушка, — И другое, что замок в Йеребатане наш по крови. Ну, как это… родственный. Э… — она почесала нос и добавила, откидываясь на спинку скамейки:
— She is one of our ancestors.
— А-а-а! — Олеся оживилась, даже забыла теребить волосы. Подошла, устроилась на краю скамейки. — Значит, она вас как бы знает, поэтому не тянет? Не зовёт?
— Зовёт, но не так, — признала Акса. — Это, знаешь, вроде как мама смотрит из окна.
— Из окна? — Олеся озадаченно уставилась на турчанку. Та раздражённо вздохнула, села прямо и объяснила:
— Ну, ты маленькая, так? Ходила гулять на улице… Мама смотрит, тебя видно, значит, всё хорошо! Ясно?
— Ага, — медленно произнесла Олеся, упираясь взглядом в брусчатку под ногами, — Да, так ясно.
И снова схватилась за косички. Подёргала волосы, размышляя о том, что для этой вот чужой девочки из чужой страны оказались ближе некоторые простые вещи, которые сама Олеся полагала напрочь книжными и в реальности не существующими. В её ПГТ мамы переставали смотреть из окон сразу, как их чада дорастали до начальной школы. Да и чего там смотреть? По улице проезжала одна машина в час, снижая скорость почти до пешеходной, чтобы не убить подвеску по раздолбанному асфальту. Собаки в округе были все свои, знакомые, маньяков отродясь не водилось (или о них не знали). Дети сбивались разновозрастными стайками по соседскому принципу, и после школы шлялись по округе до темна. Многие таскали с собой всё лето детсадовских братишек и сестрёнок. Олесе тут повезло, она была единственным ребёнком. Повезло… или как сказать. Она покосилась на расположившееся на скамейке трио и ощутила что-то вроде смутного сожаления.
Акса вдруг вздрогнула, протянула не глядя руку и потеребила мать за колено. Взгляд её при этом был прикован к выходу из музея, который едва виднелся из-за живой изгороди и проходящих в обе стороны людей.
Ёзге заблокировала телефон и встала, убирая его в карман толстовки. Близнецы тоже вскочили. Олеся осталась сидеть, невольно вцепившись в гладкие тёплые брусочки сиденья скамейки. У входа появились две высоких фигуры, одна в белой рубашке и узких джинсах, другая — в полосатой футболке и серых парусиновых штанах. Издалека две молодых женщины казались похожими: один рост, один тип фигуры, почти одинаковые тёмные крупно вьющиеся волосы. Но вот та, что в джинсах, крепко взяла вторую за руку чуть выше локтя и повела по дорожке туда, где их ждали.
Олеся не выдержала и тоже вскочила. От того, что произошло сейчас в глубине тёмных переходов, зависело очень многое. Например, увидит ли она ещё Светку. Сможет ли вернуться домой. Захочет ли возвращаться…
Они подошли неспешным шагом. Елена всё ещё держала — или поддерживала? — Настю, которая ступала по земле словно на чужих ногах. Ожидавшие их расступились, позволили Елене подвести толкачку к лавочке и усадить. Выглядела Настя нехорошо. Она как будто обвисла, посерела и размякла, что было не списать ни на толкаческое похмелье, ни на пропущенный завтрак.
— Ну, что там? — нетерпеливо выпалила Олеся.
— Поговорили, — тихо и едва шевеля губами ответила Настя. — Они… позвали. Его. И мы… поговорили.
— Так что… Правда, у них есть связь? — Олеся моментально загорелась интересом, совершенно не считаясь с душевным состоянием собеседницы. — В тетрадке Норы Витальевны упоминается связь через Изнанку, но больше никто…
— Детка, ты б не могла прикрыть орало и немного вежливо помолчать? — спросила Елена, взглядывая на неё тяжёлым взглядом. Олеся моментально замолчала. Было в Елене что-то такое, что её слушались дети, животные, мужчины и даже — время от времени — вредные близнецы. Олеся же под таким взглядом явно ощущала, что по Елениной шкале недалеко ушла от животного и явно не дотягивает даже до детсадовца.
— Не стоит нам тут оставаться, — сказала Ёзге. — Внимание привлекаем. Пойдёмте, тут рядом Старбакс есть.
— Мы вперёд, столик займём, — быстро сказала Акса и, подхватив сестру за руку, потащила в сторону трамвайной линии. Елена проводила их неодобрительным взглядом, но ничего не сказала. В ту сторону уходила улица Диван Юлу, и, насколько Елена могла вспомнить, там вдоль линии все первые этажи были плотно упиханы кафешками и магазинчиками.
— Ладно, пойдём, — она встала и похлопала легонько по плечу их оцепеневшей пленницы. Теперь можно было не переживать за то, что Настя попытается сбежать. Теперь её больше беспокоила внезапная активность Аксы.
— Ёзге, — Елена повернулась к турчанке, — Что твои затеяли?
Та приподняла брови, поджала губы. Ответила вроде бы спокойно:
— Что они могут натворить? У нас тут, ты знаешь, свои порядки. Дети воспитанные, уважают договор и не лезут, куда не надо.
Елена молча покивала, но что-то в голосе Ёзге заставляло сомневаться. «Дети», как же. Близнецы выросли, и это касалось не только их долговязых фигур и худых, скуластых личиков. Девушки определённо были уже давно не «дети» во всех смыслах.
— Идёмте, — немного раздражённо повторила Ёзге и зашагала в сторону «Старбакса», уверенная, что остальные пойдут за ней.
Настю пришлось поддерживать под руки с обеих сторон. Она шла, глядя перед собой несколько остекленевшим взглядом, изредка пытаясь осмотреться по сторонам, но тут же опускала голову, точно от увиденного становилось дурно. Бледное её лицо с кругами под глазами блестело от пота. И от неё самой неожиданно и довольно сильно пахло, как будто она бежала изо всех сил. Не просохшие окончательно ещё после душа волосы повисли, на плечах полосатой футболки проступили тёмные пятна. А ещё подмышками, под грудью и между лопаток.
Олеся шла, крепко держа пленницу под локоть, и едва сдерживала бешеное желание схватить её за грудки и вытащить из неё буквально всё. Что произошло в подземелье? Что сказала ключ? Как происходило общение, на каком языке? Почему Настя так себя чувствует? Что, чёрт побери, происходит?!
Выбрались на Диван Юлу, увидели, как издалека Ёзге машет рукой — сюда, мол.
— Прибавим-ка шагу, девочки, — Елена с силой потянула Настю вперёд, отчего та моментально споткнулась и едва не упала.
— Да что с тобой такое! — возмутилась Елена, останавливаясь. — Ноги разучилась переставлять?
Вокруг них текла и завихрялась толпа. Люди образовывали в таком количестве почти непрерывную среду, подобную жидкости, которая по краям иногда выплёскивала отдельные капли или разбивалась на струйки, но в центре потока лилась ровно и мощно, снося преграды. Елену толкнули, обходя, в спину, в плечо. Олесю почти оттёрли к стене здания. Люди недовольно хмурились, едва избегая очередного столкновения.
— Да ладно, идёмте же, — Олесе стало страшно. Она толпы не любила в принципе, а сейчас у неё возникло стойкое ощущение, что достаточно крохотной оплошности, и тебя собьёт потоком, накроет, и ты уже не выберешься.
Кое-как, таща Настю почти на себе, они добрались до Старбакса. Олеся прокляла уже всё на свете. К середине дня воздух разогрелся до двадцати трёх градусов, и её спортивный костюм явно был слишком тёплым для такой погоды. Она пожалела, что не послушалась Елену, которая ещё вчера предупреждала: в Стамбуле тепло. Очень тепло. «Дура я, могла бы хоть верх от костюма снять, в футболке было бы нормально», думала Олеся, сдувая волосы со лба и щурясь от солнца.
Стамбул цвёл. На площади Султанахмет, которую они оставили сбоку и позади, пылали клумбы тюльпанов всех расцветок. Тут и там сумасшедшими розово-лиловыми гроздьями клубилось иудино дерево. Фасад гостинички, мимо которой они только прошли, был сиреневым от цветущей глицинии. Даже там, где сквозь трещины и щели мостовой, в тени, пробивались какие-то сорняки, сейчас выглядывали мелкие белые цветочки неизвестного вида.
Олеся в очередной раз подхватила споткнувшуюся Настю и подумала (она об этом то и дело думала последние дни), что, когда они закончат с этим делом, она попросит у Елены разрешения остаться на пару дней. Ведь наверняка найдёт ей пустой номер, пусть самый негодный, да даже койку в общей комнате! Просто погулять спокойно, никуда не спеша. Подышать влажным, тёплым ветром с Босфора. Выпить кофе в «Симит сарае». Полежать на траве в парке. Посмотреть на мороженщика, который с жуликоватыми ухватками крутит вязкую массу своего мороженого, отхватывает немного, формирует в рожке красивый завиток, потом обманывает покупателя, оставляя в его руке другой рожок — пустой, а сам оборачивает заполненный красивой красной салфеткой с вензелями и наконец вручает обалдевшему турристу под свист и хлопки зрителей…
— Сюда, — Ёзге стояла в дверях кафешки. Близнецы махали руками, устроившись за большим столом с двумя диванчиками прямо у входа, точно на витрине.
— Нас будет видно, — сказала Елена.
— Не важно, — Ёзге отвернулась, села, предоставив им самим довести и усадить Настю. — Возьмите что-нибудь, иначе нас выставят.
Елена кивнула и направилась к кассам. Олеся протиснулась на свободное место, подтолкнула Настю:
— Двигайся давай.
Настя медленно, точно во сне, подвинулась вдоль диванчика до самой стены, а там уронила руки на стол, голову на руки и зарыдала. Так, что её всю аж затрясло.
— Как человека убивать, так ты не плакала, — начала, заводясь, Олеся, которой всё это время дико хотелось что-нибудь нехорошее Насте сделать. Пнуть, ударить… да хоть обозвать. Ёзге вмешалась:
— Перестань. Она сейчас тебя всё равно не слышит.
— Да ладно, — пробурчала Олеся.
— Замок, — сказала Ёзге. У неё снова сделался тот недовольно-скованный голос, которым она объясняла (обычно поневоле) всё, связанное с их даром. Особенно если это касалось её семьи и ближайшего сообщества. — Замок не разговаривает. Она лезет прямо в голову и показывает. Обращается, если можно так выразиться, к бессознательному. Эта девушка, — Ёзги чуть заметно повернула голову в сторону Насти, — Очень на голову нездорова. Неудивительно, с её силой… Очень много страха и ненависти. И толстая корка прагматичного ума вокруг. Представь, много лет ты живёшь, делая людям гадости из выгоды. Манипулируешь, врёшь, обижаешь. При этом считаешь себя хорошей и очень умной. Замок просто содрал с неё рационализирующую часть личности. По делу, ей сейчас нужно в кризисный психиатрический стационар. А мы вместо этого потащим её углублять травму.
— Ой, бедная! — воскликнула Олеся, моментально снова наливаясь злостью, — Раньше думать надо было! Люди не виноваты, что у неё…
— Ш-ш-ш, — Ёзге нахмурилась, — Не кричи. Никто не виноват, так жизнь сложилась. Твоя подружка тоже руку приложила к этой истории. Не сбежала бы тогда…
— Вам легко рассуждать, — Олеся откинулась на спинку дивана. — Но у неё же совершенно особый случай. Её никто не учил. Я так и не поняла, как это вышло, в её городе пять человек путешественниц постарше, конечно, все с серьёзными триггерами, но чему-то же они могли научить! Стражницы тоже есть, кто-то должна была её почувствовать, хоть одна!
— Ха! Никто не мог, — сказала Акса. — Никто не мог её увидеть, пока не сняли триггер, только я!
— Ну, круто, — Олеся вздохнула, — И чего вы хотите? Она вообще считала несколько лет, что других таких нет. Из-за этого она так лезла к Насте. Стихи эти дурацкие…
— Что за стихи? — Елена подошла, поставила на стол четыре стакана с какими-то напитками. — Могли бы и помочь!
Кара, которая сидела ближе всех к проходу, вскочила и пошла к стойке, забирать остальные стаканы. Елена села, с наслаждением вдохнула прохладный кондиционированный воздух кафешки и спросила:
— Так что за стихи?
— Да это дело прошлое, — Олеся придвинула к себе стакан с кубиками льда и какими-то зелёными ошмётками. Пахло «Спрайтом». — Мне она рассказала как-то между делом. Почему она пыталась выйти на контакт с Настей? Из-за стихов на форуме. Настя, — Олеся покосилась на сидящую рядом и всё ещё всхлипывающую молодую женщину, — Их выложила под своим именем. Только это враньё, ни она, ни её пропавший брат этих стихов не писали.
— А кто писал? — заинтересовалась Елена. Подошла Кара, поставила ещё пару стаканов, села. Олеся мысленно застонала: осознала, что говорила по-русски, и надо снова переходить на английский. Не то чтоб у неё были большие проблемы с грамматикой или словарным запасом, но уставала она от английского так, словно кирпичи таскала.
— Ну… Мама Насти тоже путешественница.
Настя перестала всхлипывать и выпрямилась. На её покрасневшем, помятом лице было написано такое удивление, которое иначе как охуением на назовёшь.
— Мама? — сказала она хрипло, — Моя мама?
— Твоя мама, — вздохнула Олеся, — Я всё твоё окружение проверила. Твоя мама до рождения твоего брата была ого-го путешественница. Триггер у неё, правда, был так себе.
— Нет, погодите, — Настя подалась вперёд, торопливо стирая со щёк влагу, — Мама не пьёт никогда! Шампанского глоток на Новый год… Ей нельзя. У неё печень!
— Печень, ага, — Олеся дёрнула носом как недовольный ёжик и хорошо отхлебнула из стакана, проигнорировав соломинку, — А Светка, когда сообразила, в чём дело, стала говорить, что у неё на алкоголь аллергия. Тоже выход.
— А это ты откуда узнала? — спросила Елена.
— Спросила, — Олеся развела ладони в стороны как мультяшный персонаж. Все уставились на неё — все пятеро, и сильнее всех поражённая Настя поинтересовалась:
— И мама вот так просто рассказала?
— Ну да. Я же стражница. Я всех знаю, и её прежнюю наставницу, и про их связи с Соней. Меня больше удивляет, что ты решила, будто стихи писал твой брат.
— Я их нашла у него в столе, — Настя медленно подняла ладони, прижала к щекам, — А мама… но почему…
— Но почему она не поняла, что у неё в семье растёт супер-толкачка? Что её сына толкнула сестричка? — Олеся ещё отхлебнула напитка, который был очень холодным и дико газированным. — Потому что ты тоже та ещё штучка. Тебя тоже никто не видел просто. Тот случай не посчитали «нашим», потому что ты никому не рассказала, как было дело на самом деле. — Олеся поставила со стуком стакан на стол и уставилась на Настю.
— Но стихи от имени мужчины, — неуверенно сказала Настя.
— Аргумент, — ответила Елена, — Вернёшься — спросишь у мамы, почему. Сейчас это вообще неважно.
— А что важно? — Настя подняла взгляд и, всё ещё держась ладонями за заплаканные щёки, с надеждой посмотрела на Елену.
Елена усмехнулась и сложила руки на столе.
Глава 58.
Раскрытая «тетрадь» лежала на столе перед Еленой. Олеся, которая за прошедшие месяцы успела чуть ли не наизусть выучить её содержимое, по положению страниц знала, что Елена открыла записи о замках. Остальные, и прежде всего, Настя, смотрели на невзрачную потрёпанную книгу с подозрением. Из турецких ведьм только Акса могла более или менее успешно ознакомиться с записями Норы Витальевны, и у неё были, в общем, известные проблемы. В-основном, с почерком, но и с содержанием, если можно так выразиться. Нора Витальевна в обычной жизни была учительницей русского языка и литературы, и писала… красиво. Не сказать, что не по делу, но длине её периодов и выбору слов позавидовал бы даже великий бородатый классик. Акса, страшно ругаясь, осиливала те отрывки, где речь шла о даре стражниц, о замках или о «муравьином льве». Многое из того, что она могла там прочитать и перевести матери и сестре, поразительным образом не согласовывалось с тем, что они привыкли считать неоспоримой истиной. Но что это значило? Скорее всего то, что их семья вовсе не являлась достойной хранительницей традиции и не сберегала знания неизменными в течение многих поколений. Наставница матери когда-то сказала ей, что закрывательницы большой силы не рождались уже больше трёхсот лет. Самой сильной закрывательницей, способной «закрыть» человека, была Эвелин Хейли из Великобритании, и она никогда не практиковала свой дар на путешественницах. Только на обычных людях, чтобы защитить их от «толчка». Второй по силе была Йилдыз, и эта могла «закрыть» даже сильную путешественницу, но, откровенно говоря, такое случилось всего один раз, и всё стамбульское сообщество ведьм очень старалось не допустить второго. Йилдыз могла бы закрыть и город, найди она путешественницу, стражницу и толкачку нужной силы, но у неё не было такой необходимости. Кроме того, Йилдыз была достаточно умной, чтобы обратить страх окружающих не в ненависть, а в авторитет.
Олеся оглядела присутствующих. Все они думали, что в Стамбуле у Сони есть агент, и все они считали, что это не Йилдыз. Ни к чему было той так подставляться. Но кто-то узнал и рассказал Соне про блог, про условный знак, про «тетрадь». Кто-то напал на Светку в Мадриде. Кто-то пугающе близкий к ним.
— Итак, что мы имеем, — говорила Елена. — Судя по записям, и я так понимаю, ваши сведения это подтверждают, если тело замка не погибло в момент запечатывания, то есть шанс разрушить канал и вернуть его, так сказать, душу обратно.
— Это не душа, — поморщилась Ёзге, — Аллах, вы как дети. Личность это. Энергоинформационная матрица.
— Ёзге, дорогая, — Елена вздохнула, — У меня высшее образование в области математики и кибернетики. Я вот это — она постучала указательным пальцем по странице, — Четвёртый месяц катаю в голове, и так и не смогла уложить. А писала это тётка, которая всю жизнь занималась вбиванием в детские головы луча света в тёмном царстве и прочих лишних людей. Она таких слов не знала вообще никогда.
— Что за лучи? — изумилась Ёзге.
— Не обращай внимания, это цитата, — сказала Олеся, — Это из русской литературы. Неважно! Лучше объясните мне, пожалуйста, как нам разрушение канала поможет Светку вернуть?
— А это просто, — кивнула Елена. — Соня самую малость просчиталась. Твой муж, — она повернулась к Насте, — Во-первых, он должен был умереть в момент запечатывания. Не имею понятия, почему он выжил. Может, у него столько сил, что хватило с избытком, может, ты лопухнулась, и не совсем точно закрыла оболочку, но остался… ну, тут Нора пишет про такую возможность, что может остаться… — она поискала глазами строчку, быстро придавила букву, точно мошку:
— Вот! Так. «…возможность сохранить волокно, которое, пронзая Изнанку, послужит достаточным средством связи персоны замка с его биологическим телом. Этот приём требует дополнительных усилий от толкательницы, повышенной точности координации и удачного состояния карты вероятностей. Его применяют крайне редко; в сущности, в прошлом известны только два таких случая, и в обоих необходимость сохранить…» — дальше неважно. Суть в этом. Там ниже технические подробности, описанные замечательным метафорическим языком, который я не понимаю. А вот она — Елена кивнула в сторону Насти, — Должна понять.
Настя вздрогнула и выпрямилась — на неё опять смотрели все собравшиеся за столом.
— Соня говорила, что моем мужу ничего не грозит. И… технически он… он ведь жив, так? Возможно, она изначально…
— Планировала оставить связь? — Елена смотрела на неё насмешливо, остальные — с сочувствием. — Вот уж вряд ли. Вы с ней виделись после этого?
— Несколько раз… — Настя принялась теребить салфетку, глядя на свои руки. Надо же, заусенцы. Откуда? Вроде бы, всегда следила за ногтями…
— И что? — нетерпеливо спросила Олеся. Эта рыжая бесила Настю даже сквозь глухую усталость и отчаяние, навалившиеся чудовищной тяжестью.
— Мы мало разговаривали. Она сказала — отдохни. Всё образуется. Сказала, что Сашка получил…шок. Но это ничего, это пройдёт… Сказала — ещё увидимся, продолжим… А он… — Настины глаза в очередной раз налились слезами.
— А он в кататонии четвёртый месяц, — закончила за неё Елена. — Ладно. Ситуация простая. Откроем Нижний — твой муж очнётся. Не откроем — будет овощем до конца дней своих, а конец при нашей медицине наступит быстро. Тогда у города будет очень озлобленный и не вполне вменяемый замок, потому что, в отличие от здешних, его заманили в ловушку неподготовленного и без согласия. Ровно то, что нужно Соне, я полагаю.
— Я не понимаю, зачем ей? — спросила Ёзге. — Мы полагали, что ей надо лишить местных возможности использовать дар. Так она может накапливать поле возможностей и в перспективе продлевать себе жизнь сколько угодно. Если замок будет убивать ведьм, это будет ей невыгодно.
— Это тебе только так кажется. — Елена снова потыкала в страницу. — Нора интересовалась закрытыми городами. Сейчас их в мире два, не считая наш свеженький. В обоих из них «наших» феноменально много. Угадай, почему!
— Дети, — сказала Акса.
— Умница, девочка, — Кивнула Елена, — Минус очень большое количество странных несчастных случаев, исчезновений и смертей на ровном месте. В остальном мире «наши» девочки имеют довольно большие шансы не дожить до разумного знакомства со своим даром, и, что прискорбно, выявить их так рано почти нереально. Поэтому если даже замок будет откусывать по десятку голов в год, Соне естественного прироста на много лет хватит.
Настя зажмурилась и прошептала:
— Блин, чего вы несёте… Вы же ужас что несёте…
— Ага, — сказала Олеся, — Смотри-ка, пробирает её. А ты думала, это всё игрушечки?
Настя очень по-детски потёрла глаза кулаками и неожиданно сказала:
— Он ведь ничего не понял. Разговаривал со мной так, как будто мы, ну, в нормальном мире. Только его почему-то не выпускают из больницы. А сам он, опять же, почему-то, не может выйти. У него там… как будто иллюзия.
— Не как будто, — Елена аккуратно закрыла «тетрадь» и сложила на ней руки. — Отличная иллюзия, да, Ёзге?
— Замки делают, что могут. Разговаривают с ним, пытаются объяснить. Но он мужчина, это уже проблема, и он отказывается пускать их глубоко в неречевые слои, а на речевом уровне никто из них не может. Там самой молодой почти триста лет, английского даже при жизни не знали, тем более русского. — Ёзге вздохнула. — Так что остаётся только создавать иллюзию и пытаться воздействовать через неё. Но поскольку он не умер, то личность сохраняет связь с биологическим мозгом. Проще говоря, он частью себя ощущает, что происходящее нереально. От этого только хуже.
— Но мы же можем что-то сделать? — Настя протянула руку по столу, лишь чуть-чуть не дотянувшись до «тетрадки». — Там же есть… написано?..
— Есть, — Елена погладила книгу, — И насчёт Светки тоже нашли зацепку. Это то, что у нас во-вторых. Дело в том, что ты её вышвырнула как бы дважды. Физически ты её кинула в Туда, и очень качественно, практически за границы тяготения. Это бы ещё полбеды, она бы там поболталась пару недель, но её бы всё равно втащило в общее поле. Но ты ещё и выкинула её на Изнанку. Ну, ту часть её, которая… как там Ёзге сказала?
— Энергоинформационная матрица, — ответила с готовностью Ёзге. — Никогда бы не подумала, что такое возможно. Это тебя Соня научила?
— Соня, — Настя уныло кивнула. — Она меня на себе как-то тренировала. Я бросала и чувствовала такое… как бы раздвоение. Но у Сони особая защита, и её двойники сразу как бы… соединялись. Словно на резинке. Она объяснила, что кроме неё таких больше нет, и что если так кинуть обычного человека, то две части оторвутся совсем. И человек останется в Там насовсем.
— В общем, так бы и было, но вот ирония судьбы: не надо было Соне брать твоего мужа в качестве батарейки.
— Почему?
— Вы же все думали, что он к твоей сопернице давно и прочно охладел, правильно?
— Ну, они много лет не виделись, — Настя снова уставилась на свои руки. Она почувствовала внезапный болезненный укол ревности, и тут же — стыда за неё.
— Так-то да, — сказала Елена, сделала паузу и неохотно продолжила, — Но, извини, что я это говорю, первая любовь — большая сила.
— Но он же не знал, что она там? — удивилась Настя.
— Не знал. А в резонанс вошёл, тем не менее. — Елена открыла книгу, полистала немного, потом повернула к Насте и сказала:
— Нижний абзац, читай там.
Настя, кое как продираясь через незнакомый почерк, прочитала несколько предложений. Посидела, тупо глядя в страницу. Вернулась к началу, прочитала ещё раз. Её бросило в жар. Она подняла взгляд на Елену и спросила, ошарашенная осознанием:
— Значит, это он её держит?
— Получается, что так.
— Не по своей воле, конечно, — Сказала Ёзге, и Настя преисполнилась благодарности за эти слова. — Резонанс произошёл только потому, что когда-то она оставила серьёзный отпечаток на его личности. Он, возможно, успел её узнать, но точно не принимал решения её защищать, или что-то подобное. Просто сработали некие… энергетические паттерны. Соня не учла.
— А что, если он поэтому и выжил? — спросила вдруг Акса. — Случился резонанс, их матрицы соединились…
— Нет, невозможно, — Ёзге покачала головой. — То, что он выжил — это случайность. Повезло. А резонанс произошёл в момент броска, точнее, в тот момент, когда матрица вашей подружки пересекла границу Изнанки. Круги пошли, наверное, по всей обозримой реальности.
— Так что делать-то? — спросила Настя.
— Что-что, — Елена вздохнула. — Возвращаться в Нижний и пытаться взломать канал, параллельно отбиваясь от твоей наставницы. Которая узнает о нашем появлении в тот же момент, и явится, причём не одна.
— Вы тоже будете не одни, — сказала Ёзге, вдруг улыбнувшись. Если бы это не было абсурдно, Настя решила бы, что турчанка с радостью предвкушает заварушку.
Глава 59.
Любой самый хороший план обязательно будет с дыркой. Причём, дырка будет на самом видном месте, и до поры до времени все будут смотреть на неё в упор и не замечать.
Их дыркой оказалось физическое состояние «замка». Они-то собирались быстро и тихо вломиться в больницу, забрать страдальца и перекинуть его в квартиру.
— В смысле, прямо в палату? — изумилась Настя.
— Ты же супер-толкачка! — воскликнула Олеся. — Сама же говорила, что чуть ли не на полметра можешь толкнуть. Или точно куда-то.
— Мне для этого нужно точно знать, куда, — объяснила Настя.
— Ты же там была много раз, в чём проблема? — спросила Елена. Они все, было потеплевшие к ней, моментально снова напряглись, и опять смотрели подозрительно и холодно.
— Я же не думала, что мне придётся туда кого-то толкать, — Настя пожала плечами. — Я примерно представляю расположение корпусов, коридоры, но в палату… А если там кто-то будет? Медсестра или врач? Родственники больных? Надо чтобы сначала кто-то побывал там и проверил.
— Время, — сказала Ёзге. — Как только мы окажемся в твоём городе, Соня нас почувствует, и пойдёт отсчёт. Ей понадобится максимум полчаса, чтобы собрать помощь и явиться к тебе.
— Полчаса — это куча времени, — ответила Настя. Её вдруг захватил необъяснимый подъем, ощущение, что сейчас главное — не мешкать, действовать. — Я могу толкнуть Олесю к корпусу, или даже… — она замолчала, прикидывая, вспоминая. — …даже, думаю, в холл нужного этажа. Она зайдёт в палату, убедится, что свободно, позвонит нам. Тогда мы с Карой перекинем остальных. Последней Кара толкнёт меня…
— Минут десять на это, — отметила Елена.
— Берём Сашку, я перекидываю всех к себе…
— И остаёшься в больничке, — насмешливо сказала Елена. — Кара-то осталась в Стамбуле и помочь не может.
— А… — Настя уставилась на неё. — А как тогда?
— Есть другой вариант. — Елена положила ладони на книгу. — Только сомнительный.
— Лучше позвать ещё одну толкачку, — сказала Ёзге, — У нас есть девочки, которые помогут и вопросов особо задавать не будут.
— Всё равно кто-то останется в больнице, это значит, кого-то мы поставим под угрозу. Нижний — город Сони, я даже думать не хочу, сколько у неё своих «девочек» везде.
— То, что написано в «тетрадке» — опасная сомнительная вещь. Я об этом раньше не слышала никогда, и никто из наших, я думаю, не слышал.
— О чём? — спросила Настя. Все остальные сидящие за столом женщины и девушки тут же вздрогнули, поёжились. Как будто на них подуло холодным ветром, они одёргивали одежду, натягивали на запястья рукава, шевелили плечами.
— Ведьмин круг, — сказала Елена. — Суть там в создании связи через Изнанку. Похоже на то, что вы делали, когда закрывали. Только там вы стащили все возможности, до которых дотянулись, сняли все избытки и выгребли все силы. А тут надо брать развёртку только по присутствующим лицам и создавать круговой замкнутый канал. Потом толкачки, держащие круг, толкают, и их самих этим кругом подхватывает.
— А такое вообще возможно? — с недоверием спросила Настя.
— Теоретически ничто не противоречит. Вопрос последствий. — Ёзге вздохнула. — Это, в общем, похоже на запрещённую технику. То есть, последние лет сто все соглашения учитывают, что использовать подобное нельзя.
— Почему? — Настя почувствовала, как её воодушевление и надежда спадают. Она посмотрела на Елену, на Олесю. На близняшек. Они все отводили взгляд, как будто она задала очень глупый или неприличный вопрос.
— Соня не объясняла тебе, что происходит с той частью человечества, которое попадается под массовые манипуляции? — спросила Ёзге.
— Нууу… — Настя задумалась. — Общее снижение вероятности благополучных исходов будет, но небольшое. Забираются ведь все крайне маловероятные события, типа монетка на ребро. На общем фоне…
— Увеличение количества суицидов почти в три раза за следующий год, — сказала Ёзге. — Пик придётся на осень, сейчас ещё ничего не заметно. Реализация крайне маловероятных исходов наиболее редких событий. Сто раз переходил на красный, и ещё бы мог много лет бегать, но реализуется, например, упавший дорожный знак. И, напротив, какие-то события с очень высокой вероятностью не реализуются, хотя должны были. Погибнут здоровые новорожденные, кончатся плохо рутинные операции… и прочее.
— Монетка на ребро, — пробормотала рыжая, — Это ж не люди вокруг, а так, монетки…
Настя поняла, что не может сейчас переваривать ещё и это. Она усилием воли отодвинула ужас и чувство вины и спросила:
— А в случае с кругом?
— А в случае с кругом скорее всего всю тяжесть нереализованной возможности примет на себя кто-то из участниц, — ответила Елена. — Предсказать кто невозможно.
Несколько минут они сидели в молчании. Вокруг негромко беседовали люди, деликатно позвякивали чашки и стаканы, шумел кофейный аппарат и краны с газировкой. Настя сидела, положив руки на колени, и не могла начать думать. Ей надо было выстроить понятную схему в голове: делаем так, будет так; вместо этого она сидела и смотрела на гладкий пластик столика, а в голове было гулко и пусто.
— Итак, — подала голос Ёзге. — Ты можешь не согласиться, тогда тебе придётся сидеть здесь, в Стамбуле, и ждать, чем дело кончится. Или ты идёшь с нами, увеличивая вероятность успеха и… рискуя так же, как мы. В первом случае выбираться и разгребать будешь сама, потому что мы тебе помочь не сможем.
— Да уж, — фыркнула Олеся, — нам явно будет не до этого. Хорошо, если живыми ноги унесём.
— Зато во втором мы имеем шанс упаковать Соню и отделаться небольшими сложностями. Всё-таки, ты в своём роде уникум.
Настя посидела ещё немного, потом заставила себя поднять взгляд и сказать:
— Ладно, давайте попробуем.
Ничего сложного не было в создании круга. Настя, начав строить развёртку и поймав от Олеси сеть, тут же почувствовала, что могла бы сделать это и для куда большей группы женщин. Рядом ощущался вклад Кары, и Настя позволила ей вплетать свои нити и ставить узлы, но только потому, что помнила: вся тяжесть отдачи упадёт на кого-то одного, и чем больше участниц, тем меньше вероятность лично для неё.
Они сидели прямо на траве в незаметном уголке парка Гюльхане, куда пришли из кафе. С одной стороны их заслоняла группа кипарисов, с другой — круглая чаша фонтана, с третьей кусты. Ещё одной стороной полянка выходила на прогулочную дорожку, но люди, неторопливо идущие туда и сюда мимо, не обращали внимания на сидящих тесной группой женщин. И никто не заметил, как в какой-то момент воздух вокруг них словно сгустился, поплыл, искажая линии, вздрогнул — и всё стало как раньше, только на полянке уже никого не было.
— А, чччёрт! — первой выругалась Елена, вскакивая с мокрого и грязного асфальта. Они оказались во дворе, сидящими, как и в исходной точке, только теперь у них под ягодицами была не свежая травка, а грязь и остатки льда. Остальные, чертыхаясь, поднимались, а Настя уже тащила Елену к открытой двери служебного входа.
— Давайте скорее, тут лифт. Грузовой, на нём каталки возят!
Они набились в огромный старый лифт, заполошно дыша и, кажется, слыша, как возбуждённо стучат сердца. Массивные двери с выматывающей неторопливостью закрылись, кабина дёрнулась и медленно поползла наверх. Настя быстро говорила, задыхаясь и отпыхиваясь, точно бежала:
— Пятый… этаж! Выйдем и стразу налево… там туалеты! Кабинок несколько, прячьтесь все… Кроме Елены. Мы с тобой… фффу, чёрт, — она провела руками по лицу, сделлаа глубокий вдох-выдох и чуть спокойнее сказала:
— Мы с тобой дойдём до палаты. Если что, меня там знают. Там рядом сестринский пункт, если никого не будет, стащим пару халатов. Если дежурная — она сама нам халаты даст, тут так положено. Если в палате никого, Елена останется, а я вернусь к вам.
— А если на посту дежурная, надо будет её отвлечь? — спросила Ёзге. Тут лифт, подёргиваясь, встал, и Настя быстро сказала:
— Так, пошли!
И они пошли. Им повезло, время посещений как раз заканчивалось, по коридору на выход шли люди, дежурная с поста разговаривала с какими-то женщинами, медленно идя по коридору в сторону лестницы. Настя и Елена подошли к посту, Настя наклонилась и уверенно, точно так и надо, вынула из стеллажа пару халатов. Надевая их на ходу, они направились к нужной палате.
Там было тихо, пациенты лежали на своих койках, попискивала какая-то аппаратура. Настя подвела Елену к одной из коек, развернулась и уверенным, широким шагом пошла обратно. Елена проводила взглядом подпрыгивающие на спине подсохшие кудряшки и перевела взгляд на пациента.
Сначала она просто рассматривала его, удивляясь, что ради такого невзрачного мужчины одна идиотка пыталась убить другую, а потом до неё дошло.
На мужчине была пластиковая маска с трубками. В его левый локоть был вставлен порт и подключена капельница. Какие-то проводки шли из-под одеяла к аппарату, помещённому в головах койки.
— Твою ж мать, — сказала Елена, осознавая, с чем придётся иметь дело, и тут в палату ввалились остальные.
Глава 60.
Несколько секунд они стояли и глазели. Видимо, соображали ровно то же, что первой поняла Елена: им придётся вынуть все эти трубки и отключить от аппаратуры человека в бессознательном состоянии. Это тут же спровоцирует сигнал тревоги…
Первой собралась Ёзге. Она обошла Елену, взялась за капельницу, прикрутила колёсико. Аккуратно вынула иглу, отодвинула стойку. Легкими движениями стряхнула в ноги одеяло, осмотрела подключённые проводки. Повернулась к остальным:
— Придётся строить круг как есть. Замкнёте его между двум толкачками, он в таком состоянии будет всё равно что гиря на ноге. Я буду держаться за Кару одной рукой. Когда канал станет устойчивым, сниму с него маску. Скорее всего, меня откинет, но необязательно. В любом случае, там вы и без меня справитесь, главное, его вытащить.
В коридоре слышались шаги, кто-то прошёл мимо палаты, потом вернулся. Они лихорадочно схватили друг друга за руки, потянулись к уже знакомому состоянию единства, помогая Насте и Каре тянуть нити и вязать узлы. Ёзге держала руку на маске. В последний момент дверь в палату рывком открылась, и медсестра с поста возмущённо закричала:
— Вы что тут творите! Вам кто позволил?!
Канал зазвенел, как струна, и Настя толкнула. Проваливаясь в обморочную муть прыжка, она успела почувствовать, как Ёзге отшвырнуло в сторону.
Медсестра, которая только что видела перед собой толпу незнакомых тёток, хватавшихся за бессознательного больного, вдруг поняла, что кровать пуста, и в палате осталась только одна женщина, которая почему-то отлетела ей под ноги и плюхнулась с болезненным вскриком.
— Вы… что творите… — прошептала медсестра, пятясь к выходу.
Женщина повозилась на полу, медленно поднялась и, отпихнув медсестру, выбежала в коридор. В несколько прыжков она добежала до дежурного поста, заглянула под стойку и выпрямилась с канцелярским ножом в руке. Медсестра как будто почувствовала, что сейчас произойдёт, но не успела и пискнуть: женщина полоснула себя по подушечками пальцев, вскрикнула… и исчезла.
Медсестра схватилась за косяк. До неё дошло, что позади истошно орёт сигнал контроля ЧСС, на который вдруг перестала поступать информация.
Настя попала почти ювелирно. Полметра в сторону, и кто-нибудь убился бы об стену или влетел в стол. Единственное, чего они не учли — это высоты кровати, и их несчастный «замок» грохнулся на пол с высоты метра. Настя завопила и упала на колени рядом с ним, но в этот момент дунуло воздушной волной и в коридоре возле них появилась Ёзге: одна рука в крови, в другой зажат канцелярский нож.
— Ничоси, — сказала Елена, нервно хихикая.
— Очень плохой триггер, — сказала Ёзге, — Зато умею брать след.
— У нас примерно двадцать минут, — сказала Олеся, — Соня нас почуяла, но она неблизко, и рядом с ней нет никого для помощи. Кара, Акса, готовы?
— Мы-то да, а эта курица чего? — Акса шагнула к Насте, толкнула коленом, — Давай, дура! Время мало у нас!
Настя медленно встала, не в силах оторвать взгляд от лица мужа, по которому стремительно разливалась синеватая бледность. «Он же умрёт», — думала она панически, — «Они же не понимают! Он умрёт!»
— Быстро, балда, он же щас кони двинет, — Елена схватила её за плечи и затрясла, — Помнишь, что разбирали по тексту?
— Д-да, — Настя вытянула перед собой трясущиеся руки, — Д-давайт-те…
Они в ответ потянулись к ней все. Это было лишнее, она хотела сказать — это лишнее; ей нужны были только Кара и Акса, но остальные не спрашивали. И когда она закрыла глаза и увидела канал, то поняла, что не может их прогнать. Ей предстояло найти узел и порвать его; Акса держала сетку, Кара стабилизировала поле, но все остальные — они как будто положили руки ей на плечи и вдохнули уверенности. Той самой, которой у неё самой не было вообще.
Настя задержала дыхание и прошлась вниманием по сияющему полотну, прошитому зелёной нитью. Возможности и варианты всасывались в жерло канала, почти ощутимо создавая тягу. Настю словно всё время куда-то сносило, сбрасывало оттуда, где она чуяла нужный участок. Она сосредоточилась и наконец нашла узел. Потянулась к нему, взялась. Почувствовала у себя в голове бестелесное: «Взялись, девочки». Как будто она тянула канат, и за ней встали ещё несколько человек.
Узел подался сразу. Настя перехватила освобождающуюся нить, чувствуя, как Кара и Акса ловят взвившийся сияющий лоскут, как все остальные подпирают их, помогают подхватить и перенаправить потоки отдачи от разрушающегося канала. Потом они начали выпадать из пространства возможностей, одна за другой, и огни стали гаснуть, и сияющее полотно свернулось и утекло куда-то прочь. Настя осталась в темноте, вне пространства и времени, с одной светящейся зелёным светом нитью, уходящей неизвестно куда. Она попыталась потянуть, но это ничего не дало. Тогда она намотала конец нити на руку и двинулась за нитью, подхватывая и наматывая, делая не-шаги по не-пути. Понимая, что это не более чем образ, который создаёт её мозг из неизвестного и невероятного.
Она шла и думала, что, возможно, всё зря, и у неё ничего не выйдет. Хотя бы потому, что она даже не знает, что именно у неё должно получиться. Она шла, думая о том, что, наверное, то, что она ощущает как время, на самом деле — вовсе не время. И пространство вовсе не пространство. Это было не Там, и не Изнанка, это было какое-то нигде, через которое тянулась нить. «Ни там, ни тут, — думала Настя, — мне бы уже куда-то сюда или туда». «Так ты определись, сюда или туда», — возникло в голове. Настя остановилась, сжала нить сильнее.
«Ты?»
«Смотря кого ты имеешь в виду».
«С…Света?»
«Ага»
Настя поняла, что там, куда она «смотрела», вдалеке, у конца нити, что-то есть. Она подёргала, и там обозначилось какое-то движение.
«Я к тебе», — сказала она. И тут же оказалась…
На берегу.
Они стояли на вершине очень знакомого откоса. Перед ними был закат, разлившийся по дальнему берегу и небу над ним. Настя осторожно проследила взглядом за нитью в своей руке — та провисала почти до земли, потом поднималась и уходила в Светкину спину между лопаток.
«Пойдём обратно», — сказала она.
«Незачем», — ответила Светка. «Тут хорошо»
«Пойдём обратно», — повторила Настя, — «Там тебя ждут».
Светка не ответила. Она стояла в свободной, расслабленной позе, сунув большие пальцы за шлёвки джинсов. Лицо у неё было очень спокойное, гладкое и мягкое, как у ребёнка. На нём лежал тёмным золотом отсвет бесконечного заката. В глазах отражались крошечные солнышки, волосы и брови словно припорошило золотой пылью.
Настя поняла.
«Красивая иллюзия», — сказала она, — «А тушка твоя тем временем болтается Там. Как только я отпущу эту фигню» — она подёргала за нить и Светка наконец оторвала взгляд от заката, — «Ты тут же окончательно свалишься на Изнанку, и твоё тело погибнет».
«Ну и что», — Светка смотрела всё так же спокойно, чуть сонно. — «Изнанка красивая. Тут спокойно».
«Дура!» — Настя вдруг ощутила, что начинает увеличиваться, расти, нависать над Светкой. — «Это не Изнанка, это иллюзия! Ты завязла возле границы, потому что тебя Сашка нечаянно зацепил! В Изнанке нельзя быть, она тебя сразу разрушит без связи с телом!»
Светка попятилась, откос под ними вдруг провалился, исчез, и Настя осознала себя висящей в огненном шаре со всех сторон окутавшего их заката. Светка словно ещё уменьшилась, сжалась, попыталась потеряться, но Настя даже не думала отступаться. Она дёрнула нить и схватила крошечное тёмное пятнышко на её конце. Потом там, среди этого нереального закатного сияния, которое существовало только в её голове за закрытыми глазами, она закрыла глаза ещё раз и позвала:
«Вытащите меня отсюда».
И её вытащили.
Она открыла глаза и на неё тут же обрушилась суета, голоса, движения. Она хотела сказать им всем, чтобы заткнулись, потому что от их ора голова болит, но тут желудок поднялся к горлу, и она успела только повернуться набок.
За весь этот нескончаемый день у неё в желудке побывала только дурацкая газировка из Старбакса, поэтому сейчас она смогла только стошниться небольшим количеством желчи. Приступ прошёл так же быстро, как и начался, и она кое-как смогла сесть. И тут же увидела, что в шаге от неё корчится в таких же рвотных спазмах несчастная Светка, у которой в желудке всё ещё был кофе четырёхмесячной давности, выпитый в Мадриде, в кафешке. В остальном, как вдруг осознала Настя, стало тихо.
Тут же сидела на полу Ёзге, зажав порезанными пальцами полотенце.
— А где… — начала Настя.
— Сейчас отнесут твоего мужика обратно в больницу, и вернутся, — сказала Ёзге. И добавила, увидев выражение Настиного лица:
— Нормально всё.
Настя отползла к дивану, оперлась об него спиной, подтянула колени к груди. Ей бы хотелось радоваться, но она понимала, что ещё ничего не закончилось. Где-то там приближается Соня. Что-то надо будет делать…
Упругий вихрь воздуха ударил её в лицо, четыре фигуры возникли посреди комнаты. Под ногами вякнула Светка — кто-то встал ей на руку. Ведьмы отпустили руки, младшие тут же бросились к Ёзге, заговорили одновременно, принялись вытаскивать из карманов бинты, какие-то тюбики и бутылочки. Рыжая присела возле Светки, помогая ей сесть.
Елена подошла к Насте, опустилась перед ней на корточки и спросила:
— Ну, ты как? Есть ещё порох в проховницах?
— И ягода… в ягодицах, — ответила Настя ей в тон. — Только башка болит.
— Придётся потерпеть, — Елена подняла руки, потёрла лицо. — У меня тоже как с бодуна, пипец просто. — Она повернулась к Олесе, спросила:
— Леськ, что там с Соней?
— Отлично всё, — Олеся встала, подошла. — Девчонки её удачно отдачей зацепили, большого вреда не причинили, но обзор возможностей у неё теперь нулевой. И нас она пока не видит. А я её — да, поэтому надо ноги в руки и менять дислокацию, пока преимущество. Ёзге!
— А? — старшая ведьма поднялась с поддержкой дочерей.
— У нас одна попытка, правильно?
— Да. — Ёзге выглядела хуже всех. Оливковая кожа посерела, губы стали почти фиолетовые. Её не тошнило, но она явно чувствовала огромную слабость. Близнецы одинаковым встревоженным движением поджали губы и подняли брови. Акса сказала что-то тихо на турецком.
— Ой, Аллах великий, — Ёзге сморщилась, качнула головой. — Мне не сто лет, дурочки. Переживу. Как ваша путешественница?
Светка сидела на полу, обняв руками колени, и смотрела в пустоту.
— Ничего, она оклемается, — бодро сказала Олеся. — Тушка цела, мозги на месте, с остальным потом разберёмся. Я её чувствую, всё почти в порядке.
— Хорошо. — Ёзге похлопала дочерей по спинам, и они тут же её отпустили. — выходим.
Никакой эпической битвы не вышло. Соня была очень старой, очень мудрой паучихой, но волна отдачи, которой её накрыло при снятии замка, отняла у неё главное, на что она прежде рассчитывала в любой ситуации. Поле возможностей, сеть вероятностей, пространство, в котором она всегда плавала, как рыба в воде. Она так привыкла видеть все варианты развития событий на десять ходов вперёд, что сейчас почувствовала себя практически слепой. Она могла бы призвать «своих», но не могла даже дать им внятное задание. Она вдруг оказалась посреди своего города не хозяйкой, какой давно привыкла себя ощущать, а обычной женщиной средних лет, одинокой, растерянной и сбитой с толку. Собравшись и сказав себе, что ей в любом случае не смогут причинить никакого вреда, она пошла туда, где был разрушенный канал. В трёх дворах от цели, в арке между домами, они взяли её в клещи и тут же перенесли действие Туда.
Этого она не ожидала. Они мгновенно соединились в кольцо. Она не видела такого кольца уже лет двести, после того как собственноручно уничтожила всех последних умелиц. Она попыталась сбежать, покинуть умозрительное пространство, выключить мысли и сбежать физически, пока ведьмы в реальном мире стоят, замерев, устремив внимание в пространство представлений.
У неё ничего не вышло. Ей банально подставила подножку та самая путешественница, недобитая деталька закрывающего купола, которая должна была исчезнуть, намотанная на канал. Она шагнула к упавшей женщине и села ей на поясницу, завернув обе руки за спину. Сказала равнодушно:
— Пакуйте её уже.
Что-то такое они сделали с Соней Там. Что-то такое, что, поднятая на ноги в реальном мире, она просто стояла и бессильно смотрела, как они снова собираются в круг и образуют кольцо, утаскивая её за собой как бессловесный багаж.
— В Стамбул, — крикнула рыжая девица напоследок.
Светка стояла, сунув пальцы за шлёвки джинсов. Под расстёгнутый кожаный плащ задувал весенний ветерок. Солнце заглядывало в арку, рисуя золотистый полукруг в шаге от носков её ботинок. Светка стояла и не могла понять, что ей делать, куда идти, зачем. Ей хотелось вернуться на откос, к бесконечному закату, который постоянно менял оттенки и плавился облаками, но никогда не кончался.
«В Стамбул», — крикнула ей, исчезая, рыжая круглощёкая девушка в спортивном костюме. «Я её знаю», — отстранённо подумала Светка. На солнце наползло облачко. Ветер пробежался прохладными пальцами по затылку, взъерошил волосы. Светка подняла руку, провела по голове. Рука, волосы. Холод воздуха, тепло солнечного света. Прядки волос, щекочущие между пальцами.
Она опустила руку и сделала пару шагов из арки, навстречу свету и ветру.
— В Стамбул, — сказала она тихо. Постояла ещё немного и исчезла.
Глава 61.
— Платить по счетам, закрывать долги, давать сдачи и прочее.
Удивительно, но они опять сидели в «Старбаксе». Шесть и ещё одна, сидели и ждали.
— Платить по счетам, — Ёзге повторила медленно, не отрывая взгляда от той одной, которая сидела, замерев неподвижно, положив ладони на колени, глядя в столешницу перед собой. Крепкая невзрачная женщина лет сорока или чуть старше. Безвкусно и обычно одетая: мешковатые джинсы, свитер с объемными косами какого-то неприятного серовато-зелёного цвета, чёрные кроссовки. Волосы, остриженные шапочкой, чуть вьются на висках и у шеи.
Её усадили на подтянутый к столику дополнительный стул, и она сидела — молча, почти неподвижно, иногда медленно моргая.
Шестеро других не могли оторвать от неё взглядов. Младшие раньше её не видели, и им казалось диким и невозможным, что «та самая» опасная женщина, «муравьиный лев» одарённых, паучиха, закрывалка неведомой силы выглядит вот так.
Настя ела Соню взглядом, стараясь не потерять самообладание. Её равно мучила ненависть и стыд.
Олеся просто старалась не впускать в себя то, что Соня излучала. Вокруг этой спокойной на вид фигуры неотвратимо разливалась жажда убийства огромной мощи. Олесю физически корёжило от этого ощущения, как бы она ни отгораживалась. У неё было стойкое чувство, что перед ними сидит крепко связанный хищник. Насколько крепко он связан, сколько продержатся верёвки? И что делать потом?
«Не убивать же её».
— А почему бы и нет, — сказала Ёзге. — Это была бы отличная уплата по всем счетам.
Олеся быстро посмотрела на неё:
— Я что, вслух это сказала?
— Нет, — Ёзге покачала головой, — Просто мы все сейчас думаем об одном, мне кажется. Смотри сама. Твоя подружка опять струсила и не пришла. Мы её ждём уже почти час, кажется, можно признаться себе в том, что дольше ждать бесполезно. Зато Йилдыз со своими девицами уже близко. Договор… договор я чту. Но что мне толку в договоре? Эта… женщина, — Ёзге сжала кулаки, помолчала, потом продолжила:
— Эта женщина убила мою бабку. Свела с ума мою мать. Если бы могла — она бы и меня прикончила. У Йилдыз к ней тоже счётец есть, но она может решить, что живая Соня полезнее дохлой. Зачем ждать?
— А что… — начала Елена.
— Да мало ли, — Ёзге расслабила и снова сжала кулаки. — Неудачно перемещали, стало плохо пожилой женщине… Проверить всё равно никак нельзя. Раз уж первоначальный план…
— Привет.
Они все дёрнулись, близнецы так просто вскочили. Даже Соня медленно повела глазами вбок.
Возле столика стояла Светка, сунув руки в карманы плаща, а возле неё замер с мрачной физиономией никто иной, как Еленин любовник, Али. Он держал в одной руке свой шлем, в другой сжимал пачку сигарет и зажигалку.
— А этот тут зачем? — изумлённо спросила Олеся.
— И правда, — Светка покачалась с пятки на носок, повернулась к Елене. — Лен, ты меня извини. Надо было всё-таки сразу тебе сказать. Это бы избавило нас от многих… неприятностей.
— Али? — встревоженно позвала Елена. Тот не отозвался, стоял всё так же неподвижно, глядя в пол.
— Извини, подруга, он сейчас примерно в той же позиции, что Соня, — призналась Светка. — Я его слегка приморозила.
— К-как?! — изумилась Ёзге.
— Да уж так вышло, — Светка чуть пожала плечами. — Думаю, это временный эффект. Пока я болталась… ну, там. Что-то на меня налипло. Вот, Олеська вам, может, объяснит, она же видит, я думаю.
Они все, синхронно, словно актёры в старой комедии, повернулись к Олесе. Та сидела, приоткрыв рот и вытаращив глаза.
— Лесь? — Елена протянула руку, потрепала девушку за плечо.
— Ёбаный… карась, — сказала Олеся по-русски.
— Да что там? — сердито спросила Ёзге. Олеся сглотнула, потрясла головой и вдруг быстро спросила:
— Светка! Так ты, выходит, сейчас можешь одна всё сделать?
Их взгляды встретились. Светка прикусила нижнюю губу, чуть нахмурилась. Сказала:
— Да могу, конечно. Надо ли?
— Да ты спрашиваешь ещё! — заорала Олеся. На них начали оборачиваться. — Слушайте! — она чуть приглушила голос, и это теперь звучало так, словно она пытается орать шепотом. — Эта коза драная на себе притащила оттакенный кусок неопределённости с Изнанки! Она вся аж светится, дура такая, её сейчас можно одну на всех ваших противниц выпускать. Она их пальцем раздавит!
— Так, погоди. — Ёзге протянула через стол руки, схватила Олесю за плечи. — Сядь. Спокойно объясни.
Олеся плюхнулась на диванчик. Глубоко вдохнула, медленно выдохнула. Сказала:
— Светка прямо сейчас может открыть город. У неё для этого, грубо говоря, очень большой кусок сырой силы. Мы разве что дорогу покажем, хотя она и без этого справится.
— А Соня? — спросила Елена.
— А Соню можно прямо сейчас скормить ближайшему замку, пока он не освобождён, — сказала Олеся, — До цистерн три шага.
— Там закрыто уже, — с досадой ответила Ёзге.
— Неважно, — сказала вдруг Светка. — От гнезда вы её уже оторвали, она сейчас не сильнее любого обычного человека. Достаточно вытащить её Туда, а там я её лично за ручку отведу.
— Только не здесь, — Ёзге встала, — На нас уже смотрят все. Пошли в парк.
— Погодите, — Елена, в отличие от остальных, помнила ещё кое о чём. — Али тут зачем? Он мужчина, и он ни при чём. — она посмотрела на Светку. — Отпусти его.
— Извини, — снова сказала Светка, — Он «при чём». Это он меня избил. Он за тобой следил, прослушку на телефон поставил и комп читал.
— Это он тебе сам сказал? — изумилась Елена.
— Нет, но это очевидно. — Светка по хозяйски запустила руку в карман куртки Али, вынула его телефон и протянула Елене. — Вот, смотри. Код разблокировки семь-пять-пять-три. Там сразу в эсэмэски заходи и смотри.
Елена схватила телефон, ткнула в разблокировку, набрала код. Нашла на экране иконку с конвертиком, зашла в сообщения и листнула. Переписка с Йилдыз Кайя. Переписка с Йилдыз Кайя. Переписка…
Переписка с С. Измайловой. Ещё одна. Снова с Йилдыз Кайя.
Елена ткнула наудачу в одну цепочку смс-ок. Турецкий текст.
«Успел, всё на месте»
«Завтра забери на утро»
«Получилось, едем на острова до вечера»
«Спасибо, братик. Увидимся»
Елена нажала на отмену, заблокировала экран. Подняла взгляд. Али стоял у их стола очень спокойно, словно только вошёл и не успел поздороваться. Даже чуть-чуть улыбался, глядя прямо перед собой.
— Пошли в парк, — сказала она, — Этого тоже берём. Там решим, что с ним.
Они встали, подхватили под руки Соню (близняшки тут же принялись болтать на турецком весело и громко — что, мол, тётя невесёлая, ой, у тёти мигрень, мама, надо ехать домой). Елена вышла из-за стола, подхватила под руку Али и пошла к выходу — он послушно пошёл рядом с ней, всё так же спокойно улыбаясь.
На улице Олеся пристроилась с другого бока, сказала деловито, но без нервозности:
— Йилдыз со своей группой у Юниверсите, там сейчас людно, и им пришлось к тому же машину бросить на парковке. Но до Гюльхане мы всё равно не успеваем. Давайте подойдём к цистернам так близко, как можно, там сквер рядом, помните, где скамейка?
— Да, — коротко сказала из-за спины Ёзге.
Елена шла молча, прижимая к боку локоть Али. Она чувствовала запах его сигарет и привкус ментола в его дыхании. Чувствовала, как волоски на его предплечье щекочут её руку. Краем глаза видела завернувшийся край воротничка его белой рубашки, и как уличные фонари отблёскивают на его чёрном шлеме, который он по-прежнему несёт в левой руке. Они шли по людной вечерней улице среди запахов еды, шума и огней, как будто просто гуляли.
Сделать вид, что ничего не было? Он всего лишь мужчина, все эти ведьминские дела его не касаются…
Как же.
Как так вышло, что она не знала?
Пять лет вместе.
А она даже не знала, что Йилдыз его сестра.
Выходит, с самой первой встречи?..
Они остановились — вот и сквер. Быстро встали в круг, в центр втолкнули Соню. Обернулись к ней, к Елене: а ты, мол? Иди к нам!
Она медленно отпустила локоть мужчины и отодвинулась от него на полшага. Спросила, посмотрев на Светку:
— Что ты с ним планируешь сделать?
Та пожала плечами, ответила небрежно:
— Да ничего. За тот случай, когда он меня побил, я с ним уже поквиталась. За то, что он тебя обманывал, сама с ним разберёшься. Я просто хотела, чтобы он, так сказать, на глазах был. Вдали от меня он, скорее всего, в себя придёт и побежит к сестричке.
Елена кивнула, снова взяла Али за локоть и втолкнула в круг. Сказала:
— Замки его не тронут, пусть пока тут постоит.
И протянула руки близнецам.
Глава 62.
Я сидела на шезлонге, пристроив на груди чашку тёплого чая. В комнате за моей спиной звучали возбуждённые голоса. Они болтали на нескольких языках, повышаясь и понижаясь, перемежая фразы взрывами хохота.
Чужой праздник.
Я отпила немного остывающего чая и в сотый раз сказала себе, что должна радоваться. Меня вытащили из почти безнадёжного переплёта. Настя снова обрела своего обожаемого супруга.
(Что-то едва заметно кольнуло внутри: «…потому что Сашка тебя случайно зацепил…». Невероятный и почти невозможный резонанс. Случайно…)
Сони больше нет, во всяком случае, в том виде, в котором она представляла для всех опасность.
Стамбул открыт.
Йилдыз признала, что наши действия были адекватными в нештатной ситуации, и отказалась от претензий. Её брат цел и невредим, если не считать сломанный мизинец на правой руке. Бывает, упал неудачно.
Олеся вернётся в Россию и соберёт наконец свой местный совет. Из неё такая стражница выросла, ух. Местные её уже уважают, нашим тоже придётся считаться.
Что ж так погано-то.
Стукнули подошвы сабо, прямоугольник падающего из балконной двери света заслонила женская фигура.
— А, ты тут.
Можно было не отвечать. Но я не могу не отвечать. Я в некотором смысле перед Еленой виновата.
— Я тут, — сказала я, села ровно, поставила чашку на столик. — У вас там весело, я слышу.
— Ведьмы и караоке, новое аниме Хайяо Миядзаки, — Елена подошла к перилам, оперлась. Постояла молча. Ночью стало значительно прохладнее, и она почти сразу начала ёжиться и натягивать на себя полы лёгкого кардигана.
— Поговорить хочешь? — спросила я.
— Не то, чтобы очень хочу, — отозвалась она, — Но надо.
— Ну, давай.
Она снова сделала паузу, потом повернулась ко мне, спросила:
— Сигареты есть?
Я вздохнула:
— Откуда?
— А, и точно, — она невесело усмехнулась. — Погоди, сейчас, — и ушла внутрь. Я снова устроилась полулёжа, отпила ещё глоток чуть тёплого чая.
Внутри и правда включили какую-то музыку и начали нестройно подпевать что-то на английском языке.
Елена вернулась через пару минут, поставила на столик две чашки с горячим чаем. На ней выше джинсов уже были не тонкая рубашка и кардиган, а джемпер и ветровка. Она уселась на пол, вынула из кармана ветровки пачку сигарет и зажигалку. Сказала, закуривая:
— Неприятный разговор.
— Удивила, — буркнула я, отставляя чашку с остывшим чаем и берясь за горячую. — Как будто у нас когда-то были прям приятные.
Елена быстро обернулась ко мне. Лицо у неё было такое огорченно-обиженное, что я пожалела о своей привычке острить по любому поводу.
— Извини, — я постаралась придать голосу примирительную интонацию. — Ты же знаешь, я очень тебя уважаю и ценю твою дружбу.
— Заткнись, — сказала Елена, — Мне твоё словоблудие выслушивать неинтересно. Значит так. — она затянулась, подтащила к себе пепельницу, стряхнула пепел, затянулась снова.
— Значит так. Из Стамбула ты уйдёшь. И не будешь тут появляться в ближайшие… долго. И не думай, что можешь свалить к себе домой, в Нижний, и там сидеть. Олеська своего добьётся, и ваша жопа мира тоже будет в общем договоре.
— А я при чём?
— А ты теперь персона нон грата, — сказала Елена. — С одной стороны, ты ничего особенного не сделала. Формально только Стамбул открыла, хотя все более или менее понимающие в вопросе люди искренне считали, что это невозможно. К тому же, ты не была под действием договора на тот момент. Но фактически ты уничтожила Соню, и теперь тебя, как бы это выразиться… — Елена замолчала, затянулась ещё раз. Посидела, ища формулировку. До меня дошло:
— Они меня боятся?
— Они тебя боятся больше, чем боялись Сони. И в отличие от неё ты действительно непредсказуема.
Я поняла, что вцепилась в кружку с чаем и почти обжигаюсь. Поставила кружку на столик, взяла пачку, выудила сигарету. Закурила. Что-то надо было сказать, но что?
Что я не опасна?
Что я не монстр?
Что я не как Соня?
— Я никого не трогала, — сказала я, — Жила себе, как могла. Путешествовала, рисовала. Писала в блог. Я и не собираюсь ничего менять. Чего тут непредсказуемого?
Елена помолчала, словно раздумывая, стоит ли говорить что-то, или можно промолчать. Но, думаю, она тоже отчасти чувствовала себя виноватой передо мной. Виноватой и очень обиженной одновременно. И не могла промолчать.
— Всё произошедшее случилось по твоей вине, — сказала она просто. — Это ты фактически пробудила по-настоящему Настины способности. Это ты не послушала меня, втянула в дурацкую авантюру, нарушила все возможные договорённости. Вляпалась по самые… уши.
И что тут ответишь? Она была права.
Я молча докурила сигарету, раздавила окурок в пепельнице. Спросила:
— Так что, они теперь все смерти моей хотят?
— Да ну, зачем, — Елена отвернулась. — Просто уходи и живи тихо… Где-нибудь. Не высовывайся. Не лезь к нашим. Стоит тебе сейчас начать с кем-то плотно общаться — и к этой кому-то возникнут вопросы. Задержишься в одном месте надолго — тоже возникнут вопросы. Сделать-то тебе что-то мало кто сможет, разве что нервы попортить. Но если будешь вести себя назойливо… Соню мы угомонили, где гарантия, что и на тебя не найдётся… ведьмин круг?
Она всё так же сидела и смотрела в сторону, туда, где сквозь крону дерева ярко горел уличный фонарь.
Я тоже сидела и смотрела на неё.
Какая всё-таки красивая женщина. Жаль, что она не моя сестра.
Я встала, развернула плечи, разминая спину. Сказала:
— Ладно, тогда пойду, пожалуй.
Елена успела повернуться ко мне и начать что-то говорить, но я просто ушла в прыжок.
Дом на улице Моховой как обычно светил окнами сквозь кусты и берёзы. Только сейчас, в апреле, не шумели листья, а тени на асфальте были паутинно-кружевными от множества тонких веточек. Я постояла, глядя вверх. В бабушкиных окнах горел свет. Я достала из кармана плаща телефон, набрала бабушкин номер. Выслушала положенную порцию возмущения и обиды, и радости по поводу моего долгожданного звонка, и упрёков за молчание, и требований больше не пропадать так надолго. Потом развернулась и пошла прочь. В проходе между домами, в тени, куда не добивал ни один окрестный фонарь, я снова шагнула Туда.
2015
Тетрадь Норы Витальевны так и осталась у Олеськи. Но у меня осталась другая часть её записей, то, что я когда-то сочла незначительным и бесполезным. Разбираться в беспорядочных заметках и непонятных диаграммах я начала только несколько лет спустя, когда шлейф неопределённости, тянувшийся за мной, окончательно рассеялся.
Не то чтобы мне начали доверять, скорее, привыкли к тому, что я ничего не предпринимаю. Признали за мной некоторое право считаться безопасной. Перестали отслеживать каждый мой шаг… или начали делать это аккуратнее.
После нескольких лет глухого молчания Елена вдруг оставила малозначительный комментарий в моём инстаграме, посвящённом тревелбукам. Мы встретились и смогли найти верный тон, сблизиться до ненапряжного приятельства.
Потом я наконец разобралась, о чём один из блоков записей и диаграмм, и обратилась за помощью к Ёзге.
Та крайне неохотно поделилась своими соображениями.
Тогда я написала Насте.
За прошедшие годы я ни разу с ней не встречалась лично. Когда у них всех появились аккаунты в фейсбуке и инстаграме, я подписалась: и на Елену, и на Олесю, и на близняшек. И на Настю тоже. Близняшки меня проигнорировали, и я, приняв этот ответ, тоже удалила их из подписок. Олеся написала в личку, сообщив, что инстаграмом не пользуется, а для связи предлагает фейсбук. Она, наверное, единственная, кто хотела бы поддерживать со мной более тесную связь, но по иронии именно для неё это было опаснее всего. Мы обменивались лайками, переписывались в мессенджере, чаще по делу, изредка — о сиюминутном, изредка встречались, не забывая время от времени удалять переписку и не увлекаться. Иногда она до ужаса напоминала мне Горгону, хотя выросла совсем в другой среде и выглядела совсем иначе. Что-то в ней было страстное, упёртое и свободное, совсем как в Иришке.
Елена и Настя просто молча добавили меня в ответ. Именно тогда мы начали молча лайкать фотки друг друга как сдержанное свидетельство внимания. «Я здесь, я за тобой слежу». «Я здесь, вижу изменения в твоей жизни».
Но если с Еленой мы в итоге начали иногда встречаться, то Насте мне пришлось писать довольно длинное и подробное письмо, ответ на которое ещё и не сразу пришёл.
В итоге она ответила, конечно. Сколько бы ни прошло лет, она всё равно хотела знать. А я оставалась последней одарённой в обозримом будущем, которая могла и хотела попытаться найти ответ.
Вот так мы обе и оказались в Болгарии, на побережье, в конце лета две тысячи пятнадцатого года, чтобы попытаться прояснить ситуацию многолетней давности.
Я могла взять с собой кого угодно… почти. Настя могла кого угодно кинуть. Я несколько раз проверила диаграмму, местную карту поля, вероятностный расклад и роль триггеров. Снятых у нас обеих, давно мёртвых, но всё ещё имеющих значение триггеров. Алкоголь и гнев. Суперпозиция толчка и прыжка. След, оставшийся не только Там, но и у Насти в голове. Всё должно было получиться хотя бы потому, что до этого получалось всё, сделанное по записям Норы Витальевны.
Единственное, чего я не сказала Насте — это о точке выхода. Она-то искренне считала, что я не могу ничего сказать заранее, что для меня это тоже будет неожиданность, но я была почти уверена, что это не так.
В тот день, когда Настя толкнула меня впервые — что я помнила?
Вращение, вокруг меня крутился целый мир (я крутилась) — одна половина тёмная, другая светлая. Падение, вращение и холод. Я падала там меньше секунды, но за этот крошечный промежуток времени успела заметить довольно много.
Впоследствии мне пришлось прибегнуть к регрессивному гипнозу, чтобы вспомнить подробности.
Теперь я была готова.
Отдать последний долг и… последний должок. Настя в последние минуты жизни узнает, что стало с её братом, куда именно она толкнула его в гневе, не целясь и не понимая вообще, что делает, а я…
Ну а я, в сущности, могу и не возвращаться.