И рассказал, как в дни его молодости одна прихожанка во время службы отдала Богу душу. И преставилась она потому, что увидела забредшего в храм католика, перекрестившегося не по-православному. Но поскольку Православная Церковь не фарисейская, то литургию служить сразу же прекратили и, разделившись на два лагеря, принялись спорить. Один лагерь утверждал, что надо вызвать врача, а другой требовал послать за полицией, хотя обе стороны сошлись во мнении, что главное разобраться с католиком.
- Так что с католиком стало? - взволнованно поинтересовался я.
- Типикон тебе на язык! - промычал архиерей Моисей и, отшвырнув меня, как скрижали, убежал на трапезу. А я поплелся к себе на кладбище, переваривая торжество Православия.
ГЛАВА VIII
О том, что приводит в противоестественное движение кровь
иезуито-католических летописцев.
Я помнил о предупреждении Матушки не общаться с сестрами. Помнил и о предупреждении не высовываться с кладбища. Я и старался не высовываться, во всяком случае, до тех пор, пока Матушка не выезжала из монастыря по своим делам. А выезжала Матушка часто, имея для этих целей целый автомобильный парк. Shopping она совершала на "кадиллаке", в гости к единоверцам и сродственникам ездила на "мерседесе", а для всего прочего использовала "роллc-ройс" и БМВ с бронированными стеклами.
Уезжала она, следовательно, из монастыря, а я отправлялся на поиски Синокрота. А так как Синокрот был недолгое время послушницей, то мало-помалу стал различать я сестер, среди которых он суетился. Каждой сестре были даны свои послушания и полномочия.
Сестра Иродиада, например, отвечала за кастрацию всех монастырских животных, включая ежей. Только цепных псов она не трогала, поскольку овчарками занималась сама Матушка: спускала с цепи и на цепь сажала.
Другая сестра, Мавра, держала ответ за контакты с иноверцами, а это означало, что в ее обязанности входило минирование подъездных и подходных путей к монастырю. И сколько иезуитов, францисканцев и босоногих кармелитов полегло на минных полях, сколько обезображенных трупов нашло последний приют в братской могиле, знали только Мавра, Матушка и Господь Бог.
Матушка неоднократно говорила сестрам, а заодно и Синокроту, что католики - люди с дурной кровью. Мне об этом Матушка не говорила, так как считала, что писатели - люди с еще более дурной кровью.
- Кровь этих иезуито-католических летописцев приводится в весьма разнообразное движение страстями, которые, в очередь свою, настолько разнообразны, что нередко одна другой противодействуют. Причем одно движение крови (католическое) уничтожается другим (писательским). Но все эти разнообразные движения крови непременно сопряжены с рассеянностью, мечтательностью, мягкостью, обильным нашествием замыслов и помыслов. А обильное нашествие замыслов, помыслов и мечтательности всегда сопутствуется приведением крови в усиленное противоестественное движение. И движение это, как всем должно быть понятно, есть движение греховное...
Так говорила Матушка (Заратустре такое и не снилось). А еще она настоятельно рекомендовала сестричеству не принимать ничего близко к сердцу.
ГЛАВА IX
Как моего лучшего друга Малика Джамала Синокрота анафемствовали
- Не стоит принимать близко к сердцу тот факт, что Синокрот сидит на цепи, - поучала она сестер. - За дело сидит, за непослушание.
Но я с таким наказанием не согласился и каждый день плакал об участи Синокрота. А что еще я мог? Увидев Матушку, я, правда, предложил ей посадить на цепь меня, взамен лучшего друга, но она лишь усмехнулась и сказала:
- Всему свой срок, а как концу не виться, веревочка сплетется.
И еще она приказала, чтобы я не принимал ничего близко к сердцу. Но я продолжал плакаться Христу до тех пор, пока в монастыре не объявили тревогу.
Захрипели собаки, завыли сирены, по проволоке побежал ток, прожектора осветили каждую пядь земли, и Матушка объявила по монастырскому радио, что Синокрот сбежал.
- Бес жил среди нас, - гневно вещала игуменья, - но вот не выдержал нашего святого образа жизни и сбежал. Радуйтесь и веселитесь, дорогие сестры! Своими молитвами мы изгнали беса и продолжаем его гнать. Он ушел от нас к людям с дурной кровью! Ушел к католикам, ушел к коммунистам, ушел к сионистам и антисемитам, но мы не должны принимать это иудство близко к сердцу. Наша задача - спасение! И потому мы должны спасаться, спасаться и спасаться! И кто не с нами, тот против нас, а кто против нас, тому анафема!
И весь монастырь огласился творением митрополита Филарета:
По окончании грозного пения прожектора погасли, сестры отправились спать, а я обнаружил в своей конуре Синокрота с обрывком цепи на шее. Он бредил, катаясь по моему тюфяку.
- Матушка, - бредил Синокрот, - примите меня близко к сердцу... Во мне течет чистая арийско-арабская кровь... Не крал я иконы Обретение Главы... Не разговаривал я с босоногим кармелитом у обрыва... И сестру Вулканиду я не раздевал, она сама залезла ко мне в постель... И яйца жрать не я Василия подговаривал... Матушка... Благословите, Матушка...
Тогда я вынес Синокрота из домика, чтобы спрятать его в ближайшей могилке, вырытой загодя. Потому как боялся, что Матушка, имеющая обыкновение обходить свои владения на сон грядущий, обнаружит беглеца.
ГЛАВАХ
О диктаторах и надмирном благоухании.
Матушка кралась вдоль кладбищенской ограды, сжимая в руках пистолет. Я перестал дышать и спрятался за первый попавшийся крест. Но она высматривала не меня и на кладбище заходить не стала. И тут я вспомнил. Вспомнил я, что нашептывал мне Синокрот некоторое время назад. Он нашептывал, а я недоверчиво качал головой:
- Не верю!
- Но послушай, Вася, - убеждал он меня. - Клянусь, я видел собственными глазами в ризнице арсенал. Там столько оружия, что пройти невозможно. И автоматы, и противотанковые гранатометы, и снайперские винтовки, и минометы... Можешь сам сходить и посмотреть.
- Не могу, - отбивался я. - В церковь мне путь заказан, да и не разбираюсь я ни в каком оружии. Не верю я в силу оружия.
- Правильно, - бубнил Синокрот, - но Матушка ведь очень предусмотрительна. Сам знаешь, что в отдельно взятом монастыре отдельно взятого государства может произойти что угодно. Что угодно может случиться, и потому Матушка создала специальный фонд. Фонд уже получает пожертвования, а пожертвования идут на закупку оружия, которое присылает с паломниками Матушкин духовный сын X..
- Но он же диктатор, этот X.! - закричал я. - Он же уничтожил кучу народа, когда был у власти!
- С одной стороны, как будто диктатор, а с другой - духовный сын Матушки. Ты, по-видимому, не знаешь, что до прибытия сюда она занималась миссионерской деятельностью в Южной Америке, где и обратила диктатора в истинную веру. А уж как он доверял Матушке! Даже поселил ее в своем диктаторском дворце и ни одну карательную операцию не осуществлял без ее мудрых советов.
- Ты это серьезно?..
- Да куда уж серьезнее!
Синокрот достал из сапога чуть пропотевшую газету и сунул мне ее под нос. В газете было написано, что игуменья Препедигна настоятельно советует верующим составлять свой бюджет таким образом, чтобы большая его часть шла на пожертвования.
"С вашей помощью, - писала игуменья, - мы начали святое дело, с вашей помощью и закончим. Вы знаете, как монастырю нужны танки, не мне вам об этом говорить, так жертвуйте, жертвуйте и жертвуйте! Не забывайте притчу о вдовице, не пожалевшей своего последнего гроша. Помните, что вся планета смердит смертью и дьяволом, смердит грехом. Но более всего смердит человек! Когда вы отдаете сбережения, не нужные вам больше, ваша душа возносится из злосмрадия в надмирное благоухание..."
- Ну и ну, - сказал я Синокроту.
Быть может, сказал бы еще что-нибудь, но у меня опять не хватило слов.
ГЛАВА XI
Как я злоумышлял, блуждал глазами и рассеивался умом, в результате
чего оказался со сломанным носом.
Когда-то у меня была жена, был дом, а теперь никого и ничего, кроме Синокрота, да и тот в могиле...
Вот я и пошел к Матушке, чтобы объясниться с ней по вопросам веры. Вошел я, прочитав Иисусову молитву, в игуменскую, а там никого. Ну, я и решил присесть на мягкий диванчик и подождать Матушку. Сесть-то я сел, но при этом подумал: "Как бы не испачкать замечательный бархатный диванчик и не наследить на замечательном иранском ковре..." И стал я блуждать глазами и рассеиваться умом, пока не сумел взять себя в руки. "Возьми себя в руки! - приказал я себе. - Хватит блуждать умом и рассеиваться глазами!"
И только я успокоился, только сосредоточился и уставился на стол, перед которым сидел, как увидел на этом замечательном столе красного дерева стопку канцелярских папок. И на каждой папке значилось: "Досье, составленное с Божией помощью игуменьей Препедигной". Не удержался я: открыл одно, потом другое, потом двадцать пятое досье... А какой бы писатель удержался и не открыл? Я понимал, я чувствовал, что меня быстро застукают за этим занятием, и потому спешил. Спешил рассмотреть фотографии сестер, запомнить их мирские имена, фамилии, национальность, происхождение, год и место рождения, время прибытия в монастырь и прочее. Но все это сразу забыл, поскольку в детстве меня часто били по голове, а запомнил только то, чего нельзя было не запомнить.
"Разыскивается Интерполом", - с изумлением читал я в одном досье.
"Двойной агент: работала на "Моссад" и КГБ", - значилось в другом.
"Состояла в "Красных бригадах", владеет всеми видами стрелкового оружия..."